Солдатские жетоны (Dog Tags)

+++ Чак уверен, что не задремал по пути сюда – где бы это «сюда» ни находилось – но сейчас, стоя на красивом мраморном полу, глядя на кованые элементы мебели, позолоченную сантехнику и прочие атрибуты роскоши вокруг, он не может вспомнить дорогу. Он помнил лишь, как сжимал руки вокруг талии этого чувака, прижимался к его спине, чувствовал мгновенное сокращение мышц под своей щекой. Это было… Но где он вообще, вашу мать? - Прими душ, смой кровь, - говорит этот тип, из стеклянной душевой кабины позади них уже поднимается пар. Он достает откуда-то металлическое мусорное ведро – словно он здесь как у себя дома, словно он знает здесь всё – и ногой подпихивает его к Чаку. – Всю свою одежду – сюда, сейчас же. Но оставь обувь. Подобрать новую обувь всегда проблематично. Чак собирается безоговорочно послушаться приказа, но потом замирает, уже схватившись руками за ворот своей окровавленной футболки: - А что насчет тебя? Этот засранец, вытащивший его из переулка, наконец, бросает взгляд на свою собственную куртку, один рукав которой потемнел от артериального фонтана. Чак чувствует, как его снова подворачивает от одного лишь вида. Он видел мертвецов прежде, видел убитых, но в этот раз всё было иначе. Это убийство не было со злости, со страха или просто по случайности. Этот тип, этот его клиент просто напал, словно хищник, словно какая-то гребанная кобра. Причем казалось, что ему было даже скучно. - В мусорку, - соглашается тот и сбрасывает куртку, словно змея кожу. Чаку неловко раздеваться. За свою короткую, жалкую карьеру он представал обнаженным перед десятками, если не сотнями, незнакомых парней. Он бывал в ужасных ванных комнатах, в красивых ванных комнатах, в красивых домах, которые выглядели так, словно шли в комплекте с гувернантками, шелковыми простынями и домоуправляющими. Всё, что он делает сейчас, он делал прежде. Но именно сейчас, с одними лишь висящими отцовскими жетонами на шее, он чувствовал себя по-настоящему голым. Наверное, всё дело в его глазах. У этого чувака был самый острый взгляд этих слишком ярких как для убийцы глаз. И они казались ему странно знакомыми. Будто… - Как тебя зовут? – говорит Чак, эти глаза сощуриваются в ответ. - Какое тебе дело? – спрашивает его клиент, его спаситель или кто он там, к чертям, такой. - Если твоя доисторическая задница собирается таскать меня за собой, мне хотя бы надо называть тебя как-то, - Чак пристально глядит в ответ. Чувак не отвечает, а вместо этого снимает свою рубашку – как оказалось, кровь попала даже на неё. И Чак вздрагивает. - Святые угодники… В ту ночь, когда они трахались, ему не удалось рассмотреть клиента как следует. Слишком темно, слишком много других вещей, требующих внимания. Но это? Как Чак не заметил это раньше? Старый ублюдок весь в шрамах, его спину пересекает множество тонких белых линий. Есть там и парочка татуировок. В черном цвете, старые и поблекшие. И ничто из этого не должно быть таким сексуальным, но… Их взгляды встречаются. И это не Чак, кто отводит взгляд первым. - Иди уже в душ, Чарли, - говорит тип, указывая пальцем через голое, мускулистое плечо на запотевшее стекло кабинки, и подбирает мусорное ведро. – Когда я вернусь, я не хочу видеть на тебе ни капли красного. - Подожди! – говорит Чак и хватает его за руку прежде, чем может себя остановить. Этот тип приподнимает бровь. Чарли судорожно сглатывает. Твою мать. – Я… куда ты идешь? Чувак снова окидывает его взглядом, отставляет в сторону ведро. Облокачивается о туалетный столик и возводит глаза к потолку. - Никто не найдет нас здесь этой ночью, детка, и никто не причинит тебя вреда, пока ты со мной. - Почему? – Чак сглатывает. - Почему? Потому что они абсолютно не беспокоились по поводу убийства одной тощезадой проститутки… - …Эй! - …но они дважды подумают, прежде чем связаться со мной. Торчи рядом и будешь в порядке. Он говорит грубо и отнюдь не любезничает, но Чак по-прежнему хочет дать себе мысленный пинок из-за того, насколько лучше он начинает себя чувствовать. - Эй, козел! – кричит он, когда этот тип снова делает попытку уйти. – Как я могу «торчать рядом», если ты оставляешь меня одного? - Верно подмечено. И тот снова устраивается у столика, махая ему рукой, словно бы прогоняя в душ. Одного. Какого хрена? - А ты не идешь? – он улыбается той улыбкой, которая всегда действует на парней. – Я могу потереть тебе спину, папочка. Эти голубые глаза лениво моргают в заполнившем комнату паре, эти челюсти сжимаются, но мужик не двигается и на миллиметр. - Будто бы я всуну свой член шлюхе, если этого не требует работа, - он устало вздыхает. По пути в душ Чак старается хлопнуть дверью как можно сильнее. Стекло не разбивается. Этот чувак даже на него не смотрит. Это своего рода разочарование. Он запрокидывает голову назад и полощет рот теплой водой, пытаясь избавиться от привкуса собственной рвоты. Блять, он ненавидит, когда его тошнит, а его желудок начинает уже переваривать сам себя. Надо надеяться, этот конспиративный дом идет в комплекте с едой. Еда бы сейчас была как можно кстати. Когда он закончил, этот тип кидает ему халат и снова поднимает ведро. - Полегчало, пацан? – спрашивает он и выходит из комнаты. Чак почти поскальзывается на мраморном полу, пытаясь за ним угнаться. Они несут вещи в гараж – спринклерная система пожаротушения реагирует на пламя, не на дым – и обливают их бензином. Отходят поодаль. Поджигают. И где-то посредине всего этого процесса – между душем, прогулкой вниз и стоянием босиком в лучшем гараже, который он когда-либо видел, наблюдая, как некий киллер сжигает его вещи – мозги Чака приходят в себя и этого достаточно, чтобы разобраться в кое-чем из этого дерьма. Сегодня вечером. Тот парень, который пытался убить его. Этот парень, который спас его, у которого под курткой находился ствол, «если этого не требует работа»… - Ты должен был убить меня, - тихо говорит он, и разочарование начинает пощипывать его глаза, его нос. А возможно, это просто бензинная вонь. – Вот почему ты снял меня на всю ночь. - Да. - Но ты не убил меня. - Очевидно. - Ты оставил наличку и… - …и ты должен был покинуть город, - хмыкает тип. – Думаю, ты так же плох в выполнении приказов, как и я. Чак злится, хотя и не знает точно, почему. - Эй, а какое тебе дело? - Никакого, Чарли, - и чувак протягивает руку, вытаскивает жетоны из-под халата прежде, чем Чак может его остановить, - Хансен, кроме того, что ты теперь моя проблема. Чарли отпихивает его руку. - Отъебись, старик. Моя фамилия Бентон, а не Хансен. - И зачем ты тогда носишь жетоны Геркулеса Хансена? Отштамповал это дерьмо где-то в центре города? Или стащил из магазина закладных товаров, думая, что с ними будешь выглядеть крутым? - Отъебись, - снова говорит он, по-настоящему обиженный, прижимает папины жетоны обратно к груди и плотнее запахивает ворот халата. Нехорошо. Нехорошо от слова «вообще». – У тебя нет никакого права… - Пока я не разберусь, почему за твою голову назначили награду, которая включает и меня, Чарли, твоя жизнь, и всё, что с нею связано – моя, - говорит тот. Униженный, он кивает и поворачивает взгляд к умирающим языкам пламени, облизывающим края металлического мусорного ведра. И он вспоминает кое-что… - Тот парень, в переулке, он… - Что - «он»? - Он назвал тебя Страйкер. Тот молчит какое-то мгновение, а потом начинает хохотать. - Да, большинство из них знает меня под этим именем. И что? Давай, используй его, если хочешь. - Это охеренно тупое прозвище – Страйкер. - Не тупее Эврики, маленький Хансен. И кто, блять, только выдумал его для тебя? Но огонь затухает, а Чак все еще мокрый, и ему становится холодно. Холодно, как в том переулке. Холодно, как от асфальта под коленями, как от ствола пушки у его шеи, и… И что с того, если он, возможно, льнет к этому типу, к этому Страйкеру? Он теплый, а эта восхитительная обнаженная кожа так и просит о прикосновении. И он даже слегка сдвигается, подпуская Чака ближе, разрешая руке обвиться вокруг его плечей. - Спасибо, - шепчет Чак. – За то, что не дал ему убить меня. - А ведь ты будешь той еще занозой в заднице, не так ли, Чарли? - Чак Бентон, - поправляет он, и, удивляясь, что его еще не отпихнули, придвигается даже ближе. – Моё имя Чак Бентон, ты, ископаемое. - Чак Бентон, - повторяет Страйкер и поглаживает его плечо огрубевшими от оружия пальцами. – Конечно, пацан, как скажешь. При этих словах Чак замирает. Никто никогда… «Козел», - напоминает он сам себе. Это ведь не значит, что Страйкеру не всё равно. Да и с чего бы?