Johnson Innovators

      14 октября 1952 года. 9:58 PM. НИИ Aperture Innovators. Подуровень 76.       — Ну что, моя дорогая, настал час и твоему таланту осветить тернистый путь научных открытий этих учёных!       “Ого!”, — про себя сказала Кэролайн. — “Никогда бы не подумала, что такой человек, как мистер Джонсон, может использовать метафоры в повседневной речи.”       Но сказала Кэролайн всё же кое-что другое, а именно то, что её сейчас беспокоило больше неожиданных открытий о личности директора предприятии Aperture Innovators:       — Вы что, это серьёзно говорите?       — Серьёзнее, чем, когда нанимал Вас на работу. И даже серьёзнее, чем, когда говорил Вам, что у Вас божественный голос!       Кэролайн почувствовала, что краснеет от этих слов, но она ничего не могла с собой поделать. Несколько недель назад секретарша наводила порядок в одном из многочисленных “временных” офисов Кейва Джонсона, и, так как работы предстояло много, она (пока её никто не видел) начала напевать свою любимою мелодичную песню, а спустя какое-то время, и не заметила, как распелась во весь голос. В течение часа в коридоре было пусто: никто не ходил взад-вперёд, нервно бормоча что-нибудь связанное с квантовой физикой, никто не ругался со своим подчинённым, не скакал громко по коридору, выкрикивая: “Да! Мы сделали это!”, и при этом разбрасывая листки бумаги налево и направо. На подуровне не было ни души, потому что мистер Джонсон отпустил всех в тот день с работы пораньше, находясь на седьмом небе от счастья из-за какого-то грандиозного открытия, сделанного чуть ли не им лично. Кэролайн не помнила, каким именно открытием был вызван неописуемый восторг начальника, да и если бы она помнила, то всё равно бы наверняка не поняла, в чём заключается эта самая “грандиозность”. В подавляющем большинстве случаев девушка не понимала и половины слов из речи импульсивного директора с другими учёными-главами секторов, если разговор был сугубо научного профиля. А спустя минут пять в коридоре появился мистер Джонсон. Кейв с первых же нот влюбился в голос своей секретарши. Он тихонько подошёл к двери в свой кабинет, прислонился спиной к стене и продолжил слушать, как Кэролайн пела песню своим прелестным голоском. На его лице появилась блаженная улыбка. Директор НИИ стоял так ещё с минуту, а после поправил свой смокинг и вошёл в кабинет. Кэролайн обратила на него внимание далеко не сразу, а через четырнадцать с половиной секунд, если быть предельно точным. Секретарша оборвала песню на полуслове, когда её взгляд встретился со взглядом мистера Джонсона, и замолчала, заметно краснея и понятия не имея, что ей следует сказать начальнику. Но говорить ей не пришлось, потому как последующей речи Кейва хватило бы на четверых. Он говорил ей, что её голос прекрасен, восхитителен, волшебен, бесподобен. Что ни с чем в этом мире он не сможет сравниться, даже с треском счётчика Гейгера (по непонятной причине Кейв Джонсон находил его треск очень завлекающим звуком). Секретарша улыбалась и отнекивалась, мол, преувеличиваете, но мистер Джонсон стоял на своём, и даже угроза полного уничтожения научно-исследовательского института не могла бы его заставить изменить свою точку зрения. Кейв сказал Кэролайн, что она просто обязана разрешить ему записать её голос на виниловую пластинку в профессиональной звукозаписывающей студии Кливленда. Секретарша поначалу сочла подобное предложение шуткой. Но пятидневный выбор подходящих для девушки песен, а затем и поездка до “Винилового Треска” и целый день пения в профессиональный микрофон в звукопоглощающей комнате убедили девушку, что Кейв не шутил. У мистера Джонсона была уйма денег. Он бы мог отстроить на них десять шикарных особняков, припарковать у каждого только что купленные лимузин, катер и гидросамолёт и всё равно бы у него оставалось столько денег, что и за несколько лет их, наверное, не растратишь. Но дом Кейва, хоть и выглядел достаточно неплохо, был абсолютно непохожим на дом, в котором живёт миллионер. Девяносто процентов (а иногда больше) заработанных денежных средств Кейв вкладывал в дальнейшие научные открытия своего НИИ (даже когда те не приносили ровным счётом никакой выгоды или заканчивались полным провалом, мистеру Джонсону было достаточно одной мысли о науке, шагнувшей благодаря ему на много лет вперёд), а ещё пять он тратил на благотворительность (в основном, так как хотел показать себя в хорошем свете перед Кэролайн). Словом, деньги у Кейва были и много. Но, несмотря на то, что контролировать собственные эмоции было выше возможностей мистера Джонсона, он никогда не был ни жадным, ни излишне хвастливым (кроме случаев, когда речь заходила про достижения его НИИ), ни страдающим манией величия. Все эти качества были Кейву Джонсону чужды и несвойственны. Директор Aperture Innovators хоть и был миллионером, но также никогда им в сущности и не был: большие деньги в его руках долго не залёживались. Стоимость записи десяти песен оказалось недешёвым, но и не шибко дорогим удовольствием как для Кэролайн, так и тем более для мистера Кейва Джонсона. Из звукозаписывающей студии пара вышла, когда Солнце уже клонилось к закату, неся в пакетах с полторы дюжины копий записи песен Кэролайн (Кейв решил, что чем больше копий виниловых пластинок у них будет, тем лучше). А спустя пару дней учёные, непосредственно проводившие эксперименты вместе с Кейвом, выяснили, что те песни, которые директор НИИ и его основатель ежечасно слушал по граммофону, исполнила его прелестная робкая секретарша. После этого очень многие знакомые мистера Джонсона по научной сфере часто приходили к нему с просьбой продать одну из граммофонных пластинок. И он их с радостью продавал за символическую плату. Когда через три дня запас из двадцати пластинок иссяк, Кейв снова съездил в звукозаписывающую студию и попросил ему сделать на этот раз уже пятьдесят копий. Те тоже разошлись среди учёных на удивление быстро. И тогда Кейв решил организовать музыкальное выступление своей секретарши во вторник вечером (разумеется, с её согласия, которого добиться мистеру Джонсону было очень непросто). Все столы в кафетерии подуровня 76 были убраны: расставлены вдоль стен, а все стулья поставлены так, чтобы те смотрели на дальнюю бежевую стену. От остального зала эта стена была отгорожена оригинальной ширмой из двух бордовых душевых занавесок, выступавшей в качестве занавеса. Надо сказать, что этот самодельный занавес был чертовски к месту, о чём всю следующую неделю будет хвастаться Кейв своим подчинённым. Теперь же Кэролайн вместе с Кейвом стояла за ширмой у угла комнаты, рядом с дверью, и невероятно волновалась за своё грядущее выступление на публике. Кэролайн никогда в жизни не выступала на сцене, и это обстоятельство её сильно пугало.       — Просто, понимаете…       — Да, да?       — Я… Я никогда в жизни не была в центре внимания такого количества людей.       — А, боязнь сцены! Да ты и не заметишь, как она пройдёт спустя минуту! Можешь мне поверить, я знаю по личном опыту, — добродушно ответил Кейв.       — Просто… Там так много людей. Я боюсь, что из-за того, что буду ощущать себя неловко, я где-нибудь сфальшивлю, и все они это заметят. Я просто умру со стыда, если это произойдёт.       — Не бойся! Всё пройдёт как по маслу, вот увидишь! Ты же не боялась исполнять те песни в звукозаписывающей студии, хотя нас там было аж шесть человек!       — Сфальшивить на глазах у шестерых это одно, а на глазах у полутора сотен – совсем другое.       — Кэролайн, я понимаю, что ты боишься. Сегодня твоё дебютное выступление в качестве певицы, — секретарша усмехнулась, — Да не смотри на меня так. Я же серьёзно! У тебя восхитительный голос. И ты бы могла на досуге подумать о своей потенциальной карьере певицы. Ты никогда раньше не была на сцене, так что это совершенно естественно, что сейчас ты, наверняка, чувствуешь себя неловко, словно ждёшь результатов эксперимента и боишься, что они окажутся диаметрально противоположенными с предполагаемыми, — “В этом весь Кейв. Всегда думает о науке. Даже когда не работает,” — подумала Кэролайн. — Так вот, хочу тебя заверить, что никто из сидящих там бездельников не имеет и десятой доли твоего слуха и твоего голоса. Сфальшивишь хоть пять раз – никто не заметит. Они утонут в мелодичности твоего голоса и уже не смогут вынырнуть из неё!       — У Вас очень специфические метафоры, мистер Джонсон.       — Да, я знаю. Ты не первая, кто говорит мне об этом. Многие акцентируют на этом внимание. А у тебя, зато, самый настоящий талант к пению! Удивлён, как никто ещё этого тебе не говорил.       — Да, Вы – первый кто мне об этом сказал, — подтвердила Кэролайн.       — Ты прирождённая певица, Кэролайн.       — Нет, мистер Джонсон, я так не думаю.       — Почему же? — удивился директор.       — Я не могу представить свою жизнь в качестве певицы, — объяснила девушка. — Все эти бесконечные гастроли, заучивание текстов новых песен, часы, проведённые в звукозаписывающих студиях… Я не думаю, что была создана для этого.       — О, я тебя прекрасно понимаю. Лично я понятия не имею, как вообще можно прожить, не проводя научные эксперименты неделями!       Кэролайн улыбнулась.       — Ну для Вас это, наверное, хороший пример. Да, я имею в виду что-то вроде этого. Я знаю, что такая жизнь она… не для меня.       — Но ты ведь не будешь из-за этого отказываться выступить здесь сейчас, в кафетерии, где все свои?       — Ну я… — секретарша на мгновенье замолчала. — Да, я спою им. И спою так хорошо, как только умею.       — Вот это настрой! — Выкрикнул Кейв и хлопнул девушку по плечу. Разумеется, силы мистер Джонсон в очередной раз не рассчитал, и секретарша чуть не упала на пол, но на её счастье позади оказалась стена. — Упс! Извини, Кэролайн, инциденты иногда случаются.       Девушка легонько рассмеялась.       — Ничего страшного, сэр.       — Тогда я пойду объявлять твой выход, — Кейв Джонсон взглянул на наручные часы. — Ох ты ж Боже мой! Уже на четыре минуты выбились из графика! — И Директор НИИ, прежде чем Кэролайн успела его остановить, выбежал на середину сцены и заговорил в микрофон: — Так, эта штука работает? Раз, раз… Прекрасно. И так, дамы и господа! Я знаю, что час уже поздний, но всё же попрошу вас не засыпать на своих стульях и не покидать территорию кафетерия в ближайший час, потому что иначе я вас уволю! Всех вас! Ладно, расслабьтесь: я пошутил. Кто-нибудь напомнит мне, а зачем мы собственно сейчас здесь находимся? Что-то? Правильно, увидеть, а вернее даже услышать дебютное выступление моей прекрасной секретарши, в будущем певицы номер один во всём Огайо, а возможно, и даже во всём мире, Кэролайн. Так давайте поприветствуем её громкими аплодисментами, а если аплодисменты не будут достаточно громкими для её таланта, я сокращу вам всем жалование! Вот и она: будущая мировая звезда, скромная певица из Кливленда Кэролайн Смит!       Зал разразился громкими аплодисментами. По спине Кэролайн пробежали мурашки. Сцена, сто пятьдесят учёных, три слепящих белых прожектора, направленных прямо на неё… Ей конец. Секретарша приблизилась к краю душевой занавески, набрала в грудь побольше воздуха, постаралась выкинуть из головы все свои спутанные мысли и вышла на центральную часть сцены. Девушка шла медленно и слегка неуверенно, несмотря на все свои старания скрыть это. Особенно её выдавало выражение лица. Оно было испуганным, настороженным, но и в то же самое время на нём читалось что-то такое, что заставило Кейва Джонсона улыбнуться ей в ответ. То была еле уловимая доля уверенности в себе, в том, что ты идёшь правильной дорогой и никому не удастся тебя с неё сбить, другими словами: целеустремлённость – то самое качество, которое мистер Джонсон ценил больше всего на свете. Кэролайн на мгновенье встретилась глазами с мистером Джонсоном, и повернулась налево, туда, где был микрофон и где сидели полторы сотни учёных, внимательно следящих за каждым её движением. На несколько секунд в зале повисла абсолютная тишина. Кэролайн снова набрала в лёгкие побольше воздуха и произнесла:       — Что ж, мне очень приятно, что Вы нашли время послушать мои песни. Ещё месяц назад я и представить себе не могла, что они вызовут столь бурную реакцию с вашей стороны. Мне очень приятно слышать слова хвальбы от моего начальника, но лично я не считаю себя превосходной певицей и возможно, что кроме этих десяти песен, мы от меня больше ни одной новой не услышите. В любом случае, это дело будущего, а пока я бы хотела начать выступление с моей любимой песни под названием “Я верю в тебя”. Пожалуйста, музыку.       Секретарша могла поклясться, что два прожектора по краям стали светить на неё в пол силы. Из динамиков интеркома, служивших в данном случае музыкальными колонками, полилась плавная музыка. Кэролайн подождала пока пройдёт проигрыш и запела: — День за днём я вспоминаю и не могу забыть, Сколько времени нет уже с нами тебя. Как же грустно мне, нету сил терпеть, Хотя месяцы я и живу одна. Для меня ведь было счастьем разговаривать с тобой, Говорить, как же сильно люблю я тебя. Но проходят года… забывается всё. Дни Рожденья твои отмечаю одна.*       Кэролайн пела неплохо, даже очень хорошо. У неё была своя собственная особая неповторимая манера выступления, которая невероятно нравилась мистеру Джонсону и заставляла начальника по сотне раз на дню прослушивать виниловую пластинку с голосом своей секретарши. У Кэролайн был действительно прекрасно развит слух, позволявший ей невероятным образом маневрировать своим голосом, да так, что создавалось ощущение, будто ты не слушаешь музыку, а наслаждаешься холодным карамельным десертом в знойный летний день, сидя в каком-нибудь дорогом ресторане, хотя на дворе была уже середина осени. С голосом дела обстояли чуть хуже. Не сказать, чтобы у девушки его не было… он был. Просто, видимо, был недостаточно развит. Из-за этого в песне не было очень высоких, либо очень низких нот, так как Кэролайн при всём своём желании не смогла бы их вытянуть (а до этого она пыталась и не один раз!). Проводя ассоциации с миром кулинарии, её песня чем-то напоминала ванильный йогурт: она была очень приятная, с отдельными цепляющими нотами, хоть и не могла удовлетворить музыкальный голод, также хорошо, как песни, звучавшие на радио. Но, тем не менее, никто из присутствующих в кафетерии учёных не считал частичное отсутствие голоса Кэролайн недостатком – наоборот, секретарша видела полторы сотни заинтересованных глаз, глядившых на неё из полумрака помещения, и это её радовало. Она видела, что все наслаждались песней. Её песней. И это помогало девушке полностью перебороть свой страх сцены и продолжать петь дальше. — Верю я в тебя. Верю, сможешь всё ты, Хоть и год мы с тобой не видались. Но я буду ждать Сколько вынудить жизнь. Поскорее ко мне возвращайся! Всё я не могу собраться и сказать тебе: “Вернись!” Я боюсь, что с тобой в дверях будет она. Окружённый теплом её и добротой, Ты простишься со мной навсегда. Верю я в тебя. Верю, сможешь всё ты, Ты стал опытней, сделал шаг дальше. Ты ушёл от нас. И о нас ты забыл, И что был ты влюблён в меня раньше. О да! Ты совсем забыл, Что влюблённым был в меня раньше…       Оригинальностью песня не отличалась. Её главная (и единственная) мысль была понятна с самого первого четверостишья. Рифма была достаточно простой. Но, несмотря на все свои недостатки, голос Кэролайн превращал, казалось бы, простенькую песню в шедевр. Кэролайн не знала, как у неё это получалось: она просто пела, пела так, как чувствовала эту песню, так, как она её понимала, и это ощущалось в её голосе. Секретарша ещё никогда не была в кого-то влюблена. Возможно разве что в Кейва… Но она его знала всего полгода, да и то, как своего начальника. Из-за этого мысли о романе с ним у неё хоть и были, но хранились в ящике с пометкой “Не открывать до лучшего дня”. Поэтому она и понятия не имела, что значит годовая разлука с любимым человеком. Но, несмотря на это, песня была настолько живой в голосе Кэролайн, словно ей пришлось пройти через всё это на личном опыте. Кейв Джонсон же напротив, если полгода назад считал мысль о романе абсурдной, как создание квантовой ЭВМ, то теперь каждый день думал о том, как бы он мог сделать что-либо приятное для своей секретарши. А Кэролайн всё пела и пела… — Но вдруг о счастливых моментах с тобой Вспоминаю я и не могу их забыть. И как ты будешь плакать при встрече со мной Той встречи, что могло и не быть. Ты сказал, что я не хочу быть с тобой, но… Верю я в тебя. Верю, сможешь всё ты, Ты стал опытней, сделал шаг дальше. Ты ушёл от нас. И о нас ты забыл, И что был ты влюблён в меня раньше.       Кэролайн, держа микрофон обеими руками, повернулась к Кейву и увидела чувство гордости за неё в его глазах. Он, наверняка, сейчас считал девушку героем, победившим страх внутри себя, и от этой мысли о том, что у неё под боком есть такая незыблемая опора как Кейв Джонсон, Кэролайн хотела визжать от восторга. Ещё никогда, никогда в своей жизни она не чувствовала такой сильной моральной поддержки, которую оказывал ей сейчас Кейв, пусть даже не говоря ни слова, а просто наблюдая за её выступлением. Но он верил в неё. Он знал, что сегодня в кафетерии девушку будет ждать успех, и постарался сделать всё от него зависящее, чтобы всё так и случилось. И оно случилось: зал начал подпевать Кэролайн. Она увидела улыбку на лице директора предприятия и улыбнулась ему в ответ. Он не просто смотрел на неё, как на подчинённую, а как на друга, которому он всегда готов протянуть руку помощи. “Вполне возможно, что это и есть начало нашего романа!” — Обрадовалась девушка. У неё теперь появилась поддержка в лице своего босса, а заодно и импозантного мужчины, директора и основателя этого громадного НИИ Aperture Innovators! О чём ещё можно мечтать? — Верю я в тебя. Верю, сможешь всё ты, Хоть и год мы с тобой не видались. Но я буду ждать Сколько вынудить жизнь. Поскорее ко мне возвращайся! Всегда и везде Я буду верить в тебя. О, да!       Спела Кэролайн, и три прожектора временно выключились. Случилось то, чего так ожидал Кейв Джонсон и чего так не ожидала Кэролайн: зал утонул в овациях. Не было не единого учёного, который бы заснул, или не поднялся со своего места, или не аплодировал и не кричал “Браво!”, так что название шахты, в которой находился кафетерий, в одночасье стало весьма символичным. В полумраке комнаты секретарша видела, как полторы сотни учёных ей рукоплескали, и испытывала невероятное чувство эйфории. Она была несказанно счастлива, что всего лишь пару раз за песню сфальшивила, но и этого, казалось, никто не заметил. Присутствующие учёные находились на седьмом небе от счастья, потому как иначе было невозможно объяснить то, что аплодисменты заглушали даже мысли самой Кэролайн Смит. Кейв Джонсон подошёл к секретарше и ласково положил руки ей на плечи. Их взгляды встретились во второй раз, и тут Кэролайн поняла, что Кейв стал для неё кем-то больше, чем простой работодатель.       — Это было бесподобно! — громко, так, чтобы его было слышно сквозь аплодисменты, сказал глава НИИ Aperture Innovators.       — Что ж, я ведь постаралась на славу, не так ли? — ответила Кэролайн и издала лёгкий смешок.       — Твоя песня… Ты исполнила её божественно! В сто, нет, в тысячу раз лучше, чем в звукозаписывающей студии!       — Преувеличиваете же наверняка…       — Нет, Кэролайн!!! — девушка сделала шаг назад после неожиданно резкого выкрика Кейва. — Это чистая правда! Лучше тебя не спела бы ни одна актриса! Или певица! Или… кем бы та случайная девушка ни была! Это твоя песня, Кэролайн! Только ты можешь её исполнить так, чтобы она отпечаталась в памяти остальных навсегда! А она отпечатается, вот увидишь! Пройдёт двести лет, а твоя песня всё ещё будет жить!       Кейв продолжал заваливать секретаршу комплиментами, несмотря на её явное смущение. Девушка поняла, что краснеет. Директор НИИ и правда не мог себе представить, чтобы эту песню кто-то ещё смог бы исполнить лучше, чем Кэролайн. И даже, если это было преувеличением, мистер Джонсон абсолютно так не считал. Девушка улыбалась так широко, как только могла, и её улыбка была не столько символом согласия с боссом, сколько знаком достигшего своей верхней границы смущения. Снова загорелись прожекторы, и на этот раз настало время для Кэролайн исполнить свою вторую песню из десяти…       Спустя чуть менее чем полтора часа зал аплодировал Кэролайн Смит даже громче, чем в первый раз. Кафетерий наполнился звуками рукоплесканий учёных, частым свистом и криками “Браво!” и “Давай на бис!”. Секретарша всё ещё находилась в состоянии исступления, но от повторения исполнения песен наотрез отказалась, так как была невероятно измотана почти непрерывным полуторачасовым пением. Да и к тому же, если бы девушка согласилась повторить какую-нибудь из песен (а большинство просило повторить самую первую), то та бы уже звучала на порядок хуже, чем в начале её выступления.       Кейв Джонсон вышел на середину сцены, когда прожекторы выключились и в кафетерии повис полумрак, нарушаемый разве что слабыми люминесцентными лампами на стыке стен и потолка, и закинул левую руку за левое плечо Кэролайн, словно та была его старым знакомым, с которым Кейв не виделся уже много лет.       — А что теперь скажешь, моя мисс "Боюсь Быть В Центре Внимания"? — усмехнулся мистер Джонсон.       — Это было бесподобно! Я… ещё никогда в жизни не чувствовала себя настолько хорошо, правда! Это ощущение, оно… его невозможно ни с чем сравнить.       — Чувство экстаза? Да, оно невероятно!       И снова их глаза встретились. Кэролайн не знала, можно ли это было назвать любовью с первого взгляда. При их первой встречи она даже не задумывалась о потенциальной возможности романа между ними. Правда она стала задумываться во время третьей… Но и это обстоятельство ничего не значило, так как впервые она испытала действительно сильное чувство привязанности к Кейву только сегодня, спустя полгода, как она работала в этом НИИ. Сегодня девушка действительно поняла, что за человек находился перед ней всё это время. Вот он: тридцатипятилетний импозантный мужчина с незабываемыми, по своему милыми, хотя и в незначительной степени резкими чертами лица, чёрными волосами и карими глазами. Что-то в его улыбке было такое, что заставило Кэролайн заулыбаться ему в ответ. В его глазах читалась гордость, самоуверенность (в хорошем смысле этого слова) и открытость для новых свершений. Именно такого мужчину всю свою жизнь ждала Кэролайн, не зная этого, но узнав сегодня, когда он впервые посмотрел ей в глаза и она утонула в бесконечной вселенной его лихорадочных мыслей и невероятных научных теорий.       — Кэролайн, не будешь возражать, если перед тем, как мы пойдём на узловую станцию подземных трамваев P-7, я попрощаюсь со своими подчинёнными?       — Да конечно же нет. Прощайтесь, — ответила девушка, и Кейв подошёл к микрофону.       — Итак, леди и джентльмены, на этом заканчивается выступление моей обворожительной секретарши! Кому понравились её песни, может обращаться ко мне или к своему надзирателю с предложением купить одну из виниловых пластинок. Кстати, ваши отзывы о выступлении в письменной форме тоже приветствуются! Все свободны, можете разъезжаться по домам!       И Кейв вместе с Кэролайн покинули помещение кафетерия.       Узловая станция подуровня 76 находилась относительно близко от кафетерия. Она была лишь одной из сотен, располагавшихся по всей длине научно-исследовательского центра. Станция P-7 была связана невероятно запутанной системой рельс со всеми остальными станциями и пересадочными пунктами, какие только были в Aperture Innovators. Данная сеть не была одной лишь прихотью миллионера, решившего сделать свой НИИ наилучшим во всём мире, в особенности лучше своего главного конкурента НИИ Чёрная Меза. На самом краю необъятного пшеничного поля был выстроен небольшой городок, специально предназначенный для того, чтобы учёные, не желавшие каждый день ездить из Кливленда на работу и обратно, могли себя чувствовать как дома. Они действительно это чувствовали: большинство домов, находившихся здесь, были построены по тем же чертежам, что и отдельные постройки Кливленда. Были здесь и семи- и восьмиэтажные жилые дома, и одноэтажные отели с мотелями, самым популярным из которых был мотель “Спите легко”. В дальней же части поселения находился небольшой промышленный квартал с котельными, небольшой градильней и металлургическим заводом, выстроенными для удовлетворения ежедневных потребностей НИИ в замене отдельных ЭВМ или балочных конструкций асбестовых сфер. Городок, хоть у него, в сущности, и не было нормального названия кроме как “Поселение учёных на территории НИИ Aperture Innovators”, не являлся городом закрытого типа, хотя Кейв часто слышал предложения его таковым сделать. Но он отказался, и словно бы назло своим советчикам, прямо в его центре выстроил обширную парковочную зону и небольшую (совсем несолидную по размерам НИИ) будку КПП на въезде. Несмотря на то, что половина зданий здесь была искусным муляжом (у Кейва Джонсона хоть и было громадное количество финансов, но всё же их объём был ограниченным, тем более, в его планы не входило дальнейшее развитие этой наземной промышленной части предприятия), большинство учёных было вполне довольно жизнью здесь, чем Кейв и хвастался на различных конференциях, когда ему выпадал шанс рассказать о своём научно-исследовательском институте.       — Ну что, мы на месте, Кэролайн, станция P-7, — объявил Кейв Джонсон, когда они вдвоём оказались перед закрытыми защитными воротами с чёрно-жёлтой маркировкой на небольшой платформе, находившейся в углублении от простирающегося на сотни метров вправо и влево узкого трамвайного туннеля, верхняя часть которого была выполнена в форме полуарки. Стены туннеля были выложены из тёмно-коричневого, практически чёрного кирпича, что с дизайнерской точки зрения было не лучшим решением. Бледно-жёлтые лампы свисали через каждые десять ярдов, окрашивая стены в не очень приятный глазу ржавый оттенок. Напротив них располагались складские помещения. Та, противоположенная, заваленная всяким мусором, таким как массивные деревянные коробки, металлические балки и картонные коробки с макулатурой, часть станции была отгорожена решёткой. Так что, даже если бы трамвай выпустил своих пассажиров туда, те не смогли бы даже выйти из своих вагонов (не говоря уже о том, чтобы пройти в закрытые складские помещения), не имея ключей от массивного навесного замка.       — Хорошо, что идти далеко не пришлось. Я так измоталась за сегодняшний вечер… Не терпится вернуться в свой дом в Кливленде и уснуть в своей родной тёплой постели. Не буду ставить будильник. Для меня будет настоящим чудом проснуться часов в десять или одиннадцать утра. Я ведь Вас правильно поняла, что завтра Вы устроили для меня выходной?       — И завтра, и даже послезавтра можешь не приходить на работу! Можешь даже не думать о том, что это повлияет на твою зарплату, или что-то в этом духе.       — Большое спасибо, сэр.       — И кстати, не забудь в конце месяца мне напомнить о том, что я должен выплатить тебе дивиденды с продажи виниловых пластинок учёным. Как ни как, а компенсацию за тот твой пропавший день в звукозаписи ты должна получить. Я просто забыть могу. Столько дел запланировано мной на октябрь, ты даже не представляешь!       — Дивиденды? Вы серьёзно? — усмехнулась девушка, — Ну, по-моему, это уже лишнее. Я, правда, не знаю…       — Поверь, это меньшее, чем я могу тебя отблагодарить за твоё сегодняшнее великолепное выступление, Кэролайн! — ответил Кейв, и секретарша улыбнулась ему в ответ.       Спустя несколько минут на станцию прибыл бежевый трамвай. Пара села в него и поехала по длиннющим извивающимся подземным туннелям в сторону северного выхода из НИИ Aperture Innovators. Дорога до конечной станции должна была занять примерно двадцать минут. Всё это время Кейв, развалившийся на одном из кресел у окна, провёл, любуясь своими подземными владениями, а Кэролайн, сидя на соседнем сидении и наблюдая за тем, каким довольным и счастливым выглядел её начальник. Секретарша ещё никогда не видела шефа в таком хорошем расположении духа. Бόльшую часть времени Кейв только и делал, что прикрикивал на подчинённых, что-то не так понявших или решивших сделать что-то по-своему. Каждый раз, когда мистер Джонсон повышал голос, он делал это настолько резко, что бедная девушка вздрагивала от неожиданности, как, в прочем, и не она одна. Однако Кэролайн прекрасно понимала, что управлять наигромаднейшим научно-исследовательским институтом на планете невозможно без наведения дисциплины, а других способов, как можно было бы этого добиться, Кейв, очевидно, не знал. Поэтому за полгода работы здесь девушка уже сумела смириться с этой чертой его характера. Кэролайн сейчас чувствовала, должно быть, то же самое, что и директор: она была невероятно собой довольна, несмотря на то, что её воспитание не позволяло ей об этом хвастаться. Сегодня секретарша смогла преодолеть себя: она поборола один из своих наибольших страхов: боязнь сцены. Она столько раз боялась выступать на публике, столько раз этого избегала, и вот наконец сегодня она смогла сделать немаловажный для неё самой шаг к самосовершенствованию, и этот факт был действительно достоин похвалы.       — Так, не понял? А это у нас ещё что такое?! — Кейв Джонсон нащупал какой-то твёрдый предмет в своём кармане, просунул руку и вытащил небольшой конверт.       — Я и не знала, что Вы смогли провести сюда ещё и почтовую систему.       — Да нет в Aperture Innovators никакой почтовой системы. Это записка от Алекса. Так… — Кейв принялся внимательно читать, — Хм… Да что б меня! Я совсем забыл! Вот, чёрт… — директор скомкал записку и затолкал её обратно в карман смокинга.       — Дайте угадаю, не уж-то Алекс, Ваш самый трудолюбивый и преданный сотрудник, где-то накосячил?       — Да нет. К Алексу у меня практически никогда не бывает претензий. Тут другое. Господи, как же я упустил-то из виду… — Кейв приложил ладонь правой руки ко лбу и запрокинул голову. — Ну чтоб тебя! Совсем забыл, блин… В общем, тут такое дело Кэролайн… Хотел сегодня отвести тебя домой на собственной машине, но, видимо, мы с тобой покинем территорию НИИ в разное время, и придётся тебе добираться до Кливленда на попутках или же с каким-нибудь учёным, который присутствовал на твоём выступлении, потому что ты врятли найдёшь ещё кого-то, пожелавшего уйти с работы в полночь.       Кэролайн искренне удивилась, что директор собрался оказать ей услугу частного водителя, пусть даже и на одну ночь.       — Что-то не так с Вашей машиной? — спросила она.       — С машиной всё в порядке. Я совсем забыл, что эксперимент с камерами кратковременной релаксации был перенесён на сегодня. Чёрт. Наша первая испытуемая уже ждёт меня у западного выхода Aperture Innovators.       — А Вы не можете попросить Алекса встретить новую испытуемую? — секретарша всё надеялась на возможность уехать вместе с Кейвом Джонсоном.       — Могу, просто… Я завёл негласное правило лично встречаться с испытуемыми новых направлений исследования. Понимаешь, так ты лучше узнаешь человека, а у того формируется лучшее мнение о предприятии, если его встречает сам генеральный директор и основатель. Ты только не подумай, что наука для меня важнее тебя, просто…       — Я всё понимаю, — улыбнулась секретарша.       — Ну и я конечно же не стану тебя просить встретить нового испытуемого вместе со мной. Я и так отнял у тебя много времени, и отнять у тебя ещё лишний час будет…       — …неправильно с Вашей стороны? Ой, да бросьте! Если всё дело только в этом, то я вполне согласна приехать в Кливленд полпервого-ночи.       — То есть ты…       — Да, мистер Джонсон, я с Вами.       — Что ж, я мог только мечтать, что ты это скажешь, но я очень рад! В общем-то, всё, что мне нужно сделать, это поприветствовать нашу олимпийку и отправить её правильным трамваем в правильное место. Обещаю, что смогу уложиться в десять минут. Пятнадцать – максимум. И мы с тобой уедем из Aperture Innovators так быстро, как только сможем!       — Олимпийку? — переспросила Кэролайн. — Вы не уточняли, кто она.       — Она? Хм, ну да, олимпийка. Четвёртое место в забеге средней дистанции в Нюрнбергских олимпийских играх 1936 года, если мне память не изменяет.       — Любопытно.       На следующей же станции Кейв Джонсон и Кэролайн пересели на другой трамвай и отправились в сторону западного выхода из НИИ. Спустя семь минут они уже вышли из трамвая и поднимались по широкой, уходящей далеко вверх лестнице, напоминающей спуск в метро. Когда они вышли на поверхность, их взору предстало небо, бесконечное ночное небо, усыпанное бессчётным количеством звёзд. Также Кэролайн не могла упустить из виду прекрасную голубую луну, этим вечером казавшуюся ещё больше, чем обычно. По её виду секретарша могла сказать, что до полнолуния осталось два дня. Кейв огляделся вокруг. Они вышли прямо по центру небольшой парковки с небольшим трёхэтажным зданием и малюсенькой будкой КПП на въезде, которая располагалась в западной части безграничного пшеничного поля. Парковка была наполовину освещена холодным белым светом уличных фонарей, расставленных здесь раз в десять ярдов. На парковке стояло всего несколько машин. Одной из них был чёрный лимузин с красной обшивкой сидений внутри и с фирменным номерным знаком “Aperture” – та самая машина, которая полгода назад привезла в научно-исследовательский институт пятёрку самых первых испытуемых. Не считая водителя, по лицу которого было понятно, что тот уже битый час ждет, не дождётся когда закончится его смена, рядом с лимузином стоял ещё один человек: небольшого роста, среднего возраста (старше Кэролайн на шестнадцать лет) женщина с довольно приятной внешностью. У неё были большие красивые серые глаза, подчёркнутые иссиня-чёрными тенями, тёмно-каштановые волосы, две пряди которых выбились из общей причёски и теперь лежали на правой части лба, тонкие брови, чуть задранные кверху уши, нос средних размеров и родинка на стыке левой щеки, носа и рта. На лице женщины практически не было косметики, кроме, разве что, теней, еле заметных румян и неброской красной помады. Ногти были также выкрашены в приятный красный цвет. Кэролайн прикинула и решила, что спустя шестнадцать лет она практически наверняка захочет так же хорошо выглядеть, как и незнакомка, стоящая перед ними.       — Добрый вечер, мисс… — Кейв запнулся, так как не мог вспомнить имя незнакомки.       — Мел. Мел Мунчейзер, — представилась олимпийка, — А Вы, дайте угадаю, и есть тот самый Кейв Джонсон?       — Да, перед Вами тот самый Кейв Джонсон – генеральный директор и основатель этого наичудеснейшего НИИ!       — А когда-то Вы не были известны, как директор НИИ. В частности, я запомнила Вас как продавца душевых занавесок, — хихикнула Мел.       — Эм-м… Ну да, я когда-то был производителем душевых занавесок, но потом моими научными гипотезами заинтересовались учёные, и я стал тем, кем я являюсь теперь – главой Aperture Science Innovators! Самого большого и перспективного научно-исследовательского института на планете!       Незнакомка внимательно осмотрела мистера Джонсона с ног до головы. Её взгляд был… странным, и это про себя отметили как Кэролайн, так и в особенности Кейв.       — Вы, должно быть, теперь настолько с головой ушли в науку, что практически забыли о своей прежней работе, не так ли?       — Я не совсем Вас понял, мэм.       — Я искренне удивлена, что Вы не помните меня, мистер Джонсон. Просто мне хватило одного взгляда, чтобы узнать Вас, сэр, но с другой стороны такого человека, как Вас, в отличие от меня, забыть не просто.       Кейв не понял до конца, можно ли было расценивать эту фразу за комплимент, однако теперь его больше интересовало то обстоятельство, что он казался знакомым стоящей перед ним женщине с каштановыми волосами.       — Не знаю, помните ли Вы это, но я однажды купила в Вашем магазине занавески для своего дома. Красивые такие, бежевого цвета. Магазин тогда, назывался Aperture Fixtures, я права?       — Да, это так… — протянул Кейв.       — Это было… кажется, в сорок третьем году по случаю закрытия Вашего магазина. Вы ещё сделали тогда мне скидку в семьдесят процентов, как работнику магазина.       И тут Кейва осенило, кто стоит перед ним.       — Не может быть! Это ты, Мел?! Вот так встреча! Не может этого быть!       На удивление Кэролайн тридцатипятилетний директор по-панибратски крепко обнялся с тридцатисемилетней каштанововолосой олимпийкой.       — На самом деле, я думала, что Вы узнаете меня при первом же взгляде.       — Прошу прощения, Мел, извини. Как видишь, не узнал. Ты сильно изменилась за десять лет. Повзрослела, похорошела!       — А комплименты женщинам ты так говорить и не научился, Кейв.       — Я разве сказал что-то не так? — не понял Кейв.       — “Никогда не напоминайте женщине о возрасте…”       — “… даже когда та его не скрывает.” — закончил за олимпийку директор предприятия. — Да, да, да, Мел, ты всё время мне об этом твердила.       — Могу поспорить, и твоя девушка постоянно говорит тебе что-то в этом духе. Наверняка же? — спросила Мел и перевела взгляд с Кейва на Кэролайн.       — Эм-м… Н-да… говорит часто… — только и сумел выудить из себя Кейв Джонсон после десятисекундного молчания секретарши, не знавшей, что ей следует на это ответить. Затем Кейв неожиданно спохватился: — Ах, да! Я же не представил вас друг другу! Кхм, так вот, познакомься, Кэролайн, это моя бывшая помощница, продавец-консультант магазина душевых занавесок, Мел Мунчейзер. Я ведь рассказывал тебе о том, что до Aperture Innovators я был производителем душевых занавесок! Ведь рассказывал?       — Да, мистер Джонсон. Об этом Вы мне рассказывали.       — Фух, а то уж было бы неловко, если б я тебе и об этом забыл рассказать!       — Чем, чем, а великолепной памятью Кейв никогда не отличался, — подтвердила Мел и подмигнула Кэролайн. Секретарша чуть улыбнулась в ответ.       — А это Кэролайн, моя секретарша и по совместительству моя девушка и великолепная певица! — щеки секретарши налились румянцем.       — Это как? — не поняла Мел.       — Очень просто! Три недели назад выяснилось, что у неё просто восхитительный голос! Она, разумеется, отнекивалась, но я настоял на том, чтобы мы записали парочку песен в её исполнении на виниловую пластику. Вернее, на много пластинок – заказал восемьдесят штук! Они разлетелись среди здешних меломанов как горячие пирожки, а сегодня мной был организован небольшой концерт в одном из кафетериев, и Кэролайн спела там просто божественно! Так что, ты не шибко там засыпай её различными вопросами… она устала, хочет домой. Да и я, чёрт возьми, тоже хочу! Уже три минуты первого как ни как! Поэтому я предлагаю нам с тобой снова встретиться завтра, поговорить. Хотя нет, завтра не будет Кэролайн, а мне всё-таки хочется вас двоих поближе познакомить. Не поверишь, моя дорогая, — Кейв резко обнял за талию секретаршу, — как много у вас двоих общего! Что скажешь, Мел, если мы организуем встречу в эту пятницу? Скажем, часов в одиннадцать утра?       — В пятницу?       — Не, ну можно конечно и в это воскресенье… Но это уже будет достаточно проблематично: у меня один эксперимент был запланирован на два часа. Просто, знаешь, у меня настолько загруженный график работ, что Адлай Стивентсону и в кошмарном сне не приснится!       Мел улыбнулась.       — Нет, я вполне согласна на пятницу, если твоей секретарше подходит это время.       — Мне оно более чем подходит, — уверила Кейва и Мел Кэролайн.       — Прекрасно! — воскликнул директор НИИ. — Тогда давайте мы втроём встретимся в эту пятницу и устроим разговор по душам! По-моему великолепная идея! Не находите? Поедим в кафе, пообщаемся, поговорим, узнаем друг друга получше. Мне только нужно будет обязательно сделать пометку в своём ежедневнике, чтобы не забыть… Ну тогда до пятницы, Мел!       — Кейв!       — Мистер Джонсон! — хором выкрикнули олимпийка и секретарша направившемуся к лимузину директору предприятия.       — Ах да, я и забыл, Мел, что сегодня ты в первую очередь наш первый испытуемый камер кратковременной релаксации, а не моя старая знакомая. Стоп. Мне ведь не нужно было произносить слово “старая”, не так ли?       Мел улыбнулась, увидев лицо Кейва, попавшего в затруднительное положение.       — В данном случае – можно.       — Ну и прекрасно! Хм, интересно… Я знал, что раньше ты увлекалась спортом, но ты мне никогда не рассказывала о том, что заняла четвёртое место в беге на средней дистанции в Нюрнбергских олимпийских играх в тридцать шестом.       — Возможно это потому, что кто-то предпочитал больше рассказывать о самом себе, нежели слушать рассказы других?       Вопрос был задан непринуждённо, но Кейв, тем не менее, смог уловить в нём нотки упрёка.       — Разве я никогда не просил, чтобы ты рассказала мне о себе? — с неловкостью в голосе задал вопрос Кейв.       — Хм, дайте-ка подумать… вообще-то нет. Ну кроме разве что того дня, когда нанимали меня на работу. Хотя и тогда Вы врятли прочли больше четверти моего резюме, так как в нём была и эта информация. А, нет, ещё раза три или четыре ты интересовался моей личной жизнью, но стоило мне начать, проходило минут пять-десять, как всегда ты вспоминал что-то безумно важное, прерывал наш разговор, который ещё толком и не успел начаться, и куда-то пропадал по неотложным делам. У тебя были проблемы с памятью ещё когда ты был производителем душевых занавесок. И кстати именно я тогда посоветовала тебе завести ежедневник.       — Ах да… Как же я мог забыть, почему я завёл ежедневник. Хотя с моей памятью и эт не мудрено. Неужели из меня и правда такой невнимательный собеседник? — Кейв адресовал вопрос своей секретарше.       — Ну, Вы же собрались уезжать минуту назад из научно-исследовательского института, после того, как условились о нашей встрече втроём в эту пятницу, забыв о том, что Вы предложили меня подвести до Кливленда, и о том, зачем Мел приехала сюда.       — Да, верно, тестирование. Что ж… Мне даже как-то неловко теперь перед вами за свою увлечённость и одержимость навязчивыми идеями.       — Некоторые вещи никогда не меняются, — сказала Мел. — Так что, считай, что всё нормально. Ты нисколько не изменился с тех пор, когда был продавцом душевых занавесок, разве что внешне.       — Нет, не нормально, Мел. Когда-нибудь моя одержимость выйдет мне же боком. Поэтому я постараюсь измениться. Правда. Даю честное слово. Ради вас, ну и себя, разумеется тоже. И когда-нибудь я исправлюсь. Я очень постараюсь исправиться.       — Учитывая твою, видимо врождённую, упрямость для меня эти слова стали большим сюрпризом, — произнесла Мел.       — Кто тебе сказал, что я упрямый? Я не упрямый! Я… просто возможно чересчур увлечённый, готов это признать. И возможно не совсем внимательный к чужим мнениям.       Женщина усмехнулась.       — Ладно, Кейв, если такое определение “упрямости” тебе больше по душе, то я, пожалуй, соглашусь с тобой.       Мистер Джонсон что-то пробурчал себе под нос, явно недовольный тем, в какую сторону (а именно сторону критики его собственной персоны) повернулся разговор. Поэтому он решил сменить тему, и заодно задать один интересующий его вопрос:       — Так, значит, ты принимала участие в Олимпийских играх в Нюрнберге в 1936 году… Интересно, что я узнал об этом от одного своего подчинённого, который тебя в жизни в глаза не видел. Тогда ведь было достаточно сложное время… Всё-таки разгар Второй Мировой Войны… А как ты смогла принять участие… то есть вообще могли быть тогда организованы игры? Тем более в стране, которая…       Мистер Джонсон понимал, что ступает по очень тонкому льду, тем более, когда ему самому было не очень приятно задавать подобного рода вопросы, но, тем не менее, любопытство директора НИИ в этот раз взяло вверх над страхом.       — Кейв, вообще-то к твоему сведенью Вторая Мировая началась в тысяча девятьсот тридцать девятом, а не тридцать шестом.       — Правда? — мистер Джонсон перевёл удивлённый взгляд на Кэролайн.       — Сэр, Вы меня удивляете.       — Эм-м… я просто уже не помню точно…       — Ой, да бросьте! — махнула рукой Мел. — Просто признайтесь, что Вы не читаете газет.       — Мне некогда читать газеты, — буркнул Кейв. — У меня научных открытий пруд пруди, и сотни опытов на дню. Я немного другими вещами занимаюсь.       — Сразу видно, что Вы никогда не участвовали в сражениях, мистер Джонсон.       — Нет, не участвовал… мне нужно стыдиться этого?       — Да нет, просто… Странно, что Вы этого не знаете, — сказала Кэролайн.       — Говорю же, знаю! Просто забыл.       — Ну хорошо… А когда была подписана декларация независимости? — задала вопрос Мел.       — Четвёртого июля.       — Какого года?       — Ну… — Кейв Джонсон всёрьёз задумался.       — В каком году закончилась Гражданская война?       — …       — А в каком президентом США стал Теодор Рузвельт?       — Так, стоп! — не выдержал Кейв. Переглянувшись, девушки захихикали. — Мы здесь для того, чтобы тестировать камеры кратковременной релаксации, а не меня!       — Признайся, Кейв, что ты просто не знаешь.       — У меня ужасная память на даты! В школе история была из-за этого моим самым нелюбимым предметом!       — Лично я этого не знала, — сказала Мел. — Вот мы и начинаем постепенно ближе узнавать друг друга.       — А мне нравиться к чему ты клонишь! — улыбнулся мистер Джонсон.       — Кстати, я могу задать тебе один вопрос: как ты умудрился организовать, считай, полноценное музыкальное выступление своей секретарши в стенах научно-исследовательского института, явно для этих целей не предназначенного? То есть, где ты взял микрофон и динамики, прожекторы… что там ещё используется на музыкальных концертах? Да и вообще, как у тебя в голове могла родиться такая необычная, но оригинальная идея?       — А, ну концерт я решил провести в кафетерии подуровня 76, там достаточно много места, микрофон я одолжил у одного здешнего учёного, колонками послужили динамики интеркома, прожекторы взял те, которые напичканы по всему Aperture Innovators, там, где места много и темно, только лампочки сменил на не такие яркие, а кулисами послужили обыкновенные душевые занавески…       — Снова душевые занавески? — не поверила своим ушам Мел. — Такими темпами когда-нибудь они станут негласным символом твоего НИИ!       — Да уже стали, если честно! Представляешь, однажды мы с Алексом и Гарри…       — Кхм, — демонстративно прочистила горло Кэролайн и опустила взгляд на наручные часы Кейва.       — Знаешь, Мел, Кэролайн права: времени уже много, я за сегодняшний день безумно вымотался, а в особенности она (представить себе не могу, какого это выступать на сцене без малого полтора часа!). Да и вообще сегодня был какой-то просто сумасшедший день. У меня, по крайней мере. Так что давай мы продолжим этот разговор в эту пятницу, хорошо? После того, как выяснилось, что ты у нас, оказывается, олимпийская чемпионка, у меня к тебе родилось столько вопросов!       — Ну, не чемпионка, Кейв. Четвёртое место – даже не призовое.       — Всё равно! Это восхитительный результат! Не представляю себе, когда ты… Так, всё! Все вопросы потом, в эту пятницу!       — Ответь тогда мне, Кейв, на единственный вопрос.       — Не терпится узнать что-то обо мне до пятницы, да? — усмехнулся Кейв.       — В чём именно заключается тестирование? Ты этого мне так и не объяснил.       — Оу… — мистер Джонсон слегка разочаровался, что вопрос был не о нём. — Ну да, я же не сказал. Ты здесь для того, чтобы протестировать камеры кратковременной релаксации.       — А что именно представляют собой эти камеры? И как я должна их тестировать?       — Ты разберёшься. Спускаешься по этой лестнице вниз, садишься в трамвай, и он сам везёт тебя туда, куда нужно. Я оставил заранее записанные сообщения, они будут проигрываться по ходу твоего движения. Просто следуй моим инструкциям, и всё будет в порядке! А мы с Кэролайн поедем в Кливленд. Итак уже заметно выбились из графика, — сказал Кейв и второй раз посмотрел на свои наручные часы.       — Что ж, зная твой организационный подход, ты и шагу не дашь мне ступить в неположенном направлении, — усмехнулась женщина.       — Да, если следовать моим инструкциям, то заблудиться достаточно проблематично! Тогда до свиданья, Мел! Встретимся в пятницу!       — До пятницы, Кейв! — сказала Мел и направилась вниз на одну из конечных станций подземных трамваев.       Тем временем Кейв Джонсон подошёл к водителю лимузина, обменялся с ним парой слов, после чего тот вышел из машины, передал ключи зажигания Кейву, дошёл до стоявшего неподалёку Фольксвагена «Жук», включил зажигание и фары и выехал с парковки на просёлочную дорогу.       — Что Вы сказали ему, мистер Джонсон? — спросила Кэролайн, когда миниатюрная машинка водителя скрылась из виду за ближайшим поворотом.       — Сказал, что его сегодняшняя смена окончена, и попросил одолжить мне лимузин на одну ночь. Ха! Хотя одолжить – это громко сказано, это же мой лимузин! Ну, то есть да, технически это ничейный лимузин: он принадлежит предприятию НИИ Aperture Science Innovators, но так как я здесь всем плачу зарплату, то имею больше всех прав им распоряжаться!       — Как считаете правильным, сэр, — ответила секретарша.       — Я рад, что ты со мной согласна!       Кейв открыл переднюю левую дверь и сел на водительское место.       — Предпочтёшь ехать в салоне или на соседнем со мной сиденье? — улыбнулся секретарше Кейв.       — Я бы не отказалась от места рядом с Вами, сэр, если не возражаете. Всё-таки, если я поеду в салоне, то это будет несколько… неправильно.       — Неправильно?! — крикнул директор, слегка напугавший Кэролайн. — Неправильно будет мне, главе и основателю Aperture Innovators на одну ночь послужить личным водителем будущей певицы? Глупости, Кэролайн. Те учёные будут готовы убить ради того, чтобы заполучить новую пластинку с записью твоих песен, уж не говоря о том, чтобы довести тебя до порога твоего дома!       — Ну, это ещё большой вопрос, дождутся ли они когда-нибудь новых песен в моём исполнении, сэр.       — Да, пожалуй, это правда. Но это меньшее, что я могу для тебя сделать, включая честно тобой заработанные гонорары, за твоё сегодняшнее великолепное выступление в кафетерии подуровня 76!       Кэролайн покраснела от смущения.       — Что ж, сэр, очень щедро с Вашей стороны выплатить мне этот своеобразный гонорар, но, всё же, я не уверена, что смогу его принять.       — Ох, Кэролайн… в сотый раз тебе повторяю: всё нормально! Даже нет, не так. Фраза “Ты заработала эти деньги своим трудом” сюда подойдёт больше.       — Но я не трудилась, сэр, а всего лишь пела.       — А чтобы исполнить песню на высочайшем уровне, разве не требуется бешеных усилий?!       — Что ж… Да, я практически каждый день по полтора часа тренировалась в исполнении этих десяти песен на протяжении последних трёх недель. Так что, пожалуй…       — Я заплачу тебе, и точка! И впредь даже не вздумай снова мне перечить! Я всё равно не поменяю своего мнения, и выплачу всю тобой заработанную сумму с точностью до цента!       Кэролайн рассмеялась, как комично выглядел Кейв, не желавший мириться с фактом, что от предлагаемых им денег хотят отказаться.       — Хорошо, мистер Джонсон. Вы меня убедили в том, что эти деньги принадлежат мне по праву. Если честно, то я до сих пор иногда удивляюсь, каким же Вы иногда бываете странным… и непредсказуемым!       — Сочту это за комплимент! — Усмехнулся Кейв. — Ну так что, где ты поедешь? На переднем сиденье или в салоне?       — На переднем!       — Потому что скромничаешь, или хочешь быть поближе ко мне? — спросил директор НИИ.       — По обеим причинам.       Мистеру Джонсону явно понравился такой ответ. Он мотнул головой, мол, залезай, и Кэролайн обошла машину спереди, открыла правую переднюю дверь и залезла внутрь.       — А я и забыла, как здесь роскошно! — сказала Кэролайн, осматривая красный салон лимузина.       — Ещё бы! Сам выбирал автомобиль! Думаю, самое то для Aperture Innovators. Стиль, мощь и внимание к деталям с одном флаконе. Великолепное сочетание!       — Да, машина хорошая.       — Шикарная! Она единственная привозит сюда будущих испытуемых из Кливленда! Первое впечатление – всегда самое запоминающееся, Кэролайн, запомни это! И именно по тому, как будут встречены наши испытуемые, можно было предсказать будущее всего нашего предприятия. Как видишь, первые испытуемые остались в восторге от нашего научно-исследовательского института, так что дела у нас теперь идут очень и очень неплохо! Особенно учитывая сравнительно ограниченные объёмы нашего финансирования!       Кейв Джонсон вставил ключ зажигания, машина завелась и пара выехала с территории небольшой парковки на просёлочную дорогу, и поехали в сторону Кливленда. Дорога до дома Кэролайн обещала занять минимум полтора часа.       — Кстати, сэр, насчёт нашего финансирования, я ведь могу задать Вам один вопрос?       — Смотря, что именно ты хочешь узнать. Постараюсь быть предельно откровенным, но, сама понимаешь, что некоторые вопросы могут быть коммерческой тайной.       — Да, да, я понимаю. Просто всю прошлую неделю “Безумный” Гарри носился туда-сюда по сектору с какими-то сложными чертежами в поисках Вас. Я не смогла толком понять, что было в них изображено, но на одном из них была подпись “Проект “Бункер-Тек”. Модель 20.77а”. Я могу поинтересоваться, что это за проект, если, конечно, это не секретная информация?       — А, так вот ты про что хочешь узнать! Конечно, нет. То есть, да, можешь поинтересоваться – информация не секретная. Это один из новых проектов Гарри, который меня (да и Министерство Обороны, кстати, тоже) очень сильно заинтересовал. “Бункер-Тек” – это система из автономно существующих и при этом связанных с единым координационным центром бункеров, разработанных на случай ядерной войны. Конечно, я сильно сомневаюсь, что наши правители настолько тупы, чтобы применить в реальных сражениях оружие подобного рода, но, как говорится, “бережённого Бог бережёт”. Если вдруг ядерный апокалипсис случится, нужно встретить его во всеоружии. Каждый такой бункер рассчитан на проживание от трёхсот до пятисот человек. Время автономной работы практически неограниченно, разве что только количеством имеющегося продовольствия… В общем, эту проблему мои ребята обещают решить на днях. Гарантированное время безотказной работы – 4 года. Массивная дверь шлюза выдержит прямое попадание ядерной ракеты и при этом (что немало важно!) останется в рабочем состоянии. Ты только не смотри на то, что она похожа на громадную шестерню. Гарри говорит, что он так всё и задумывал.       — То есть, это личный проект Гарри?       — Не совсем… Многие из его идей насчёт системы “Бункер-Тек” были… либо слишком глупы, либо слишком сложны, либо слишком неосуществимы. По сути дела, Гарри предложил каркас того, как должен работать бункер. Его принцип действия.       — Странно, я думала, что Ваш НИИ занимается проблемами несколько другого плана.       — Да, это так. Но “Бункер-Тек” – исключение из правила.       Кэролайн слегка зевнула, прикрыв рот рукой.       — Слишком скучно, да? — поинтересовался директор Aperture Innovators. — Хотя тут скорее всего всё слишком сложно для тебя, Кэролайн.       — Да, для меня это просто достаточно сложновато… и скучно тоже, тут Вы попали в точку.       — Что ж, в таком случае, думаю, разговор о системе “Бункер-Тек” больше не имеет смысла продолжать, — улыбнулся Кейв, и получил утвердительный кивок от секретарши. — Тогда, о чём бы ты хотела со мной поговорить ещё?       — Даже не знаю, мистер Джонсон. А может, Вы расскажите мне что-нибудь о своих школьных годах?       — О-о-о! Это мне и девяти часов не хватит, чтобы всё рассказать!       — Ну, Вы можете сейчас начать, а продолжить уже в пятницу, когда нас будет трое.       — Хорошо, Кэролайн. Так вот, выходит, что в первый класс я пошёл двадцать восемь лет назад. Тогда мы с семьёй жили в небольшом городке, который назывался…       И Кейв начал рассказывать Кэролайн всё, что только мог сам вспомнить о своём детстве и своей школьной жизни, а секретарша его внимательно слушала и представляла в своём воображении те комичные ситуации, о которых ей рассказывал Кейв. А чёрный лимузин тем временем всё ехал и ехал по лесной дороге, освещаемой его яркими фарами, под небесным сводом мерцающих алмазных звёзд и великолепной голубой Луны, всё дальше и дальше удаляясь от научно-исследовательского института…       Будущая испытуемая Мел Мунчейзер уже десять или пятнадцать минут ехала в жёлто-бежевом трамвае с серийным номером “2056” вдоль длинных, похожих друг на друга как две капли воды тусклых тёмно-коричневых туннелей, слабо освещённых редкими жёлтыми лампочками, свисавшими через каждые десять ярдов. Она смотрела по сторонам, пытаясь увидеть что-то, что могло ей быть полезным или же хотя бы что-то, что могло бы её заинтересовать. Но всё, что олимпийка могла здесь увидеть, это длинные “ржавые” стены туннеля, уходящего на сотни метров вперёд и скрывающегося за очередным еле различимым в полутьме поворотом, или же редко встречающихся станций. Мел нашла странным то, что Кейв Джонсон, её старый знакомый по магазину душевых занавесок Aperture Fixtures сказал ей, что её будут сопровождать его заранее записанные сообщения. Но не одного из них она пока что так и не услышала. Однако, стоило Мел только подумать об этом, как она услышала из динамиков интеркома, находившихся внутри трамвая, усталый голос Кейва Джонсона:       — Эта штука включена? Ага, полный порядок… — Кейв прочистил горло. — Что ж, приветствую тебя, астронавт, герой войны или олимпиец. Меня зовут Кейв Джонсон. И ты даже не представляешь, что я хочу тебе показать! Вы находитесь здесь, потому как Вы – это лучшее, что мог предложить мир. Учтите, что эти слова мне нелегко произносить, поэтому считайте, что только что услышали самый большой комплимент во всей Вашей жизни! Даже если Вы и не знаете, кто я.       — Кейв всегда отличался оригинальностью, — подумала вслух Мел. — Но записать заранее записанные сообщения это прорыв даже для него. Вполне возможно, что когда-нибудь такие сообщения будут сопровождать чуть ли не каждого нового испытуемого в НИИ Aperture Innovators. И я не удивлюсь, если это действительно случится в ближайшем будущем. Разумеется, когда Кейв записывал это сообщение, он и понятия не имел, что его первым испытуемым камер кратковременной релаксации, чем бы они ни были, будет не просто какая-то там олимпийка, занявшая четвёртое место в беге на средней дистанции в Нюрнбергских олимпийских играх 1936 года, но в первую очередь его бывший продавец-консультант по магазину душевых занавесок. Знай Кейв об этом, бьюсь об заклад, он записал сообщения персонально для меня. Что ж, так даже интереснее: временно стать “абстрактным испытуемым” и почувствовать, как бы Кейв относился ко мне, будь это наша первая, а возможно даже и последняя встреча в жизни…       Тем временем Кейв всё продолжал говорить:       — В самом начале своей карьеры я основал компанию по производству душевых занавесок, производя душевые занавески с добавлением асбеста для военных, но я продолжал мечтать о большем. И Вы знаете, мои мечты воплотились в действии. Во многих действиях. Поэтому Вы и здесь. Вы направляетесь в небольшой город в Огайо под названием… какой ещё раз? Ага, ага… — кто-то стал отвечать Кейву Джонсону, но этот кто-то находился так далеко от микрофона, что можно было различить лишь бессвязное бубнение на заднем плане. — Ладно, в общем, у города пока нет своего названия, так как это мы его построили. НО, это не важно. А важно то, что Вы туда направляетесь и очень скоро будете в Aperture: Science Innovators. Нам ещё многое предстоит здесь сделать, но параллельно с этим мы можем заниматься отдельными научными вопросами. Вы были отобраны из большого числа кандидатов для прохождения особого теста в наших зонах временного тестирования. Когда поезд прибудет на станцию, направляйтесь в город, прямиком в здание Aperture. Не волнуйтесь, Вы его найдёте. Когда Вы будете там, Вы услышите ещё парочку заранее записанных мной сообщений. А теперь приготовьтесь заняться наукой! А пока мы включим для Вас приятную музыку.       И действительно, после этих слов из динамиков интеркома полилась приятная мелодичная расслабляющая музыка. Вернее, то была песня. Мел прислушалась повнимательней к её исполнительнице, но так и не смогла понять, была ли это одна из песен Кэролайн, о которых пятнадцать минут назад говорил директор предприятия или же её исполняла какая-то другая девушка. Тем временем трамвай проехал очередную станцию, выложенную белой плиткой (только единственная полоса на стене и пол были выложены красными) и невероятно похожую на одну из станций метро, несколько складских помещений, находившихся в углублении стен и тускло освещённых зловещим красным светом ламп и небольшой мост через подземную речку. Проезжая по пятиметровому мосту, Мел заметила, что справа речка начинала течь из двух больших труб и падала вниз на турбины, напоминая небольшой водопад. То была миниатюрная ГЭС, как догадалась олимпийка по обилию хорошо заизолированных проводов, закреплённых по стенам искусственно созданной пещеры. Мел Мунчейзер наконец встала с одного из стульев и решила детальнее осмотреть трамвай изнутри. Стены были выкрашены в горчичный цвет, в то время как потолок состоял из больших белых пластин. Из потолка торчали пять лампочек. Их свет не был ярким, однако его хватало на, чтобы полностью осветить внутреннюю часть трамвая. Примитивненькие сиденья были бледно-бирюзового цвета. Водительское место здесь присутствовало, а вместе с ним и полный набор кнопок и переключателей для регулировки скорости движения поезда. Но так как он и сам ехал достаточно неплохо без чьей-либо помощи, Мел решила, что будет лучше, если она не будет трогать панель управления. На наклонных частях трамвая, располагавшихся там, где должен был бы быть угол между потолком и стенами висели подсвеченные рекламки. На одной из них был изображён человек с гигантским рюкзаком на спине и подписью: “Используйте кванты с умом!”, на другом была изображена реклама каких-то амфетаминов, разработанных в НИИ Aperture Innovators и требующих “Испытуемых для финальной доводки”, на остальных были изображены простые картинки с надписью “Aperture Innovators” и фирменным логотипом компании – обычная самореклама и ничего больше.       Тем временем вагон автоматически остановился перед очередной станцией, дав возможность двоим учёным пройти с одной стороны платформы на другую. Мел услышала, приглушённые выстрелы и посмотрела направо. Там, рядом у окна в большой тёмный зал на полу сидел скучающий учёный, а в метре от него справа стояла автоматическая турель, раз в десять секунд по новой фиксирующая лазером красный крест на противоположенной стене и стреляющая по нему. Была ли турель запрограммирована часто промахиваться мимо цели, или ужасный разброс её попаданий был следствием неидеальной конструкции агрегата, Мел не знала. С двух сторон ромбовидной турели: справа и слева, были прикреплены устрашающие своим видом автоматы, похожие на парочку обрезанных Томми-ганов, и хоть звук их выстрелов подозрительно не был похож на выстрелы обычного огнестрельного оружия, Мел поняла, что на врятли бы захотела случайно оказаться перед одной из таких штук. Тем временем шлюз впереди открылся, трамвай тронулся с места и Кейв снова заговорил:       — Итак, Вы прибываете на Центральную Стантцию Aperture… хм, погодите-ка. Крис, подойди сюда. Как ты написал слово “станция”. Подумай секунду об этом. В слове “станция” разве есть буква “Т” перед “Ц”? Ладно, послушай меня. Собирай свои вещи, потому что ты уволен! Выметайся из моего офиса! Проклятье, я не могу перезаписать это сообщение…       Проехав от силы ярдов двенадцать мимо Пункта Охраны 07 вагон, наконец, остановился. Это была конечная станция для Мел. Олимпийка вышла из поезда и осмотрелась. Кроме широкой синей лестницы посредине платформы, справа и слева от неё в небольших углублениях в стенах между гранитовыми колонами были расклеены по три рекламных плаката. На одном из них на оранжевом фоне были изображены три тёмно-коричневые сферы с подписью “Сферы науки. Теперь с асбестом!”, а на другом был изображён сильно стилизованный белый человек с красной накидкой за спиной и громадным металлическим стержнем с созданным вокруг его раскалённых катушек чем-то напоминающим молнию. Подпись гласила: “Тест суперпроводника. Суперсилы, суперопухоли или и то, и другое!”. Мел усмехнулась. У Кейва всё ещё присутствовало то самое чёрное чувство юмора, к которому она так привыкла за три года работы в магазине, продающем душевые занавески. На третьем плакате была следующая надпись: “Отталкивающий гель. На вкус как наука!”. Женщина вдруг стала припоминать, что по-моему пару раз видела данный продукт на полках супермаркетов в разделе пищевых товаров для похудания. Она мотнула головой, вспомнив, зачем она здесь, и поднялась по лестнице.       Она оказалась на бόльшей по размерам площадке. Справа и слева от Мел находились две чёрных доски объявления в полтора человеческих роста, на каждой из которых были указаны время прибытия и отбытия очередного поезда и его функциональное назначение. Так же с двух сторон от олимпийки вращались две солидных рекламных стойки в форме параллелепипеда. На каждой из его тёмно-багровых граней было написано одно и то же: обращение к испытуемым, чтобы те зарегистрировались перед тем, как прошли в холл. Мел слегка озадачила эта табличка, так как она не могла себе представить, как можно было добраться до этого места минуя КПП на въезде. Тем более, она уже заполняла анкету две недели назад, когда её вызвали на собеседование. Однако женщина всё равно согласилась бы пройти регистрацию повторно (если бы её об этом попросили). В этот момент активировалась очередная запись Кейва:       — Как я уже упомянул, мы всё ещё работаем над многим. Смотрите под ноги. И напоминание: Aperture Science Innovators не ответственна за любые раны и травмы, которые Вы можете получить, включая смерть от облучения расщеплением космических лучей. Но не волнуйтесь! У нас не было подобного инцидента уже три дня! — раздалось громкое шуршание бумаги. — Простите, нет, считайте, что три минуты.       Олимпийка почувствовала жалость к неизвестному ей бедолаге, но ещё и то, что прогулка по Aperture Innovators не обещает быть безопасной, и здесь от неё самой будет зависеть её собственная жизнь. Мел поднялась ещё чуть выше по короткой лестнице и оказалась перед тремя будками, в которых, по всей видимости, должны были проходить регистрацию все новые испытуемые. Две из них были закрыты, кроме второй. Женщина подошла к ней и несколько раз постучала в окно, но храпящий сидевший на стуле мужчина с опущенной головой дал понять Мел, что регистрироваться ей было необязательно. Олимпийка спустилась по небольшой лестнице на метр вниз и подошла к незамеченному ею вначале автомату с газировкой. То был обычный автомат, сотни которых стояли на многих улицах Кливленда, правда необычной раскраски: нижняя его часть была выкрашена в оранжевый, а верхняя – в нежно-бирюзовые цвета. Надпись на его верхней части гласила: “Aperture Cola. Охлаждена до 3 градусов по Кельвину!” Женщина усмехнулась, чего-чего, а предпринимательской хватки о мистера Джонсона всегда было хоть отбавляй. Решив, что бутылка колы не будет хорошим дополнением к её диете, Мел отошла от торгового автомата, прошла в левую часть станции и направилась вверх по лестнице. Примерно на её середине, справа висела чёрно-белая доска. На ней было написана сегодняшняя дата, а также номера трамваев, их функциональное назначение, а также время прибытия и отбытия на конечную станцию. Поднявшись чуть выше, пройдя плакат во всю стену с логотипом компании и надписью “Aperture Science Innovators. Завтрашнее будущее начинается сегодня” и поднявшись по очередному лестничному пролёту, Мел наконец снова вышла на поверхность. Взору олимпийки предстала миниатюрная площадь небольшого безымянного города при научно-исследовательском институте. По центру расположился небольшой парк (как его любил называть Кейв, хотя на том участке в двенадцать ярдов кроме травы, бетонного логотипа компании в виде атома с вращающимися вокруг него электронами, пары лавочек и шести деревьев не было ровным счётом ничего), вокруг которого была организована стоянка автомобилей, а справа, слева и спереди искусственные стены составляли построенные встык друг другу дома: по правой части в основном находились жилые дома, а по левой – промышленные постройки (или их искусные муляжи). Мел сразу же узнала большинство из здешних зданий, так как она собственными глазами уже видела их в Кливленде. Что олимпийку слегка озадачило, так это то, что дома были “взяты” из разных частей города, и это чувство дежа вю, смешанное в лёгкой долей озадаченности, где именно ты находишься, вызывало очень странное чувство у женщины. Олимпийка увидела, как один из автомобилей тронулся с места и направился к решётчатым воротам слева (очевидно КПП), когда из динамиков интеркома донёсся голос директора предприятия НИИ Aperture Innovators:       — Мы здесь в Aperture Science Innovators, любим возвращаться к городской жизни. Поэтому вместо того, чтобы возвратиться, мы создали нашу собственную! На сто процентов выполненную из податливого бетона Aperture Science на поверхности солевых шахт! Именно поэтому Вам не следует трогать стены или сильно топать ногами. Чего мы хотим в последнюю очередь, так это трогать вмятины в стенах домов, потому что кто-то захотел всё здесь полапать.       Мел огляделась по сторонам: вокруг было слишком много всего, на что можно было обратить внимание. Когда олимпийка подошла к каменному изваянию посреди “парка”, она десять минут не могла от него отойти. Женщина была зачарована исключительно великолепным видом, открывающимся по сторонам. Неоновая вывеска мотеля “Спите легко” справа от подземного выхода со станции, голубоватый свет ламп, освещающих монумент-атом, белоснежная луна, расположившаяся не так далеко от зенита и сотни миллионов звёзд – вот что не позволяло Мел Мунчейзер за полминуты пройти площадь насквозь и отправиться на тестирование, уготовленной ей судьбой в лице Кейва Джонсона. Женщине казалось, что она ещё никогда в своей жизни не видела такой красоты. Она, как часто бывало и Кэролайн, стояла неподвижно, задрав голову, лишь изредка осматриваясь по сторонам. Тишина. Вокруг царила тишина. Разве что неожиданные порывы холодного ветра да стрекот цикад напоминали Мел о том, что время вокруг неё не остановилось. Она и понятия не имела, что ночью бывает так спокойно, так… хорошо. Олимпийка всегда куда-то спешила, бегала, боялась опоздать, суетилась, а теперь она могла вот так вот просто и непринуждённо стоять и наслаждаться ночной прохладой, спокойствием и тишиной. Вдруг Мел поняла, что она никогда не отдыхала. В смысле никогда не знала настоящего отдыха, того блаженного чувства, которое овладело женщиной в тот момент. Теперь она была счастлива, невероятно счастлива от того, что могла просто так стоять и наслаждаться ночными огнями звёзд. Звёзды… Многие миллионы звёзд. Кажущиеся такими близкими и такими далёкими одновременно. Кто знает, существует ли жизнь в солнечной системе какой-нибудь из них? Другая, инопланетная жизнь, непохожая на человеческую. Или же как раз-таки очень похожая? А возможно, похожая не на человеческую, а на жизнь других земных животных, таких так обезьяны, собаки, кошки, пони… или же, возможно, каких-то мифологических животных как грифоны или мантикоры? Какими технологиями обладают они, если действительно существуют на одной из тех планет? Шансы этого столь ничтожно малы, что часто считаются равными нулю… но разве шанс того, что именно человек, а никакое другое животное за несколько миллионов лет достигнет такого высокого уровня интеллектуального развития, каким он обладает сейчас, что он сможет обуздать природу (пусть даже частично), заставить её работать на себя, изобрести такие сложные средства передвижения, как автомобили, корабли, самолёты, обуздать электричество, придумать многочисленные механизмы, такие как печатные машинки, телевиденье и фотоаппараты (пусть неидеально с большими помехами и лишь в чёрно-белых цветах, но всё таки отражающих реальную жизнь), телескопы, различные ЭВМ, заполнившие научно-исследовательский институт Кейва Джонсона сверху донизу, не столь же ничтожно малы? Вероятность того, что мир настолько сильно измениться из-за человека за последние пару десятков тысяч лет тоже может по праву считаться нулю. Но, тем не менее, это произошло: это понятно всем и каждому, и мир в котором мы живём, является таким же невозможным, как и существование инопланетной жизни в далёких планетарных системах. Должно ли следовать из этого утверждения то, что пришельцы хоть на одной из планет, но просто обязаны существовать?       Вдруг подул резкий холодный ветер, заставивший Мел вернуться к реальности. У олимпийки не было ровным счётом никакого желания продолжать мёрзнуть на улице, поэтому она быстрым шагом направилась к небольшому двухэтажному зданию, располагающегося прямо напротив выхода со станции (если пройти вдоль “парка”), тому, за которым были видны многоэтажные промышленные постройки с тремя большими дымящими трубами котельных. Входные двери на фотоэлементах автоматически раскрылись, что привело Мел в неописуемый восторг: когда Кейв был производителем, продавцом, а по совместительству и владельцем магазина душевых занавесок, он хотел сделать механизм, который бы сам заставлял двери открываться, как только кто-нибудь бы к ним подходил. “Количество наших покупателей возрастёт в десять раз, Мел, вот увидишь! Кто сможет остаться безразличным или пройти мимо, когда двери твоего магазина сами приглашают тебя войти!” — сказал олимпийке однажды Кейв Джонсон.       — Что ж, очевидно, Кейв не забыл о том разговоре и всё-таки притворил мечту в жизнь, — подумала Мел Мунчейзер. — По крайней мере, в одном он был прав – мимо самораскрывающихся дверей испытуемые точно не пройдут, а значит, и не смогут заблудиться. Всё-таки Кейв иногда бывает гением…       Олимпийка вошла внутрь. То была обычная приёмная: два этажа пустого места, тонкий балкон у дальней и боковых стен под потолком, указывающий на то, что здесь действительно есть второй этаж, под ним спереди от Мел – столик ресепшена с небольшим углублением в стене, вновь рекламные плакаты, развешанные вдоль стен, обшитых коричневыми деревянными панелями и шесть бежевых кресел, по три с каждой стороны от столика. Над каждой дверью здесь находился небольшой пластиковый прямоугольник – фотоэлементная часть, освобождающая человека от монотонных движений открытия и закрытия дверей. Здесь также висели три мегафона интеркома, один из которых тут же заработал, когда Мел вошла внутрь:       — Я же сказал, что его будет просто найти! Вы нашли его быстрее, чем любой другой запротоколированный испытуемый! — после чего Кейв пробормотал: — Боже, это не хорошо… В любом случае, просто идите в дверь направо к лифту. Вы найдёте путь.       Мел задумалась. “Как Кейв может сказать, что я нашла ресепшен быстрее всех, если это заранее записанное сообщение? И почему он вообще оставил подобное сообщение, рассчитанное на прокрутку тысячам испытуемых? Хотя Кейв что-то сказал про то, что он не может перезаписать эти сообщения… Что ж, в этом есть смысл. И всё же мне интересно, почему он не имеет возможности записать их снова..?” — подумала про себя Мел Мунчейзёр и направилась к двери в правой части холла. Мел прошла через очередные самораскрывающиеся двери и оказалась в небольшом коридорчике, ведущем налево. Вдоль его стен были вывешены уже знакомые Мел агитационные плакаты об участии в новых испытаниях, плакат, говоривший, что если Вы ещё не прошли регистрацию, сейчас – самое время это сделать, и многочисленные футуристические картины будущего, каким его хотели бы видеть здешние учёные, а скорее всего и сам мистер Джонсон. Некоторые из них Мел уже видела раньше – они были копией достаточно известных картин, в то время как другие были, скорее всего, нарисованы под заказ научно-исследовательского института. Коридор упирался в две двери, одна из которых выводила в очередной коридор, а другая на лестницу, уходящую вниз. Между двумя дверьми на фотоэлементах стоял торговый автомат с содовой. На этот раз Мел всё-таки решилась купить одну бутылку чего-нибудь, что не угробит её здоровье (хотя всего одна булка чего-либо и не смогла бы) на пробу. Она пробежалась глазами по имеющимся названиям напитков:       — Так, что у нас тут… Эперче Кола, Отталкивающая Сода, Закатная Саспарилла, нет уж спасибо. Кофеиновый де-каф… Не знала, что такой кофе вообще существует. Так, Цитраниум Сода, Лимонад Раголиктик Ранджа… Пожалуй, остановимся на Эперче Кола.       Мел достала из кармана монетку в десять центов, закинула её в аппарат и нажала на первую кнопку. Торговый автомат загудел, и через несколько секунд из небольшого углубления выехала подставка, на которой стояла бутылка с этикеткой "Aperture Cola". Женщина взяла её, откупорила бутылку и за пару минут неспешно выпила содержимое.       — Хм, очень интересный вкус… в принципе приятный. Возможно излишне пряный, но как говориться на вкус и цвет… Может, стоит ещё чего заказать? Лимонад цитраниум, крем-соду или же сарсапариллу. Остановимся-ка на последней. Должно быть это что-то новенькое, никогда о ней не слышала.       Мел заказала бутылку Сансет Саспариллы. Автомат погудел и выдал олимпийке Тёмно-коричневую бутылку с жёлтой этикеткой, внешне напоминающей пиво.       — Искреннее надеюсь, что это не пиво. Из всех алкогольных напитков моё самое нелюбимое… Не хотелось бы сегодня так разочароваться в своём выборе.       Мел сделала несколько глотков. Вкус оказался необычным: водянистым с незначительной примесью горечи и сильно прислащённый сахаром или же сахарозой. Напиток по вкусу напоминал не столько содовую, сколько самодельную настойку на травах. Но при этом от этой “настойки” было просто невозможно оторваться. Мел стала поглощать Сансет Саспариллу жадными глотками, пока не опустошила бутылку целиком. Только после этого олимпийка поняла, что ей не стоило этого делать: напиток оказался алкогольным, хоть по первому глотку этого и было невозможно определить. Мел выкинула бутылку сарсапариллы в мусорное ведро рядом с автоматом и, вылив на себя стакан воды из куллера, чтобы как-то взбодриться и прийти в чувства, направилась к лестнице вниз. Женщина поняла, что алкоголь начинает давать о себе знать, хотя сказать, что Мел напилась бутылкой Саспариллы, было бы преувеличением. Олимпийка спустилась этажом ниже и направилась в единственном доступном для неё направлении – направо вдоль тёмного кирпичного коридора с часто развешанными футуристическими картинами на обеих стенах, так как дверь налево была заперта на кодовый замок.       — Поначалу я хотел выстроить длинную винтовую лестницу с многочисленными пролётами, которая бы опускалась всё глубже и глубже сквозь старые солевые шахты, прямиком сюда, давая испытуемым насладиться всей красотой этого места. — Услышала Мел голос Кейва Джонсона в записи. Она прошла коридор по прямой и повернула налево: ещё примерно на такое же расстояние вперёд простиралось теперь продолжение кирпичного коридора, — но нет! Мои яйцеголовые считатели бобов сказали мне, что для этого был придумал лифт! Так что, когда-то кто-то в инвалидной коляске погрозился подать на нас в суд, они поджали свои трусливые хвосты и заставили меня построить лифт до наших временных офисов. Я всё ещё работаю над винтовой лестницей, а те ребята работают над поиском новой работы! Что ж, лестница пока ещё не готова, так что просто залезайте в этот тупой лифт.       Олимпийка оказалась в квадратной комнате, больше похожей на служебное помещение, нежели то место, которое должны были видеть испытуемые. Здесь лежали деревянные коробки вдоль стен, на многих дверях были надписи: “Не входить! Только для персонала”, над головой женщины висел тонкий рабочий помост, соединяющий две двери на кодовом замке, а кое-где из стен выходили белые трубы, уходившие непонятно куда. Почти по центру комнаты в углублении в полу, огороженном перилами, располагались громадные металлические двери шлюза. К ним вели две дорожки: одна в большой лифт, другая – к недостроенной винтовой лестнице. Мел поняла, что двери шлюза служили для того, чтобы никто случайно не упал в, наверняка, очень глубокую (бывшую соляную) шахту, но вот чего она точно не понимала, так это то, как Кейв планировал построить в этом месте винтовую лестницу, если, когда она будет достроена, массивные двери шлюза из-за неё в принципе не смогут закрыться. Олимпийка несколько минут ломала голову над этой загадкой, затем плюнула, оставив эти заботы тому, кто собственно и будет в будущем заниматься постройкой винтовой лестницы и зашла в лифт. На одной из его стен висел плакат, указывающий на то, что женщина находится в первой тестовой шахте. Она услышала предупреждающий сигнал для учёных, а после двери за ней закрылись, и Мел отправилась вниз. В первые моменты своего продолжительного спуска она не видела ничего кроме уже успевших намозолить олимпийке глаза технических помещений, бетонных стен и развешенных повсюду логотипов компании.       — Здесь, в Aperture, мы стараемся расширить границы науки. Именно поэтому мы занимаемся сейчас этим новым проектом. Когда считатели бобов сказали мне, чтобы я не покупал солевые шахты для всех своих тестов, они в первую очередь заявили: “О нет, здесь слишком много пространства! Вы не сможете подвесить что-то над пустотой и молиться, что тестирование произойдёт в воздухе!”. Что ж, благодаря своим мозгам и клише “Вы уволены!”, я наконец пришёл к окончательному решению. Если вы не можете ничего прицепить к воздуху, почему бы не построить это что-то в воздухе? И тогда я пришёл к этому…       Голос Кейва Джонсона на минуту стих. Мел уже стала интересоваться, куда пропали заранее записанные сообщения, когда её взору предстал металлический логотип компании, частично скрытый сталактитами, подвешенный в самом верху громадной искусственно созданной пещеры, уходящей на сотни метров вдаль, посреди которой находилась огромная тестовая сфера из треугольных асбестовых плит, верхняя часть которой всё ещё была не доделана. Были видны многочисленные искры, которые разлетались в разные стороны от строительных лесов в верхней части асбестовой сферы. Пока олимпийка спускалась вниз она успела разглядеть в тусклом сумрачном свете минимум четыре тестовых сферы, не говоря о многочисленных двух- и трёхэтажных локальных офисов и других непонятных построек и дверей в бетонных стенах, слепящих глаза жёлтовато-белых прожекторов, пары лифтов, ведущих к сферам (так не любимых Кейвом и окружённых квадратными винтовыми лестницами), помостов, на паре которых Мел увидела чёрные силуэты учёных и многих, многих других различных вещей, таких как опознавательный прямоугольный синий знак со словом “АЛЬФА”, о чьём предназначении олимпийка могла только догадываться. Весь её долгий пятикилометровый путь вниз на неспешно едущем лифте сопровождал записанный голос Кейва Джонсона:       — Представляю вашему вниманию Подвешенные Тестовые Сферы Aperture Science Innovators. Каждая такая сфера подвешена в воздухе и прикреплена к бетону и к стальным решёткам арматуры, вмонтированной в стены. Только кажется, что они парят в воздухе, но на самом деле это не так! Плюс мы может строить над ними. Вперёд и назад! Эти солевые прииски могут вместить как минимум десять таких сфер… в каждой шахте! Десять шахт, девяносто тестов! Мы может тестировать всё, что захотим и побить ту другую компанию… Чёрная Меза… эти парни могут поцеловать меня в… — раздалось неразборчивое бормотание на заднем фоне. — В любом случае, считатели бобов плакали как младенцы, когда узнали о том, сколько стоило построить всё это, но вот обмочились они уже в тот момент, когда я вышвырнул их за дверь! Я плачу, и я здесь принимаю решения. И мне ничего не стоит кого-то уволить или принять на работу! В нашем распоряжении уже имеются несколько рабочих шахт с тестовыми сферами, первая из которых – номер девять, была введена в обращение полгода назад, и с тех пор успела показать себя на должном уровне! Шахта же номер один будет готова к тестированию через буквально несколько месяцев, поэтому Вы примите участие в одном из наших небольших тестов: Камеры Кратковременной Релаксации Aperture Science Innovators. Когда Вы доберётесь до офисов, я расскажу Вам чуть больше информации. Для Вас этот тест должен быть проще простого. Просто лягте в одну из Камер Кратковременной Релаксации Aperture Science Innovators и постарайтесь заснуть. Вы заснёте быстро. Но не волнуйтесь, мои парни также быстро выведут Вас изо сна. Вы проспите всего лишь пару минут, максимум час, если что-то пойдёт не так. У нас всё под контролем. К тому же, Вы будете творить науку! И Вам не придётся делать ровным счётом ничего. Каждый мечтает о подобной работе, а шанс выпал именно Вам! Кто здесь победитель? Это Вы.       После последних слов Кейва Джонсона Мел стало как-то не по себе. У неё появилось ощущение, что Кейв рискнул пройтись по тонкому льду, не зная, выдержит ли он его или нет. Пока что почти все заранее записанные сообщения всё сильнее и сильнее мотивировали Мел проходить испытания, однако после прослушивания последней записи Кейва олимпийка стала заметно нервничать. Прежде всего, мистер Джонсон так ей и не объяснил, как работают камеры кратковременной релаксации. Каким образом можно заставить человека заснуть и проснуться парой минут спустя? В голову Мел пришла лишь единственная ассоциация с барокамерой, в которой понижают давление, и человек временно теряет сознание от недостатка кислорода. Олимпийка не была уверена, будет ли на ней использован подобный принцип в камерах кратковременной релаксации или же те работают по какой-то принципиально иной технологии. Но, конечно же, больше всего Мел напряглась, когда услышала фрагмент, где Кейв говорил о том, что, в крайнем случае, её вытащат из камеры через час. Стало быть, Кейв не был уверен в успешном исходе испытания. Стало быть, испытание, должно быть, очень рискованное. Мел Мунчейзер не боялась рисковать, но только в том случае, если риск был оправдан. Сейчас же она не могла определить точно является ли оправданным риск полезть в камеру кратковременной релаксации или нет. Конечно, то, что говорил Кейв Джонсон по интеркому, когда Мел вышла на конечную станцию подземных поездов, было чушью – с компании вполне могли взыскать кругленькую сумму на лечение травм, полученных при определённых обстоятельствах. Однако это не поможет Мел, если тестирование камеры кратковременной релаксации на ней закончится её же летальным исходом… В любом случае, Мел уже прошла черту невозврата, когда села на подземный поезд, и всё что ей остаётся теперь, так это скрестить пальцы и надеяться на лучшее, что олимпийка и сделала.       Тем временем лифт уже прибыл на конечную станцию. Женщина вышла из него в достаточно просторное помещение, передняя часть которого представляла собой полукруглые бронированные, раздвигающиеся вправо и влево двери шлюза с жёлто-чёрной маркировкой посредине. В левой части комнаты на уровне второго этажа была видна выступающая из стены комнатка пункта охраны, в которой почему-то не было ни души. Вместе с тем, как двери шлюза открылись и Мел перешла в невысокую, но достаточно широкую пещеру, к левой части которой вплотную примыкало двухэтажное здание, обрамлённое брусчаткой, ближе которого (прямо перед Мел) находилась небольшая парковка на восемь автомобилей с шестью припаркованными машинами, фары одной из которых были ещё включены, а другая перегородила сразу два парковочных места, из рупоров интеркома зазвучал голос Кейва Джонсона:       — И так, как я уже сказал в последнем сообщении, Вы направляетесь в Камеры Кратковременной Релаксации Aperture Science Innovators для быстрого и глубокого сна… и Вы свободны! Вот почему Вы, должно быть, прибыли сюда ночью; скорее всего Вы - ходячий зомби. В этом случае Вы нам вдвойне подходите. Но только не спите слишком долго! Здесь Вам не полупансион, и если Вы проспите тут целую ночь, я возьму с Вас ренту за весь следующий год. Мы уже подготовили для Вас постель, просто следуйте указателям и ложитесь в неё. Не обращайте внимание на турели, они стреляют холостыми. По крайней мере, так мне сказал “Безумный” Гарри. Из-за него уже шесть моих учёных пропали без вести.       Турели… Да, Мел запомнила, как они выглядят ещё когда подъезжала к конечной станции на трамвае. И, несмотря на большой разброс траекторий пуль при стрельбе, теперь она будет вдвойне осторожна при встрече с одной из таких штук. Олимпийка осмотрелась вокруг: практически ничто не напоминало ей о том, что она находится на глубине в несколько километров под землёй, кроме, разве что, редких сталактитов, свисающих с каменного потолка над подземной высоко коррозийной коричневой речки, протекающей в правой части пещеры, ну и, разумеется, замкнутого пространства. Всё остальное здесь выглядело точно так же, как и в безымянном городке учёных, располагающемся в каких-то пяти километрах над ней: двухэтажное, массивное из-за своих толстых прямоугольных бетонных колонн между окон здание было ярко освещено как снаружи (голубыми настенными лампами), так и изнутри (жёлтыми люминесцентными) – окна в нём были настолько большими, что казалось, будто бы их не было вовсе, припаркованные здесь лупоглазые чёрные как смоль автомобили словно издевались над невероятной глубиной залегания этой парковки. В довершение всего: брусчатая дорожка, трава и деревья вдоль правой части постройки заставляли Мел, наперекор здравому рассудку, думать, что, задрав голову вверх, она сейчас снова увидит ночное небо с бесчисленным количеством звёзд и холодной голубой Луной. Но когда олимпийка посмотрела туда, где должны были бы быть звёзды, она не увидела ничего, кроме свода пещеры бывшей соленой шахты в пятнадцати ярдах над собой.       Вдоль брусчатой дорожки стояло большое число уличных фонарей. Мел бегло осмотрела парковку, в том числе и автомобиль со включёнными фарами, и по вымощенной дорожке направилась вперёд. По пути она встретила несколько папоротников, поганок и кустарников слева и скамейку, табличку “Высоко коррозийно!” рядом с коричневой речкой, от которой изредка поднимались странные испарения, сталактиты, сталагмиты и восемнадцать ярких прожекторов у дальней стены пещеры справа. Мел дошла до больших дверей на фотоэлементах, автоматически открывшихся перед олимпийкой, и зашла в здание.       Внутренняя отделка была выполнена очень добротно: стены были облицованы приятными глазу тёмно-коричневыми деревянными досками, паркет был также деревянный – желтоватого оттенка; прямо и чуть правее расположился столик ресепшена, за которым сейчас не было никого, “потолок” дальней части помещения поддерживали две колонны, справа расположилась грубая железная лестница, ведущая на второй этаж, а на первом этаже тёмно-багровая широкая ковровая дорожка разделялась на четыре, ведущих к четырём различным самооткрывающимся дверям, две из которых находились у дальней стены, одна вдалеке слева, а одна совсем близко справа. Между ковровыми дорожками расположилось большое количество бежевых кресел, у каждого из которых стояла своя пепельница. Кресел здесь было действительно очень много: с две с половиной дюжины и ещё значительное их количество находилось на втором этаже. Дверь напротив Мел была предназначена для неё (на стене справа было написано белой краской: “Зона ожидания испытуемых”), но женщина, прежде чем приступить к тестированию камер кратковременной релаксации, решила в начале осмотреться. Между дверью для испытуемых и туалетом, закрытым по техническим причинам висел портрет Кейва Джонсона. Мел пригляделась.       — Хм… Знаешь, Кейв, сейчас ты выглядишь абсолютно по-другому, — произнесла олимпийка. — Не таким… молодым, что ли… Хотя я узнаю эту рубашку. Ты иногда приходил в ней в магазин душевых занавесок. Должно быть, этот портрет сделан в начале сороковых или конце тридцатых, потому как, когда ты был производителем душевых занавесок, я никогда не видела, что бы у тебя было такое беззаботное выражение лица. Не исключено, что этот портрет был нарисован с твоей, Кейв, фотографии, когда ты ещё был студентом. Интересно, каким ты был тогда? В те годы, когда ты только вступал во взрослую жизнь, и какой она была для тебя тогда? Мы никогда с тобой не разговаривали на подобные темы: всё время ты был слишком занят своими предпринимательскими делами. Хех, ещё одна причина нам встретиться в эту пятницу, скажи?       Мел отошла от портрета директора предприятия НИИ Aperture Innovators и направилась в левую дверь. За ней олимпийку не ждало ничего интересного: длинная комната с большими окнами, кучей стеллажей у правой стены и пар столов у левой. На том столе, который был ближе к окну, стоял телефон с большим количеством папок с бумагами, в то время как на другом не было ничего, кроме слегка устаревшей модели печатной машинки. Женщина выглянула в окно: она увидела ту самую парковку с шестью машинами, на которой она только что была. Мел дошла до конца помещения: всё, что было у дальней стены, так это стол, кресло и пара стеллажей, возвышающихся на небольшом постаменте в два фута в высоту и плаката, напоминающем работникам не забывать о своих аллергиях. Мел вышла из этой длинной комнаты и направилась туда, куда ей надо было идти. На выходе из помещения Мел остановилась у двух торговых автоматов. Олимпийку уже перестало покачивать после последней бутылки Сансет Саспариллы и, несмотря на то, что из всего ассортимента сарсапарилла была единственным напитком, содержащим алкоголь (хоть и в малых дозах; к тому же, не очень полезным), ей очень хотелось выпить ещё одну бутылочку, чтобы вновь как следует прочувствовать её необычный вкус. Женщина достала ещё одну десятицентовую монету, забросила её в автомат и нажала на третью кнопку. Автомат загудел и через пять секунд выдвинул платформу, со стоявшей на ней тёмно-коричневой бутылкой с жёлтой этикеткой. Мел Мунчейзер откупорила бутылку и за минуту выпила всё её содержимое. Она почувствовала, как лёгкое тепло начало медленно расползаться во все уголки её тела. У олимпийки в мыслях невольно проскользнула ассоциация с “согревающей” инъекцией, которую она постаралась выкинуть из головы: во-первых, это был не раствор хлорида кальция, а обычный напиток, во-вторых, его вводили не внутривенно, а естественным путём, а в-третьих… В-третьих, Мел поняла, что она зациклилась на Нюрнбергских олимпийских играх и ей нужно выкинуть их из головы хотя бы на день. Тем не менее, ощущение от второй бутылки сарсапариллы были потрясающие. Намного лучше, чем после первой! Мел теперь не чувствовала себя опьянённой напитком (возможно только чуть-чуть…), но чувствовала бодрой, решительной и целеустремлённой, как никогда раньше. Женщина решила, что теперь ей по плечу любое испытание, уготовленное Кейвом, и решительно направилась к двери с надписью “Зона ожидания испытуемых”. Пройдя в дверь, справа от портрета Кейва Джонсона в молодости, и пройдя вдоль короткого коридора, олимпийка оказалась в небольшой комнатке, такой же по антуражу, что и холл здания, с десятью бежевыми креслами, столом и музыкальным автоматом. Олимпийка собралась пройти дальше к двери с двумя приклеенными к стене табличками “Пожалуйста, дождитесь сопровождающего”, когда она заметила два еле различимых тонких красных лазера. Мел прошла чуть дальше и увидела, что в правом углу стояли три ромбовидные чёрные турели с двумя обрезанными “Томми-ганами” по бокам и Т-образной подставкой, причём лазер одной из турелей смотрел в угол. Олимпийка аккуратно остановилась перед дверью, куда ей нужно было пройти, но на таком расстоянии, чтобы турели не смогли её засечь. В этот момент из мегафона зазвучало заранее записанное сообщение Кейва Джонсона:       — Не волнуйтесь, эти турели Вас не убьют. Предохранители на их пушках активированы. Мои парни их всё-таки выключили. “Безумный” Гарри наврал мне.       Мел осторожно, так, чтобы её правая рука и нога была чуть впереди тела и в случае чего приняли бы на себя первые выстрелы турелей, пока она отскочит назад, медленно начала двигаться вперёд. Когда олимпийка поравнялась лицом с красным объективом ближайшего из трёх стационарных пулемётов, она поняла, что поисковые системы тех действительно были деактивированы и уже более уверенно, но всё же с опаской, прошла в дверь. Перед ней открылось большое помещение, до жути напоминающее склад: правая стена была обшита грубыми тёмно-зелёными металлическими плитами, на высоте в десять футов вдоль стены простирались металлические опорные конструкции и серая прямоугольная труба вентиляции. Освещено помещение было большим количеством ярких круглых серых уличных ламп. Левая стена была сверху до низу заставлена массивными серыми контейнерами (являющимися переделанными корабельными для трансатлантических перевозок грузов) с логотипом компании на одной стороне и небольшой дверью – на другой. Контейнеры были аккуратно поставлены между жёлтыми массивными балками по четыре контейнера в каждом углублении. Один из них сейчас стоял посреди помещения напротив Мел с любезно открытой для испытуемой дверью. Олимпийка также заметила, что вокруг лежало много картонных коробок и газовых баллонов с надписью “Витафриз”, которых будущие испытуемые камер релаксации скорее всего не должны были видеть и которые, должно быть, просто не успели убрать. Перед контейнером прямо на бетонном полу располагалась жёлтая надпись “Док-станция 003”. Олимпийка никогда не страдала клаустрофобией, но неожиданно для себя начала испытывать лёгкое беспокойство. Мел Мунчейзер набрала в грудь побольше воздуха и с за мгновенье очищенным разумом после второй бутылки Сансет Саспариллы перешагнула порог двери контейнера. Дверь за ней с глухим звуком захлопнулась. Мел оказалась в узкой комнатке, стены которой были обшиты коричневыми деревянными панелями. На дальней стене висел ещё один портрет Кейва Джонсона в молодости, на левой – плакат о поиске астронавтов (очевидно, лишь потенциальных; или же Кейв был таким амбициозным, что считал полёт человека в космос чуть ли не уже свершившимся фактом), олимпийцев и героев войны – будущих потенциальных испытуемых НИИ Aperture Science Innovators, а у правой стены стоял громадный аппарат, своим внешним видом напомнивший Мел барокамеру: горизонтальная стеклянная труба, которая, судя по своим габаритам, могла бы вместить, наверно, человека любой комплекции, оба конца которой закрывали огромные стальные пластины, весом не меньше ста пятидесяти кило каждая. Подставка была деревянная с несколькими переключателями, индикаторами, реле, двумя телевизионными мониторами и ещё несколькими объектами, чьё функциональное назначение оставалось для Мел загадкой. У задней стенки барокамеры находились два газовых баллона с надписями “Витафриз”, трубки которых подходили к одной из металлических пластин, закрывающих стеклянную трубу, а сверху на металлической дуге был прикреплён телевизор, наклонённый под сорок пять градусов к горизонту. Когда дверь за Мел Мунчейзер захлопнулась, одна из стальных пластин опустилась, и из трубы выехала плоская кровать с подушкой.       — Если Вы слышите это сообщение, значит Вы в спальных камерах. Кэролайн, наш тест готов?       — Да, сэр, мистер Джонсон!       — Тогда вперёд! Заходите в камеру и ложитесь в кровать. Об остальном позаботятся мои лаборанты.       — Ну раз уж Вы настаиваете… — ответила Мел и усмехнулась. Олимпийка положила на бок чемодан, стоящий рядом с барокамерой, открыла его и достала ту одежду, в которую ей предлагали одеться на ночь: грубый брезентовый комбинезон с короткими рукавами тёмно-горчичного цвета с оранжевым поясом с пришитым к нему тёмно-коричневым логотипом компании и страшные на вид поношенные сапоги с длинным амортизаторным поршнем сзади. — Интересно, а для чего у этих сапогов подпружиненный поршень позади пятки? В них же ходить ужасно неудобно будет, если вообще получится… Да и внешне выглядят страшновато. Нет, мне конечно не принципиально, насколько они будут на мне красиво смотреться, но всё-таки…       Олимпийка сняла с себя одежду, надела грубый брезентовый комбинезон и попыталась надеть на ноги амортизационные сапоги. На удивление Мел, последний пункт ей дался легко: когда женщина встала с кровати, подпружиненный штырь заметно укоротился, и олимпийка смогла коснуться пятками пола. Она несколько раз прошлась по комнатке контейнера взад-вперёд, привыкая к необычной походке, создаваемой амортизационными сапогами, затем аккуратно сложила одежду, в которой приехала сюда, в чемодан и легла на кровать. Платформа заехала внутрь стеклянной трубы, и массивная стальная дверца захлопнулась, отгородив олимпийку от внешнего мира. Вокруг трубы растянулась ржавого цвета металлическая “гармошка”. Мел очутилась в темноте, хоть и не полной: белёсое сияние излучал тот самый монитор телевизора, который олимпийка могла видеть сквозь квадратное отверстие в металлической “гармошке” сверху. Женщина пригляделась: на мониторе была надпись “Система Бункер-Тек желает Вам спокойной ночи”, а за ней из отверстия в стене, похожего на большую шестерню, лился яркий свет. Вдруг олимпийка увидела, что откуда-то сбоку выкатывается такого же размера шестерня и задвигается в вырез в стене. За секунду до того, как задний фон стал абсолютно чёрным, женщина увидела лучи света, исходящие из контура шестерни, напомнившие ей лучи Солнца при солнечном затмении.       — Что это должно значить? — мысленно спросила себя Мел Мунчейзер, а через несколько секунд надпись на мониторе в её глазах сменилась мутным белым пятном, и олимпийка провалилась в глубокий сон.       Десятью минутами ранее…       — Гарри! Кэролайн выступила потрясающе! Жаль я не стал настаивать, чтобы ты пошёл со мной: ты всё пропустил! — сказал своему лучшему другу только что вошедший в наблюдательный пункт док-станции 003 Алекс.       Пункт представлял собой небольшое двухэтажное здание, наполовину выступающее из стены хранилища камер кратковременной релаксации и подпёртое снизу тремя металлическими балками. Внутренняя часть миниатюрной комнатки второго этажа, где находился Гарри, была выкрашена в тёмно-бордовый цвет. Пол был выложен чёрно-белыми чередующимися в шахматном порядке плитками, а потолок, на котором крепилась люстра из пары люминесцентных ламп, был выкрашен в приятный глазу бежевый цвет. Комнатка была достаточно длинная, но очень узкая, в частности потому, что вдоль всей стены с широким окном, разделённым на сегменты, стоял один громадный пульт управления с множеством кнопок, рычагов, реле, тремя мониторами, являющимися переделанными телевизорами последних моделей, и различных индикаторов, а вдоль стены, ей противоположенной, растянулись приставленные друг к другу боковыми частями семь одинаковых с виду ЭВМ, по полтора метра в толщину каждая. Многочисленные разноцветные лампочки, как на ЭВМ, так и на пульте управления, то загорались, то снова гасли.       — За меня не беспокойся, приятель! Я слышал по радио всё её сегодняшнее выступление от начала и до конца! — ответил сидящий на стуле за пультом управления Гарри, махнув правой рукой в сторону несоизмеримо большого для помещения мегафона интеркома, подвешенного в дальнем конце комнаты.       — А, так ты прослушал все десять песен в исполнении секретарши нашего босса? Красавец, что могу сказать. Просто подумал, что ты, возможно, не сообразишь включить динамики интеркома.       — Ха-ха. Как смешно! — пробубнел себе под нос “Безумный” Гарри.       — Ох, Гарри… Если бы ты только присутствовал на её выступлении… — протянул сонным голосом Алекс. Затем учёный выдвинул стул, плюхнулся на него, вытянул руки вверх и крепко зевнул.       — Ну, я присутствовал. Дистанционно.       — Я имею в виду там, в кафетерии подуровня 76. Исполненные в живую песни получаются намного лучше ретранслируемых. Так почему ты всё-таки не пошёл?       — Я был немного занят здесь… — туманно ответил Гарри.       — Занят? Это, интересно, чем же?       — Да, чувак, всякой фигнёй. Снова эта калибровка оборудования, возня с бумагами, там, ну сам знаешь…       — Возня с бумагами, говоришь? — сказал Алекс, осмотревшись по сторонам. С десяток неаккуратных стопок бумаг лежали прямо посреди пульта управления, в то время как отдельные листки были разбросаны по полу. — По-моему, с тех пор, как я ушёл в девять их количество ни разу не уменьшилось.       — Я… в основном калибрировал оборудование, Алекс, — не очень удачно приврал “Безумный” Гарри.       — Это чем, интересно? Бутылками сарсапариллы? — задал риторический вопрос учёный и достал из ящика на восемнадцать бутылок, искусно спрятанного Гарри под пультом управления, опустошённую бутыль Сансет Саспариллы. Гарри потянулся за одной из трёх оставшихся в ящике не откупоренных бутылок.       — Будешь?       — Нет, спасибо. Ты кстати читал о её побочных действиях?       — А, это ты про “Глупое старое предупреждение об опасности”? — Гарри процитировал надпись на этикетке сзади: — “Предупреждаем Вас о следующих возможных побочных эффектах: повреждение почек, тошнота, онемение пальцев, беспокойство, потеря остроты зрения, головокружение, изредка кровотечения из носа, воспаление суставов, гниение зубов, воспаление горла, бронхиты, разрывы органов и неприятный запах изо рта…” И ты, хочешь сказать, что ты действительно в это веришь? Кейв сам говорил, что лично составил это предупреждение, чтобы учёные не напивались ей в стельку. Саспарилла всё ж алкогольный продукт, как ни крути.       — Вообще-то знал. Но надеялся, что ты об этом не знаешь.       — Разбежался! — ответил Гарри и запрокинул голову, приставив бутылку ко рту.       — Такими темпами, ещё полгода, и у тебя правда разовьётся с половины этих симптомов, — предупредил Алекс.       — Что ж ты-то тогда пьёшь Сансет Саспариллу, раз ты у нас такой приверженец здорового образа жизни? — спросил “Безумный” Гарри.       — По крайней мере, я выпиваю восемнадцать бутылок за два-три месяца. А не за два часа, как некоторые!       — Ну всё, всё! — произнёс откашлявшись поперхнувшийся сарсапариллой Гарри. — Это – последняя бутылка на сегодня, обещаю!       — Так я тебе и поверил…       Учёный вновь запрокинул голову, вылив всё её содержимое в рот и совершив за этим один большой глоток.       — Ух! — сказал взбудораженный Гарри. — Великолепное ощущение! Всё, Алекс. Видишь, я не алкоголик и знаю, когда мне следует остановиться!       — Я бы так не сказал.       — Я что, по-твоему, вру тебе, моему самому лучшему, верному, преданному старому любимому другу?!       — Ну, три недели назад на моём Дне Рожденье ты, мягко сказать, вёл себя малость неадекватно…       — Ах, ты об этом случае…       — Именно об этом, — кивнул Алекс. — Когда ты, напившись всласть сарсапариллой, качался на люстре взад-вперёд, напевая песню “Я к Вам ворвался неожиданно”, а затем грохнулся на стол с ужином, благополучно разломав тот пополам.       — Н-да, хорошо ж мы тогда повеселились, да?! — по-дружески пихнул локтём своего друга Гарри.       — В основном не “мы”, а “ты”, — поправил Алекс.       — Ну, хорошо, хорошо, я… Упс, тогда так неловко получилось, приятель…       — Да нормально, я тебя давно простил за сломанный стол и разбитую люстру. Зачем ещё нужны лучшие друзья, верно? Тем более, ты в очередной раз мне доказал, что своё школьное прозвище “Стихийное бедствие” ты получил не просто так.       — А, “Стихийное бедствие”… Эт да, было за что!       — Гарри, глянь-ка туда! — Алекс показал пальцем в дальнюю часть комнаты.       — О! Смотри-ка, наша первая испытуемая камер кратковременной релаксации пожаловала! — Гарри нажал на тумблер, открывший дверь контейнера, и перевёл взгляд на настенные часы. — Ха-ха! Две минуты тридцать семь секунд! Да она побила антирекорд прошлого испытуемого!       — Антирекорд? — не понял Алекс, но потом он начал догадываться, что имел в виду его лучший друг. — О нет, Гарри, ты же не хочешь сказать… Только не снова… — закатил глаза Алекс.       — Трюк с активированными турелями на входе с пушками на предохранителе! О да, детка! Каждый проходит мимо них на цыпочках! Когда я это вижу собственными глазами – всегда хохочу до потери пульса! Старые, проверенные розыгрыши – лучшие розыгрыши, скажи!       — Никогда не понимал твоего чувства юмора…       Тем временем Мел зашла в камеру кратковременной релаксации, и “Безумный” Гарри тут же нажал на кнопку, закрывшую дверь позади олимпийки.       — Что ж, теперь будем ждать, пока она не ляжет в барокамеру…       Ждать двум учёным долго не пришлось. Через пару минут массивная стальная дверца закрыла стеклянную трубу с женщиной внутри.       — Всё, готово! — сказал Гарри, когда увидел загоревшуюся жёлтым лампочку на панели управления. Теперь закрываем камеру металлическим коконом… готово. И медленно, но верно понижаем давление… — Учёный начал плавно крутить регулятор внутреннего давления в камере. — Готово. Она без сознания. Теперь мы должны… Не помнишь, что там дальше, Алекс?       — Это ты у меня спрашиваешь?! — искренне удивился мужчина. — Вот только не говори мне, что ты не знаешь, что делаешь!       — Нет, нет, я всё прекрасно помню, чувак, просто хотел уточнить… неважно. Значит, я помню: дальше мы понижаем температуру в барокамере до семи градусов по Цельсию и параллельно с этим медленно пускаем “Витафриз” до отметки в 0,039 процентов объёма трубы… Вот, всё, пока хватит. Ставим контейнер в третью секцию, то есть этажом ниже нас, чуть дальше и правее… — Гарри, взялся за два рычага, краном поднял контейнер со спящей Мел в воздух и спустя минуту плавно задвинул его в приготовленное тому место на жёлтых балках. — Так, всё, готово… — Учёный вытер рукой пот со лба.       — Кстати, “Стихийное бедствие”, хотел спросить, как там обстоят дела с твоим проектом “Бункер-Тек”. Кейв тебя послал сразу же или всё же минуту послушал, и только потом понял, что это бредня?       — Алекс, ты мне, конечно же, не поверишь, но наш начальник теперь живёт этим проектом!       — Ты это сейчас серьёзно? — не поверил Алекс.       — Более чем, приятель! Он, между прочим, уже сплавил проект этой штуковины министерству обороны, представляешь?! И те парни профинансировали его! Понимаешь всю иронию ситуации? Охренеть можно! Они сейчас реально занимаются проектировкой бункера на пятьсот человек с дверью в виде шестерни и “бесконечным” продовольственным и электрическим запасом, рассчитанным на использование в течение без малого двухсот лет! В нашем НИИ Кейв собрал команду, работающую над проектировкой механизма бесконечной фильтрации воздуха и выращивания овощей и фруктов в микротеплицах под искусственным светом! Блин, это какими же надо быть дебилами, чтобы воспринять этот мой проект всерьёз! Я просто в улёте… Мне же ещё Кейв Джонсон лично повысил зарплату на пять процентов за “инновационный проект”! Блин, ну какие же они все идиоты…       — И это с учётом того, что ты выдумал этот проект за минуту в офисе нашего директора, пытаясь придумать оправдание перед Кейвом Джонсоном за три дня отсутствия на работе, которое бы правдоподобно звучало?!       — В том то и дело! Ты прикинь!       — М-да, считай, что тебе очень сильно повезло, Гарри.       — Повезло не то слово! Кейв хочет сделать из камер кратковременной релаксации камеры долгосрочной релаксации, как часть проекта “Бункер-Тек”! Собственно, поэтому у них сейчас такое хорошее финансирование. Осталось только разобраться с тем, как сделать камеры долгосрочной релаксации… Ну и, разумеется, потому, что наш Кейв любит испытывать всё “новое и неизученное”, как он сам любит говорить, выпендриваясь на публике. Вот, зацени, — “Безумный” Гарри ткнул пальцем в один из мониторов с надписью “Система Бункер-Тек желает Вам спокойной ночи”. Затем он щёлкнул парой переключателей, запустив плёнку.       — Угу, вижу… — протянул Алекс, наблюдавший за закрывающейся дверью бункера в виде громадной шестерни. — Да наш директор, похоже, совсем помешался на “Бункер-Теке”.       — Помешался - это не то слово, приятель! Так, ладно, открываю баллон с “Витафризом” на полную и поехали в Кливленд. Если бы ты знал, как я хочу спать! Аж с ног валюсь! — “Безумный” Гарри только положил правую руку на ручку регулировки скорости подачи газа в барокамеру, как Алекс остановил лучшего друга, накрыв своей ладонью руку Гарри.       — Стой!       — Эй! Что не так?       — Кейв же говорил что-то насчёт того, что “Витафриз” надо закачивать в капсулу постепенно.       — С чего ты это взял?       — Ну, смотри, принцип действия камеры кратковременной релаксации какой?       — Ну?       — Сначала в барокамере понижается давление, чтобы искусственно ввести человека в грубое подобие сна. Затем одновременно понижается температура и в малом количестве подаётся газ “Витафриз”, чтобы перевести испытуемого в фазу глубокого сна и замедлить все процессы в его организме. Затем производится транспортировка контейнера, после чего подачу “Витафриза” увеличивают в десять раз и оставляют в зафиксированном положении. И уже потом через несколько минут в пункт наблюдения приходит другой учёный-медик, закрывает подачу “Витафриза”, увеличивает температуру в барокамере и давление и препровождает испытуемого до выхода, предварительно расспросив его о своём самочувствии и осмотрев в медицинском крыле при необходимости.       — Нет, нет, нет, Алекс, — отрицательно и очень энергично (начала сказываться сарсапарилла) затряс головой Гарри. — Ты всё напутал. Ну, то есть да, всё сказал верно, но Кейв говорил о том, что нельзя позволять “Витафризу” снижаться ниже десяти процентов. И потом он добавил, что большего эффекта можно добиться, если полностью заполнить барокамеру газом.       — Гарри, ты точно в этом уверен? — спросил скептически настроенный Алекс. — Просто насколько я помню…       — Насколько я помню, Кейв тебя ничего не просил здесь делать. И вообще, кстати, что ты здесь делаешь?       — Мы же договорились, что я тебя подвезу до Кливленда, забыл?       — Ах да… Да, да, да. Всё я вспомнил. Я всё помню. Ты просто представить себе не можешь, как же я устал за сегодня. И конечно же забыл о данном тебе обещании.       — У-у-у… Да Вы, мой друг, напились всласть, смотрю!       — Я не пьян! — слегка несвязным голосом выкрикнул Гарри. — Я просто чуть-чуть под мухой.       — Угу, по тебе видно. Может, мы уточним этот вопрос у кого-нибудь из здешних?       — Так, Алекс, вообще-то это со мной проводил инструктаж Кейв Джонсон на равнее с тремя дюжинами других учёных. Ты был среди них?       — Ну, нет. Просто я слышал что-то такое краем уха…       — Ну, вот видишь! Говорю тебе, Алекс, “Витафриз” надо открывать на полную, чтобы точно добиться хоть какого-то эффекта!       — А разве не с точностью до и наоборот? Ты же был сонный в тот день, как сегодня. Мог что-то и напутать…       — Нет, я точно знаю, что я делаю, — сказал Гарри и повернул ручку до максимума, открыв полный доступ газа в барокамеру. — Алекс, я – профессионал, я знаю, что я делаю, иначе я бы здесь не работал. Ты ж знаешь, мистера Джонсона. У него чуть что не так: собирай вещи и выметайся! Ты только вспомни, как он пару дней назад уволил Криса за то, что тот неправильно написал слово “станция”. Я помню, что он говорил про “Витафриз” то, что газ далёк от идеала, а это значит, что его количества будет еле-еле достаточно для того, чтобы наша испытуемая проспала минуту, уже не говоря про пять-десять минут, как планировалось.       — Всё равно, Гарри… Что-то у меня дурное предчувствие… Ты уверен, что всё правильно понял?       — На все сто процентов! — Учёный встал из-за стола. — А теперь пошли, дольше здесь задержимся – позже приедем в Кливленд!       — Ну ладно, идём.       Когда Алекс открыл дверь он на мгновенье остановился в дверном проёме и обернулся. Конечно же это Гарри ответственен за проведение эксперимента с камерами кратковременной релаксации, а не он: с ним Кейв Джонсон проводил инструктаж, а не в Алексом, но всё-таки… Всё-таки учёному казалось, что Кейв говорил ни в коем случае не допускать полного открытия клапана баллона с искусственным газом под названием “Витафриз”, а не наоборот. Что ж, наверно, он и, правда, что-то не так понял. И с этими мыслями Алекс захлопнул дверь в комнатку на втором этаже наблюдательного пункта.       Но в Кливленд пара учёных попадёт только лишь через три с половиной часа после серьёзного разговора с начальником сектора и в далеко не самом приятном расположении духа. Через пятнадцать минут, вместо того, чтобы заводить машину на парковке и отправляться в сторону города, двое, в сопровождении шестнадцати других учёных будут со всех ног бежать в сторону наблюдательного пункта док-станции 003. Гарри будет бежать впереди, чуть быстрее, а Алекс, орущий на друга благим матом и ругательствами, которых никогда прежде ни разу не использовал в своей жизни, сразу за ним. Коридоры будут все как один освещены зловещими бледными красными лампами, а из рупоров интеркома будет доноситься оглушительный сигнал тревоги, цензуривший редкие слова Алекса. На всех мониторах локальных ЭВМ и терминалах мейнфреймов будет гореть одна и та же предупредительная надпись: Внимание, тревога! Шахта: 01 «Браво Вольта» Подуровень: 84 Сектор: Камеры кратковременной релаксации Номер барокамеры: 04 Номер испытуемого: 00001 Номер протокола: FOE-CMC-3BFF Внимание! Класс опасности: Омега-3 Заполнение капсулы газом “Витафриз”: 100% Обнаружено серьёзное повышение давления в камере. Обнаружено незначительное повышение температуры в камере. Состояние испытуемого: - Альфа-ритмы: недопустимо высокие, - Пульс: недопустимо высокий, - Температура тела: недопустимо высокая. Выход в фазу короткого сна. Внимание! Требуется немедленно стабилизировать давление капсулы и вывести избытки “Витафриза” из лёгких испытуемого. Ни в коем случае не допускать возврата к сознанию испытуемого! Состояние испытуемого: Тяжёлое. Обнаружена серьёзная интоксикация крови “Витафризом”. Вероятно скорое наступление асфиксии. Летальный исход через: 2 мин 19 сек