Иллюзионист

"В этом мире ровно столько правды, чтобы заставить тебя поверить в ложь, и в этом вся магия. Все фокусники - лжецы. А лучшие иллюзионисты - просто лучшие лжецы. Неужели я просто один из этих лжецов? Я боялся, кем могу стать, но не свернул с пути, и теперь я смирился, что правда - это лишь история, возведенная на лжи. 15 марта".

Стены кабинета в Прибежище были завешаны непонятными мне рисунками с измерениями и карандашными рисовками, напоминающими структурные строения каких-то новых, невиданных никем ранее изобретений. Изображения напоминали мне чертежи Да Винчи, которые я однажды видела в музее искусств, но как бы я не старалась, расшифровать труды Паркера было вне моих возможностей. Вспоминаю сразу, как однажды Гарри привел меня сюда, когда наши отношения были хрустально хрупкими, и он говорил мне о том, что сохранить секретность своих «фокусов» стоит трудов. Теперь я понимаю насколько. — Вот, — Питер вернулся из очередной секретной неизвестной мне комнатки с кипой свернутых в трубочку пожелтевших огромных бумажных листов, — я доработал план вчера вечером. Гарри шел вслед за ним, левой рукой вороша свои волосы. Он напряжен. — Мисс Грин, вы готовы? — Как никогда раньше. — С самого начала, — сказал Гарри, и морщинка на переносице парня разглаживается, успокаивая меня. Каждый раз, когда он хмурится, мне кажется, что сейчас пойдет что-то не так, и он снова исчезнет, а я буду теряться в догадках, как мне с ним связаться, пока ко мне не влетит в окно голубь с запиской из двух слов на лапке, или что-нибудь еще в таком истинно его стиле. Гарри развернул чертежи по светлому дереву стола, взглядом приглашая меня присоединиться к ним. — Китайская камера пыток водой или, иначе говоря, стеклянный аквариум. В центре сцены, освещенный софитами рамп. Выход из него только снаружи на верхней грани куба. Над ним будет инсталлирован мостик, чтобы потом ты попал внутрь. Собственно, на мостике происходит твое первое появление уже в цепях. Ты, как всегда, говоришь что-нибудь завораживающее и пафосное - у тебя это хорошо получается, — я еле слышно хмыкнула, и Питер, услышав меня, подмигнул, — Потом ты прыгаешь в воду, и крышка захлопывается. Раз, два, три — занавес опущен. Четыре, пять — занавес поднят. А там ты - такой бедняга все еще в цепях и без возможности вдохнуть, и пока все охают-ахают о том, какой же это фатальный поворот, возникают бабочки. Огромные тучи тысяч бабочек. А дальше твоя «магия»: аквариум пуст, а рядом стоишь ты в насквозь вымоченной одежде. Я никогда в жизни не видела ничего подобного, и мне бы хотелось оказаться на месте зрителя, не зная секретов техники и мастерства, чтобы ощутить будоражащий момент волшебства, полного пленения чудом и верой в него, позволить себе мечтать дальше за пределами человеческих возможностей. — Теперь главная часть, Пит. Ее детали, — Гарри снова хмурится, и я начинаю переживать. — Ровно через 60 секунд по твоему сигналу поднимается занавес, если ты его не подаешь я жду еще 30 секунд, — говорит Питер, водя подушечками пальцев по непонятным мне линиями на графиках и проекциях. Гарри согласно кивает. — И если еще через 30 секунд ты не подаешь сигнал, то тогда, это значит, что ты не справился с задачей, и тебя можно считать утопленником на глазах сотни людей. Что значит утопленником? При одной мысли, что он может погибнуть в гонке за совершенство в фокусах с Мастером он может лишиться жизни, внутри что-то замкнулось и сжалось, словно под давлением тисков, дыхание сбилось, не позволяя мне сделать новый вдох, и поперек горла встает ком горечи. Я слишком громко пытаюсь проглотить душащий меня кислород, выдавая свое беспокойство. Гарри оборачивается, впиваясь в меня встревоженным взглядом, и я, пытаясь перебороть себя, но все же чувствую, как мои щечки наливаются кровью под его проникновенным обезоруживающим взором. — Гарри может утонуть? Каковы шансы, что это случится? — осторожно выдавила я. После небольшой паузы, Гарри коротко отрезал: — Никаких. — Но ведь... Теоретически... — Мисс Грин, — перебил меня Питер, — Риск есть всегда, но с Гарри все будет хорошо. Видишь топор? — парень указал на инструмент, опертый на книжную полку, — это на случай, если он облажается, — Питер весело усмехнулся, и это предало мне уверенности в их номере, — поэтому только 120 секунд, Гарри, — Паркер снова повернулся к другу, — и тогда, если что, я успею тебя спасти. Они переглянусь между собой и опустили глаза в пол. — Зачем жертвовать собой ради того, чтобы поставить Его на место? — я чувствую себя неудобно, спрашивая их об этом, но тревога, и, не скрою этого, большое любопытство берут верх надо мной. Гарри аккуратно кладет свою большую ладонь мне на талию, слегка приглаживая, будто пытаясь успокоить и переубедить меня: — Ты же понимаешь, что я должен поставить его на место и это должно быть зрелищно. — Да, но разве нет других методов? Какие у него слабые места? Может мы сможем придумать что-нибудь другое? Гарри делает глубокий вдох и отводит взгляд. — Большинство людей утратили интерес к подобным вещам, Эф: к театру, к иллюзиям, к искусству. Но творческая элита осталась верна своему делу. Мастер, можно сказать, — король этой элиты. Но я собираюсь свергнуть его с трона. То, что он делает, уже нельзя назвать искусством, это скорее варварство. Снаружи все выглядит волшебно, но это волшебство гниет изнутри. Человека можно уничтожить не только насилием. Можно отнять самое дорогое, что у него есть. В случае с мастером - это его признание. В его голосе столько отвращения, азарта и решительности. Видимо уловив остатки неуверенности в моих движениях, Гарри, уже более спокойным тоном, произнес: — Доверься мне. — Ты не всегда говоришь мне правду. — Если бы я всегда говорил тебе только правду, разве мне бы нужно было твое доверие? — его голос был мягким и успокаивающим, мне хотелось ему верить. Груз свалился с моих плеч, когда я вернулась к зрительному изучению внушительных размеров орудия, прямо-таки мечте Раскольникова — топору. Я бы и дальше думала, как Питер моментально разбивает стекло аквариума, если бы что-то стеклянное и переливающееся разными тонами оранжевого и коричневого цветов не привлекло моего внимания. — Что это? — спрашиваю я, подходя к книжным полкам, на которых раньше, как я помню, стояло множество разноцветных запыленных томиков художественной литературы, а теперь невеликое множество небольших скляночек, внутрь которых помещены засушенные шелковые тельца бабочек. На каждой баночке на дне виднеется наклейка, на которой аккуратным, знакомым мне почерком выведено латинское название, а рядом лежат вырванные из статей побледневшие, наверное, из-за своей не первой свежести, заметки с рисунками. — Древняя Греция, — не оборачиваясь от изначально книжного стенда, я слышу приближающиеся ко мне шаги Гарри, — Древние греки заметили грустное выражение словно плачущих глазков на крыльях дневного павлиньего глаза и связали эту бабочку со страданиями, выпавшими на долю возлюбленной Зевса — прекрасной девушки По. Опасаясь гнева своей жены, ревнивой богини Геры, Зевс превратил Ио в белоснежную тёлку. Но Гера, продолжая мстить, наслала на неё чудовищного овода, который причинял несчастной непереносимые страдания. Слёзы, лившиеся из глаз бедной тёлки, утёрла бабочка, названная за это впоследствии именем безвинной жертвы — Inachis io. В мифах Эллады бабочки часто являлись символом любви, а на древнегреческом языке бабочка и душа назывались одним и тем же словом — «психе». Они будут частью номера: прежде чем я выберусь из воды без цепей, они заполонят весь зал, обращая на себя все внимание. — Гарри вновь посмотрел на меня еще более пронзительным взглядом. — Это так прекрасно, — сказала я и провела пальцами по стеклу. Любовь, душа... Высвобождаются в образе бабочек в финальном номере Гарри. Было в это нечто символичное, метафоричное... Однако, и без знания точного смысла представления, это пробудило во мне вдохновение. — Я могу еще поразглядывать этих прекрасных созданий ? — я старалась прозвучать уверенно, не выдавая своего восхищения, потому что голос мой пошатнулся, когда мысли о том, какой смысл несет в своем необычном жесте парень, едва дотронулась до меня. Гарри кивнул. — Конечно, — ответил он и вернулся к чертежам, оставив меня наедине бороться с чем-то трогательным, рождавшимся во мне. Гарри о чем-то продолжал переговариваться с Питером, обсуждая детали номера, когда я наконец догадалась спросить что-то более очевидное: — А когда номер? — Ровно через месяц, 31-го — ответ последовал незамедлительно, будто они следили за каждым днем, приближающимся к дате, отрывая календарные листы. — Черт, — я не могла не выругнуться, вспомнив, что ровно через месяц у меня экзамен по литературе, на который я не имею права не явиться. — Что такое? — взволнованно спросил Гарри. — Ничего, я просто... Скорее всего, я не смогу прийти, я должна сдавать экзамены в университете в этот день. Гарри лишь пожал плечами: — Не страшно, прочитаешь о моем триумфе из газет. — Но я не могу пропустить это выступление. Оно важно для тебя. — Мне важнее, чтобы ты поступила, поверь — Гарри улыбнулся, и этой улыбке невозможно было не поверить. — Это твоя мечта, ведь так? Стать писательницей? — Да. — Тогда нет ничего важнее. Я улыбнулась. Питер позвал парня в ту маленькую комнатку, в которую они уходили час назад, чтобы вынести чертежи, а я снова вернулась к изучению бабочек на полке. «Vanessa cardui». Изящная. Мои мысленные полеты вместе с бабочками над сидениями зала театра были прерваны теплым легким объятием. — А теперь повеселимся? — я улыбнулась. Гарри определенно не нужно меня спрашивать: все равно, в итоге он выполнит задуманное, что бы я там ни ответила. Он накрыл своей правой ладонью мою, ведя меня за собой, прихватив по пути знакомую мне до боли шляпу.