Инферно

- Матроскина, - как-то тихо и сквозь зубы процедил майор, оглядывая увязший в жиже автомобиль, - ты хоть, млять, знаешь, сколько пережила эта машина, пока вы, два криворуких придурка, не вогнали ее в болото? Федор огорченно провел ладонью по капоту, оставляя на грязи след, и вытер руку о такую же грязную штанину. Кашляющий, периодически глохнувший и воняющий сцеплением Фордик был хоть каким-то другом, который не подводил в трудную минуту погони или, наоборот, спасал шкуру заботливому Федору, в свободное время любовно смазывающему все детали друга, стирающему чуть ли не ежедневно коврик для ног и заботливо идущему в гараж и в жару, и в холод. Молчаливое прощание, хотя Федор, зная своего боевого коня, все еще не терял надежду подогнать позднее эвакуатор и вытащить лошадку. Ничего, они еще поездят. Аня, все еще сидящая на капоте, поджав босые ноги, плачущая от страха и непонимания происходящего, тихо заикнулась, что в аварии виноват Печкин. - Ёперный балет! – выдал майор, откашливаясь. – Где почтальон этот, сука, мля… Я ему это ружьё в жопу затолкаю! Прикладом вперёд. Развелось дебилов! Побледневшая Аня смотрела на начальника большими, как колёса трактора, глазами. Майор, конечно, славился несносным характером, но, в отличие от большинства сослуживцев, очень редко употреблял крепкое слово. - А… - хотела было спросить девушка. - Бэ! – оборвал Дядя. – Тоже витамин! Что за херня у вас творится? И как вы машину угробить умудрились, балбесы? Туман вокруг начал сгущаться, влажный густой кисель белой пленкой оседал на машине и телах людей. Матроскина что-то мямлила, не зная, что ответить. Дядя Федор шмыгнул носом и достал из внутреннего кармана насквозь мокрые сигареты. Бросив презрительный взгляд на мокрую пачку, он запустил ее в болото и сплюнул. Жижа с плотоядным, ломающимся звуком захватила упаковку и тут же проглотила, на миг обнажив вязкое дно с белым мясистым налетом, похожим на засохшую на столе сметану. - Федор, вы живы? – наконец произнесла Аня. - Нет, млять, труп, - Дядя сурово взглянул на нее. - Пока с почтальоном махался, не заметил, как эта гнида потихоньку к болотцу, что у леса, начала толкать: силён гад, ничего не скажешь. И в какой-то момент начал он меня топить. Я уж думал - все, кранты: колошматю этого ублюдка по харе, а ему до лампочки, давит на меня все сильнее. Задыхаюсь уже и тут чую, что отпустило меня. Выныриваю, а тут какие-то подонки раздолбали мой автомобиль. Мою, мля, машину! На слове "мою" майор сделал особый акцент. - Но, - попыталась возразить Аня. - Говно! - выпалил в ответ Дядя. - Вы её покупали? А?! Срал я на ваши обстоятельства! Можно было пройти пешком, так нет же - надо разбить машину к чертям собачьим! Какого черта вообще из избы вылезли? Сидели бы, жрали шпроты и грибом запивали, поперлись в ночь, придурки, никакой дисциплины, где субординация, понабирают утырков в штат, - бушевал Дядя, размахивая руками и в сердцах пиная машину по заднему колесу. Затем, резко выдохнув, с силой дернул дверцу, едва не воя от вида испорченного салона и плавающей на мутной жиже маленькой некогда синей подушечки. Федор сел в полузатопленный салон, и сидение под ним пустило мелкие пузырьки. - Я вас ненавижу, - спокойно произнес он, доставая уставной ПМ. Черное дуло блекло сверкнуло в воде, девушка почувствовала, как сухой ком прорывает изнутри глотку. - Я ненавижу свою бывшую жену, ее хахаля. Клоуна Союзова я ненавижу тоже, как и всех его лизоблюдов. Я ненавижу свою работу, все министерство внутренних дел, Госдуму и каждого из четырёхсотпятидесяти депутатов в отдельности. Меня вымораживают Дом-2, Горько, прочее "кино" и его поклонники. Надо сказать, ты ничем не лучше. - Майор наконец поднял взгляд на дрожащую то ли от страха, то ли от холода Аню, указывая на нее пистолетом. Легко, как учитель указкой водит по доске. - Вы и вместе яйца выеденного не стоите! Как говном были, говном и остались! Что ты, что твой, этот... хер, как его? Который только и думает, как тебе под юбку залезть! Небось, без меня в моей машине на моих подушках трахались вовсю? А? А? Аня молча смотрела в мутную воду, пряча покрасневшие от слез глаза от разгневанного Дяди. Ошиблась. Опять ошиблась, как и много раз до этого - увидела в человеке кусочек светлого и потянулась, как мотылек на свет, а в итоге так же глупо обожглась. Ничему жизнь не учит. - Чего молчишь? Небось вовсю отсасывала своему ненаглядному? Прям как моя Мила. Отымел он тебя, как последнюю шалаву, так ведь? Лучше б я сдох тогда, чем имел с вами дело! - кричал хриплым голосом майор, размахивая пистолетом и вылезая из салона. Поднявшийся ледяной ветер перекрывал охрипший голос. От набежавших туч резко стемнело. Капля за каплей на старый асфальт упали тяжелые жирные воды хмурых туч, впитавших влагу с заболотившихся Мещерских озер. - Зачем вы так, Дядя? - всхлипнула Аня, благо дождь усилился. Одежда мигом промокла, кроссовки, и без того чавкающие, жалостливо шмыгнули, решив подать голос в последнем пути. Девушка медленно стащила с плеч мешающийся чужой свитер - тонкая служебная рубашка тут же вымокла, сквозь белую ткань виднелось очертание дешевого белья, скрепленного на добром слове булавкой. - А потому что толку от вас никакого, мля, нет! Ни в лес, ни в Красную армию! Все у вас через жопу! Нафиг вы мне сдались? Вот пущу вам пулю в лоб, так хоть помру спокойно! А сажать меня все равно будут. Годом больше, годом меньше - мне до лампочки! Евсюков в свое время пострелял людей в магазине и благополучно сел. А чем я хуже? - психанул майор, размахивая пистолетом, и в какой-то момент замер, наведя его на девушку. Черная бездна дула смотрела аккурат в лоб. Аня уже прочувствовала, как холодный металл, вырвавшись из пистолета, пролетает за доли секунды расстояние между ними и медленно, до упоения заторможено начинает вспарывать кожу, миллиметрами пробираясь через мягкие ткани, отделяющие черепную коробку от окружающего мира, и вгрызается в кость, раздрабливая ее на миллионы осколков. А после проникает в мягкий мозг, разрывает нейронные связи, заставляя закричать каждую клеточку тела, словно чужой человек пальцем надавил на макушку и, проломив кость, начал копошиться прямо в голове, проникая все глубже и глубже, превращая серое вещество в манную кашу с комочками. - Не надо, пожалуйста! - взвизгнула Аня, соскользнув по колени в мутную жижу и, плача, попыталась прорваться к зарослям камыша и осоки; в реве ливня некоторое время еще слышался хруст сухого подлеска и периодические шлепки размокших кроссовок, но и это стихло во мгле леса. Полицейский молча стоял, понуро глядя в сторону убегающей в туман Ани. Деревянная отделка ручки непривычно чуждо лежала в руке, мужчина поднес оружие к глазам - черный корпус напоминал игрушечный, да и пульки в нем были детские. Ну правда, до чего ничтожен человек, если кусок свинца может его убить? Досадно сплюнув, Федор сел обратно в машину. Думать ни о чем не хотелось. В голове словно разливался густой вязкий туман, липкими щупальцами опутывающий все желания и мысли. В какой-то миг пришла мысль, что все достаточно легко закончить. Аня продалась немцу, Союзов предал, жене он тоже никогда не был нужен, а друзей у Дяди в Москве и вовсе не было. Даже близкая сердцу ласточка теперь понуро хлюпает радиатором в воде. Дядя поднес к виску холодный ПМ, зажмурился. Рельеф дула вжался в кожу, холодя мокрое лицо и едва заметно вздрагивая в руке. Ведь в школе все было не так плохо - чемпион шахматного клуба, октябренок, почти получил золотую медаль. Родители-инженеры гордились, когда сын пробился в престижный институт в столице - завидный жених, красивый и умный. А связался с Милой - тогда еще покладистой, но такой же безмозглой девицей. Он мог бы столького добиться, но не добился ничего. Кому он теперь нужен? Родители умерли, Мила ушла, Аня... Аня. Глубоко вздохнув, он нажал на спусковой крючок. Оружие молчало. Полицейский, недоумевая, поднял голову. - Даже магазин не перезарядил, - задумчиво протянул мужчина, убирая в кобуру оружие и сплевывая на землю. На душе как будто кошки нагадили. Лес пожрал последние следы Ани, размывая отпечатки кроссовок на хвойном настиле. "Форд" под собственным весом медленно уходил в трясину. “И что же я делаю?” - мелькнуло разом с тянущей болью в висках. - Аня, стой! - крикнул Федор. - Прости, Аня! Но из тумана уже не доносилось ни звука. Выругавшись сквозь зубы, майор спрыгнул в вязкую жижу, ощущая, как подошва ботинок уходит на добрый палец в илистое вязкое и вонючее дно, и с трудом начал пробираться сквозь заросли сухого камыша и осоки. Коряги под водой то и дело мешались в ногах и цеплялись за шнурки, пару раз в мутной жиже словно кто-то живой касался икр, в какой-то момент особо удачливая коряга болезненно распорола штанину и кожу. Гнилая, а столько силы. - Аня-а-а-а! - Аня-а-а-а! - охрипший голос раздавался над мутными водами. - Вернись, Аня! Бегущая девушка не слышала ни отчаянного призыва начальника, ни хриплого крика Шарикоффа, уходящего в трясину. Грязная и продрогшая, она, поддавшись панике и истерике, рвалась вперед, спотыкаясь о палки и кочки и увязая в вязкой жиже. Остатки леса, гниющего в стоячей воде, остались позади. Девушка рвалась через густую, сочную траву с острыми краями, до боли и крови хлеставшей по лицу и голым рукам и ногам. Удивительно - осенью и такая полная жизни зелень, вовсе не характерная даже летом для широт Коломны. Тугие стебли были едва не выше самой девушки и плотно сидели в забродившей воде некогда разлившегося озера, а сейчас вонючего болота. - Далеко собралась, красавица? - мягкий старческий голос из тумана отрезвил Матроскину. Аня не видела того, кто произнес это, но догадалась: Печкин. Оружия у нее не оказалось (ибо Союзов был не прочь получить лишние деньги с продажи боевого пистолета). - А что? - дрожащим голосом спросила Матроскина. - Зря это ты, - послышались приближающиеся шаги. - Зря, зря, зря. - Не трогай меня! - взвизгнула девушка. - Убивают! На помощь! Шарик! - Зачем кричать? - в тумане показался силуэт человека с ружьем. - Зачем тревожить неупокоенную душу? Старик замер, не доходя до девушки метров пять, но его голос слышался прямо над ушами. Так противно гнусавит над усопшим монах: - Многие приходили и уходили, - голос разламывался и ртутью втекал в зажатые уши, - но не понимали, не видели, и тогда я решил... - Уйди! Сгинь! - Аня кинула в Печкина кусок болотной грязи и вновь бросилась бежать без оглядки. Обувь и одежда девушки давно промокли до нитки, и перед Аней вырисовывались перспективы надолго лечь с переохлаждением. Впрочем, она с радостью согласилась бы полежать месяц в больнице, окруженная ворчливыми старушками и усталыми докторами, чем бегать по болотам от свихнувшегося почтальона, хрипя от страха и задыхаясь от рыданий. Сначала Шарик, потом майор, а теперь предстоит умереть от рук чокнутого старикашки.

***

Шарикофф медленно погружался в болото. Вокруг не было ни палки, ни островка твердой земли, за которые можно ухватиться. Рядом послышались шаги и тяжелое дыхание. Полицейский из последних сил попытался дотянуться до лежащего на кочке пистолета, но результата это не дало. Он только глубже ушел в хлюпающую трясину, и вода почти доходила до рта. "Этого еще не хватало" - подумал Пауль и постарался замереть и успокоить дыхание, в надежде, что маньяк-почтальон пройдет мимо. Вода хлюпала под чьими-то ногами все ближе и ближе. - Аня-а-а-а! - раздался гулкий бас почти над ухом. "Дядя!" - пронеслось в голове у тонущего полицейского. - "Хоть кто-то знакомый в этом аду!" - Эй, я здесь! - попытался крикнуть Шарикофф, но болотная жижа, угрожающая вот-вот сомкнутся над ним, начала заливаться в рот. Вкус стоячей воды отдавал тухлятиной и падалью, вместе с ней в рот залилось и пару кусков мха и какая-то коряга, застрявшая между зубами и щекой. Из тумана вышел мокрый и грязный Федор. - А тебя сюда каким занесло? - с досадой выругался он. - Ладно, потом разберемся с этой чертовщиной. Болотная жижа сердито и недовольно чавкнула, когда за ее добычу ухватился полный сил человек. Черные воды болота давно голодали и тосковали по теплому, нежному человеческому мясу, так долго бродившему в них и разлагающемуся на радость живности, обитающей в ее недрах. Особенно болото радовало, когда люди приходили вместе с Хозяином или он сам приводил их - тогда можно было поиграться и нагулять аппетит, хватая путников за ноги и водя между кочками в тумане, пока они не ослабнут и сами не сдадутся на волю хищника. И вот сейчас сильный человек, чужой, ухватив практически сожранную добычу, вытягивает ее прямо из пасти зверя. - Ну, раз! Еще раз! - кряхтя, майор тянул Пауля вверх. Жижа злобно застонала, когда немец медленно, но неоспоримо начал подниматься из природной каши сначала по шею, потом по грудь, а в конец и вовсе полностью выскальзывая из вод. Спустя десять минут Пауль и Дядя уже сидели на кочке, тяжело дыша и думая, что предпринять дальше. Два сапога пара, оба перемазанные по макушку в болотном дерьме, мокрые и злые. - Нехорошо все-таки с Аней вышло, - произнес Федор, смахивая с лица капли мутной воды. - Из-за меня она убежала. - Да брось ты, - успокоил его товарищ, собственно, в душе сейчас желая только набить морду наглому русскому и рвануть в траву за девушкой, но конфликтом делу не поможешь. - Сейчас главное отыскать ее, а там видно будет. - Ага, "отыскать", - саркастично хмыкнул майор. - В этой жопе дорогу теперь хрен найдешь, не то что Аню. Воцарилась неудобная пауза. Никто не знал, куда идти, ни тем более о местонахождении девушки. Очень хотелось курить.

***

Аня продолжала двигаться куда глаза глядят. Она уже привыкла, что на каждый шаг ботинки отвечают звонким хлюпом. Ее никак не отпускала мысль, что где-то рядом ходит Печкин. Порой Аня останавливалась, вслушиваясь в окружающую тишину, старалась уловить хоть какие-то звуки. Но болота отвечали лишь глухой тишиной. - Ша-а-арик! - хрипя, крикнула она в туман. Вновь молчание. Аня была в шаге от истерики. Кончиков пальцев она уже давно не чувствовала и даже смогла смирится с постоянно прилипающей тиной, но с медленно накатывающей паникой она ничего поделать не могла. Слишком уж много пришлось пережить с утра. Всхлипывая и громко шмыгая носом, девушка брела по болоту. Наконец ноги ощутили что-то твердое, а не надоевшее илистое дно. Девушка обессилено упала на колени, упираясь руками во влажную, но твердую почву. Сразу за осоковым лесом шла небольшая каемка сухостоя, какой обычно бывает в полях по осени после сбора урожая, и, не обращая внимания на колющиеся и впивающиеся в тело остовы травы, она завалилась на бок, теряя последние силы и впадая в дрему. Тело сковывало от холода и усталости, распаренную глотку драло болью, мокрая одежда прилипла к телу, а в волосах запуталась тина и ветки. Аня, измученная, даже не пыталась уговорить себя подняться, отпуская сознанием пульсирующую болью мысль, что надо бежать. - Ты чаго тут разлеглась, внученька? - тихий старческий голос раздался над ухом. Взвизгнув, девушка резко отскочила в сторону. - Здравствуйте… - робко произнесла Аня, не сводя взгляда с бабенки. Старая скрюченная карга, опирающаяся на костыль, смотрела на девушку сверху вниз. Под грязным серым платком виднелись сальные, давно не чесанные патлы. Старуха протянула руку и, схватив девушку за отворот рубахи, легко подняла на ноги. - Эка тебя занесло! Небось из города, туристка? – старушка внимательным взглядом окинула испачканную одежду Ани. – А дорога здесь часах в четырех ходьбы. Во-о-он в той стороне, – сказала она, указав костлявой перепачканной грязью рукой в сторону леса. Аня мимолетом разглядела покрытую влажной свежей глиной лопату за спиной у бабки. - Спасибо большое, я пойду уже, – девушка собралась было уходить. Четыре часа, а ей казалось, что болото простилалось не более чем на пятнадцать минут бега от дороги. - Господь с тобой! Куда ты пойдешь мокрая-то? – окликнула бабулька. – Ты ж до заката не успеешь! В лесу голову свернешь еще. Пойдем-ка я тебя высушу да накормлю хоть. Матроскина на минуту задумалась. Перспектива оказаться в глуши, да еще в полной темноте не прельщала, но ночевать у незнакомой старушки тоже не казалось безопасным. Сразу же вспоминались сказки и страшилки, в которых с виду безобидная бабушка оказывалась людоедкой или редкостной мразью. - Пошли, в лесу все равно пропадешь, – бабушка смотрела исподлобья с хитрым прищуром. Вздохнув, Аня согласилась, мысленно дав себе слово не сводить глаз со старушки. Дорога к жилищу бабушки была недолгой, но проходящей сквозь бурелом и заросли крапивы, которая к этому времени уже отмерла и стояла высокими черными стеблями, порой скрывавшими маленькую старушонку - та доставала Ане (никогда не отличавшейся ростом) до плеча. - А мы точно туда идем? - опасливо спросила Аня, стряхивая прилипший к мокрым штанам лист. Они проходили мимо взрытого кладбища с покосившимися гнилыми деревянными крестами. Могилы были старые, еще царевых да Ленинских времен - куцые оградки практически ушли под землю, а на крестах, что были сделаны из камня, давно стерлись имена покойников. Рыхлая свежая почва на могилах была еле-еле припорошена опавшей листвой да жухлой травой - Туда, родная, туда, - ответила старушка. - Здесь и муж мой, и детки мои ходят. Ты их не бойся, они не тронут. Да ты не боись, померли все давно, да место только отпетое, святое - хороним мы тут бабок да стариков, что отошли уже. Раньше вот деревня большая была, а щас... эх. Мне вот на отшибе спокойней как-то. По коже у полицейской пробежал холодок. С чего это она должна бояться родственников этой женщины? Впрочем, спросить подробней она не решилась. "Меньше знаешь - крепче спишь" - вспомнила Аня услышанную когда-то поговорку. - "В конце концов, мне же лишь одну ночь переспать, а утром сразу пойду Шарикоффа искать". - Вот мы и на месте! - бабушка раздвинула клюкой кусты малины. Посреди леса, наполовину скрывшись в траве и кустарнике, доживала свой век заброшенная деревушка. Почерневшие дома покосились от старости, от некоторых остались лишь головешки да обуглившиеся печи. У крайнего дома догнивала вывеска "Простоквашино". Аня почувствовала, как струйки пота скользят по спине, пробирая до самых внутренностей мурашками. - Как ваша деревня называлась? - Ой, да какая разница, давно на картах нет. Вот раньше с Коломны ездили машины с продуктами, да только как Союз распался забыли о нас, а ведь раньше такие дороги сквозь хвойник шли. Девушка тупо замерла на месте, вглядываясь в избушку, к которой они вышли - за ней начинался холм: под него и уходили почерневшие остовы гнилых домов. - Как она называлась? Бабка на миг замерла, затем обернувшись к девушке. - Простоквашино.