Уличная магия 3: Турнир

Ты улыбаешься в объятиях солнца... Если друзья будут рядом, ты будешь жить дальше, А вместо прежних войн в сердце воцарится покой. Мир ждет только тебя. (c) Renegade Five – Loosing Your Senses

Причина – следствие. Вот что приводит людей к краю. Раз за разом, к самому обрыву в никуда. Причина подводит, соблазняет, ведет за собой, а Следствие затягивает дальше. И ничего ты с этим не поделаешь, если оказался под влиянием Причины и заинтригован ее формами. Мне в голову лезет какая-то чушь. Чушь – её всегда много. Самой разной чуши. Просто водоворот. Например, рядом с мыслью о неизбежности происходящих событий гарцует какой-то бред о том, что Саске одинаково к лицу красный и фиолетовый. Синяки и кровь. – Наруто, я буду держать твои руки. Обопрись. Делаю, как приказано, и чувствую спиной грудь Итачи – он встал позади стола. И как только умудряется руководить нами в такой момент? Нами, ничего не соображающими идиотами, одуревшими от боли. Я – от физической. Саске – от душевной. – Дыши в такт со мной. Давай. Вдох. Пытаясь выскоблить контроль над телом из спайки болевого клубка, я постепенно настраиваюсь, улавливаю такт, погружаюсь в ритм. Медленный, глубокий вдох. Сдержанный выдох. Всё просто. Только Итачи дрожит и мне кажется, что дыхательная гимнастика одинаково необходима нам обоим. Бледное лицо Саске очень мешает сосредоточиться. Его испуг я чувствую тяжелым камнем, не менее реальным, чем стол, на который Итачи меня затащил. Душит. Его просто выворачивает наизнанку от одной только мысли, что придется резать без всяких обезболивающих, анестезий, когда я нахожусь в сознании и способен прочувствовать это во всех, так сказать, красках. – Саске, слушай сюда, – удивительно приказной тон у старшего, между прочим… властный, строгий. Он ведь не сломался под таким страшным гнетом. Так что мне, если проиграю, будет позор и вечный стыд. – Роза находится рядом с соединением мышц, расположена вдоль, прямо внизу, чтобы не царапать и не мешать дыханию. Слушай меня внимательно, ты, черт! – Итачи, я слушаю, – белыми губами вышептывает Саске. – Надо сделать разрез по шраму, прямо по шву, но короче. Ниже. Только один. Ты понял? Если рука будет дрожать и соскользнет – повредишь важное. Дошло? Другими словами, он может меня убить? Одно неверное движение… Я слышу, как Саске делает резкий глубокий вдох. Еще, еще один… урывками. Нам всем определенно необходима дыхательная гимнастика. – Саске, время идет! Ее еще нужно достать, уже прошло больше двух минут! Руки Итачи дрожат, но он способен направлять всех и каждого – под жестким руководством Саске задирает мою футболку, я прижимаю ее подбородком, Итачи снимает корсет. Мы действуем очень быстро и слаженно, несмотря на чертовы эмоции, мешающие процессу. Пока Саске подбирает инструмент, Итачи сует футболку мне в рот. – Кусай. Вряд ли это поможет, но я уже привык его слушаться. Не знаю, не вижу, как и когда Учиха взял острое – я просто не могу собрать рассеянное внимание в кучу. Боль ужасная. Хотя, бывало и хуже. – Ты готов? – безжалостным, не терпящим неподчинения тоном спрашивает Итачи. У нас обоих. Я киваю. – Да, – выдыхает Саске. И, наконец, смотрит мне в глаза. О. Вот оно. Вот как выглядит безумие, мешающее нам собрать осколки мира в правильном порядке. Это чудовище каждый раз убивает в Саске едва-едва окрепшую веру, а во мне – желание идти трудным путем. Оно погребает под собой разум, мысли, все главные составляющие его многогранной личности. Вот кого нам обоим жизненно важно победить. А это, между прочим, шанс. Саске прижимается к моей щеке своей, пряча взгляд, а с ним и всё, что творится под непрошибаемой оболочкой. И мне становится так спокойно от этого простого жеста – он же рядом, он напуган не меньше моего, но вместе мы справимся. Только вместе. Да и вообще, из нас троих у Саске самые ловкие руки. Режущая, огненная боль заставляет мои мысли спутаться и куда-то качнуться, как нелепых котят в корзинке, едва-едва перебирающих лапами. Резь приходит в виде вспышки, короткой, но такой яркой, что все чувства разом оказываются ослеплены. Чувствую, что бестолково дергаюсь, но Итачи держит крепко. Чувствую, что челюсть свело от напряжения, но, кажется, не издаю ни звука. На живот льется теплое – от этого факта особенно жутко, а смотреть нельзя. Не сейчас. Самое главное, что Император всё сделал правильно. – Успокойся. Пожалуйста, успокойся. Все будет хорошо. Это скоро закончится, слышишь? – я цепляюсь за голос Итачи всеми крючками и защелками, всем, чем только можно зацепиться за звук. – Потерпи еще чуть-чуть. И, пожалуйста, дыши. Да-да, вот так… вдох. Молодец. Саске… зажми, чтобы кровь текла не так сильно. Теперь дальше – Розу надо подцепить за узкий край. Она крепится изнутри – ткань надо срезать, когда найдешь. Быстро, одним движением. Ты понял? И снова, холодное, нестерпимо холодное «да». Дальше реальность обваливается на меня страшными вспышками боли. Пальцы в открытой ране. Тело сводит судорогой от малейшего движения, но, боже, как же мне невероятно повезло, что Учиха – самый ловкий выродок на свете. Где-то среди этого кошмара однажды возникает голос. Голос человека, который пытается спасти нас обоих. – Да, край должен быть раскрыт. Выдергивай! Это как занозу достать, получается? Глубоковато, конечно, но у меня на груди даже след от нее имеется. Что происходит… Зря я разлепляю глаза и опускаю взгляд. Зря. Но чтобы в таком состоянии оценить красивые разводы на бледной руке – надо быть идиотом в высшей степени. Вот есть вторая, есть третья, четвертая, по списку, а у меня высшая степень идиотизма. Диплом выдан самой природой. Один рывок. И без того размытое сознание мутнеет, покрывается звездочками и пятнами. Меня опять утягивает в водоворот какой-то чуши и страха – вперемешку, а Тишине нет до этого никакого дела. – Наруто, ты тут? Мы почти справились. Ты почти справился, – ладонь Итачи мягко наглаживает мой влажный лоб. Приятно. – Саске, тащи всё, что… Старший Учиха говорит, а я, кажется, растекаюсь по столу в прямом смысле этого слова. Он просит Саске что-то принести, потом кричит, видимо, чтобы привести брата в чувство. Почему мне от этого смешно? Так больно. Но смешно. Положение из полу-сидячего неожиданно становится горизонтальным, а потом снова – голос, какие-то осторожные касания. – Я не дам тебе умереть. Как я умудряюсь собраться с силами, чтобы задать вопрос? Видимо, так хотел победить шок, что заодно победил и здравый смысл, и страх. И еще выплюнул футболку. Когда? – Который раз… тебе… с такой раной? – Седьмой, – тихий ответ. А потом вдруг возвращается чувствительность – но лучше бы свалила к черту. Саске тоже возвращается, но лучше бы и он свалил, честное… – Наруто… Пока Итачи занят борьбой с раной, Саске разворачивает меня лицом к себе, гладит, как собаку. И кажется, ляпает по щеке моей же кровью. – Саске, черт, ты… назвал меня… чудовищем. Серьезно? – Да ты… ты же моё, твою мать, чудовище, – Саске хрипит, уже явно неспособный что-то там где-то контролировать. – Моё чудовище, черт побери… – При… ты придурок. – Ты только сознание не теряй, хорошо?.. Эй… Он снова меня гладит, видимо, испугавшись увиденного и плотно закрытых глаз. Тогда я поднимаю веки специально для него – между прочим, почти подвиг. Безумия в глазах больше нет. Может быть, оно с Тишиной сцепилось и сдохло, наконец? Нет, они оба сдохли, вот точно говорю. Перегрызлись друг с другом. И сдохли. – Еще ты сказал, что лучше бы… я умер, – медленные вдохи даются тяжело, но я знаю, что Итачи это очень важно, он ведь шьет и собирает мои сосуды в единое целое. – Лучше бы, – кивает Саске, а черная гладь зрачков, в которой мне так сильно хочется утонуть, искрится. Искрится, я не шучу. – Лучше бы я вообще никогда всего этого не чувствовал. Всего этого. Саске коротко целует меня в лоб, касается губами виска. Так бережно – я даже немножко прихожу в себя. Как же больно. – Ты точно… придурок, – подытоживаю я наш содержательный диалог. – И урод. Почему-то сейчас вспоминается первая встреча и первый взгляд. Чувствовал ли я тогда что-нибудь? Или я был просто заворожен его лицом? В Саске с самого начала вмешалось столько магии, что это захватывало дух. Магия природы, какие-то образы, мыслеформы. И совы. Совы были на первом месте. Такие… круглоглазые, с огромными-огромными темными зрачками. Это было в Саске – таинственность, животная притягательность. Это еще в кошках есть. В самых большеглазых. В самых красивых. – Саске, я спать хочу, – бормочу, утыкаясь куда-то ему в лицо. Итачи что-то говорит. Судя по тону, одобрительное. Но Учиха всегда против. – Мне страшно. Если ты уснешь, то я сойду с ума. Окончательно. Так что пока… не уходи. Мы еще не всё сделали. В этот раз ухватиться за мысль не получается – снова пятна и вспышки, я вздрагиваю, а Саске придерживает за плечи. Говорит что-то успокаивающее на ухо, просто безостановочно, всякую бессмысленную хрень. А мне хорошо. Кстати, он говорит про единорогов? Типа будут скучать, куда ж они без меня-то? Про эльфов говорит, про деревья. Про Кьюби, про Шарин, про ракушки и устрицы. Про перья и фокусы, про сцену. Про добрую магию, светлую, без которой мир станет черным. Тёмным, как сама тьма… а черный мир, кому он нужен? Отвратительный, страшный, до краев наполненный страхом и болью, извергающий ее из себя мерзкими черными сгустками? Боже, кому он нужен, такой мир? Про себя. Как же много он говорит про себя, эгоист. Про то, что я – его свет. Только его. Что мне нельзя исчезать. Типа будет скучать, куда ж он без меня-то? Что мне надо только собраться, как мы всегда это делали перед выступлением. И врет, что крови уже нет, что Итачи почти справился, только бы я всё это выдержал. Потом он говорит, что любит меня больше жизни. А голос-то, голос… сама боль, как она есть. Как будто мне и так её мало. Свет софитов бьет в глаза изнутри, в ушах почему-то звучат аплодисменты. Браво, Саске, здорово сказанул. Как боженька смолвил. Только в знак согласия мне сказать нечего – киваю и отключаюсь. Но я тебя, скотина, не брошу. Не дождешься.