Королева серых мышек

Саундтреки: The 1975 - Robbers The hardkiss - Кораблi Lana Del Rey - Happiness Is A Butterfly Mitski - Nobody Дежавю. Снова урок литературы, снова Тамара Александровна, жестикулируя, как истинная итальянка, рьяно впаривает какую-то чушь про сюжет книги, время от времени заглядывая в телефон, где, конечно же, открыто краткое содержание… Снова Игнат противно скрипит стулом, методично раздражая сидящую перед ним Алену, снова Глеб флиртует с Диной, чуть наклонив набок голову и заглядывая ей в глаза… Вот только на этот раз класс другой. Руководство школы, решив «разнообразить» жизнь учеников, устроило для десятых и одиннадцатых какую-то лекцию по литературе девятнадцатого века, проводить которую должна была, конечно, Вилка. В итоге всё это превратилось в обычный урок, который, правда, никто не слушал. Неудивительно – семьдесят галдящих подростков запихнули в актовый зал, а учительница вещала со сцены с помощью плохо настроенного микрофона, и только сидящие на первых рядах могли хоть что-нибудь услышать. Остальные же пребывали в счастливом неведении о судьбе Раскольникова. Впрочем, Тамара Александровна не сдавалась и продолжала с упоением нести свой вдохновенный бред. Определенно, ей стоило идти в политику. Там только и нужно, что вот такая влюбленность в собственные, часто неадекватные, идеи, горящий взгляд и эмоциональный голос, умение говорить полную херню красивыми фразами и абсолютная убежденность в своей правоте. Все – самые туповатые массы народа, а именно, большинство, будут у твоих ног. Полина скучала. Сейчас она могла бы почитать книгу, если бы не забыла ее утром на столе, собираясь в спешке. Только и оставалось, что лениво наблюдать за одиннадцатиклассниками… Ну, точнее, за одной одиннадцатиклассницей. Олеся словно специально села так, чтобы Полине было удобно на нее смотреть – по диагонали к ней и на два ряда ближе к сцене. Уж кто-кто, а она точно пропускала все слова Вилки мимо ушей. А точнее, просто ее не слышала – в уши Лаврентьева вставила красные наушники-капельки и, по-видимому, наслаждалась доносящейся из них музыкой, судя по ритмичному постукиванию ногой по полу. - Сироткина!!! – поистине, громовой рев учительницы как снег на голову обрушился на весь класс, заставив тех, кто не спал, резко повернуться в сторону Таи, а тех, кто всё же уснул, подскочить на месте. Даже Олеся, заинтересовавшись происходящим, демонстративно медленно вынула из ушей наушники, словно, черт возьми, знала, что Полина на нее смотрит. Ничего ужасного, на первый взгляд, Тая не делала. Просто, положив руку на плечо сидящей рядом Нате и накручивая ее волос на палец, шептала ей что-то на ухо. По сравнению с без стеснения красящей ногти Аленой, ржущими на весь зал Игнатом и Ко или с той же Олесей, которая даже не думала прятать наушники, поведение парочки вообще можно было назвать ангельским. Впрочем, последовавшая за выкриком тирада прояснила ярость Вилки: - Вы хотя бы можете не тащить эту вашу грязь, эти ваши… отношения, - последнее слово она буквально выплюнула. – В класс! Мы и так терпим всю эту мерзость на переменах, так хоть на уроке держите себя в руках! «Ну, точно, политик-консерватор», - насмешливо подумала Полина. На самом деле, всё это было невероятно мерзким со стороны учительницы. Начать при семидесяти с лишним учениках давить на девушек – что может быть более подлым? Полина невольно посочувствовала Тае с Натой, если им приходилось терпеть эти придирки каждый день не только от одноклассников, но и от учителей. Интересно, будет ли Вилка препятствовать драке, если окружающим ее идиотам взбредет в голову избить девушек? Полина снова посмотрела на женщину на сцене. Было видно, что та еще не до конца выдохлась и готова сказать много гадостей, но этого ей не дала сделать Тая. Девушка с громким стуком вскочила со стула, опрокидывая его. Казалось, что она была готова убить Тамару Александровну на месте, столько злости на нее, на этот мир и его несправедливость, было у нее в глазах. - Мы сейчас ничего, абсолютно ничего не сделали, - Тая скривила губы, взглядом пытаясь прожечь в Вилке дыру. Зал безмолвствовал, всем было интересно, чем обернется происходящее. – Если вы считаете мою руку на плече моей девушки мерзостью, то вы просто ханжа, - Полина слабо улыбнулась, а позади нее послышался смешок. Обернувшись, она обнаружила, что смеялся Глеб, уткнувшись носом в плечо Дины, та тоже с трудом пыталась подавить улыбку. Это еще раз доказывало, что не у всех к «знаменитой» парочке плохое отношение, просто многие это тщательно скрывают. – Вы же вроде замужем, неужели ваш муж никогда до вас не дотрагивается? Или он у вас… того? Тут уже Глеб не выдержал и засмеялся в голос, его смех подхватили Дина с Настей. А после того, как сквозь шум послышался выкрик Наты «натуралу по ебалу», хохотали уже все присутствующие. Только реакцию Олеси Полина не смогла разглядеть - та, словно назло, повернулась к ней спиной. Но вообще, сложно было не смеяться, глядя на покрасневшую Вилку, пытавшуюся что-то ответить на дерзкую реплику ученицы и с треском проваливавшую эти попытки. Сначала, после высказанного с невероятной яростью замечания учительницы, Полина чувствовала себя словно на войне, где Вилка была атакующей, Тая с Натой – оппозицией, а все остальные словно смотрели на всё это по телевизору. Теперь же происходящее всё больше напоминало цирк. Но, всё же, Тамаре Александровне удалось утихомирить хохочущий зал. Успокоить шестьдесят шумящих подростков можно, только если привлечь чем-то их внимание. Что женщина на сцене и проделала, противно заскрипев микрофоном. Послышались недовольные возгласы, но вскоре и они стихли. - Тихо! – воскликнула непонятно зачем Вилка, выглядя при этом, как полная идиотка, ведь все и так молчали. – Ребята, - казалось, что она старалась сделать голос как можно более жалостливым и печальным. Но такой прием работает только на младшую школу, даже пятиклассники на него уже не ведутся. – Я не верю, что вы все настолько опустились, что смеетесь над такими низкими шутками. Я помню вас еще первоклашками с чистым сердцем, - Полине казалось, что если учительница скажет что-то про «цветы жизни», ее точно стошнит. Интересно, ей специально выдают книги по психологии для умственно-отсталых? И ведь она действительно с усердием следует описанным в них идиотским указаниям. Или, может, это какие-то еще советские методички. Было бы совсем не удивительно, если бы дальше в ход пошли фразочки вроде «мы живем на благо Союза», «будучи настоящими коммунистами»… - Как же вы не понимаете, что это аморально, ненормально, вам самим не противно?! Хотя, я понимаю, вы ведь, наверно, тоже это не поддерживаете, вам просто хочется поиздеваться над старой больной учительницей и сорвать урок, да? – «безумно старая» Вилка выглядела не старше пятидесяти лет. Говорила она с какой-то дурацкой надеждой, словно этой глупой женщине было бы предпочтительнее, чтобы ученики издевались над ней самой, чем поддерживали это, по ее мнению, аморальное поведение. – Или есть кто-то еще, кто считает, что эти грязные игры в любовь – нормально? И вот тут Полина уже не выдержала. Она понимала, что этим поступком разрушит свою многолетнюю политику «я – тень, не обращайте на меня внимания», понимала, что нарвется на злобные комментарии, понимала, что после этого ничего не будет как прежде… Но еще она понимала, что после будет гордиться тем, что сделала. Наконец-то будет довольна собой, что не испугалась, что была сильной и, не став отсиживаться в уголке, высказала свое мнение. - Я, - и оглядела всех старательно сделанным безразличным взглядом, ожидая реакции. На лицах большинства одиннадцатиклассников был вопрос «кто это вообще такая», в то время как десятиклассники смотрели с шоком и недоумением. Впрочем, реакция не заставила долго себя ждать: класс зашевелился, зашумел, заохал. Полина зажмурилась. Только сейчас к ней пришло полное понимание происходящего. И стало страшно. Положение, как ни странно, спасла Олеся. Она резко вскочила с места, заставив всех обернуться уже на нее. Глупо, но казалось, что сегодня, чтобы привлечь к себе внимание и совершить что-то неординарное, достаточно просто встать со стула. - О, наша королева серых мышек заговорила, - жестко усмехнулась Олеся, глядя Полине прямо в глаза. Это было не так, как с Таей и Натой – ссорясь с ними, Лаврентьева всегда отводила взгляд, словно стыдясь того, что говорит. А сейчас… Это была словно какая-то проверка на прочность. Нет, даже не так. Это был вызов. Это был, черт возьми, гребаный вызов, который Полина была просто обязана принять. И она приняла. Ответила на взгляд Олеси, стараясь ни в коем случае не моргнуть. Только бы не моргнуть! Казалось, что эти игры в гляделки могут продолжаться до бесконечности. Но нет. Старшая девушка не выдержала и отвернулась. Она тяжело дышала, словно пробежала марафон. Хотя Полина тоже чувствовала себя невероятно усталой – глупая битва взглядами как будто отняла у нее все силы. Олеся резко перевела взгляд на Тенькину, и та отметила, что он снова стал ничего не выражающим и пустым, каким всегда был в школе. Постояв на месте пару секунд, одинадцатиклассница резко сорвалась с места и быстрым шагом направилась к двери. Послышался громкий хлопок. Полина, стоя среди глазевших на нее перешептывающихся учеников, почувствовала себя ужасно неуютно, словно в детстве, когда она вела линейку. Не выдержав царившего в зале напряжения, девочка схватила сумку и тоже бросилась к двери. Но не за Олесей – совсем забыв про куртку, Полина выскочила на улицу и с каким-то странным облегчением вдохнула морозный воздух. Безумно хотелось курить, и, желательно, выкурить всю пачку. Затянувшись спасительной сигаретой, Полина попыталась собрать мысли в кучу. Но это было несложно, ведь в голове вертелась всего одна: «откуда Олеся знает?» *** Всё-таки, это был чертовски странный день. После того, что произошло в школе сегодня, изменится абсолютно всё. Хорошо, что завтра - суббота, и у Полины есть два дня, чтобы обдумать произошедшее. А, может, некоторые и забудут об этой ситуации, когда главная школьная тень вылезла из своего угла... Но сознание нашептывало, что это еще не всё, что-то еще случится сегодня, и это будет не просто нагоняй от родственничков, это будет что-то более значимое... В этом Полина убедилась уже по дороге домой, сидя в маршрутке, когда не смогла выполнить просьбу кондукторши оплатить проезд за неимением в сумке кошелька. И самым обидным было даже не то, что её выперли из автобуса на ближайшей остановке - нет, там оставалось совсем немного дойти до дома, - гораздо более обидным фактором являлся выданный вчера тетей Машей аванс за Айну. Который лежал в этом самом кошельке. Теперь можно было не только забыть о новых кедах желательно не с рынка, но еще надо было придумывать Андрею на день рождения какой-то подарок, не требующий финансовых вложений. А ведь она уже присмотрела ему шикарные мотоциклетные перчатки в торговом центре неподалеку и даже договорилась с продавцом, чтобы тот отложил их... А как она теперь будет платить за корм Саби, Полина вообще не представляла... Девочка устало опустила голову на руки. Безумно хотелось разреветься, словно ей снова пять лет, и в садике мерзкая Саша обозвала её серой мышкой... Полина нервно хихикнула от абсурдности ситуации, ведь сегодня к ней и правда снова вернулось детское ненавистное прозвище. Вот только, благодаря Олесе, она стала королевой серых мышек. Интересно, это что-то меняет? Добавила ли эту "королеву" Олеся просто так, или что-то хотела этим сказать? Мда. На что только не готов человек, лишь бы отвлечь себя от реальных проблем. Даже начать раздумывать о природе глупого прозвища. - Э... Полина? - смутно знакомый голос заставил её обернуться и с удивлением обнаружить перед собой Ярика, олесиного друга. Черт, даже тут Лаврентьева её преследует... Впрочем, Ярик же не виноват в проблемах и следующем из них плохом настроении Полины. – Привет, а я только с автобуса, к Лесе в гости. - Привет, - постаралась как можно дружелюбнее улыбнуться она. Видимо, не получилось, судя по нахмурившемуся парню. - У тебя что-то случилось? - сочувствующе произнес он. - Ты прости, если я лезу не в своё дело... Но если тебе вдруг нужен малознакомый человек, которому нужно выговориться без боязни, что о сказанном тобою вскоре узнают все его знакомые, то этот человек прямо перед тобой, - Полина не могла не рассмеяться от такого "тонкого" намека. И то ли вот эта непосредственность, с которой Ярик произнес свою поистине длинную фразу, то ли его обезоруживающая улыбка, но что-то из этого заставило девочку отпустить себя и действительно рассказать о своих проблемах. - ... и самое хуевое даже не то, что деньги достать неоткуда. Нет, это вполне возможно - брат у меня тоже работает, и сейчас у него накопилась вполне приличная сумма. Но дело в том, что эти деньги он копил как раз-таки для празднования своего дня рождения. Он хотел пригласить друзей на какой-то из этих новомодных квестов. Я, если честно, не представляю, что это такое, никогда на таких мероприятиях не была. Знаю лишь, что стоит это удовольствие дохуя. И если попросить деньги у брата, то я смогу выкрутиться из ситуации с кормом, но, во-первых, тогда я буду покупать ему подарок на его же деньги, что уже само по себе идиотство, а, во-вторых, оставлю его без нормального праздника. А откуда мне найти столько денег за неделю самой, я не представляю, - выговориться было действительно приятно. Полине не случалось этого делать уже давно. Андрею она никогда в своих проблемах не признавалась, предпочитая до конца быть сильной старшей сестрой, у которой всё хорошо, а больше было и некому. И пусть было и глупо скрывать все свои несчастья, тем более, от брата, который бы несомненно всё понял и поддержал, но... Это чертово "но". Ярик слушал Полину очень внимательно, глядя куда-то на сережку в ее левом ухе. Девочка была очень благодарна ему за это. Она не знала, догадался ли парень об этом, или это вышло как-то машинально, но Полину всегда нервировало, когда во время разговора человек, не мигая, смотрел ей в глаза. Обычно людей как раз, наоборот, смущало, когда человек отводил глаза, в то время как ее довольно сильно раздражал этот пристальный, пытающийся прочитать взгляд. А по Ярику было понятно – прочитать он ее не хотел. Он просто слушал. - Ну, допустим, с последним я могу тебе помочь, - мягко улыбнулся Ярик, поигрывая языком с пирсингом в губе. Если бы так делал кто-то другой, Полине это, скорее всего, показалось бы странной и довольно дурацкой попыткой соблазнения. Но не в случае этого парня. Он казался просто… Ребенком, и это выражалось практически во всем: в его недвусмысленных фразах, в бурных жестах и абсолютной открытости. Впрочем, услышав последовавший за этим предложением рассказ Ярика, Полина поняла, что этому "ребенку" пришлось пережить гораздо больше, чем многим старикам. В этом плане они были довольно похожи. - Я тебе не просто так помощь предлагаю, я серьезно. И, прежде чем отказываться, выслушай. Я - отказник. До пятнадцати лет я жил в детдоме и всей душой ненавидел это место. Чаша моего терпения переполнилась, когда ночью я проснулся от грохота. Мой сосед по комнате, абсолютный псих, подкрался ко мне с ножом, но не заметил провод торшера и споткнулся об него, тем самым уронив лампу. Только это меня тогда и спасло. В ту ночь я понял, что не могу больше оставаться в детдоме, и сбежал. Несколько месяцев жил черт знает как, в каких-то подвалах. Меня спасало только то, что сбежал я летом, и в городе было тепло. А потом наступил октябрь и неожиданные холода. И Русик, - при упоминании друга Ярик улыбнулся очень мягкой и какой-то нежной улыбкой, и Полина в очередной раз удостоверилась, что подозрения Олеси не напрасны. Говоря о просто друзьях, люди так не улыбаются. - Он нашел меня, трясущегося от холода, под козырьком своего подъезда, и, не слушая моих возражений, отвел к себе в квартиру. Я понимал, что с девяностопроцентной вероятностью меня либо сейчас изнасилуют, либо попросят об оплате потом, но тогда мне было всё равно. Моему отмороженному мозгу хотелось либо в тепло, либо сдохнуть. Я жил у Русика неделю, и всем, о чем он попросил меня, была готовка, потому что у него самого навыки в данной области оставляли желать лучшего. Я всё ждал, когда же он потребует от меня чего-то, но этого не происходило. Он помог устроиться мне на работу, сделал для меня отдельный ключ от квартиры. Он буквально спас меня от смерти. Поэтому я считаю своим долгом помогать людям, которым я в силах помочь. Пожалуйста, прими мою помощь. Сказать, что Полина была поражена тирадой Ярика - это не сказать ничего. Рассказывать такое ей, девочке, которую он видел второй раз в жизни... Возможно, это не просто так? Может, есть всё-таки в Полине что-то, из-за чего некоторые люди могут к ней потянуться? Или же ему самому тоже хотелось кому-то выговориться? Хотя нет, выговариваются обычно не так. Выговариваются обычно с каким-то надрывом, очень эмоционально и немного устало. А Ярик говорил абсолютно спокойно. Он просто рассказывал историю. - Но почему? Я ведь совсем не знакомый тебе человек... - решив не гадать, Полина задала прямой вопрос. С Яриком это можно было себе позволить, в то время как обычно девочка просто давила в себе любопытство, если её что-то интересовало, и не спрашивала. - Вот именно. И для Русика я был абсолютно незнакомым человеком, а он вытащил меня из той глубокой жопы, в которой я находился. Просто так, ничего не требуя и не спрашивая. После этого я, наверно, и начал верить в доброту. Раньше никто не был добр ко мне, и я помню, как, наверно, еще полгода после моего «спасения» я боялся, что вот сейчас Русик и выставит меня за дверь. Но он этого не сделал. Поверь мне, Полина. Я понимаю, что иногда это очень трудно – поверить, но ты попробуй. Я ведь не выгляжу, как какой-то мудак-аферист, который будет после оказанной помощи что-то требовать взамен? – Ярик осторожно положил Полине руку на плечо. Девочка никогда не была одним из тех людей, что начинают злиться при малейшем нарушении личного пространства, наоборот, довольно часто ей хотелось тактильного контакта, просто сжать чью-то руку, как тогда с Олесей, или почувствовать мягкое прикосновение, как сейчас с Яриком. И непонятно, почувствовал ли он, что сейчас ей это нужно, или, опять же, делал всё чисто интуитивно и наобум. В любом случае, Полина была невероятно благодарна парню за это мягкое касание, оно словно немного сглаживало их довольно-таки напряженный разговор. – Ты веришь мне, Полина? Веришь? – и наконец заглянул ей в глаза, а Полине показалось, что она окунулась в чашку горячего шоколада. - Я верю, - твердо кивнула девочка, выдерживая взгляд. Так было правильно. – И всё же это как-то нечестно. Я вроде как разумом понимаю, что не должна и не обязана тебе, но всё равно чувствую себя очень неуютно. Неужели я не могу сделать что-то в ответ? Совсем ничего? - Так, - Ярик выдохнул. Видимо, ему и правда не хотелось добиваться от Полины каких-то обещаний. И она чувствовала себя очень благодарной ему в том числе и за то, что он пересилил себя и решил пойти к ней навстречу. – Давай договоримся с тобой таким образом. Если у меня будут какие-то проблемы, ты просто поможешь мне в ответ. Обменяемся номерами, и, если что-то произойдет, я обращусь за помощью именно к тебе. И если ты начнешь чувствовать себя неуютно из-за моей вроде как бескорыстной помощи, вспомни об этом нашем договоре. Ладно? И Полина не выдержала. Быстро сократив расстояния, она с силой обняла Ярика, пряча лицо на его плече и немного побаиваясь реакции. Черт, когда же она последний раз обнимала кого-то? Такое ощущение, будто это было в прошлой жизни, и она уже забыла, как это, оказывается, приятно – чувствовать под ладонями чье-то теплое тело, забыла, как же это хорошо, когда, на секунду замешкавшись, человек прижимает тебя к себе в ответ, тихо смеясь. Не над тобой, а потому что хорошо. - Почему ты такой хороший, а? Я так давно не встречала таких людей, уже и прекратила верить, что такие бывают, - шепнула Полина. Она чувствовала себя странно спокойно, так, как, наверно, чувствует себя человек, сидящий у моря, для которого мечтой всей жизни было поехать туда. Полина не знает, она на море не была, но рядом с Яриком было безопасно. Почему-то не было никаких сомнений в этом человеке, в его честности, а ведь обычно она очень редко начинала не то что доверять людям, а даже близко с ними общаться. Сейчас Ярик ощущался кем-то невероятно близким, словно вторым братом, что ли. И совершенно забылось, что сегодня – второй раз, когда они видятся после знакомства. Словно она знала этого человека всю жизнь, и не играло никакой роли, что ей не было известно, чем этот парень занимается в жизни, его возраст, фамилия и день рождения. Это всё было неважно. Важна была лишь молчаливая поддержка, которая волнами исходила от этого невероятного человека. Да, именно такой эпитет и подходил к Ярику больше всего – «невероятный». Оставалось лишь жалеть, что она не встретила его раньше, когда еще не была сломана смертью родителей. Возможно, тогда ей было бы легче пережить этот период, имея такого друга, чем вдвоем с ощерившимся на весь мир братом. Полина подняла голову и только тогда заметила, что кончики ушей Ярика заалели. Неужели ему так редко говорили, какой он хороший? Уж кто-кто, а Русик определенно должен был ценить такого друга. Представив, как он бегает за Яриком по квартире, рассыпаясь в комплиментах, девочка хихикнула. - Ну вот, еще одна, тоже смеется, что я краснею, - насупился парень, но теплота из его глаз никуда не ушла. - Русик вообще каждый раз ржать начинает, как конь. А я что, виноват, что у меня особенность кожи такая? Русик говорит… - Ты его любишь, да? – не удержалась Полина. Черт, определенно не стоило этого говорить, но она просто не могла не озвучить свои мысли, когда Ярик вот таким голосом говорил о друге. Так мама в последний месяц перед свадьбой говорила о папе – вроде и ругала его, но с такой любовью в голосе… - Да, - Ярик снова удивил ее. Он не стал отнекиваться, говорить излюбленное «я натурал», лишь печально кивнул и снова посмотрел в глаза Полине, заставляя что-то в душе девочки болезненно сжаться. Такие люди не должны грустить из-за неразделенных чувств. Кто угодно, но только не Ярик. – Я знаю, ты сейчас, наверно, как Олеся, начнешь говорить, мол, в чем проблема, признайся и всё. Для нее всё так просто, хотя в своей жизни она никак разобраться не может, - в голосе парня послышались сердитые нотки, видимо, Лаврентьева и правда замучила его подобными разговорами. – Но для чего признаваться, если тебе, блять, всё равно ничего не светит? – Полина как-то лениво подумала, что за весь их разговор это первый раз, когда Ярик ругнулся. – Если человеку ты нужен только тогда, когда тот пьян, а в остальное время, когда Олеся заводит свою шарманку, от него слышатся возмущенные крики о его натуральности. Он и так очень много для меня сделал, я не хочу еще ему портить жизнь своими чувствами, как-то навязываться. Лучше так, чем никак. - Скажи, а ты когда-нибудь давал ему понять о своей симпатии? – немного погодя, спросила Полина. Услышав в ответ глубокомысленное «ну-у», она улыбнулась. – В таком случае, поставь себя на его место. Почему ты не думаешь, что он может рассуждать так же, как и ты? Что нужен тебе, когда ты пьян, а в остальное время он не имеет права ничего требовать, потому что сам же пообещал тебе, что ему не нужно ничего взамен за оказанную тебе когда-то помощь? А Олесю он убеждает, что натурал, возможно, потому, что боится твоей реакции. Что если ты узнаешь о его симпатии по отношению к тебе, то уйдешь, патетично воскликнув «ты же обещал, говорил, что тебе ничего не нужно!», - глядя в расширившиеся в понимании глаза Ярика, девочка не выдержала и засмеялась. – Это так забавно, что люди, помогающие с личной жизнью другим, в своей, чаще всего, - полные профаны. - И вот почему Леся ни разу не могла сказать вот так, коротко и по смыслу? – пробурчал парень, а Полина отметила, что «Олеся» снова стала «Лесей». Хороший знак. - Так ведь ты, наверно, даже не слушал, о чем она говорила, и прерывал на полуслове, - предположила она. Получив в ответ смущенный кивок, девочка снова улыбнулась. – Ну вот. И ты ведь, кстати, вроде как к ней в гости и собирался? Она там тебя не заждалась? Ярик хлопнул себя по лбу. - Черт, точно! Я побежал! Звони мне, если захочешь поболтать! – и, торопливо обняв Полину на прощание, чем вогнал ее в легкий ступор, бросился к обшарпанной многоэтажке через дорогу. Девочка осталась сидеть на остановке, пытаясь понять свои ощущения от разговора, и пришла к выводу, что плохое настроение куда-то пропало, словно его и не было. Она никогда не думала, что одна вот такая встреча может заставить позабыть обо всех неприятностях, более того, еще и начать улыбаться. Но именно это с ней сейчас и произошло. Всё же, Ярик – удивительный человек. И Полина определенно решила продолжать общение с ним, и позвонить ему, к примеру, завтра. Она очень хотела стать Ярику другом. «А еще», - с каким-то злорадным удовлетворением отметила она про себя. «Теперь я знаю, где живет Олеся». Впрочем, эту мысль Полина постаралась поскорее отогнать от себя. Адрес Лаврентьевой не предоставлял для нее никакого интереса, так ведь? *** Было довольно удивительным встретить всю семью за столом на кухне, в том числе и Андрея. И, если обычно во время таких посиделок постоянно раздавались пьяный смех и крики, то сегодня все сидели с какими-то странными лицами, словно… Случилось что-то плохое, но не то, из-за чего они злятся. То, из-за чего им грустно. Полина пробежалась глазами по лицам окружающих её людей. Дядя Гоша смотрел куда-то вдаль, не мигая, глаза у него были стеклянными и пустыми. У тети Ани на лице было такое выражение, как будто только что любимый муж заставил ее полностью сожрать самый кислый в мире лимон. У бабы Наташи появилось еще больше морщинок на лице, она постоянно дергала шаль, каждый раз стараясь посильнее закутаться в нее, словно тонкая ткань защищала ее от чего-то. У тети Нины были искривлены губы, и сложно было сказать, что это за гримаса – недовольное выражение лица или усмешка. Андрей хмурился и сжимал руки в кулаки, враждебно поглядывая на всех из-под челки. И тут Полина наконец заметила главную деталь сегодняшнего вечера. На столе, прямо напротив дядя Гоши, стояла стопка водки с куском черного хлеба сверху. Блять. Полина с силой впилась неровно подстриженным острым ногтем на мизинце в запястье, чувствуя, как рвется самый верхний слой кожи. Блять. Блять, блять, блять. Сука! Она же не могла забыть, да? Она ведь не могла? Ответ подсказал криво висящий на стене календарь в непонятных пятнах, в котором сегодняшнее число было выделено маркером. Вот же пиздец. Она всё-таки забыла. Не вспомнила, сука, самый важный для нее день в году. - Проходи, - послышался тихий голос тети Нины. Видимо, только от нее не укрылась наблюдавшая за семьей девочка. Полина робко вышла на свет и подошла к свободной табуретке. – Садись. Полина присела на самый краешек. Черт. Она хотела вспомнить их где угодно, но только не с этими людьми. Походу, всё-таки, судьба довольно сильно ненавидит ее. И ладно, если бы они сейчас все сидели в пьяном угаре… Тогда хотя бы можно было на них злиться. Но нет. Все сидят с такими лицами, будто и правда помнят. Будто и правда сожалеют. «Не верю!» - орал внутренний голос Полины. Возможно, она создала себе портрет бездушных ублюдков вместо людей из всей своей семьи, возможно, она просто не хотела верить, что они способны на какие-то нормальные человеческие эмоции, но факт оставался фактом – девочка искала подвох во всем происходящем… - Мы сегодня вспоминаем твоего отца, Полина, - начал дядя Гоша. – Я надеюсь, тебе будет что сказать, но начну, пожалуй, я. Брат моей жены был очень хорошим человеком. Добросовестным, трудолюбивым, настоящим мужиком. Он сейчас, наверное, слушает нас оттуда, так пусть услышит и узнает, что мы помним его. И всегда будем помнить. - За Сережу, - выдохнула тетя Аня и одним махом выпила до дна всю стопку. - За Сережу, - вторила ей баба Наташа, еще сильнее кутаясь в свое покрывало. - За Сережу… - прошептала тетя Нина, отвернувшись ото всех. … и она увидела. Увидела его, этот гребаный подвох. И сразу стало замечать еще много маленьких деталей, говорящих о неестественности всего происходящего. Рядом с локтем дяди Гоши стояла открытая бутылка светлого пива, тетя Аня с удовольствием уплетала бутерброд с толстым куском докторской колбасы на нем, баба Наташа пялилась в кроссворд, лежавший на ее коленях… … вспоминаем твоего отца … … брат моей жены … … за Сережу … И Андрей, словно почувствовав напряжение сестры, вдруг резко вскочил со стула, привлекая к себе внимание. - Я, блять, всё прекрасно понимаю, но маму мою вы вспомнить не собираетесь?! – зло сверкая глазами, прошипел он. В комнате образовалась полная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Все отвели глаза, словно… Словно не хотели об этом говорить. Словно не собирались словами ударить Андрея, показавшего свою слабость. Ну, не все, со всеми Полина погорячилась. Со своей табуретки, так же громко, как и Андрей, вскочила тетя Нина. Глаза ее полыхали. Руки были сжаты в кулаки, губа закушена… Она выглядела злой, но и в то же время, как будто этот разговор причинял ей боль, что, конечно, являлось ложью. - А эта сука недостойна, чтобы ее вспоминали. Эта ебанутая тварь, отобравшая у меня брата и ребенка, эта мразь, разрушившая мою семью, - тетя Нина говорила быстро-быстро, словно время у нее было ограничено, впрочем, может быть, так и было, судя по угрожающе приближающемуся к ней Андрею. – Она, блять, была достойна так сдохнуть. Вы слышите? Мне ее ни капельки не жалко! – а в уголках ее глаз Полина с удивлением обнаружила слезинки, грозившие покатиться по впалым щекам. – Я терпела эту суку всю жизнь, ее еще и теперь вспоминать, что ли, надо?! Нет! Нет, нахуй! Эта мразь отобрала у меня всё, что могла отобрать, да еще и впарила своих детей! – и, вроде как, тетя Нина отвечала на вопрос Андрея, но смотрела она исключительно на Полину, впилась в нее глазами, словно та была виновата во всех ее несчастьях, словно Андрей тоже не был сыном Елены. - Мне похуй, что она мертвая, если человек при жизни был уродом, то хули мы должны его добрыми словами вспоминать?! Да я... Полина видела, как Андрей, уже не сдерживаясь, быстро пошел к тете, а та и не пыталась отойти, готовая к удару, и… Девочка оттолкнула брата в сторону и сама залепила родственнице такую крепкую пощечину, что голова той мотнулась влево. Дядя Гоша сразу подскочил, готовый ответить племяннице тем же, но, тем не менее, его остановила сама тетя Нина. - Гоша, сядь, - голос, несмотря на всё ее плачевное положение, прозвучал властно и уверенно, и мужчина, на удивление, послушался. – А ты, - кинула она взгляд Полине. – Пойдем, - женщина направилась в комнату племянников, куда раньше почти никогда не заходила. И девочка пошла. Она не понимала логики тети: сейчас в ней клокотала такая ярость, Полина думала, что могла бы даже убить эту ненавистную ей женщину за все те слова о матери. О ее маме никто не имел права говорить такое. Ее мама была одним из самых добрых людей, встречавшихся Полине, ее мама была прекрасной, чудесной, любящей, сильной… - Я ненавижу твою мать, - тетя Нина говорила спокойно, совсем не так, как на кухне. – Я ненавижу ее за то, что она отобрала у меня абсолютно всё. Всё, понимаешь? Полина не хотела отвечать. Не хотела выслушивать жалобы тети Нины. Поэтому она достала из-под подушки пачку сигарет и пошла на балкон, в надежде, что тетя вернется на кухню. Но не тут-то было. - Ты куришь? – удивленно спросила женщина, и ее племянница еще больше возненавидела ее за этот вопрос. Она терпеть не могла, когда люди говорили просто для того, чтобы закрыть неловкую паузу. Уж лучше просто молчать. - Будет здорово, если ты начнешь говорить по существу, - скривила губы девочка. - Дай сигарету, - безразлично попросила тетя, и Полина безразлично протянула ей пачку. – Прикури. Да… Около минуты на балконе была полная тишина. Наконец тетя снова заговорила. - У меня была дочь. Яна… Я любила ее, знаешь? Очень любила, - она горько затянулась. – А Лена не верила. Лена позвонила в службы опеки. Мол, так-то, так-то, живет девочка в бедности, мать бухает, лишите родительских прав, все дела… А я ее действительно любила. Ленка-то не знала, что такое не то что детдом, а хотя бы интернат… А я знаю. Я там росла, - грустно прошептала последнюю фразу женщина, несомненно, для нее эти воспоминания были тяжелыми. – Я знаю, какого это: не есть днями, терпеть жуков в волосах, которых тебе подкладывают добрые соседки по комнате ночью… Я потом Яну не видела больше. Не разрешали. Теперь не знаю, где она и что с ней. Может, она попала в семью каких-то престарелых извращенцев… - Будет глупо говорить тебе, что я не знала, - хмыкнула Полина. – Но… Я ведь не моя мать, и никогда ей не буду. Я никак не могу понять, почему вся эта ненависть в тебе обращена конкретно ко мне. Андрей ведь тоже сын моей мамы, но на него ты не обращаешь внимания. - Ты… Ты слишком похожа на Яну, - пробормотала тетя, отведя глаза. – Я так задолбалась видеть в ней тебя… Каждое твое ебаное действие напоминает о ней. Как ты кидала тогда пельмешки и отпрыгивала, чтобы не ошпариваться… Яна так же делала. И, блять, ты постоянно делаешь это, постоянно напоминаешь мне о ней одним своим видом… - она говорила так отчаянно, словно ей действительно было больно. А Полина никак не могла этого принять. Тетя Нина, и больно? Нет… - Я ненавижу тебя, - Полина затушила сигарету о перила балкона и достала новую. Обычно она курила не больше одной за раз, но сейчас у нее действительно был стресс. – Я ненавижу тебя за твою лживость. Потому что даже сегодня, в день, когда не стало моего отца, твоего брата, вы все собрались там только для того, чтобы побухать. Можно было даже не делать такие скорбные рожи, всё равно вам всем наплевать на наше мнение, - она говорила зло, и ей ни чуточки не было жалко тетю, на лице которой отражалась боль. Слишком долго боль причиняли самой девочке. - Ты не понимаешь… - прошептала женщина. – Возможно, они все и собрались там, чтобы выпить, но не я. Я и брата своего любила, веришь? Конечно, не веришь, - горько усмехнулась она. – Я и сама иногда не верю. Но я его любила. Аня всегда была немного в стороне от нас, а вот мы с Сережей с детства вместе были. До того гребаного года, когда он Ленку встретил. И на меня времени не осталось. Как будто я и не сестра больше, - взгляд тети остановился на какой-то точке в пространство. Полина проследила за ее взглядом, чтобы понять, на что она так пялится, но не увидела ничего примечательного, кроме пятна на мутном стекле балконных окон. Вскоре взгляд женщины сфокусировался, и она вдруг резко, ничего не говоря, пошла к двери. - Стой! – окликнула ее Полина, когда та уже открыла дверь в квартиру. – А теперь посмотри мне в глаза и скажи хотя бы одну объективную причину, из-за которой меня можно ненавидеть. И тетя не ответила ничего. А Полина и не ждала ответа. Она не знала, зачем женщина начала этот разговор. Неужели ей было так важно, чтобы Полина знала, из-за каких, по мнению родственницы, вполне нормальных причин ее ненавидят? Нет, она не верит. Но зачем? Зачем тогда? Может, она всё-таки где-то в глубине своего подсознания еще сравнивает Полину с Яной? Может, она не хочет видеть, как больно человеку, который так похож на ее дочь? Но ведь она сама эту боль и причиняет… Полина не понимала. Это было слишком сложно для ее уставшего за длинный день мозга. Возможно, стоило бы воспользоваться фразой, которую так любила знаменитая Скарлетт О’Хара. Девочка отвернулась от всё ещё стоящей в проеме двери тети и взглянула на странные рваные облака, застывшие на стремительно темневшем небе. Она невольно сравнила эти облака со своими эмоциями: они сейчас были такие же рваные, непонятные… И, пожалуй, их действительно тоже стоило окунуть в темноту и немного приглушить. В общем, лечь в кровать и просто-напросто уснуть, как надеялась Полина, спокойным сном. «Я подумаю об этом завтра». (С) Маргарет Митчелл, "Унесенные ветром"