Однострочники и не только

Написано для Wintersend:Danarius Team Ключ: 42 герой принадлежит к иной расе, нежели в каноне - это влияет на происходящие с ним события и отношения с окружающими. Название: До и после Пейринг/герои: кунари Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: PG-13 Размер: драббл, 900 слов Предупреждение: смерть второстепенного персонажа Его момент осознания себя пришелся на разгар битвы – когда его цепи и маска были сняты, а темная мощь освобождена. За неопределенно-долгий отрезок времени «до» он не получал никакого удовольствия от вырвавшейся, освобожденной силы; способный к аналогиям разум сравнил бы высвобождение силы со рвотой: можно сдерживаться, но в конце концов либо захлебнешься, либо полупереваренная пища найдет выход, впрочем, его никогда не обучали сравнивать или анализировать – это задача Ашкаари; он же должен быть покорным своему Арвараду – и больше ничего. В бесконечные мгновения «до» собственная суть казалась ему постыдной, недостойной Кун. Перед битвой Арварад сказал, что ее позволено отпустить, чтобы уничтожать врагов – бас, особенно врагов, отмеченных тем же изъяном – бас-сааребаз, даже зло способно служить Кун, произнес он; и сказав это, Арварад похлопал по шее, словно вьючное животное, а затем, не отрывая сдерживающего жезла от горла, разомкнул замки на цепях. Но осознал он себя позже. Без маски кожа лица казалась голой и беззащитной, тоже до непристойности, словно половые органы, выставленные на всеобщее обозрение; хотелось поскорее уничтожить вражеских сааребаз, выдохнуть и вновь забыться в беспамятстве, где всегда находилось место боли, потому что Арварад часто применял жезл, но даже боль казалась привычной и размеренной – беспамятство паров кемек, единственный путь Кун для таких, как он. Без цепей руки протянулись далеко и чудилось: легки, словно крылья; ему и прежде нравилось сидеть неподвижно – в том подобии медитации, что позволена «опасным», и наблюдать за крикливыми чайками, крохотными голубыми зимородками и большеклювыми туканами. Птицы не служили Кун, зато могли летать. В сердцевине битвы, освобожденный, он впервые почувствовал нечто отличное от равнодушия и смирения, от признания собственной нутряной гнили, сделавшей его «сааребаз»; когда его атаковал бас в железе и с длинным мечом, оказалось очень легко оттолкнуть его молнией – и он подумал о темных бархатных ночах, тропическом ливне и зарницах. Затем бас-сааребаз в длиннополой одежде и с большой деревяшкой в руках призвал шквал огня, но ему оказалось легко закрыться и ответить тем же. Бас-сааребаз упал, охваченный рыжим пламенем, он кричал и пах печеным мясом, и это было красиво и правильно. Как полет, наверное. К охваченному огнем бас кинулись другие – они казались крохотными и смешно перебирали тонкими ногами; даже те, в доспехах, были маленькими и слабыми, и тогда он впервые задумался – почему мы, люди Кун, до сих пор не сумели одолеть их, слабых и недостойных, почему их «опасные вещи» не уничтожили друг друга изнутри, как о том говорят Ашкаари и Тамассран. «Anaam esaam Qun», - говорят они все, но в тот момент он видел, как бас бегут к корчащемуся в пламени сородичу, кто-то пытается унести его с поля боя, другие – атакуют его – придется ответить огнем и молнией; и думал: у них нет цепей. Они летают. А еще он услышал слово – «Данариус», которое, возможно, заменяло бас обозначение принадлежности. Они летают, думал он, пробуя на вкус чужое слово – имя; оно было хрупким и прекрасным, как разбитые цепи, как освобожденная и чистая сила, уже не похожая на мучительную рвоту, но на искусство, сродни чайной церемонии или пляскам с мечами. Бас оставались врагами, а у врагов можно забрать принадлежащее им – это будет трофей, не кража. Он назвал себя Данариусом, инако звучащим и завораживающим словом, и проговорил его прошитыми суровой ниткой, всегда кровоточащими и часто гниющими губами, и где-то внутри поселилось маленькое теплое чувство, для которого пока не мог подобрать названия, но полагал, что похоже на надежду. Они выиграли эту битву. Большинство бас – слишком гордые, чтобы сдаться в плен, - валялись мертвыми, и их сжигали, но уже не «опасным», а обычным огнем; выживших – будущих рабов-Кабетари сгоняли хлыстами, будто датраши; издалека толпа бас казалась очень голым, беззащитным стадом. От «стада» дурно пахло даже на расстоянии – кровью и страхом. На сааребаза не торопились надевать цепи: требовалось залечить собственные и чужие раны, однако Арварад теперь держался близко, подкидывал и ловил жезл, дожидаясь, когда будет исцелен последний раненый. Цепи лежали на потемневшем от крови песке, похожие на клубок ядовитых змей. Арварад протянул ему глиняную плошку с горячим и усыпляющим питьем, но теперь он называл себя Данариусом, и был хитрым, как бас-сааребаз из страны на юге, а потому только сделал вид, что пьет. Обжигающая жидкость больно вспыхивала на никогда не заживающих полностью ранках. Боль нравилась ему: мешала погрузиться в привычный транс обреченного безразличия – того, что предлагал Кун подобным ему. «До» закончилось. Начиналось «сейчас», за которым могло последовать – или не последовать, «потом». Его разум, не приученный принимать решения, метался под тяжелым черепом со спиленными ритуально рогами: да или нет, что делать, как действовать дальше. Мысли нахлынули непривычным потоком, воспоминания (первые проявления «зла», Тамассран, хищнолицая и наблюдающая; цепи и боль в проткнутых кривой иглой губах, Арварад и желз, снова боль, губы, жезл, боль). Боль его не пугала; смерть – тоже. Он теперь был Данариусом, как тот бас-сааребаз и не хотел возвращаться. Суета вокруг отвлекала других. Он поставил пустую чашку – питье до последней капли опрокинул мимо, жаркий ветер влажно прикасался к груди, и сделал шаг прочь. Потом еще один. Арварад прикрикнул и пригрозил жезлом, однако он всегда отличался покорностью, приличествующей «опасным вещам»; сейчас мотнул головой и ускорил шаг. - Мне нужно, - с усилием проговорил, отворачиваясь от Арварада. Влажные джунгли расступались впереди, где-то там, вдалеке, города бас и не только… - Стой! – приказал Арварад. Тот, кто теперь называл себя Данариусом, теперь почти бежал. Его сильное и крепкое, несмотря на многолетние мучения, тело рвалось прочь. - Во имя Кун, подчинись, - приказал Арварад, и занес жезл, который должен был заставить его скорчиться - до крови из носа, горла и ушей, до вываренного бульона вместо мышц. Он опередил Арварада. Сила больше не была болезнью – она стала свободной; прекрасной и летящей, словно птица. И убивала быстро. Арварад задергался в искрах – серая кожа почернела и сползала клочьями, открывая жилистое ярко-розовое мясо; его собственный рот распахнулся, и оттуда вывалился похожий на раздутого слизняка черный язык. Желтые глаза побелели. Потом он рухнул. - Может быть, я опасен, - сказал тот, кто принял новое имя. – Но я хочу решать сам, когда мне быть опасным. Он наклонился, чтобы поднять жезл, согнуть и отшвырнуть в густую траву. Потом снял с пояса мертвого Арварада кинжал и перерезал нити на своих губах. Предстояло много «потом», например, добраться до лодки или сделать самому; найти лагерь тал-вашотов, но он был уверен: справится и выживет. Где-то глубоко в груди щекотала расправленными крыльями сила. Это было хорошо. - Я не вещь. У меня есть имя – Данариус.