Обоюдное самоубийство

Небрежно открыв массивные и резные двери в храм, я скользнул в его мрачный и величественный холод. Высокие потолки в этом помещении всегда заставляли вдыхать воздух глубже, а успокаивающий сине-зеленый свет, пронизывающий воздух зала сквозь разноцветные витражи на окнах, внушал какое-то необъяснимое спокойствие на уровне животных рефлексов. Кое-где на скамейках сидели пожилые люди, что пришли послушать молитвы Преподобного Отца. Большая часть уже разошлись, ведь вечер, хоть и медленно, словно сонный жук, но накрывал изнуренный и загнанный жарой в угол город. Остались лишь те, которых дома никто не ждал, а такие люди, как правило, погружены лишь в свои собственные мысли, съеденные одиночеством и бесконечным кольцевым самокопанием. Поэтому я не особо переживал, что наш с папашей разговор подслушают. Да кому к черту вообще нужен разговор странного, хамоватого парня и старого священника? Рядом с богатым, щедро украшенным алтарем, в противоположном конце зала, стоял святой отец и водил пальцем по какой-то книге, читая вслух сухим, напоминающим шелест страниц, голосом проповеди. Выглядел он как-то устало, неестественно, и вся его несколько сутулая фигура говорила, что день этот выдался не из легких. - Хм. Надеюсь, он не забыл, что должен мне, - с ухмылкой заметил я и, не особо соблюдая тишину, спокойным шагом двинулся по направлению к нему, разрушая целостность застывшего между полом и потолком сине-зеленого воздуха. Папаша, как всегда непонятным образом почуявший мое присутствие, поднял голову и повернул ее в мою сторону. Его светлые и легкие волосы слегка приподнялись в воздух, заблестев в зеленоватом свете витражей каким-то удивительным оттенком. Я как-то заострил на этом свое внимание, поднимаясь к алтарю. В эту секунду на губах святого отца заиграла несколько двусмысленная улыбка, от которой мне стало не по себе. По спине пробежал холодок, парализуя мысли, я даже слегка замедлил шаг, будто предчувствуя что-то неладное. На мгновение мне показалось, что папаша заметил это и оттого мастерски принял самое успокаивающее выражение лица, которое только мог. Старый лис. - Неужели этот старик что-то задумал? – пронеслось в мыслях, пока я анализировал эту, видимо, несдержанную улыбку, мелькнувшую на устах священника. Внимательней приглядевшись, я уловил, что уголки его губ все же едва заметно дрожали. Волновался? Отец, в свою очередь, протянул мне руку, широко улыбаясь доброй, но искусственной улыбкой. На душе у святого явно было что-то не то. Я только вот не мог понять что. Однако он все же был очень рад видеть меня, и лицо священника прямо-таки светилось от переполнявших его эмоций. - И как только этим слепым удается так точно все чувствовать? – мысленно задал сам себе вопрос, склонив голову набок и вглядываясь в стекла темных очков, скрывавшие глаза папаши. Однако меня тут же прервал спокойный и ленивый голос отца: - Рад видеть тебя, Бадоу! С чем пожаловал? Опять за заказом? Я замялся. - Понимаешь ли, папаш. Тут такое дело, - начал я, слегка неуверенно, не зная, как правильно будет преподнести отцу свою просьбу и как вообще объяснить то, что произошло несколько часов назад в моем доме. Наверное, мое лицо выглядело слишком растерянным, потому что преподобный, изобразив на лице удивление и заинтересованность, переспросил: - Дело? - Да, - протянул я, все еще не зная, как построить предложение. – Все дело в том, что мой дом был снесен к чертям, и мне абсолютно негде жить. Вот я подумал, что ты мог бы мне помочь с жильем, а то буду я как та псина на улице. Папаша жестом остановил меня, на его лице проявился крайний интерес к обстоятельствам дела. Это взбесило меня, я совсем не был намерен рассказывать о бредовом и «эффектном» появлении «пса» в моем бывшем жилище, который так бесцеремонно ворвался в мое личное пространство и лишил меня хаты и половины добра, накопленного за многие месяцы. Я даже цокнул языком, желая показать свое недовольство, но, видно, папашу это нисколько не колышело. Сложилось впечатление, будто его интерес только подогрелся моей внезапной агрессией. И я, поняв, что мне никак не уклонится от ответа, обреченно вздохнул, стараясь смирить свое раздражение. Тут ко мне пришла в голову гениальная идея: почему бы не воспользоваться и, так сказать, «не продать» эту информацию? Я усмехнулся собственной расчетливости и более спокойным голосом ответил преподобному отцу, терпеливо ожидавшему все это время, пока моя злость раствориться: - Тогда кровь за кровь. Пообещай мне, что я в любом случае получу временное жилище, а я вам за это расскажу идиотскую историю, которая произошла днем и изуродовала мою хату. Священник затрясся от смеха, ухватившись цепкими пальцами за мое плечо. Я окинул его циничным взором, нетерпеливо ожидая, пока у него закончится этот приступ. Я снова чувствовал, как раздражение черными клубками прорастает в моей душе. - Истинный информатор, - все еще посмеиваясь, выдавил из себя отец, выпрямляясь и убирая руку с моего плеча. Но тут его лицо стало каким-то слишком серьезным, если учесть, что пару секунд назад он ржал, как маленький ребенок. - Я согласен на эту небольшую сделку, - сказал он, твердо подняв голову, словно оценочно посмотрев на меня. От этого ощущения становилось жутковато, причем мне действительно почудилось, будто отец действительно смотрит на меня. Я тряхнул головой, прогоняя эти глупые мысли и возвращаясь к делу. - Значит слухай сюда, - я прислонился спиной к стене, прикрывая глаза и выуживая из кармана пачку сигарет. Батя недовольно поморщился, всем своим видом показывая, что перспектива курения в помещении храма ему страсть как не нравится, однако он ничего не сказал, и я успешно проигнорировал его слабые попытки воззвать к моей совести. Пошарив в кармане, я достал оттуда зажигалку и, несколько раз прокрутив колесико, затянулся, вбирая дым в легкие и наслаждаясь этим вновь испытанным чувством. Казалось, сигаретный дым растворил всякое раздражение, и теперь я мог спокойно рассказывать все, что произошло несколькими часами ранее. - В общем, лежал я на своем диване. Лежал, покуривал сигаретки. И вдруг раздается взрыв. Ну, кирпичи, вещи - все в разные стороны. Я открываю глаза, а там, значит, отсутствует стена. Да,да. Стены не было. Я стал разбираться, в чем здесь дело, - я сплюнул на пол, от чего был удостоен еще одним крайне недовольным цоканьем со стороны священника. – Подошел к руинам и вижу – весь побитый и серьезно раненный лежит на полу «пес». Ты ведь понимаешь, о чем я? Я еще запомнил этот уродливый ошейник, вживленный прямо в шею. Я поморщился, воссоздавая в памяти картины дневного происшествия. Святой отец наоборот, выглядел крайне заинтересованным и, видно, ждал продолжения. Я посмотрел на него, задумчиво покручивая в пальцах сигарету и не спеша продолжать рассказ. Он не был удивлен, или мне показалось? Я задумался, отведя взгляд в сторону и рассматривая великолепные витражи на огромных окнах храма, уходящих под потолок. Они были сделаны с каким-то замысловатым узором, увлекающим мое блуждающее воображение. Я видел в них то огромных псов с оскаленной пастью, то странные и пугающие силуэты худых людей в длинных одеждах. Медленно я перевел взгляд с завораживающих витражей на длинные ряды скамеек, стоявших в зале. Тут только я заметил, что немногочисленные люди, пребывавшие здесь, когда я только пришел, уже давно разошлись по своим домам, будто их тут и вовсе не было. Я усмехнулся, возвращаясь взглядом к окнам. Но тут тишину расколол внезапный голос папаши, о котором я, кажется, забыл, раздумывая над изображением цветных стеклышек. - Ну так что, Бадоу? Это все? - Ну да. Потом я попытался ему помочь, но этот мужик свалил, - раздраженно бросил я, вздохнув и недовольно поджав губы. Опять меня оторвали от своих мыслей, как раздражает! Убил бы. Преподобный тихо засмеялся. Его смех разнесся по всему залу, наполняя каждый сантиметр пространства. Опять же, я отметил то, что папаша был нисколько не удивлен, а даже, казалось, наоборот. Он выглядел как человек, удостоверившийся в чем-то. Я закрыл глаза, глубоко вдыхая воздух вперемешку с сигаретным дымом и потирая виски пальцами. Непонятно из-за чего у меня заболела голова. Не сильно, но чувство было столь неприятное, что мне захотелось покинуть эти давящие стены и вернуться в свой «дом», лечь на диван и просто уснуть. - Итак, ты говоришь, это был «пес»? – снова вернул меня в реалий голос священника, потиравшего руки от.. нетерпения? Да что, черт подери, тут твориться! - Да! – раздраженно рявкнул я, ощущая, как нервы снова закипели внутри. Головная боль усиливалась и изнутри противно давило на глазницы, что усугубляло мое состояние еще больше. Отец, заметив мое некоторое напряжение, отошел от меня, встав ближе к алтарю и, с застывшей ухмылкой, крикнул на весь зал: - Хайне! Его низкий голос заполнил воздух между потолком и полом огромного помещения. Этот резкий, поглощающий звук давил на мозг, отчего боль в голове, резонируя голосу, увеличивалась вдвое, сжимая мой череп и вызывая тошнотворное чувство где-то в горле. - Какой черта он творит, - я мысленно злился на папашу, закрыв глаза и потянувшись к сигаретам. Тут я услышал звук приближающихся шагов, разбавивший вновь вернувшуюся на несколько минут тишину. Шаги звучали уверенно и твердо, отдаваясь глухим эхом под потолком просторного помещения. Меня это заинтересовало и я, прикурив очередную сигарету, приоткрыл левый глаз, пытаясь разглядеть сквозь полутьму приближающегося незнакомца. Когда наконец он подошел достаточно близко, чтобы мой единственный глаз смог выловить его из темноты и хорошенько разглядеть, я просто не поверил своим глазам. Я инстинктивно оторвал спину от стены и приблизился к нему на несколько шагов вперед, забыв даже про сигарету. Незнакомец заметил меня и, резко повернув голову, с тихим рычанием пристально за мной наблюдал, хотя на его лице я уловил немалое удивление. Казалось, гробовая тишина повисла в этот момент в зале. Ни я, ни незнакомец, ни священник – никто не произнес ни слова, пока мы рассматривали друг друга. Тишина уже начинала давить на уши, когда я наконец очнулся и завопил на весь храм: - Да этот же тот самый! Тот самый, - я не мог спокойно говорить, удивление быстро сменила злость за причиненный мне ущерб и за снесенную к чертям стену. – Это животное уничтожило мою хату! В ответ на мой агрессивный выпад, альбинос зарычал, оскорбленный, видимо, тем, что я назвал его животным. Его звериный, цепкий взгляд впился в мое лицо, излучая какую-то животную ненависть. Святой отец, наблюдавший за нами все это время и не обронивший ни слова, вмешался: - Спокойно, Хайне. Уймись, Бадоу! – укоризненно покачав головой, сказал папаша, становясь между нами. Он хотел было еще что-то сказать, но я не дал ему договорить: - Уймись? Уймись, да?! – злость, резко нахлынувшая на меня, абсолютно сбила с толку. Я шевелил губами, ничего не произнося и чуть ли не задыхаясь от нехватки кислорода. В конце концов, после этого неловкого приступа ярости я самую малость утихомирился, однако не отказал себе в удовольствии бросить в сторону альбиноса пару оскорблений: - Тупая собака! Парень зашипел, резко вырвав из кобуры увесистый пистолет с длинным стволом и прицелившись в мою голову. На какое-то мгновение мне показалось, что он выстрелит, так реалистично он это сделал. Я даже ощутил небольшой страх и отступил на шаг назад, готовый в любую минуту рвануть за ближайшую колонну, однако в дело вмешался священник, сам заметивший, что дела приобретают опасные обороты: - Тише, дети мои. Не ссорьтесь в священном месте, - почему-то это прозвучало немного странно и не по-настоящему, однако альбинос убрал пистолет, презрительно фыркнув и отступая на шаг назад. Если совсем откровенно, выглядел он весьма привлекательно. Черный кожаный плащ без рукавов, повторяющий изгибы фигуры и надетый на голое тело, средний рост, белые волосы и красные, как свежая кровь, пронзительные глаза. Казалось, они прожигали насквозь, обличая самые сокровенные уголки твоей души. Становилось жутковато от такого пронизывающего взгляда. Однако священник продолжал, пытаясь восстановить равновесие между двумя взбесившимися информатором и убийцей: - Бадоу, познакомься, это Хайне. Хайне, это Бадоу, - он указал жестом поочередно вначале на меня, затем на альбиноса. Я лишь сплюнул на пол, зло посматривая на Хайне исподлобья. Тот одарил меня высокомерным и презрительным взглядом, неподвижно стоя неподалеку от папаши. - С сегодняшнего дня вам предстоит работать в паре, хотите вы этого или нет, - продолжил святой отец немного неуверенным тоном. - Да с хрена ли я должен работать с ним! – я грубо тыкнул пальцем в Хайне, распаляясь еще больше и даже не желая успокаиваться. Несмотря на всю свою внешнюю привлекательность, мне ужас как выбешивал этот «пес», возомнивший о себе черти что. Хайне в ответ на очередную дерзость с моей стороны на этот раз лишь бросил на меня полный презрения и ненависти взгляд, но больше никак не отреагировал, отвернув голову и просто демонстрируя мне свое пафосное безразличие к моей персоне. От этого откровенного игнора меня еще больше бросило в злость, которая просто застилала глаза и не давала мыслить трезво. Я резкими и раздраженными движениями выдернул из заднего кармана джинс сигареты и принялся нервно курить, собирая по крупицам рассыпавшееся самообладание. Папаша, откашлявшись, продолжил свои речи, на которые, по видимому, и мне, и «псу» было глубоко плевать: - И завтра у вас будет небольшое задание, за которое обещана немаленькая сумма денег. Вам нужно будет проникнуть в штаб-квартиру одной из небольших организаций и убить ее лидера. Все очень просто и понятно, - батя выудил из своих брюк свернутый вчетверо лист бумаги и протянул мне. Я неохотно взял его, разворачивая и читая содержимое. Это оказалась карта штаб-квартиры, в которую нам нужно было завтра попасть. Окинув оценочным взглядом систему коридоров, я отметил для себя, что это будет несложно, и мы быстро управимся. Безразлично кивнув, я вернул карту святому отцу, втягивая особо много никотинового дыма и щурясь от покалывания внутри грудной клетки. Со всеми этими вспышками злости я очень устал за сегодняшний день, и мне нужна была разгрузка. - О, кстати, что там с жильем? – стараясь сделать как можно грубее свой голос, протянул я, приоткрыв глаза и вглядываясь в лицо папаше. Тот, мимолетно улыбнувшись, ответил мне: - Можешь пожить пока в покоях храма. Я усмехнулся, кивнув ему в благодарность головой. Хайне со скучающим выражением лица и все это время стоявший за спиной священника, ни с кем не попрощавшись, резко развернулся и таким же твердым и уверенным шагом ушел обратно, в покои. Я презрительно фыркнул, посмотрев ему вслед. - Вот ведь гадство! - подумал я, искривив губы в ядовитой ухмылке и разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. - Куда это ты? – послышался голос святого отца, который явно был слегка обеспокоен только что случившимся между мной и Хайне конфликтом. - Прогуляюсь, - холодно обронил я и быстрым шагом покинул помещение храма, выбросив окурок на пол и сплюнув следом. Выйдя на лестницу и уже спускаясь по ней на саму улицу, я погрузился в тяжелые мысли. Мне было крайне неприятно после общения с этим «псом», Хайне. Уж очень высокомерным и самовлюбленным он мне показался. А еще мы с ним и работать вместе должны, вот попадалово! Не думаю, что мы когда-нибудь с ним сработаемся. Впрочем, несмотря на всю мою вспыхнувшую неприязнь, он меня чем-то зацепил. Что-то было в нем такое, что притягивало, заставляло думать об этом человеке снова и снова. Стараясь отвлечься от этих мыслей, я решил оглядеться по сторонам. На улице уже была ночь. Одна из тех летних ночей, которые давят на грудную клетку своей невыносимой духотой и неподвижностью. Дома стояли, облаченные в сумрак, как старые, больные исполины, приготовившиеся умирать. Даже ночью этот город выглядел жалко и низко. Я поморщился. Звезд на небе не было видно из-за городской пыли и фосфорного света фонарей, которые над крышами домов сливался в единую массу, обволакивавшую город и застилавшую настоящее небо. В моей голове снова мысли начали бороться за место и, долго не задерживаясь, меняли свою форму и содержание. Пребывая в таком состоянии, я даже не заметил, как дошел почти до окраины города. Остановившись, я огляделся, вдыхая разряженный ночной воздух. Здесь бы мог открываться великолепный вид на раскинувшиеся внизу широкие поля, которым не видно конца и края, однако пыль города и тут застилала обзор, создавая впечатление, что все жители просто застряли в какой-то вязкой желтоватой сфере и не могут выбраться из нее, сколько бы ни пытались. Стряхнув с себя это угнетающее чувство и, потихоньку отойдя от раздражения, я повернул и медленно побрел домой, не оглядываясь по сторонам и мечтая скорее дойти до кровати. Мне почему-то резко начало клонить в сон. Вскоре я дошел до храма, проскальзывая в него через задний ход и мягко ступая по тихим коридорам в покои. Мне не хотелось нарушать этой величественной тишины, поэтому шел я медленно и осторожно, внимательно вглядываясь в темноту и пытаясь вырвать из нее какие-то отрывистые изображения. Все вокруг сливалось в единую черно-серую массу, поэтому я не могу сказать, сколько примерно шел, но вскоре я добрался до свободной комнаты и аккуратно приоткрыл массивную деревянную дверь. Это был обычный покой, какие часто встречаются в больших храмах. Каменная комнатка, напоминающая сундук, была едва ли больше сарая. Потолок здесь был низкий, в углу стояла койка вместе с прикроватной тумбой, занимавшей чуть ли не всю стену и усиливая ощущение того, что здесь крайне мало места. Пройдя к кровати, я присел на нее, оглядывая сырые стены комнатушки. Несмотря на всю убогость моего нового жилища, это было куда лучще, чем ночевать на улице. Меня вполне устроило такое положение вещей и я, почувствовав себя ужасно уставшим, быстро стянул верхнюю одежду и бросил ее в угол, ложась в кровать и стараясь больше ни о чем не думать. Слишком устал за весь сегодняшний день, который, казалось, длился гораздо больше двадцати четырех часов. Закрыв глаза и полностью расслабившись, я на секунду задумался о Хайне. - Вот же тупая эгоцентричная собака! – вспыхнуло у меня в мыслях, однако, не успев вновь рассердится, я провалился в тяжелый и беспокойный сон.