Монмут энд Пойнс Лтд.

Темно-зеленый «жук», который им с Недом подарило управление полиции за изгнание с одного из перекрестков духа полицейского сержанта, пугавшего постовых и патрульных, явно имеет собственную личность, не раз думалось Хэлу. Как ни пытался Хэл ехать быстрее разрешенного на шоссе, машина упорно отказывалась увеличивать скорость. Ругаясь не хуже отъявленного забулдыги, Хэл наконец вырулил на фриуэй, и только там неподкупный автомобиль соизволил ехать быстрее. В Харлехе его явно не ждали. На просьбу в виде исключения пустить его на территорию музейного комплекса одного, без экскурсии, а лучше – по окончании рабочего дня директриса удивленно подняла выщипанные брови. Пришлось прибегнуть к беспардонной лжи – Хэл заявил, что при каждом даже очень успешном изгнании духов необходим контроль и периодическая дезинфекция, тем более, что зачистка была проведена выборочно, и два привидения вообще остались на объекте во вполне активном состоянии. Сраженная этими доводами, мисс Эпплгейт задала вопрос о стоимости этой услуги, и расплылась в сладкой улыбке, когда Хэл заверил ее, что услуга входит в сервисный пакет, и доплачивать за нее не требуется. После того, как музей покинула последняя экскурсионная группа, в древних стенах осталась только серая вечерняя пустота, которую не мог выгнать даже шаловливый весенний ветерок. Пробивавшаяся из-под плит там и сям травка была еще молодой, остренькой, свежей, и зелень ее оставалась зеленью даже в наползающих сумерках. Но Хэл ничего этого не замечал, он шел и шел, неотступно думая о том, что замок леди Эссекс, его бабушки, матушкиной мамы, находился не так уж далеко от замка, где жила Джанет, дочь Оуайна Глиндура. Нет, ну конечно в то время, когда он, Генрих, мог быть зачат, Джанет и Джон еще не были женаты. Но все равно – Глиндур знал эту семейку и в гости к ним наезжал. А матушка была весела как пташка и, по рассказам бабушки, так любила ездить на охоту… - Ваше Высочество… - призрачная фигура Моргвин по каплям выступила из стены и оформилась прежде, чем Хэл успел рассердиться. – Ой, простите – Ваше Величество! Моргвин принялась приседать и кланяться по очереди всеми придворными способами, какие только были в ходу – то едва склоняла голову, то делала глубокий реверанс, то легкий книксен. - Довольно, довольно… - отмахнулся от нее Хэл. Нежить вызывала у него одновременно аллергический кашель и зубную боль. – Прочь с глаз, я не за тобой пришел. А впрочем… - А скажи-ка… эээ… - Моргвин, с дозволения Вашего Величества, - снова присела нежить в глубоком реверансе. - Скажи-ка, Моргвин, а что Глиндур, больше не просыпался? – он тянул время, собираясь с мыслями. - Никак нет, Ваше Величество, - по-военному отрапортовала Моргвин. – И не думал даже, храпит себе. - А вот во время сна он сам с собой не разговаривает? – как бы невзначай спросил Хэл. - А вам желательно было бы проникнуть в его сны, Ваше Величество? – интимным шепотом спросила Моргвин. – Так это нетрудно устроить, коли у вас есть с собой та арфа, на которой вы… которой вы его так славно убаюкали. - Но я не… - Хэл не договорил. Арфу он, конечно, взял с собой. Однако Оуайн Глиндур не был простой нежитью, неупокоенным духом там или унылым привидением, заблудившимся между тем и этим миром. И сам Хэл тоже не был обычным живым. И риск просто-напросто застрять где-нибудь в недрах личности достойного валлийца был очень велик. На какое-то мгновение Хэл совсем было решил вернуться, махнуть рукой на все эти непонятки с отцом, отцовством… В конце концов, жил столько лет – проживет и дальше. - Это совсем нетрудно, милорд, - вкрадчиво проговорила Моргвин. – Вам только нужно сыграть ту мелодию, которая бы была общей для вас и для него. Вам было бы нетрудно припомнить такую, не так ли, Ваше Величество? А уж дальше… да вы сами догадаетесь. И Хэл понял, что никуда он не уедет, пока не выяснит всего. Если для этого придется проникнуть в сны Глиндура - ну что ж, он проникнет. - Ты мне там не нужна, - остановил он Моргвин, готовую было последовать за ним. – Ступай отдыхать. Обнаружить давешний ход, ведущий в подземное убежище Глиндура, оказалось не таким-то легким делом - когда Хэл спустился туда, уже совсем стемнело. Он взял с собой только арфу и мобильный, чтобы подсвечивать полуосыпавшиеся ступеньки. Но последнее оказалось ненужным – он прекрасно различал все и в темноте, хотя почти не активизировал сейчас свои ментальные способности – видимо, создаваемое валлийцем поле было так сильно, что помогало Хэлу ориентироваться. Это было одновременно и плохо, и хорошо. Повеяло тленом, мышами и затхлым унылым запахом давно не мытого старческого тела. Хэл понял, что цель близка, и негромкий равномерный храп окончательно его в этом убедил. Присев на какой-то выступ, Хэл настроил арфу, прикрыл глаза и заиграл мотив старой-престарой валлийской песни. Когда-то Нед говорил ему о ее содержании – что-то Хиггдене и о том, что когда-нибудь древние герои Уэльса восстанут из праха. Но самих слов Хэл не знал. Меж тем мелодия заставила его вспомнить бесконечно далекое, почти забытое время, когда он только познакомился с Недом. Еще в той, настоящей своей земной жизни, где он был Гарри, принцем Уэльским, а потом – королем Генрихом Пятым Английским. В той жизни, которая сама почти стала для него полустертым сном. Хэл и сам не заметил, как погрузился в те времена – восстали вокруг него грязные стены трактира миссис Куикли, где-то слышались пьяные возгласы, откуда-то доносилась грязная брань, звон кружек и звуки полновесных оплеух, перемежаемые криками и взвизгиваниями женщин. Сам Хэл был словно одновременно и внутри всего этого, и наблюдал за происходящим снаружи. Где-то внутри, глубоко в сознании он ощущал это единственно правильным состоянием – и чуял опасность полностью погрузиться в странный грёзовый мир. Потом стены трактира помутнели, а вместо них возник океанские берег и белый песок, который вылизывали набегающие волны, будто с целью сделать его еще белее. На берегу танцевала крутобедрая чернокожая женщина, с грудями как два спелых кокоса, абсолютно голая, если не считать бус и набедренной повязки. Следующий… довольно большой, как думал впоследствии Хэл, отрезок времени был до отказа заполнен женщинами – всех цветов, размеров, рас и темпераментов. Сны Оуайна Глиндура кишели женщинами, выделывавшими такое, что и белоснежная салфетка бы приобрела оттенок старого бургундского. Но, как ни странно, это очень помогало Хэлу не провалиться окончательно в сознание валлийца – уж с таким срамным сонмищем он, Гарри Английский, помазанник милостию Божией, точно не имеет ничего общего. Хэл едва удерживался от того, чтобы не отплевываться, думая о том, что сон у Глиндура очень схож с описываемым у мусульман раем – с этими его гуриями. Но вот поток женщин стал редеть, между ними стали всплывать картины, где женщин не было вовсе, и Хэл понял, что он попал в ту область сонных видений, где валлиец грезил о своей прошлой земной жизни. То есть – именно туда, куда Хэл и собирался проникнуть с самого начала. Здесь было красиво, здесь стелились неправдоподобные таинственные туманы и срывались водопадами водяных паров с круч валлийских гор. Здесь гордые валлийские воины пачками крошили англичан – только кровавые брызги разлетались. А потом перед взором Хэла возник и сразу как-то быстро, словно в кино, приблизился замок – высокий и узкий, с четырьмя стройными круглыми башнями по углам. Серо-коричневый камень, из которого были сложены стены и башни, резко выделялся на бледно-голубом небе. Хэл ощутил ветер, и ему сделалось холодно, так холодно, будто он снова умирал – он узнал этот замок. Замок Крофт… Тот самый, в котором жила в замужестве Джанет, дочь Глиндура. Хэл следил за мощной фигурой мужчины, скрывшейся в боковом ходе одной из башен. Проникнув вслед за ним в замок, он будто ослеп – в башне было темно, и Хэл сперва ничего не видел. Но потом все осветилось призрачным серебристым светом, отдался в стенах башни, в извивах узкой лестницы тихий женский смех, перемежаемый густым мужским басом. Ни жив, ни мертв, Хэл поднялся по ступенькам, неожиданно обретавшим под его ногами плотность и прочность. У конца винтовой лестницы, выходящей на площадку среднего яруса башни, стояли, обнявшись, двое. В мужчине Хэл совершенно точно узнал Оуайна Глиндура, а вот женщина была видна лишь со спины. Ее распущенные светлые, льняные волосы отливали серебром в этом проклятом призрачном свете, и у Хэла пересохло во рту… Он оперся о стену, потому что ноги почти не держали его. Неужели все это правда? То, что сказала Пэт, то, о чем болтали девчонки-студентки… Он – сын Оуайна. Принц Уэльский, король Англии – сын валлийского мятежника. Хэл глубоко вздохнул, и ощутил влажный холодный воздух с каменным привкусом, который ни с чем не спутаешь – такой бывает только в узких боевых башнях замков. Воздух был реален, и стены имели настоящую каменную плотность. Женщина обернулась, и Хэл со всех ног бросился вниз по лестнице, ощущая, как отдается грохот его шагов громовыми раскатами. Попался… он заперт, заперт во сне Глиндура! Башня стала реальной, ступени окаменели под его шагами – ему не выбраться! Нога зацепилась за каменную выбоину; потеряв равновесие, Хэл полетел вниз… вниз… вниз – и почувствовал как в его плечи вцепились руки, худые и совсем не богатырские, они тащили его куда-то вверх, прочь, прочь из проклятого замка. Очнулся он все в том же подземелье Харлеха, поблизости от вечного ложа Оуайна Глиндура. И, подхватив арфу, со всех ног бросился вон, не заметил, как пролетел сквозь Моргвин, удивленно вопрошающую что-то ему вслед. *** Хэл не помнил, как добрался до дома, и только, подъезжая к Лондону, понял, что уже белый день. Его не было больше суток, и в подземелье Глиндура он провел почти целую ночь. - Нед, я дома! – содрав куртку и сбросив ботинки, крикнул Хэл. – Неед! - Нед! Нед? – с замирающим от застывшей в квартире тишины сердцем Хэл шагнул в комнату. – О Господи, Нед!!!! Нед Пойнс лежал на диване, бледный и неподвижный, и при виде этого неподвижного тела Хэла опахнуло таким ужасом, что показалось – ноги растворяются в воздухе и весь он тает как сахар в горячем чае. - Господи, Нед! Не смей, не смей бросать меня! – Хэл бросился к лежащему, обхватил обеими руками его ставшее вдруг страшно легким тело, не замечая, как по щекам его бегут слезы. Он ощупывал, тискал, тормошил Неда, сознавая, что прибегать к обычным человеческим средствам сейчас бесполезно. - Не бросай меня, слышишь? Только не снова, Нед! Не уходи! – выкрикнул он, захлебываясь собственным воплем – и ощутил, как что-то ударило изнутри Недовой груди в его щеку, в прижатое к груди друга ухо. Сердце, дыхание, жизнь – не важно, что это, важно лишь, что Нед теперь никуда не уйдет. Нед останется. Потому что… ну как же Нед без него? И как он без Неда? - Хэл… - отдалось в комнате тенью звука, почти неощутимым шепотом. – Ты… вернулся… Спустя некоторое время укутанный во все теплое, что только нашлось в доме, потеющий в двух одеялах и пледе Нед пытался шутить и подтрунивать над ужасом и отчаянием Хэла – но в его огромных темных глазах еще плескался страх. - Я боялся, что ты решишь не возвращаться, - тихо проговорил вдруг Нед, прервав Хэлово повествование, - мой принц… - Да отчего? Отчего ты решил, что я не захочу возвращаться? – теряя терпение, рявкнул Хэл. - Отчего, Нед? – повторил он тише и спокойнее, заметив снова вспыхнувший в глазах Неда страх. - Оттого… ну ты же сам видел, тех двоих… Глиндура и… ту женщину. - Да гори оно все! – рявкнул Хэл, стукнув кулаком по столику и попав точнехонько по блюдцу с засохшими кусочками лимона. - Правда? – с робкой радостью воззрился на него Нед. – Я так боялся… Глиндур ведь твой враг, и всегда был… а я… сам и не знал… Знаешь, я ведь всегда больше на мать был похож. И только в этот миг Хэл понял, что запомнилось ему в женщине, которую обнимал Глиндур – глаза, огромные нечеловеческие, неземные глаза. Такие же, как у Неда…