Монмут энд Пойнс Лтд.

Вчерашний день занятий с инструктором живо напомнил Хэлу раннее детство: после занятий мечным боем все тело болело точно так же. Правда, тогда болели больше руки, а сейчас он не чувствовал под собой ног. В буквальном смысле. Через полчаса после возвращения с горы, после того, как были сняты тяжелые ботинки (Хэла никогда не пытали «испанским сапогом», но ему казалось, что теперь он на себе испробовал, что это такое) ноги появились. Но теперь на них болели даже те мышцы, о существовании которых Хэл ранее и не подозревал. Когда он вошел – нет, скорее вполз – в дверь номера, Нед с мрачным видом рассматривал наливающийся красивым фиолетовым цветом огромный синяк на колене. Затем закатал вторую штанину и предался созерцанию синяка на втором колене. - На левом цвет красивее, - бросил Хэл, стаскивая штаны и плюхаясь на кровать. - Тебе хорошо, ты хоть стоять на лыжах умеешь, - простонал Нед. Потом временно вышел из роли мученика и принялся сосредоточенно вымазывать колено остро пахнущей мазью от ушибов. – А мне этот лягушатник только и орет: « - Вес на правую ногу, мсье! Вес на левую ногу, мсье! Руки впереди, мсье! Назад не отклоняйтесь – представьте, мсье, что вы ведете Харлей, руки вперед!» - Мне попался какой-то бретонец, я едва его понимал, - пробормотал Хэл, закинув руки за голову, - только и запомнил «- Крутите тазом! Мсье - тазом!» Ничего – завтра заедем на верхушку… *** А завтра все действительно забылось. Забылся тяжелый серый день, утомительный подбор снаряжения, привыкание к ботинкам, одергивания инструкторов… Выйдя из кабинки подъемника на верхней станции, Хэл зажмурился от резкого белого сияния, ударившего по глазам. Перед ним расстилалась горная страна, белое царство солнца, льда и снега. - Знаешь, на что это похоже? – подошедший сзади Нед словно прочел его мысли. - Знаю. Посмертие… день пятый… резкий белый свет. Хэл замолчал – он снова ощущал перед собой разодранную пелену сознания, когда кончилась отвратительная боль и слабость. И потом не стало ничего – "сегодня", "завтра", "вчера" превратились в несуществующие понятия, исчезло время и пространство. Был только свет – сперва режущий, острый как сталь клинка, а потом мягкое приглушенное сияние. И острый свет каждый раз оказывался ближе, роднее, чем более приятное глазам мягкое сияние. Он встречал этот нестерпимо яркий, бьющий по глазам свет, как встречал все невзгоды и радости своей недолгой земной жизни – всем собою, ощущая события частью себя, растворяя их в себе. И только одно мешало полностью воспринять этот ликующий нестерпимо яркий свет – смутный человеческий образ, маячивший где-то на периферии восприятия. Острый свет уводил от этого образа, мешал сосредоточиться на нем. Но какая-то частичка Хэла сопротивлялась, не желала его отбросить. И острый свет потускнел, а образ человека стал четче – и Хэл узнал Неда. Хэлу казалось, что с появлением Неда рядом с ним сам он обрел целостность, которой раньше не чувствовал. И перестали страшить бездонные пропасти и лики чудищ вокруг, перестали соблазнять разноцветные свечения, исходящие из врат, которые открывались на их пути. И многоголовые многоликие гневные божества, мимо которых они проходили, не были ему страшны – он был целым, и он был вместе с Недом. Перед неожиданно распахнувшимися большими вратами, из которых исходил мягкий белый свет, Хэл сделал непроизвольное движение рукой – и ощутил в ней рукоять меча. «Да будет так!» - спокойно и мягко сказал в его ушах чей-то голос. Да будет так! … - Пошли! – Нед, дернув за рукав куртки, вывел Хэла из воспоминаний. – Вперед, мой принц! Мы покорим Францию! Хэл широко улыбнулся, встегнул ботинки в крепления, подтянул на них клипсы. Поправил шлем и тем же движением, каким когда-то – в жизни, которая сейчас казалась почти нереальной – опускал забрало, опустил на глаза очки-маску. - Готов? – Нед затягивает застежку перчатки и белозубо улыбается Хэлу. Перед ними – уходящий вниз идеально отратраченый снежный «вельвет» трассы. Она манит, зовет, сияет ликующе, как сама жизнь. - Вперед! – Хэл отталкивается и плавно вычерчивает идеальную дугу, с наслаждением вслушиваясь в сочный шорох металлических лыжных кантов, надежно вгрызающихся в снег.