Не забудь меня

Глава 29 Джейн стоит в библиотечном вестибюле, прижавшись ладонями к прохладному металлу двойных парадных дверей. Снаружи утренний воздух наполнен гулом нетерпеливых голосов, а внутри, за спиной, суетится команда её друзей, заканчивая последние приготовления. Мэри Маргарет поправляет украшения и приклеивает к полкам ярлыки «Библиотекарь рекомендует», орудуя скотчем с таким видом, будто готова обмотать им любого, кто посмеет ей помешать. Дэвид стоит снаружи, сложив руки наподобие вышибалы, чтобы удерживать толпу посетителей. (Мимолётный взгляд в окно удивляет Джейн тем, что там действительно толпа, хоть и не сильно многочисленная). Эмма перепроверяет компьютерную систему, Генри помогает Руби и Бабушке сервировать стол с закусками, а Лерой в одиночку справляется с пуншем. Сегодня день открытия. Сегодня её ждёт успех. Позади раздаётся стук каблуков по плиточному полу, и Джейн оборачивается, встречая приближающуюся Эмму. Эмма улыбается и протягивает бумажную тарелку с разрезанными на четверти сэндвичами — очевидно, прихваченную со столика с закусками. Она выглядит ровно настолько же расслабленной, насколько Джейн напряжена, её волосы собраны в беспорядочный хвост, легко покачивающийся в такт шагам. — Перекусишь перед открытием? — спрашивает Эмма. Джейн прижимает к животу сжатый кулак. — Не сейчас. — Нервничаешь? — Так заметно? — Не волнуйся. Ты отлично справляешься. (Может быть, Эмме легко говорить, потому что, скорее всего, она спала ночью больше трёх часов и, очевидно, ела на завтрак не только диетическое печенье и кофе — ведь Эммины надежды на нормальную жизнь не зависят от того, насколько гладко пройдёт открытие библиотеки.) Джейн проводит рукой по своему небесно-голубому кардигану, расправляя несуществующие складки и спрашивает: — Откуда ты знаешь? — Потому что ты сильнее, чем думаешь, — Эмма прерывается и берёт с тарелки сэндвич. — К тому же, книжнее тебя людей я не встречала. — Она коротко улыбается и откусывает кусок сэндвича. Джейн не совсем понимает, что значит быть «книжнее всех» в понятии Эммы, но та каким-то образом умудряется придать ей смелости одним своим видом — только жуя свой сэндвич — так что Джейн решает, что это комплимент. — А я… — говорит Эмма, дожёвывая сэндвич и прикрывая рот рукой, — я начала читать «Отверженных». — О, — Джейн надеется, что её голос звучит не слишком шокировано. — Почему… почему ты выбрала именно «Отверженных»? — Во-первых, Мэри Маргарет постоянно слушает саундтрек из этого мюзикла и отказывается прекращать это делать, пока кто-нибудь не «разделит её увлечение». Эмма кривится и оглядывается через плечо, но Мэри Маргарет всё ещё возится со скотчем далеко за пределами слышимости. — И ты читала эту книгу несколько недель назад, так что я подумала, что мы могли бы… неплохо пообщаться на эту тему. Джейн хмурится. — Разве сейчас мы общаемся плохо? — Нет. Но мы могли бы поговорить и на… другие темы. — Другие темы? Эмма поджимает губы. Она поводит плечами и неопределённо взмахивает рукой. — Книжные темы. — Ага. Ладно. Эмма снова оглядывается через плечо, будто опасаясь, что их подслушивают. Она кашляет в кулак и берёт с тарелки ещё один сэндвич. Джейн понятия не имеет, какие «книжные темы» могли так взволновать Эмму, но прежде, чем она успевает спросить, за тяжёлой дверью слышится строгий голос Дэвида. Эмма хмурится, заглядывая через плечо Джейн. — Что за чёрт? Джейн поворачивается, выглядывает в окно и видит, как Дэвид преграждает путь коренастому мужчине в бейсбольной кепке. Дверь приглушает голоса, но у неё получается разобрать несколько слов из разговора двух мужчин. Слова «подождите», «нет» и «в очередь, вместе со всеми остальными» от Дэвида. Слова другого мужчины долетают до неё только в виде бессмысленных слогов и тревожно знакомого тембра. — Хочешь, чтобы я от него избавилась? — спрашивает Эмма. Она уже ищет, куда бы пристроить тарелку с сэндвичами. — Думаю, всё в порядке, — отвечает Джейн. Она вытягивает шею, чтобы лучше видеть. Человек пытается пройти дальше, но резко останавливается, наткнувшись грудью на ладонь Дэвида. Долгую минуту мужчина (коренастый, напористый мужчина со знакомым голосом) молчит. Затем он произносит слово «отец» слишком громко — с акцентом, который Джейн не может проигнорировать. Она закрывает глаза и прислоняется лбом к холодному стеклу. — Моё предложение в силе, — говорит Эмма, и снова слышится стук сапог по полу, когда она делает несколько шагов вперёд. Джейн чувствует решимость в её голосе. — Я оставила наручники в патрульной машине, но Мэри Маргарет принесла как минимум три упаковки скотча. — Я поговорю с ним, — отвечает Джейн. Она отрывается от двери, потирает лицо и делает глубокий вдох. (Новое начало — это новое начало, но иногда прошлое снова наваливается на тебя, стоит только открыть ему дверь.) — Ладно… — медленно говорит Эмма, вглядываясь в дверь с таким видом, будто Мо может вломиться туда в любой момент. — Я буду за компьютером, если понадоблюсь. — Хорошо. — Держись, Джейн. Ты справишься. Желудок Джейн пытается совершить тройное сальто, но ей удаётся улыбнуться в ту сторону, где стоит Эмма. — Спасибо. Когда стук сапог Эммы отдаляется, компьютерное кресло отъезжает по полу, и слышен скрип кожзаменителя под внезапным напором веса (когда смелость Джейн из искорки разгорается в пышущее пламя), она выходит на улицу. Дэвид полуоборачивается, всё ещё держа руки на уровне груди Мо. Мо смотрит на неё: на его лице застыло смешанное выражение из возмущения и стыда. Его губы двигаются, будто он жуёт невидимую ириску. Голубые глаза встречаются с голубыми, и Джейн стискивает зубы. — Пожалуйста, можно с тобой поговорить? — спрашивает она. Она смотрит на Дэвида (в поисках одобрения или разрешения, или, может быть, дело в том, что на него смотреть проще, чем на собственного отца) и придерживает открытую дверь. — Внутри? Дэвид опускает руку и отступает на шаг назад. Несмотря на недавнюю настырность, Мо смотрит на открытую дверь так, будто та ведёт прямиком в логово Медузы. Когда он, наконец, с трудом отрывает ноги от земли (будто они вросли в асфальт) и следует за Джейн в вестибюль, она закрывает за ними дверь с мелодичным звоном металла. Каждый присутствующий в комнате поднимает взгляд, отвлекаясь от своей работы. Лишняя упаковка скотча лежит на компьютерном столе, в угрожающей близости от Эмминой тарелки с сэндвичами, и при желании к ней легко можно дотянуться рукой. Джейн ведёт Мо вглубь библиотеки, подальше от хмурых лиц и открытого пространства. Она заходит за стеллаж и наконец останавливается у секции «История Америки». Книги поглощают звуки. А из полок выстроена её собственная крепость. Она пробегает руками по бокам и бёдрам, разглаживая складки на одежде, собираясь с духом рядом с томами, в которых описаны мировые войны. (Она ценит убийственные взгляды и угрозы применения скотча, но это её отец, и сегодня она должна поговорить с ним наедине.) Он заговаривает, прежде чем успевает она: — Прости меня. Она устремляет на него пристальный взгляд. — Мне стыдно, — продолжает он, теребя край своей незаправленной бледно-сиреневой футболки, — за то, что я сделал с тобой. Я был ужасным отцом. Я был трусом. Он слишком отличается от окружающей обстановки и выглядит неуместно: лысеющий мужчина в одежде цветов сирени и хаки и парадных туфлях. Он соблюдает дистанцию, но Джейн видит стыд в его глазах — острый, как садовая лопатка. Он продолжает теребить в руках край футболки. — Мне не следовало давить на тебя. Я должен был тебя выслушать. Ты умная женщина и можешь делать собственный выбор и… и я никогда не осознавал, насколько был неправ, пока у меня на пороге не появился Дэвид и не сказал, что ты пропала. Я не знал, увижу ли тебя снова. Я так волновался, Джейн! Я не знал, жива ты или нет, и понял, что сделаю что угодно, лишь бы убедиться в том, что ты снова в безопасности. — Он опускает голову, его лицо хмурое, как скомканная в шарик бумага. — И это я виноват. Никто не заслуживает такого, но я твой отец, и я почти… — он прерывается и устремляет взгляд в пол, тяжёлые руки, запутавшиеся в сиреневой ткани, дрожат. Зыбкая неуверенность («любит» или «не любит») превращает желудок Джейн в громадную колючку. — Прости, что меня не было рядом, — говорит он. Его признания обрывают лепестки надежды, которую Джейн давно оставила. Потому что он не был с ней. Он не дал ей того, в чём она нуждалась. Понимания, тишины. Улыбок, шуток, кофе и игр в боулинг. Он не был ей отцом. Но сейчас она в спокойствии библиотеки; она одета в небесно-голубой кардиган и серую юбку, и у неё есть уверенность женщины, которая сама выстроила свою жизнь из осколков и пепла. Однажды она уже ушла прочь. И если понадобится — она сможет сделать это снова. Мо нервничает. Но одевшись в новую одежду и набравшись решимости, он делает попытку исправиться. — Ты рядом сейчас, — говорит Джейн после глубокого вдоха. Она улыбается ему (и ощущение такое, будто скрипят зубы, но давать вторые шансы и не должно быть легко). — Это что-то да значит. Он не делает попыток подойти ближе и взять её за руку, не называет её «Белль» и не пытается обнять. Он ничего не требует, не осуждает её и ни о чём не умоляет. Он просто благодарит её. И она улыбается в ответ. (Его глаза выглядят грустными.) — Я должен был отпустить тебя, — говорит он. Джейн кивает. — Я должна была вернуться. — Думаю, ты очень занята. — Да. — Прости, что устроил сцену. — Всё в порядке. — Ладно, — он тяжело сглатывает и разжимает пальцы, убирая руки от края футболки. Он разглаживает ткань на животе и откашливается. — Было приятно увидеть тебя, Джейн. Он поворачивается, чтобы уйти. Какое-то время она просто наблюдает. Затем следует за ним. Она настигает его раньше, чем он успевает миновать стойку библиотекаря, и касается пальцами его новой футболки на спине. — Подожди. Он оборачивается. Как и все остальные в вестибюле. От стола с закусками, где столпились её друзья-телохранители, раздаётся зловещий скрип скотча. Джейн смотрит на компьютер (все системы работают благодаря стараниям Эммы) и на двойную дверь. Оглядывает полки с книгами. Затем смотрит на отца, лицо которого излучает надежду. — Ты… — Я — что? Она закусывает губу — потому что это привычка, от которой она никак не может избавиться, и потому что ей нужно время, чтобы сесть за стол и порыться в верхнем ящике. Её пальцы нащупывают плоский кусочек пластика, и она выкладывает на стойку библиотечную карточку. — Ты хочешь стать первым читателем? Он уходит, как только библиотека официально открывается — с новой карточкой в кармане, зажав под мышкой журнал о гольфе и пообещав вернуть его раньше, чем закончится двухнедельный срок. (Давать вторые шансы непросто, но, возможно, это стоит риска.) *** В пять минут девятого Джейн выключает половину освещающих библиотеку ламп. Люди стекаются в вестибюль из отдалённых уголков. Некоторые — со стопками книг в руках — становятся в (относительно) аккуратную очередь у библиотекарской стойки. Остальные — без книг — просто выходят за дверь. В двадцать минут девятого, как раз когда последняя семья начинает отмечать небольшую стопку взятых книжек, к очереди присоединяется мистер Голд. Он возникает из-за стеллажа и становится позади мистера и миссис Талиб, опустив взгляд в пол, как будто из-за этого Джейн не заметит мужчину в застёгнутом на все пуговицы несмотря на вечернюю жару костюме-тройке, опирающегося на трость. Миссис Талиб осторожно оглядывается через плечо, пока её муж заполняет формуляры, и каждый из родителей прижимает ближе к себе одну из маленьких дочерей. Джейн тоже смотрит на Голда, правда, по другой причине. Ей удаётся отпустить Талибов с отмеченными книгами в рекордные сроки (не в последнюю очередь из-за молчаливого присутствия Румпа за их спинами). Когда они уходят, она ещё какое-то время вносит информацию о взятых книгах в компьютер. Затем встаёт, чтобы привести в порядок свой и без того безукоризненный стол (поставить единственную ручку в подставку и выбросить один отпечатанный чек). Она вытирает ладони о юбку. Затем поднимает взгляд. Он кажется старше, чем она помнит (но не настолько старым, как она подумала однажды). Под его глазами залегли тёмные круги, виски окрашены седыми полосами, и его лоб нахмурен от волнения (и ей хочется отогнать прочь все его волнения, провести губами и кончиками пальцев по каждой морщинке). Она улыбается, потому что ничего не может с собой поделать. — Привет, — говорит она. — Привет, — отвечает он. — Я не видела, как ты вошёл. — Ты была занята. — Да, — говорит она, — наверное так и было. Отводя глаза от мистера Голда, она смотрит за его спину, оглядывает вестибюль. Когда-то чистый пол устилают камушки и следы обуви, а у дверей видны кусочки листьев и травы. Тележка «Библиотекарь рекомендует» отодвинута в дальний угол и завалена опустевшими плетёными корзинками для рекламных буклетов. На подносах со столика для закусок остались только крошки, чаша с пуншем пуста, а работа Мэри Маргарет не прошла даром: скотч всё ещё крепко держит на месте большинство — если не все — украшения и ярлыки. Это был успешный день. — Поздравляю! — говорит Румп, поворачиваясь, чтобы посмотреть через плечо. Он кривится от этого движения, но, повернувшись обратно к ней, улыбается. — Я знаю, ты ждала этого очень долго. — Спасибо, что пришёл, — отвечает Джейн, — я… не думала, что у тебя получится. — Я же сказал, что приду, — говорит он. — Знаю, что сказал. Но я почти месяц ничего от тебя не слышала. — Снаружи тепло, но от кондиционера веет прохладой, и она потирает плечи. — Это долгий срок, Румп. Он опускает взгляд на стойку и говорит: — Джейн… (Её имя само по себе звучит как извинение). Она снимает свой кардиган со спинки стула и укутывается в мягкую шерсть. Гнев, страх, негодование, одиночество — и ещё сотни других неясных и неуловимых эмоций бурлят под её кожей. (Они заставляют её дрожать сильнее, чем холодный воздух от кондиционера.) Ей одновременно хочется и обнять его, и поцеловать, и взять его за руку, и оттолкнуть его. — Я волновалась, — говорит она. — Я знаю. — Ты мог бы отвечать на звонки. Когда он кивает, волосы падают ему на лицо, скрывая его выражение. Но опущенные плечи говорят сами за себя. У неё внутри всё дрожит (и она чувствует облегчение, увидев его после такого длительного перерыва, даже если он выглядит старым, бледным и измождённым). — Я… я просто ничего не понимаю. Я понятия не имею, что с тобой происходит. Почему ты не сказал мне, что потерял магию? Я не знаю, смогла бы я чем-то помочь, но могла хотя бы попытаться. — Теперь, когда Джейн начала задавать вопросы, она просто не может остановиться. — Чего ты боишься? Ты боишься чего-то? Тебе больно? Ты злишься? Ты злишься на меня? Он не отвечает. Он только крепче сжимает рукоять трости, не глядя на неё. Тяжело разговаривать, когда их разделяет стойка. Прежде чем она успевает об этом подумать, ноги сами несут её вокруг стола. Она останавливается рядом с ним. Касается рукой его плеча. — Румп… всё хорошо? Ты в порядке? Его руки на трости сжимаются крепче. Он поворачивается к ней, и ему удаётся выпрямиться, не сбросив её руки со своего плеча. Карие глаза встречаются с голубыми, и он осторожно подбирает слова. Его большой палец блуждает по кольцу с синим камнем. (Всё равно, слова — это лучше, чем молчание). — У меня были некоторые… трудности с привыканием. Боюсь, я не слишком хорошо с ними справился. Джейн закусывает губу и пытается прочесть в его словах скрытый смысл. — Тебе очень больно? — Немного, — говорит он. Его улыбка натянута, будто он не улыбался целый месяц, и он тянется рукой, чтобы убрать прядь волос с её лица. — Но нет ничего такого, что не решится само собой за пару месяцев. Она наклоняется к его прикосновению. — Я могу чем-нибудь помочь? — Спасибо. Но не думаю. — Просто дай мне знать. — Конечно. Она подходит на шаг ближе, и её пальцы крепче сжимаются на его плече. — Румп? — Мм? — Думаю, сейчас я тебя обниму. Он разводит руки, и Джейн подступает ближе. Она прижимается лицом к его груди и так крепко сжимает ткань его пиджака на спине, что начинают болеть костяшки; его руки ложатся на её спину, а пальцы зарываются в волосы. Мир вокруг сжимается к шерсти под её пальцами, сердцебиению под её щекой и запаху одеколона и полироля для серебра. Может быть, ему больно (он напрягается, когда она крепче сжимает его в объятиях). Может быть, от него исходит запах медицинского спирта сквозь одеколон, потому что он потерял магию, и она забрала с собой частичку его жизни (и сейчас кажется, что он меньше человек, чем был раньше). И может быть, виновата в этом Джейн. Но, может быть, всё это не имеет значения — потому что, виновата Джейн или нет, он обнимает её, пока она сама не решает его отпустить. Когда она отстраняется, её глаза обжигают слёзы. Она откашливается и вытирает их тыльной стороной кисти, улыбаясь ему. — Прости, — говорит она, — я просто… скучала по тебе. И это был длинный день. (Возможно, это лишь игра света, но ей кажется, что он слишком часто моргает, когда улыбается ей в ответ.) — У меня есть кое-что для тебя, — говорит он. — Правда? Румп тянется к карману пиджака и вынимает оттуда продолговатый предмет — почти такой же длины, как его предплечье, завёрнутый в несколько хрустящих платков. Должно быть, он надел пиджак с наибольшими карманами, чтобы подарок туда поместился — а она, должно быть, была слишком увлечена, чтобы заметить. Он протягивает предмет ей. Что бы это ни было, оно весит как здоровенная книга в твёрдом переплёте. Предмет треугольный, и из-под платков сверкает что-то золотое. Когда она разворачивает ткань, на неё смотрит имя «Джейн Френч», выгравированное на золотой пластинке, прикреплённой к тёмной деревянной подставке. (Её имя.) Под «Джейн Френч» чуть меньшими буквами написано «библиотекарь». (Её титул.) Пока она смотрит на пластинку, не в состоянии говорить из-за пересохшего горла и подступающих слёз, он протягивает руку и проводит длинным пальцем по надписи. — Это для твоего стола, — говорит он. — Я поняла, — со смешком отвечает она. — Я собирался принести её сегодня утром, но гравёр немного запоздал. — Румп… она прекрасна. Спасибо! На этот раз его улыбка затрагивает и глаза. — Не за что. Она поворачивается, чтобы поставить табличку на библиотекарскую стойку. Пластинка блестит в свете верхних ламп, тёплый металл поверх тёмного дерева. Она выглядит идеально. (Как будто стояла здесь всегда.) Джейн закутывается в свой кардиган (шерсть — слабый заменитель человеческого тепла) и снова поворачивается к Румпу. — У тебя есть время выпить чаю? Хочешь подняться наверх? — Я не хочу тебя задерживать. — Это мелочи. Если хочешь, могу принести чай сюда. — Не сегодня, Джейн. Но спасибо. — Хорошо, — она старается, чтобы в её голос не просочилось разочарование (но у неё никогда не получалось скрывать свои чувства — она не мистер Голд, у которого за каждой улыбкой прячется своя тайна). Голд поудобнее перехватывает трость и поворачивается, чтобы уйти. Джейн идёт за ним по вестибюлю и решает отложить уборку до утра, которое, наверняка, начнётся где-то в четыре часа ночи. В воскресенье библиотека открывается лишь в десять часов, так что у неё уйма времени. Голд останавливается на дверном коврике у выхода, крепко сжимая в руках трость. — В котором часу завтра закрывается библиотека? — В воскресенье мы закрываемся в пять, — автоматически отвечает Джейн (ей не нужно заглядывать в расписание, вывешенное на окне). — Может быть, ты поужинаешь со мной завтра? — Ты ещё спрашиваешь? — Да, — говорит он. Она усмехается. — С удовольствием. — «У Бабушки», в шесть? — Лучше в семь. — Встретимся там, — он делает паузу, и его рука на двери сжимается в кулак, — я буду там, Джейн. — Я тебе верю, — отвечает она. Он улыбается и открывает дверь, впуская тёплый ветерок. — Я знаю.

***

Когда Джейн наконец добирается до квартиры — около полуночи, после того, как вымыла пол, привела в порядок полки и пролистала адаптацию «Макбета» в формате графической новеллы — её телефон мигает, оповещая о новых входящих сообщениях. Она тщательно его игнорирует, идя сначала в душ, а потом одеваясь в свободную хлопковую пижаму. Она заваривает ромашковый чай, ставит в плеер диск Шумана и забирается в своё любимое кресло, укрываясь пушистым пледом. Она кладёт рядом на прикроватный столик книгу Фолкнера «Когда я умирала» и прикладывает к уху телефон. Четыре сообщения с поздравлениями. Сообщение от доктора Вэйла, с извинениями за пропущенное открытие; он объясняет: принимал роды и делал операцию, но обещает исправиться и прийти, самое позднее, в понедельник. Сообщение от Арчи, подтверждающего их следующую встречу и интересующегося её самочувствием. Сообщение от Эммы, спрашивающей, какая из экранизаций «Отверженных» нравится Джейн больше всего. И сообщение от Голда, отправленное меньше часа назад. — Джейн, — говорит он. Его голос в телефоне звучит тяжело, утомлённо и глухо. — Я хочу, чтобы ты знала: я не сержусь на тебя. И не виню тебя ни в чём. Не думаю, что смог бы, даже если бы захотел. Прости, что так долго тебе не говорил. — Он делает глубокий вдох. (А она, кажется, не может дышать вовсе.) — Увидимся завтра. Спокойной ночи. Она отпивает чаю и берёт вместо Фолкнера свой потрёпанный томик Бронте. Джейн Эйр возвращается в Торнфильдхолл как раз тогда, когда глаза Джейн Френч слипаются, и обед в семь часов вечера завтра, кажется, состоится через миллионы лет.