Цикл «Рождественские огоньки»

Вид: Джен/Гет Жанры: Драма, Hurt/Comfort Персонажи: fem!Сид, male!Хельга Возраст героев: 12 лет Эта часть является своеобразным приквелом к "Лестнице": https://ficbook.net/readfic/3578078 Посвящается Monarchia

***

      Сидни бродила по опустевшим улицам, едва переставляя закоченелые ноги. Убегая из дому, она машинально прихватила свою демисезонную обувь вместо зимних ботинок. Она, конечно, очень любила свои белые сапожки, несмотря на то, что они уже были порядком изношены, но вынуждена была признать, что для декабрьской погоды они не совсем подходят.       Сидни приложила руку к щеке, она все еще горела от недавней смачной затрещины, которую влепила ей мать за то, что она «слишком много болтает». На глаза невольно навернулись слезы. Сидни всего лишь попросила их не шуметь, так как копам, которых вызывали бдительные соседи трижды-четырежды в месяц из-за нарушения общественного правопорядка, вряд ли понравилось бы кататься по их гетто в канун Рождества. С тех пор, как отец оставил их, мама слишком много пила, но это еще можно было стерпеть, но, когда она стала приводить домой своих «друзей», как правило, вышибал или официанток, у которых кончилась смена в ее кафе, стало невыносимо.       Сидни не ждала от Рождества слишком многого, максимум — открытку от отца и, возможно, полтинник, который мать может отстегнуть ей в приступе пьяной щедрости и добродушия. Она не надеялась на ужин, подарки или Рождественскую ель, но и не ожидала, что ей придется шляться по темным опустевшим улицам города и с завистью заглядывать в чужие окна, где Рождество отмечали, как положено, и где двенадцатилетние дети получали в подарок свитера с оленями или диски с новыми видеоиграми, а не тычки и пощечины.       Все магазины и кафешки были давно закрыты, и Сидни не придумала ничего лучше, чем побрести в сторону парка. Городской парк сиял огнями, в этом году местные власти постарались на славу, однако, как и все прочие места, он был пуст, но здесь хотя бы было достаточно света.       Сидни присела на скамейку. Она почти не чувствовала рук, даже согревание дыханием не принесло никакого результата. Ее посетила страшная мысль, а что, если чувствительность не вернется к рукам никогда, вдруг они омертвели, и их придется ампутировать, как тем исследователям-полярникам, передачу про которых она видела на Discovery.       Такое предположение повлекло за собой новую волну отчаянья. Сидни разрыдалась и, подтянув колени к груди, уронила на них голову. Лоб немилосердно чесался от грубой шерсти, из которой была связана ее шапка, но снять ее она не решалась. Обледенелый мозг казался ей ничуть не более привлекательной перспективой, чем ампутация кистей.       Откуда-то издалека донесся шум, похожий на шорох целлофана. Сидни испуганно всхлипнула и огляделась. Никого, но только на первый взгляд. Вскоре в проеме под каменным мостиком наметился силуэт. Свет падал сзади, удлиняя тень и делая вид незнакомца еще более пугающим. Воображение Сидни тут же подлило масла в огонь, сразу припомнились городские легенды о призраках, серийных убийцах, маньяках-карликах. Она уже была готова броситься бежать на едва сгибающихся ногах, если бы не удивленный оклик, раздавшийся в нескольких ярдах от нее.       — Гифальди?       Сидни широко распахнула глаза, перед ней стоял Хельмут Патаки в расстегнутой куртке, небрежно сдвинутой на бок шапке, из-под которой выбивалась светлая челка. В руках он сжимал ручки огромных пакетов с эмблемой ближайшего молла. Теперь Патаки напоминал не маньяка, как ей показалось вначале, а героя Маколея Калкина из всем известного фильма. А еще он удивился встрече не меньше самой Сидни.       — Что ты тут делаешь? — спросил он.       — Я… Ну, я… — протянула она, запинаясь, не зная, чем окончить фразу. Не говорить же правду, в конце концов.       — Ты что ревешь? — прозвучал еще один бесцеремонный вопрос. Хель опустил пакеты на грязный снег и сделал неуверенный шаг в ее сторону, точно сомневаясь, уместно ли это.       — Нет, еще чего! Нет, — прорезавшийся голос больше напоминал писк, и Сидни умолкла, но спустя пару секунд почти шепотом добавила: — Холодно.       Это прозвучало так жалко, еще жальче, чем ее поспешные визгливые оправдания. Сидни поспешила закрыть руками лицо, этого высокомерного болвана ей только не хватало, еще растрезвонит всей школе, что сочельник она коротает в полном одиночестве в парке. Но рыдания прорвались наружу, несмотря на до крови закушенную губу и плотно закрытые глаза.       — Иди своей дорогой, чего встал, — сдавленно произнесла она. — Проваливай.       Сидни ожидала, что Хельмут тут же пойдет прочь, перед тем послав ее ко всем чертям. Но он не спешил. Как-то нетерпеливо вздохнув, он силой отнял руки Сидни от ее лица.       — На, надень, — Патаки протянул ей пару черных перчаток. Она уставилась на мальчика в недоумении, и он повторил свой картинный вздох. — Надень, говорю!       Сидни покорно взяла их из его рук и неуклюже натянула на свои.       — Сп-спасибо… Патаки.       — Не за что, — безразлично бросил он в ответ. Подхватив пакеты теперь уже голыми руками, Хельмут бодро зашагал вперед, но через несколько мгновений остановился и обернулся.       — Ты идешь или нет?       Сидни изумленно уставилась на него. Она хотела было уже спросить, куда, зачем, почему. Но вместо этого послушно встала со скамейки и пошла за ним.       — Обувь можешь не снимать, — сказал Хель, когда они переступили порог его дома. В доме было подозрительно тихо, и свет горел только в холле, что Сидни заметила еще на улице.       — А где все?       — На Аляске, — Хельмут прошел в кухню, по пути включив свет. — Из-за нагрузок в учебе Ольга не смогла приехать, потому Рождество поехало к ней. Да и Боб собирается заключить пару сделок в Канаде.       — А почему ты здесь?       — Я решил не ехать, никто не был против, — коротко пояснил он, выкладывая продукты на стол: огромный запас ореховой пасты, шоколадок и упаковок попкорна-полуфабриката, а также несколько замороженных пицц.       — Значит, ты совсем один? — спросила Сидни, переминаясь с ноги на ногу.       — В точку, — безразлично ответил Патаки. — Чего стоишь, проходи в гостиную, выключатель слева.       Сидни вошла в комнату и зажгла свет. Никогда раньше она не бывала у Хельмута дома, они не были так хорошо знакомы, чтобы наведываться друг дружке в гости. Ей, несомненно, нравилось, что сам Патаки ничего у нее выспрашивал, а на ее вопросы ответил почти без характерной для него колкости. На сердце даже немного посветлело. Гостиная дома Патаки представляла собой полупустую комнату с огромным диваном и широкоэкранным телевизором ему под стать, электрический камин умело имитировал тление углей, а елка в углу комнаты, наряженная кое-как, выглядела совершенно неуместно.       Сидни наконец-то перестала бить дрожь, она осторожно опустилась на диван поближе к камину и вытянула ноги в белых сапожках с присохшей к ним грязью. Судя по звукам, Хельмут хлопотал на кухне, причем так уверенно, как это может делать подросток, который привык сам заботиться о себе. В этот миг ей даже стало его немного жаль, но себя, конечно, она жалела больше, все-таки Патаки не остался без крыши над головой.       Хельмут появился в дверях с двумя огромными дымящимися кружками. Поставив их на журнальный столик, он воткнул вилку елочной гирлянды в розетку и погасил верхний свет. В полумраке рождественское древо выглядело не так плачевно.       — Держи, — он сунул в руки Сидни кружку с надписью «Best Dad ever», у нее оказался сколот край, но запах у напитка был более чем приятный. Сам Хель сделал из своей большой глоток.       — Что это?       — Глинтвейн, Мириам наготовила его целую кучу, хоть в кулер заливай.       — Алкоголь? — неуверенно переспросила Сидни.       — Ну, конечно, если и существует безалкогольное вино, то у нас такое точно не водится.       Сидни не любила спиртное, уж слишком много неприятного для нее было с ним связано, но Хель пил глинтвейн, точно газировку, и она, осмелев, тоже сделала глоток. Вкус напитка оказался приятным, пусть и непривычным. А еще через пару глотков тепло разошлось по телу до самых кончиков пальцев ног. Затем Сидни решилась на еще один вопрос:       — Почему ты это делаешь?       — Что? — Хель, кажется, в который раз удивился.       — Привел меня к себе домой, поишь глинтвейном.       — Сейчас я тебя еще и накормлю, — точно в подтверждение его слов на кухне тренькнула микроволновка, и через минуту Патаки вернулся с ведерком разогретых куриных ножек и крылышек. Их хватило бы на целую семью из четырех-пяти персон.       — Так зачем же? — не унималась Сидни. Хельмут нахмурился, и ей показалось, что он вполне может сменить милость на гнев и вышвырнуть ее обратно на холодную улицу.       — Только не думай, что мне скучно, — сказал он, пережевывая большой кусок куриного мяса. — Ты бы видела себя там, без слез не взглянешь. Вообще, Гифальди, на тебя и обычно без слез не взглянешь, надеюсь, ты не обижаешься, впрочем, мне все равно.       В другом случае Сидни бы и вправду затаила на него обиду, но, несмотря на малолетство, она понимала, что это просто оборона. Да и вид у нее правда жалкий, тут не поспоришь, обычная оборванка. Вот только у самой Сидни обычно не возникало порывов пожалеть кого-то или приютить, хоть перед ее глазами были ребята в гораздо худшем положении, чем то, в котором была она сама.       — Я знаю, что с тобой произошло. Потому и не спрашиваю, — тем временем продолжил он.       Сидни вспыхнула и даже была близка к тому, чтобы разозлиться, но вовремя уняла свои эмоции. Это же Хель Патаки, Патаки, чего от него еще ждать.       — Тебе не скучно, тебе одиноко, — рискнула предположить она. Хель не разозлился, лишь пожал плечами, запихивая в рот целиком очередное крылышко.       — Ешь давай, не то остынет.       И Сидни взяла себе из ведерка кусочек побольше. Она не слишком хорошо знала Боба Патаки, но была уверена, что свои командирские замашки его сын унаследовал от него.       Они включили музыку. Какая-то рождественская чушь. Хель сказал, что у них целая коллекция кассет, оставшаяся от Ольги, также он заметил, что это уж точно лучше, чем она сама, музицирующая на рояле в красном колпаке Санты.       Сидни рассматривала многочисленные кубки и награды его сестры на каминной полке, и ее взгляд натолкнулся на несколько блестящих цепочек, лежавших у ряда рамок с семейными фото. Ими оказались золотые браслеты и цепи с кулонами, беспорядочно перемешанные. Она поддела пальцем этот клубок и поднесла к глазам, чтобы лучше рассмотреть.       — Нравится? — Хель восседал в большом кресле, потягиваю уже третью порцию глинтвейна. А ведь казалось, что он даже не смотрел в ее сторону.       Сидни поспешила вернуть вещи на место. Патаки лишь усмехнулся.       — Если нравится, бери, все равно Мириам не заметит, а если заметит, это будет ей уроком. Может, тогда будет держать дом в чистоте.       — Мне кажется, у тебя хорошая мама. По крайне мере…       Он вскочил и в два шага дошел до нее.       — Не бьет? — спросил Хель почти ласково, осторожно тронув пальцем красный след, оставшийся от пощечины и ярко вспыхнувший от спиртного. Это был почти ласковый жест, жест своеобразной нежности, на которую, даже такую, ей думалось, он не был способен.       Сидни ощутила, что снова близка к слезам, и поспешила отвернуться.       — Это не делает ее хорошей матерью.       Хельмут грубо развернул ее к себе и сунул в руку один из браслетов, собранный из крупных золотых звеньев.       — Бери, пока я не передумал.       И Сидни взяла. Который по счету подарок от него это был за сегодня. Просто аукцион невиданной щедрости, как любил поговаривать один из маминых новых бойфрендов, работающий крупье.       — Я думала, тебе нравится Нольди, — ну как же можно было не попытаться снова все испортить.       Брови Хеля поползли вверх, и его лицо исказила дурацкая усмешка.       — Не мели чушь, Гифальди. Как бы там ни было, я делаю это, не потому что ты мне нравишься. Ты мне не нравишься. Не будь такой глупой.       Он отошел от нее и снова завалился в кресло. Сидни тихонько всхлипнула, и швырнула браслет на стол.       — Ничего мне от тебя не надо, понял! Лучше бы ты прошел мимо, идиот!       Хельмут, казалось, абсолютно искренне рассмеялся. Его звонкий смех заполнил комнату.       — Говорю же, не глупи, Сидни, — впервые за вечер он назвал ее по имени. — Как насчет десерта?       Она неопределенно передернула плечами, стирая слезу с многострадальной щеки.       — Ну, будет тебе, терпеть не могу ноющих девчонок.       Сидни шлепнулась на пол у камина спиной к нему. Жар неприятно опалил ее лицо. Она почувствовала себя почти такой же разбитой, как в самом начале вечера, когда она убегала на улицу — в холод и неизвестность. Казалось, от чувства благодарности к Патаки не осталось и следа. До чего же он все-таки мерзкий тип, дурак, воображала!       Поток ее мыслей прервался, когда на плечи опустилась приятная тяжесть чего-то мягкого. Хельмут укрыл ее пледом. Несколько грубо, и с его лица по-прежнему не сходило выражение снисхождения, но все равно это было еще одним проявлением заботы в его странной манере. Патаки стыдился этого, но Сидни отчего-то стало плевать.       Он подтолкнул к ней блюдце с «десертом». Им оказался сэндвич с ореховой пастой и M&M's. Сидни подумалось, что это очень в его духе — изобретательно и чудно.       — Не знаю, как это прозвучит, но Счастливого Рождества, что ли, — резко, но с оттенком смущения произнес Хельмут.       — Счастливого Рождества… Хель, — запинаясь, ответила она. Слезы на щеках полностью высохли.       Она проснулась, когда солнце едва показалось над горизонтом, но еще не успело пробиться сквозь толщу грязно-белых туч. Разноцветная гирлянда на ели по-прежнему горела, электрокамин все так же мастерски замещал собой открытый огонь, а на столе были разложены неубранные остатки их вчерашнего пиршества. Сидни вынырнула из-под пледа, который вчера набросил ей на плечи Хель, и под которым она же и уснула, свернувшись комочком на диване в гостиной.       Глазами она быстро отыскала нынешнего единоличного хозяина дома. Он спал в кресле, не раздевшись и не укрывшись. Спящий Хельмут выглядел совсем не так, как Хельмут бодрствующий. Его лицо было светлым, без привычной морщинки меж широких бровей, светлые волосы спадали на лоб, и от его привычно напряженной осанки ничего не осталось.       Сидни поймала себя на том, что невольно любуется его видом. Он не плохой, думала она, не дурак и не мерзкий выскочка. Просто Хельмут Патаки не понят и одинок.       Сидни подобрала свой плед и неловко укутала Патаки, он слегка нахмурился, но не проснулся. И тогда она рискнула оставить на его щеке аккуратный, почти невесомый поцелуй.       Уже полностью одетая, она бросила взгляд на журнальный столик. Золотой браслет Мириам Патаки так и валялся среди гор использованных салфеток и фольги. Немного подумав, Сидни сунула его себе в карман. Все же это был подарок, хоть и сделанный небрежно, впопыхах и таким необычным способом.       Сидни вышла из дома, тихонько затворив за собой дверь. Улицы выглядели еще более пустыми, чем накануне, но она чувствовала, что сердце ее заполнено едва ли не до краев. Впервые у нее было действительно теплое Рождество.