"Остальные малыши теперь тоже зарыдали. Каждый вспомнил и свои собственные беды, а может быть, осознал и общее горе. Положение спас Морис. — Смотри на меня! — закричал он. Он сделал вид, будто споткнулся и упал. Встал, потер зад, сел на качающийся ствол и тут же свалился с него на траву. Клоун из него получился никудышный, но и этого оказалось достаточно, чтобы Персиваль и остальные малыши, все еще всхлипывая, засмеялись. И вот уже все они неизвестно с чего так покатились со смеху, что вслед за малышами захохотали и большие".
(Голдинг, "Повелитель мух", перевод Тельникова)
Июнь 1951 года Ральф выходит на широкую площадь. Ему сказали, что здесь находится фабрика дядюшки Джетта. Джек говорил, что возле нее стоит их церковь. Ральф снимает очки, трет переносицу – ему становится нехорошо. Натянув очки обратно, он оглядывается. Высокий шпиль церкви виднеется за кирпичным домом. Облака плывут по небу, а солнце жарит невыносимо. Ральф проходит это непреодолимое – так кажется ему сейчас – расстояние и садится на ближайшую скамейку. Солнце «кипятит» город. Ральфу кажется, что каменные ступеньки сейчас расплавятся. Но прихожане поднимаются по ним, открывают тяжелую дверь, заходят внутрь… Дети в парке за высокой оградой кричат громко. Или Ральфу только кажется, что громко. Одна девочка несется что есть сил по газону: «Мамааа, Генри пугает меня!!», но спотыкается о камень и падает на асфальт. Ее колено счесано, из него течет кровь. Девочка начинает плакать. Мама бежит к ней, но ее опережает человек в черной ризе. Священник. Должно быть, из церкви. Он берет девочку за локоть и приговаривает: «Вставай. Ну же, вставай, дитя мое». Малышка истошно рыдает и показывает на кровь. Ральф плотнее прижимает очки к переносице и щурится, силясь разглядеть человека в ризе. Девочка не унимается. - Эй, смотри! – говорит священник, падает на асфальт рядом с ней, хватается за колено и, растирая его, начинает притворяться, будто плачет. Теперь не только малышка, но и все люди в парке с интересом глядят на служителя церкви, вытворяющего нечто странное. Эта картина кажется Ральфу настолько знакомой, что от воспоминаний практически становится больно. Кто-то в парке смеется, кто-то косо поглядывает. Но девочка перестает плакать. - Тебе больно? – спрашивает она. Священник поднимается, отряхивается, выслушивая благодарность мамы, и перекрещивает девочку. Поворачивается в сторону церкви, но замирает, заметив сидящего на скамье молодого человека. Его рука сжимает крупный крест, который висит на шее. - Ральф…- шепчут его губы. – Ральф… Они сидели на скамейке в теньке. Морис принес Ральфу стакан воды. Пока Дрейк жадно пил, священник разглядывал его, сжимая в руке свой крест. Еще немного и он пробьет им ладонь. - Тебе лучше? – спросил он. - Да, благодарю, - отвечает Ральф кладет стакан на скамью. Так они оба – мальчики-с-острова – впервые после долгих лет разлуки оказались рядом. На этот раз – в объятиях цивилизации. На этот раз – сами взрослые. Но и тот, и другой вновь почувствовали себя двенадцатилетними ребятами, которым снесло крышу. Ральф не знал, что говорить. Его сознание все еще было слегка замутнено коварным солнцепеком. Он обратил внимание на лицо Мориса. На острове среди охотников этот мальчик казался милосерднее других. Теперь же его большие глаза стали такими печальными, что казалось, будто он плачет каждый день. Своими поникшими плечами и сутулой спиной Морис напоминал Квазимодо. Тонкие запястья каким-то образом держали широкие и дрожащие ладони. Ральфу почему-то стало его жалко. - Я молился, - вдруг сказал священник и замолчал. Его рука просто окаменела с этим крестом. Ральф показал пальцем: - Тебе не больно? Морис от неожиданности резко раскрыл ладонь. На ней были красные вмятины. - Я… да, спасибо. Не заметил. И снова молчание. - О чем ты молился? – спросил его Ральф. - Я молился. Я просил Бога о встрече с тобой. Я сам не верил в это… то есть, прости, Господь всемогущий… то есть верил, но… - он выдохнул. - Но не верил. Запутанность его речи смутила и Ральфа. Морис отвернулся. - Когда я вернулся с острова, то чуть не сошел с ума. Теперь Ральфу казалось, что они правда стали двенадцатилетними мальчишками, которые сидят где-нибудь на скале, свесив ноги вниз и слушая шум прибоя. - Кричал по ночам, боялся огня, детей, вида крови. Мои мама и папа не понимали, что со мной происходит. Я не рассказывал им ни о чем. Ты рассказывал? Ральф замотал головой. - Нет, я не смог. Мне… стыдно было. Морис понимающе кивнул. - Да, как и мне. Но когда мне исполнилось четырнадцать, стыд настолько сильно захватил меня, что я захотел умереть. Он поднял свою ладонь на тонком запястье и показал на крышу кирпичного дома. - Поднялся вон туда. Долго стоял и смотрел вниз. Осознавал, что я – двенадцатилетний Морис Голдман – убийца. Ральф снял очки. На мгновение священник отвлекся. - Знаешь, ты носишь очки, как Хрюша. А взгляд у тебя стал, как у Саймона. Ральф сглотнул. - Что? Морис печально улыбнулся. - Прости, если тебе не нравится такое сравнение. Но я сейчас смотрю на тебя и… понимаешь. Когда я стоял там, на крыше, я хотел прыгнуть вниз, чтобы оказаться на небесах и попросить прощение и у Саймона, и у Хрюши и даже у того мальчика с пятном на щеке. Помнишь, он… сгорел в лесу в самый первый день? Ральф слушал, отведя в сторону глаза. - Но тогда меня остановил Джек. - Джек? – переспросил Дрейк. Это имя Ральф не ожидал сегодня услышать. - Да, Мэридью. Он схватил меня за руку, оттащил от края крыши и врезал мне по лицу. - Это в его духе, да, - съязвил Ральф. - Он сам очень сильно переживал, правда. И до сих пор переживает. Приходит в церковь по ночам и сидит там. Однажды я пришел к нему, так он выгнал меня, - Морис снова улыбнулся. Ральф не мог в это поверить сию же секунду. - Но тогда на крыше он сказал вещь, которая изменила меня. И если хочешь, помогла мне выжить. Он произнес: «Твои страдания еще понадобятся другим. Имей совесть». Ральфа передернуло. - Это сказал Мэридью? Имей совесть? – в его душе наконец-то поднялся праведный гнев. Неожиданно Морис сжал ладонь Дрейка. - Ральф. Я понимаю тебя. Тебе кажется, что Джек не имел права говорить такие вещи, только потому, что по его вине произошло много плохого на острове. Но время идет. Я не говорю, что люди меняются. Но люди раскаиваются. Мы были маленькими детьми, которые оказались на необитаемом острове и не знали, что делать с собственным одиночеством и с собственным страхом. Ты можешь винить себя – я вижу по твоим глазам, что ты винишь себя – ты можешь ненавидеть Джека или презирать меня, но пойми – все в прошлом. Морис крепче сжал его ладонь, как крест на своей шее. - Я стал священником. Мог бы ты еще пару часов назад поверить в то, что убийца может стать священником? Я каждый день слышу, как люди исповедуются. Они рассказывают мне о своих грехах, вымаливают прощение. Но я пока не слышал, чтобы кто-нибудь из них забивал копьями своего друга, будучи мальчишкой. Эти слова в объятиях цивилизации звучали страшно. - Но я живу с этим. Ты же не убивал никого. Ты был нашей надеждой. И все эти годы, поверь мне, оставался ею для меня. Я хотел, чтобы ты вот так просто пришел к нашей церкви. Чтобы я сказал тебе: Ральф, прости меня. Рука немела. Дрейк не мог вымолвить ни слова. - Ральф, нет ничего хуже, чем просить прощение у мертвых. Они не ответят. А ты можешь. Я вижу, что ты слышишь голоса Хрюши и Саймона, что они с тобой. И они, я уверен, даже никогда не обвиняли тебя ни в чем. Не за что. Они... оба любили тебя. Губы Мориса побледнели. -Слышишь, священник-убийца просит у тебя прощения… Просит отпустить его грехи. Ты можешь простить? Подул легкий ветерок, и тень от дерева под скамейкой закачалась. - Можешь? – еще раз спросил Морис. Нет ничего хуже, чем просить прощения у мертвых – это Ральф понимал, как никто другой. - Я… я прощаю тебя, - промолвил он, но осознание всего придет к нему чуть позже - вечером. Дети в парке все еще кричали. Но теперь это не так сильно раздражало. В руку, которую отпустил Морис, стала возвращаться кровь. Священник перекрестил Ральфа. - Спасибо тебе. Пусть твой костер горит вечно… *** В этот вечер Ральф сидел в доме своего дяди перед камином. Он уснул под приятный треск костра. Ему снилось, как он и охотники пробираются сквозь заросли, чтобы посмотреть на зверя – самого страшного на острове. Они карабкаются выше и выше и вдруг… За спиной у них серп луны уже поднялся над горизонтом. Перед ними было какое-то существо, похожее на обезьяну, которое спало сидя, уронив голову на колени. В лесу зарычал ветер, в темноте произошло движение, и существо подняло голову, повернув к мальчикам нечто вроде лица. Ральф почувствовал, как ноги сами понесли его; он услышал за собой топот и крики и, не разбирая пути, ринулся вниз по темному склону. А на вершине горы опять было пусто — остались только три брошенных деревянных копья и существо, которое сидело и кланялось.* Ральф проснулся. Тяжело дыша, он схватился за лоб. Летчик. Дьявол! Это был летчик. Как он мог не различить в этом кланяющемся звере погибшего человека. Если бы он не побоялся подойти ближе, НИЧЕГО бы не случилось. Вот она – его главная ошибка, которую он все время пытался отыскать в собственных снах. Да, он тоже виноват. Как и все – тоже виноват. Сидя возле согревающего огня – уютного огня цивилизации, простив Мориса и всех охотников, он все еще никак не мог простить себя... *Голдинг, "Повелитель мух", перевод Тельникова