Запах вишни

      — Нет, Грейнджер.       А потом он поцеловал её, ощущая на языке то самое море, которое она видела в его глазах.       Гермиона попыталась оттолкнуть его, но он лишь крепче прижал её к себе. Прикусил за нижнюю губу, вызывая очередной полувсхлип, и зарылся рукой в каштановые волосы. О, эти волосы, эти нечёсаные лохмы, чёртово «воронье гнездо». Какими же мягкими они были под его пальцами. И её губы, упрямо сопротивляющиеся, но такие покорные.       Малфой зарычал, когда Гермиона попыталась закрыть рот. Сжал руку, натягивая корни волос, и девушка сдалась, обжигая его своим дыханием. Грейнджер, упрямая идиотка, выказала ещё одну жалкую попытку сопротивления: попыталась вытолкать язык парня изо рта своим.       Он усмехнулся.       Он воспринял это как приглашение к действию.       Малфой буквально рванул её на себя. Вцепился ей в волосы, фиксируя положение головы, а второй рукой забрался под кофту, задирая ту на талии. Девушка ударила его по груди, втиснув руки между ними, но удар получился совсем неощутимым. Её вялое сопротивление было окончательно подавлено, когда Драко обвёл языком нижнюю губу Гермионы и коснулся им нёба. Он одновременно был требовательным и… осторожным. Наверное, именно этот факт заставил Грейнджер сдавленно всхлипнуть и медленно, нерешительно обвить парня левой рукой за шею.       Гермиона встала на цыпочки, пытаясь оказаться ещё ближе к нему, почувствовать его ещё острее. Внизу живота зарождался огонь, распространяющий по её телу волны желания. Пальцы правой руки непроизвольно сжались в кулак, смяв ворот его рубашки, когда Малфой коснулся её живота. Обнажённая кожа покрылась мурашками, и вовсе не из-за задранной кофты. Нервные окончания как будто ловили все колебания воздуха, нейроны наэлектризовались до предела.       Драко словно этого и ждал. Припав к шее девушки, он закинул себе на бедро её ногу, но плотная ткань джинсов явно не входила в его планы. Зарычав, парень повалил Грейнджер на диван и приник к её ключице. Его руки оказались на её ширинке.       Гермиона затаила дыхание. Сердце бешено стучало, разрывая изнутри грудную клетку, и в голове бились какие-то мысли о нереальности происходящего.       Ба-бах. Мерлин, что я делаю?       Ба-бах. Господи, что он делает?       Ба-бах. Пожалуйста-скажите-что-это-не-сон.       Малфой отстранился на мгновение, чтобы стянуть с себя рубашку, и Гермиона потянулась за ним, перестав чувствовать на себе тяжесть его тела. Хотелось, чтобы он не отпускал её. Хотелось, чтобы он сжал её так сильно, чтобы их тела слились воедино, охваченные диффузией, растворились друг в друге. Чтобы её кожа горела под его кожей. И одежда в этом сильно мешала.       Ба-бах. Мерлин, а как же заклинание?       Ба-бах. А как же Рон?       Парень молниеносно ослабил узел галстука, и Гермиона зашуршала его пуговицами, расстёгивая верхние. Пальцы дрожали, и, казалось, она будет делать это вечно.       Драко усмехнулся — девственница — и рванул рубашку через голову, заставляя ткань трещать. Несколько пуговиц отлетело прочь.       Ба-бах. Я ведь не могу этого сделать, правда? Не могу.       Он снова поцеловал её, и девушка зарылась руками ему в волосы — жидкий шёлк, — ощущая его ладони на своих лопатках. Отстранилась лишь на секунду — и Малфой стащил с неё кофту, наэлектризовав волосы. Пряди взлетели, и Гермиона подумала, что вот сейчас Драко опомнится. Выдаст что-то вроде: «И ты поверила, чучело огородное?», и холодно засмеётся, окатив её ушатом презрения.       Он коротко выдохнул и провёл рукой по буйной копне.       Грейнджер напомнила ему ангела.       Какого чёрта ангел? С какого боку, мать его? Просто.       Он провёл губами линию по её груди, по контуру чашечки бюстгальтера, и девушка закусила губу, сдерживая стон. Почему-то в этот момент казалось важным не показать, что ей этого хочется. Ужасно глупо, учитывая, что её руки расстёгивали его ремень.       Ба-бах. Я сошла с ума.       Драко скользнул руками по её ребрам, оставляя за собой дорожки мурашек, и мягко поцеловал над пупком. Гермиона почувствовала, как его пальцы забираются ей под джинсы и трусики. Несколько рваных выдохов — и её обнажённые бёдра обдал прохладный воздух тёмной гостиной.       Ба-бах. Да к чёрту всё!       Грейнджер выгнулась, ощущая, как его губы прочерчивают дорожку от её пупка к лобку. Мгновение — она задохнулась, и сердце, кажется, сломало ей несколько рёбер, — и Малфой впился в её половые губы.       Он удержал её, когда Гермиона дёрнулась, распахнув глаза. Мягко скользнул руками по её бёдрам, поднимаясь выше, медленно огибая пупок. Пальцы чуть касались тела, только ладони порой слегка надавливали. Грейнджер тяжело дышала, уставившись в потолок, и сердце колотилось в висках как отбойный молоток.       Ба-ба-ба-бах! Его язык прошёл между её половых губ, раздвигая их и смачивая слюной. Ба-ба-ба-бах! Его губы вновь обхватили плоть девушки.       Гермиона сжала зубы, не сразу заметив, как заболела челюсть от сильного напряжения. Ей хотелось оторвать от себя его голову, чтобы это безумие прекратилось. И одновременно она страстно желала, чтобы это не прекращалось.       Руки непроизвольно легли на его голову, прижимая, и юноша быстро отреагировал на этот жест. Губы Малфоя немного оттянули разгорячённую плоть, язык быстро-быстро теребил её. Гермиона выдохнула, сложив рот в виде буквы «о», и крепко зажмурилась. Сердце билось в глотке и мешало дышать, но ей, кажется, было наплевать на это. Она была готова перестать дышать вовсе, лишь бы Драко не останавливался.       Руки Малфоя вернулись к её ягодицам, слегка впиваясь в них ногтями, и из груди Грейнджер вырвался непроизвольный стон. Она подалась вперёд, крепче вжимая в себя парня.       Он спустился ниже, выгибая шею, и провёл языком вдоль её малых половых губ. Гермиона прикусила язык, когда парень своим проник внутрь неё. Это вызвало новые волны тепла внизу живота.       — Да… — против воли вырвалось у неё из горла. Малфой замер, но лишь на секунду. Достаточно для того, чтобы девушка успела почувствовать его улыбку.       Господи Иисусе!       Наверное, у неё случился коллапс лёгких, потому что те совсем не наполнялись кислородом. Воздух застревал где-то на уровне ключиц и не шёл дальше.       Парень выводил языком замысловатые фигуры, то и дело заныривая глубоко внутрь или посасывая набухший клитор. Его зубы слегка сжали чувствительный кусочек тела, вызывая во всей Грейнджер неконтролируемую дрожь, а его руки, плавно погладив её бёдра, сжались на талии девушки и поднялись выше, пересчитывая пальцами рёбра. Бюстгальтер был расстёгнут одним незаметным движением, и небольшие груди девушки оказались в уверенных руках парня. Он обвёл ареолы затвердевших сосков, и по позвоночнику Гермионы прокатилась новая волна блаженства.       Малфой отстранился от неё, и Грейнджер всхлипнула. Это всхлип был таким… чистым, наивным, печальным, что Драко не удержался от улыбки. Не усмешки, а именно улыбки. Мимолётной, едва скользнувшей по его губам, что ей показалось — померещилось. Свет так упал. Потому что это было невозможным.       Это всё было невозможным. Она — Гермиона Грейнджер. Он — Драко Малфой. И они — вместе — на диване. Чёрт возьми.       Парень кончиком языка коснулся её соска, а рукой сжал второй и провернул между пальцами. Гермиона шумно вдохнула и вцепилась ногтями ему в плечо, оставляя за собой длинные красноватые полосы. Сквозь грохот крови в голове Малфой услышал, как она всхлипнула, когда он прихватил зубами розовую плоть, и задрожала. Парень жадно втягивал в себя кожу на её груди, на её ключицах, поднимаясь всё выше и оставляя нежные красноватые пятна.       Пальцы отпустили напряжённый сосок и скользнули по выгнутой шее, проходясь по выступающим позвонкам. Драко подался вперёд, обжигая её рот своим дыханием и чувствуя на подбородке её. Такое влажное, горячее, такое нужное.       Он накрыл её губы, буквально сминая их, и зарычал. Другая его рука рванула к расстёгнутой ширинке, освобождая разгорячённую плоть. Член, твёрдый уже давно, вырвался на свободу из тюрьмы тугой ткани и потёрся о внутреннюю часть её бедра. Грейнджер распахнула глаза, ощутив его, и сжала руки. Она буквально замерла, окаменев. Словно перестала дышать, словно её сердце перестало биться.       Она уставилась на юношу огромными испуганными оленьими глазами, словно спрашивая: «Уже?» И Малфой остановился вместе с ней. Потому что один взгляд этих глаз, один взмах чёрных ресниц, отбрасывающих длинные тени на впалые скулы — и он… Что? Терял голову? Тонул в омуте зрачков? Растворялся в этих волшебных радужках, напоминающих жидкое золото? Или скорее виски, коньяк или даже бургундское вино при определённом освещении — потому что взгляд её глаз опьянял. До безумия, до потери памяти. Калейдоскоп мыслей, ветер в лёгких, чёрные хлопья снега и пепла — карих глаз Грейнджер будет достаточно, чтобы заставить его забыть обо всём на свете.       Мерлин, он, Драко Малфой, слизеринский принц, тот, в чьей постели побывала половина студенток Хогвартса — да каждая пятая, мать его, — склонился над Грейнджер и… ждёт?       Потому что именно это он и делал. Давал девушке возможность оттолкнуть его. Отшатнуться, закричать, передумать. Сделать что угодно, потому что он, Малфой, чёрт возьми, ждёт.       Она притянула его к себе, скрестив ладони на его шее, и поцеловала. Всё-будет-хорошо. Продолжай.       В этот момент он вошёл в неё.       Медленно ввёл член, словно исследуя влагалище. Замер на секунду, а потом резким рывком погрузился. Глубоко. Влажно. Узко.       Грейнджер вскрикнула и сжала зубы, прокусив юноше губу. Малфой почувствовал вкус металла на языке, но не пошевелился. Гораздо важнее было ощущение влаги, скользнувшей с его щеки на её. Чёртова слеза.       — Ты… ты как? — прохрипел Драко, не узнавая собственный голос. И, Мерлин, ты что, спросил это? Мерлин, Малфой, просто заткнись и делай своё дело. Она что, твоя первая девственница?       Она первая, стук чьего сердца он ощущал так отчётливо. Оно словно разбивалось навстречу ему под его телом, прижатое рёбрами, и эта её рука на его спине, сжавшаяся от боли, практически физически передавала ему её страх. Мерлин, ей больно. И эту чёртову боль причинил ей он. И, здрасте-пожалуйста, тогда, когда совсем не хотел этого.       Блять.       Малфой вслушался в её судорожное дыхание и чуть отстранился, вглядываясь в испуганное лицо. Гермиона зажмурилась, и на её ресницах блестели грёбаные слёзы. Парень размазал их по её щекам губами и, мазнув кончиком носа по уху, прошептал, практически касаясь розовой мочки языком:       — Я… медленно.       Какой же ты кретин, Малфой.       Секунда длиной в вечность — и Грейнджер кивнула. Чуть расслабилась, разжимая пальцы на его шее, и выдохнула:       — Да.       И, Мерлин, она сделала это. Подалась бёдрами ему навстречу.       И это разорвало его изнутри. Грянуло бомбой, как чёртов фейерверк на Рождество. Волна безумного я-кончу-прямо-сейчас желания накрыла его. С головой. Изо всех сил Малфой удержался, чтобы не начать двигаться в привычном темпе растраханного влагалища Пэнси или любой другой шлюхи в его постели.       Потому что Грейнджер — не одна из них.       В этот момент у него словно открылись глаза. Словно кто-то раздвинул гардины, осветив тёмную гостиную, и Малфой чётко осознал: он у неё первый.       Как будто до этого не знал, дубина.       Просто. Сейчас это казалось таким… очевидным. Напряжённый живот под его пальцами. Вздымающаяся грудь с потемневшими от ласк сосками. Узкая, узкая вагина. Такая тугая.       И, чёрт возьми, она подарила всё это ему. Грейнджер подарила себя Малфою. Свою девственность. Свою невинность. Чистоту. Как будто и не замечала Тёмной метки на его левом предплечье.       Конечно, замечала, он видел, как распахнулись её глаза, как расширились зрачки. Как и он заметил тонкие шрамы на её предплечье, выводящие витиеватые буквы. Грязнокровка.       Он обведёт их губами, станет их частью. Потому что Грейнджер — его грязнокровка.       Его, чёрт возьми.       Драко медленно подался вперёд и так же — назад, напрягая пресс на животе. Замер, почувствовав дрожь девушки, и выдохнул ей на ухо, не узнавая сам себя:       — Не бойся.       Это «не бойся» прозвучало так искренне. И Гермиона доверилась ему без остатка. Потому что нельзя было не поверить. Потому что она давно уже поверила ему. Ещё до того, как его твёрдый член оказался в ней, совершая медленные поступательные движения. До того, как его язык ласкал её вагину. Гермионе казалось — она верила ему всегда.       Малфой прикусил её левую мочку и провёл языком за ухом, втягивая тонкую кожу. Гермиона начала расслабляться, чуть шире раздвигая ноги, давая большую свободу действия, и он со стоном прижался к её губам и поцеловал — глубоко, — возобновляя толчки.       Держи себя в руках, Малфой. Стенки её влагалища туго сжимались вокруг его члена после каждой фрикции, и это так крышесносительно будоражило кровь, таким диким огнём выжигало изнутри его вены. Дикий адреналин, дикий тестостерон разносился по его телу с каждым толчком.       Боль в глазах Грейнджер растворилась, поглощённая этим огнём. Жарким, горячим, как её тело. И расширенные зрачки затопило желание. Драко начал двигаться резче, и это словно разорвало какой-то клапан внизу его живота. Парень что-то шептал Гермионе, что-то успокаивающее, но вряд ли она его слышала. Она обхватила ногами его талию, подаваясь вперёд, вверх, чтобы Драко мог войти в неё глубже, утыкаясь головкой в шейку матки.       Малфой зарычал. Ещё глубже, резче.       А Гермиона слушала его тяжёлое дыхание, наблюдала за перекатывающимися желваками, целовала скулы, и это казалось ей до безумия правильным. Как в чёртовой мыльной опере, как было испокон веков — правильным. То, что он в ней, и как бьются их сердца — в унисон, — и она ощущает биение его сердца голой грудью: всё происходило словно по сценарию, написанному далеко и задолго до их появления на этот свет. Всё казалось… идеальным.       По её телу побежали сладкие судороги, и тугой горячий ком внизу живота, где член парня упирался в её нутро, разрастался, охватывая огнём каждую клеточку. Потолок кружился, рассыпаясь осколками, и Гермиона словно падала, падала куда-то, прижатая к Драко, готовая раствориться в нём.       — Драко… — прошептала она еле слышно, и Малфой замер, перестав дышать. Чёрт, он не ослышался? Она правда назвала его по имени? — Только… не останавливайся.       Он усмехнулся, задвигав тазом ещё быстрее, и на очередной волне сквозь оглушительный грохот крови в сознании снова услышал своё имя. И оно, так легко слетающее с её губ, кружащее в воздухе, просто сносило крышу. Зубодробительно потрясающе, и, казалось, Малфой может кончить лишь от того, как она его произносит. Интимно. Сокровенно. Изумительно.       Девушка выгнулась дугой, сильно продавливая пятками ему поясницу, чувствуя, как его член до упора входит в неё, подрагивая внутри. На мгновение замерла, ощущая под пальцами перекаты мускулов, и впилась зубами в плечо Малфоя, сдерживая яростный стон. Сильно, оставляя глубокий след, но он наверняка этого не почувствовал. Потому что тоже сотрясся всем телом, выпуская себя в её горячее нутро, и впервые это не показалось ему… пустым. Это было важно.       Важно, как первый снег, и трещинки льда на замёрзшем пруду, и крик чаек на море, и падающие осенью листья. Важно, потому что так и должно быть. С ней.       И этот миг был ярче солнца, глубже океана. Рождение новой планеты, новой галактики, новой Вселенной. Как если бы небо собралось на кончиках его ресниц, звёзды сияли на кончиках его пальцев, ласкающих её грудь, луна растворилась в его руке, скользящей по её, запрокинутой на диван. Как если бы в переплетённых пальцах вспыхнуло новое солнце.       Гермиона чувствовала, как судороги наслаждения пробежались по спине Драко, и её губы дёрнулись в невольной улыбке. Чёрт возьми, они кончили одновременно, и это тоже было и д е а л ь н ы м. По нотам.       А с последней волной сладкой дрожи улыбка сползла с её лица. Парень под её руками замер, явно озадачившись тем же вопросом, что пришёл в голову девушке — а что дальше-то? В душ и по домам? Спасибо за приятный вечер?       Что они наделали? Остановите мгновение, кто-нибудь!       Чтобы она могла просто чувствовать его в себе, слушать, как успокаивается его тяжелое дыхание, видеть, как губы сжимаются в тонкую линию. О, Господи. Просто умереть здесь.       Малфой отстранился, и девушка зажмурилась, боясь увидеть в его глазах сожаление, презрение, отвращение. Что угодно, что могло разбить ей сердце, потому что она ощущала этот орган, разгоняющий кровь по телу, невероятно хрупким.       Драко сел на диване, выдохнув, и окинул Гермиону взглядом. Она лежала перед ним, обнажённая, с тяжело вздымающейся грудью, красными пятнами на ключицах и влажными губами, такая безумно соблазнительная, но всё ещё не потерявшая в себе что-то, что делало её невинной. И тёмные потёки на внутренней стороне бёдер, которые она пыталась скрыть, непроизвольно стиснув ноги, нисколько не портили её красоты, а служили только доказательством, что эта девушка — его.       Вот, чёрт-чёрт-чёрт. Мерлин, Драко.       Он осторожно коснулся языком прокушенной губы, ощущая лёгкий привкус соли и метала. Ранку щипало.       — Щенок.       Малфой вздрогнул, потому что произнесено это было вовсе не Грейнджер. Голос отца отчётливо прозвучал в его голове. Юноша сжал виски руками, прогоняя образ возникшего перед глазами человека, но Люциус лишь скривил губы.       — Что ты вытворяешь?       Мужчина перевернул в руках трость и закруглённым концом пошевелил кофту Гермионы на полу. На его лице отразилось отвращение.       — И ради этого я растил тебя?       Нет-нет-нет.       Люциус покачал головой, поддев носком ботинка порванную рубашку сына.       — Это отвратительно, мальчик. Непростительно.       Нетнетнетнет.       Мужчина пригладил упакованной в кожу рукой россыпь серебряных волос на плечах и приблизился лицом к Драко.       — Ты опорочил фамилию Малфой.       — Нет!       Драко вскочил, не заметив, как вздрогнула девушка при его крике, и образ отца развеялся. Всё вернулось на места: тёмная гостиная, лунный свет сквозь мутное стекло и песчинки пыли, плавно кружащие в воздухе.       Малфой спешно спрятал в трусы своё хозяйство и застегнул ширинку. Он тяжело дышал, но уже вовсе не из-за произошедшего пять минут назад. Этого мне только не хватало. Не хватало призрака отца, отчитывающего его, как нашкодившего мальчишку, блять. Чёрт возьми, только не сейчас.       — Малфой?       Грейнджер неуверенно села, скрестив руки на груди, и поёжилась. Она выглядела такой беззащитной, что парень почувствовал отвращение. К самому себе. За то, что воспользовался её невинностью. Опорочил. К горлу подкатила волна ярости.       Он подобрал с пола свою мантию и швырнул ткань девушке:       — Прикройся.       Гермиона натянула её на себя и закуталась как в халат. Закусила губу, наблюдая, как юноша зарывается руками в растрёпанные волосы и чуть натягивает корни, как тяжело вздымается его грудь. И, Мерлин, почему, почему она думала не о том, что только что произошло ужасное, а о том, как идет Малфою его бледность и как красиво лунные тени переливаются на его мускулах?       Драко глубоко вдохнул и кинул на девушку рассеянный взгляд. Чуть приоткрыл рот, как будто собирался что-то сказать, но передумал. Его взгляд мазнул по её левой руке, и Гермиона поспешно одёрнула рукав мантии. Ну конечно.       Плевать, что по его предплечью расползается жуткая татуировка. Плевать, что Нагайна выползает из чёрной глазницы, хищно высунув язык. Плевать на звание, дарованное Тёмной меткой. Плевать на поступки. Плевать на всё.       Ему не плевать.       Грязнокровка. Конечно, чёртова грязнокровка. Это решает всё.       Гермиона до боли закусила внутреннюю сторону щеки, борясь с подступающими слезами. Нет, больше она не будет плакать при нём. Из-за него.       Малфой взъерошил затылок и отвернулся. Его спину свело от напряжения, и в ту секунду, что он стоял, замерев, тишина в комнате оглушительно давила на барабанные перепонки. А потом он ушёл.       Грейнджер судорожно вздохнула, когда спина юноши скрылась в арочном проёме, и как в бреду улеглась на диване, свернувшись калачиком, когда наверху хлопнула дверь. Вечность спустя в ванной зашумела вода.       Гермиона сглотнула, прижав руки к лицу, и в нос ударил его чёртов запах. Она представила, как стоит на скалистой возвышенности, вглядываясь в серое небо, затянутое стальными тучами, а впереди растирается бесконечное неспокойное море. Клич орла, рванувшего к бурной воде, прозвучал настолько ясно, что девушка вздрогнула, подскочив. Она быстро села, расправив на коленях мантию, и медленно сосчитала про себя до пяти. Мозгу требовалось сосредоточиться на чём-то привычном, чтобы не дать ей провалиться куда-то, где нет границ запредельного и где тянуло низ живота.       Грейнджер машинально встала, на автомате собирая разбросанные по полу вещи и складывая их на спинку дивана. Свеча на столе практически догорела, и по дереву расползлась лужица затвердевшего воска. Удивительно, как она не погасла, упорно продолжая гореть, плескаясь в расплавленной вощине, грозящей затопить фитиль. Освещая максимум сантиметров десять вокруг себя, тускло мерцая в темноте. Как символ веры.       Гермиона криво улыбнулась и задула огонёк. Со стен на неё тут же хлынул мрак, окуная и без того тёмную комнату в непроглядную тьму. Девушка закрыла глаза, чувствуя темноту каждой клеточкой тела, и на ощупь двинулась в сторону комнаты, захватив свою одежду.       Мягко затворив дверь, она прислонилась к дереву и осела на пол, спрятав лицо в ковш ладоней. Совсем рядом шумно струилась вода, и Гермиона изо всех сил старалась не представлять Малфоя в душе. Тело саднило.       В горле щипало, и Грейнджер кашлянула, пытаясь избавиться от осадка. Не помогло. Чёртово ощущение, как будто её грудь разрезают скальпелем и перерезают аорту, артерию за артерией вырезая сердце, разрывало изнутри. Самое ужасное, она не сожалела о произошедшем. Ни капельки. Потому что это до сих пор, чёрт побери, казалось правильным.       Безумие.       Наверное, это было оно. Что ещё тогда могло толкнуть на такое? А Малфоя? Неконтролируемые гормоны, которым не в силах сопротивляться тупые подростки? Но ведь они давно не подростки. И вряд ли тупые. Они прошли, можно сказать, через огонь и воду.       И, судя по сексу в гостиной, это ничему их не научило.       Чёрт возьми, о чём они думали? Только воспользовавшись заклинанием, требовавшим девственности, Гермиона тут же её лишилась. По сути, конечно, её невинность больше не нужна для исполнения чар, но, Мерлин, это выглядело так, словно они только этого и ждали. Тупые подростки.       — Господи, — простонала девушка, надавив основаниями ладоней на лоб. Локти упирались в бёдра, продавливая до кости, но шум мыслей в голове никак не удавалось заглушить.       Грохот воды в ванной прекратился, и Гермиона вскочила. Ей ужасно захотелось в душ — смыть с себя кровь и неприятные мысли. Грейнджер припала к двери, вслушиваясь в шаги на той стороне. Зажурчала тонкая струя в раковине, зашуршало полотенце. Мгновение. Ещё мгновение. Ещё. Наконец, дальняя дверь хлопнула.       Гермиона облегчённо выдохнула и скользнула в ванную. Клубы горячего пара витали в воздухе, и на коже мгновенно осели влажные бисеринки. Девушка огляделась и только в этот момент сообразила, что её палочка валяется где-то на пушистом ковре в гостиной. Сердце бухнуло в пятки, и Гермиона ударилась затылком о дверь — вот дура. Она рванула прочь, яростно дёрнув дерево на себя, и буквально пролетела над лестницей, скользя голыми пятками по мрамору. Ворвавшись в гостиную, Грейнджер будто ударилась о невидимый щит. Такой же, как установила она сама, когда мальчишки порывались надрать задницу Малфою.       Потому что он тоже был там.       Парень крутил в руках её палочку. Наверное, спустился за своей, потому что именно она торчала из-под резинки его домашних фланелевых брюк. На голой груди юноши ещё блестели капли воды.       — Ох, — выдохнула Гермиона, запахиваясь в его чёртову мантию, которую так и не сняла.       Малфой окинул её беглым взглядом, едва дёрнув уголками губ: девушке шли серебряно-зелёные оттенки. Он протянул ей её палочку, и Гермиона нерешительно шагнула навстречу.       И этот момент казался случайно вписанным в сценарий их жизни, потому что не вписывался в неё. Без сарказма, подколок, презрения, фальши. Голое напряжение взглядов. Чистая волна притяжения.       Гермиона плотно сжала губы, напомнив этим юноше МакГонагалл, и он фыркнул. Гермиона Грейнджер, первая ученица школы, герой войны — замечательная протеже старухи.       Когда Грейнджер забирала древко, их пальцы на мгновение соприкоснулись. Всего миг, один чёртов миг, наполненный безумным напряжением. Сто, тысяча, сотни тысяч вольт в подушечках пальцев и разряд, поражающий в самое сердце. Один невыносимый взгляд, один как-я-хочу-поцеловать-тебя чёртов взгляд, и Малфой отвернулся. Палочка, провернувшись в воздухе, упала на пол.       Гермиона поспешно наклонилась за ней и закусила губу. Ей ужасно хотелось коснуться его напряжённых плеч, провести руками вдоль позвоночника, обжечь губами лопатки. Невыносимо.       Грейнджер сжала руки в кулаки, борясь с порывом, и поспешила вернуться к себе.       Нет, это ужасно.       Девушка кинулась в ванную, посылая в двери мощные удары Коллопортуса. Рванула с себя непомерно большую мантию и яростно крутанула кран. Холодная вода обожгла, но она не отстранилась. Ощущение индевеющей кожи отрезвляло, не позволяя больше ни о чём думать. Мысли словно кристаллизовались, превращаясь в гранулы льда, и оседали на коже.       Постепенно Гермиона выровняла температуру воды и задрожала, когда тепло заструилось по телу. Красные разводы стекали по ногам в сливное отверстие, и девушка подумала, что это она сама просачивается в канализационную трубу, растворяясь.       Гермиона принялась яростно оттирать кожу, орудуя мочалкой как наждачной бумагой. Она и сама не понимала, чем вызваны эти порывы. Возможно, ей казалось, что так она избавляется от воспоминаний. Или переделывает себя, сминая тело, как пластилин.       Грейнджер усмехнулась этим мыслям и посмотрела на свои руки. Розовая кожа, сморщенные подушечки пальцев — такая же, как всегда. Абсолютно обычная.       Разве что…       Гермиона распахнула глаза, вглядываясь в свою левую ладонь. Кожу рассекал тонкий шрам от пореза, и в голове девушки пронеслась мимолётная мысль, что это Малфой её вылечил, — она почему-то не задумывалась об этом раньше. Но, кроме того, под кожей что-то багровело. Как синяк в виде правильного пятиугольника. Дрожащим пальцем девушка надавила на него, и что-то внутри ладони упёрлось в мышцы средней группы. Грейнджер вскрикнула.       Это был чёртов рубин. Грёбаный красный камешек. Внутри её ладони. Обросший её плотью.       Матерь Божья. Как такое вообще могло произойти? Это реально? Заклинание должно было очистить рану от посторонних объектов. И почему она его до этого не заметила? Господигосподигосподи!       — Малфой! — взвизгнула Гермиона, вываливаясь из кабинки. — Малфой!       Кинулась к двери, замолотив в неё, и судорожно всхлипнула. Сердце билось в гортани, провоцируя позывы рвоты, под ложечкой дико сосало. Непонятный животный ужас бежал по телу, раздражал нервные окончания, холодил кровь.       И почему она звала его? Потому что ему принадлежал рубин? Ему принадлежала вся эта чёртова затея? Или она и в самом деле открыла дверь, пускающую его в её сердце?       — Малфой! — наверное, у неё началась истерика. Смешно, учитывая, через что она прошла, сколько боли вытерпела. Просто это было… необычно. Именно необычно. Невозможно. Магия предотвращала такие казусы, и камень в ладони девушки выбивался за рамки привычного, неприятно пульсируя. Непомерное потрясение для её педантичности. — Малфой!       — Грейнджер, что?       Парень ударился в дверь с другой стороны, напряжённо вслушиваясь во всхлипы Гермионы. Она была напугана, он чувствовал это каждым нейроном.       Камень жёг ладонь изнутри, как будто впитывая в себя её соки вперемешку с кровью. Натягивал кожу и мышцы, отчего ладонь становилась деревянной. Немела.       И как она раньше этого не заметила?       — Грейнджер, мать твою! Открой дверь!       Гермиона поспешно дёрнулась к палочке, мазнув взглядом по полотенцу. Какая-то часть мозга, не поддавшаяся панике, отметила, что неплохо было бы в него закутаться. Наверное, эта часть была достаточно велика, потому что Грейнджер именно так и сделала, завернувшись в махровую ткань, и ещё одно накинула на плечи. Дрожащим голосом сняла заклятие, и Малфой практически снёс дверь с петель, врываясь в ванную.       Грейнджер сидела на полу, уставившись на него огромными глазами, и чуть подрагивала. На её щеках блестели слёзы, но она их даже не замечала.       — Что? Что случилось?       Юноша опустился перед ней на колени и внимательно вгляделся в её лицо. Её молчание доводило до предела, и Драко казалось, что сжатая от напряжения челюсть вот-вот хрустнет.       — Грейнджер, чёрт возьми, — зарычал он, обхватывая руками её лицо. — Что. Случилось?       Девушка подняла дрожащую ладонь, и Малфой непонимающе уставился на неё.       — Что за чёрт?       — Р-рубин.       Гермиона сглотнула и глубоко вдохнула, прикусывая язык:       — Смотри.       И он увидел. Красное пятно, багровеющее аккурат по центру тонкого шрама. Ровное. Пятиугольное. Едва светящееся изнутри.       — Твою мать, — выдохнул Драко, ловя ладонь Гермионы и поднося ближе к глазам.       Какого. Нахуй. Чёрта?       — Как он туда попал?       — Не знаю. Я… Я только сейчас заметила. Что это значит?       — А я почём знаю? — огрызнулся он и тут же прикусил язык. Гермиона дрожала, хотя явно пыталась скрыть свой страх, и часто-часто моргала.       Малфой посмотрел на неё, совершенно не понимая её испуга. Ну камень и камень, всякое случается. Вытащим. Так почему же ты дрожишь, как осенний лист на ветру? Почему плачешь?       — Глупая, — пробормотал он, большими пальцами вытирая слёзы с её щёк. Гермиона судорожно выдохнула и всхлипнула, вздрогнув. Драко покачал головой и осторожно притянул девушку к себе, обнимая.       Он мягко гладил её по спине и шептал что-то успокаивающее, чувствуя, как Гермиона перестаёт дрожать под его руками. Злился на себя за то, что делает. Мысленно рычал. Но просто физически не мог бросить её.       А Грейнджер старалась не всхлипывать, упираясь носом ему в грудь, потому что в этот момент она действительно почувствовала покой. Тепло его кожи, биение сердца под ухом, сильные руки на спине — ей было так тихо в его объятиях.       И словно кто-то невидимый зашивал рану в её груди, стягивая плоть тугими стежками крест-накрест. Больно, неровно, извращённо. Но стягивал. Вшивал сердце, привязывая к нему вены и артерии, и запускал орган вновь. Неровным стуком. Потому что умом Гермиона осознавала, что то чувство, что она испытывает, прижимаясь к Малфою, — неправильное. Больное, извращённое, безумное. Как покореженный металл, покрытый ржавчиной, или трухлявый пол в Визжащей хижине.       Или её сердце.       Хотелось, чтобы мир перестал существовать, оставив их двоих висеть в космосе, и этот миг длился вечность.