Затишье

Агрон замирает и прислушивается. Глухой тяжелый гомон гасит любые звуки. Откуда он непонятно, возникает ощущение, что со всех сторон сразу. Вокруг удушающая темнота, в которой танцуют ярко-алые и багровые всполохи. Издалека, Агрону чудом удается различить его в общем фоне, раздается смех, неприятный, издевающийся. Он слышится все явственней и явственней, и Агрон понимает, что нужно найти его источник. В следующее мгновение он на коленях, руки опираются о какие-то жесткие предметы округлой формы. Вдруг на германца опускается озарение - черепа! Всюду, куда хватает глаз, земля усеяна испачканными густой кровью черепами. Они скалятся, улыбаются голыми костьми и смотрят не то с осуждением, не то с сожалением. Агрона пугает, что он различает эмоции в пустых глазницах. Сам он тоже весь в темной жидкости. Откуда-то он знает, что кровь не его. Не его, но кого-то очень близкого, чей силуэт память упрямо отказывается показывать. Смех снова звучит, на этот раз совсем близко. Агрон упирается ладонями и с трудом встает. Черепа расступаются перед ним, и вот он уже идет по грязной, кривой дороге. Глаза почти ничего не различают, лишь когда в небе вспыхивает очередная молния, на сетчатке отпечатывается страшная картинка: по обочине, много лиг вперед, пустые кресты, хищные, будто ждущие своих жертв. Агрона мутит, соображать тяжело, а к горлу подкатывает тошнота. Он хочет сказать что-то людям рядом с ним, но во рту сухо, говорить не получается. Стоп. Людям? Его окружает множество народа, разного - богатого, бедного, всякого. Единственное, в чем германец твердо уверен, друзей среди них нет. - Виновен! Виновен! - люди, напоминающие ополоумевших зверей, кричат, визжат, тыкают в него пальцами. И смеются. Зло, ликующе, питаясь его страхом. - Виновен! Не смог, не уберег его! - отвратительного вида ребенок, одетый в серое рванье, подходит совсем близко, так что Агрон ощущает исходящую от него волнами ненависть. - Слабак! Ты никого не можешь спасти! Вместо того, чтобы бежать как можно дальше отсюда, Агрон стоит на месте. Он видит - все происходящее иррационально, неправильно, не могут эти люди существовать на самом деле. Прямо перед ним расплывается белесое пятно, оно растет, деформируется, очертания становятся четче и, наконец, появляется лицо. Когда германец его видит, легкие отказываются вбирать новую порцию кислорода. В голове ширится ужасающее осознание того, в чем он виноват. Кого не смог уберечь. - Прости, -шепотом умоляет Агрон, обращаясь к строгому лицу напротив. - Прости меня! Лицо покачивается в воздухе из стороны в сторону. Нет. И тысячи рук разрывают его тело на куски. *** - Агрон! Очнись! - молодой гладиатор с трудом разлепляет веки и садится. Назир озабоченно смотрит на него, легко касаясь плеча. Агрон прикрывает глаза, чувствуя, как горячая влага жжется на щеках. Он снова в лагере, в безопасности, рядом Назир. Теплые руки обнимают его, а мягкие губы собирают слезы, целуют нежно, утешают. Сириец тянет Агрона на себя, укладываясь так, чтобы голова любовника лежала у него на груди. - Что ты видишь по ночам? - Он не защищает от кошмаров, верно? - Агрон горько улыбается, дотрагиваясь до амулета на шее. - Расскажи мне, - требует Назир. Ему необходимо избавиться от ощущения собственной беспомощности, неспособности помочь. - Лицо... - начинает мужчина и тут же прерывается. - Я ведь не справился. Дурон погиб, а я остался жить. - Тебе снится его лицо? - сириец уверен в положительном ответе, поэтому вздрагивает, когда слышит.. - Не его. Матери. - Агрон изо всех сил сжимает челюсти. Ему больно. Они лежат вдвоем очень долго. Агрон засыпает только под утро, убаюканный ласковыми прикосновениями и родным запахом кожи сирийца. Назир так и не смыкает глаз всю ночь, он думает, перебирая пальцами короткие волосы германца. Ему кажется, что пока он охраняет покой любимого, тому больше ничего не приснится. Так и происходит.