Королева серых мышек

Саундтреки: Kevin Abstract - Empty GZA - Liquid Swords Declan McKenna - Paracetamol Grimes - Delete Forever Frank Ocean - Chanel До дома она добралась слишком быстро. Так всегда бывает: когда ты опаздываешь куда-то, тебя начинают преследовать всевозможные проблемы, и в итоге ты приезжаешь непозволительно поздно, натыкаясь на осуждающий взгляд человека, которому ты по наивности пообещала не более чем пятиминутное ожидание. Зато, когда тебе хочется просто сесть и расслабиться, никуда особо не спеша, с легкой полуулыбкой наблюдая за переругиваниями водителя автобуса с отказывающейся платить за проезд бабулькой и со странной теплотой в груди слушая доносящийся из включенного чуть ли не на полную громкость радио ужасный шансон, ты гарантированно приедешь раньше, чем нужно. Конечно же, закон подлости сработал и на этот раз: Полине казалось, что она только что устало плюхнулась на сиденье, хотя на самом деле она ехала все положенные двадцать минут и даже чуть не пропустила свою остановку. Раздраженно выдохнув, девочка выбралась из автобуса и поплелась в сторону дома. В попытке отсрочить встречу с любимыми родственниками, которые сегодня несомненно были дома, она снова покурила в одном из дворов. Мысленно посчитав, сколько сигарет она выкурила за сегодня, девочка ужаснулась. Такими темпами она вскоре и пару этажей пройти не сможет, не задыхаясь. Возможно, бросить курить было не такой уж и плохой идеей. Да, её это и успокаивало, но она бы могла сэкономить кучу денег, и ей бы не приходилось выбирать между никотиновой ломкой или обедом в те дни, когда она с трудом сводила концы с концами. К тому же, ей не нужно будет появляться в курилке, куда в любую секунду может зайти… Решительно затоптав наполовину выкуренную сигарету в землю, Полина уже гораздо более целенаправленно зашагала в сторону дома. Сейчас, когда у нее появилась новая цель, вместе с ней пришло и странное вдохновение, сопровождаемое уверенностью в себе и своих силах. Хотелось соврать себе, что это от привлекательной мысли о возможности купить новые кеды, но в душе она, конечно, понимала, что Лаврентьева снова была её внутренним двигателем. Даже сейчас, когда целью было выбросить её из жизни. Преодолев в считанные секунды остававшиеся пару сотен метров, Полина так же стремительно взлетела по лестнице на свой этаж… И остановилась. Не потому, что услышала крики или же звон разбиваемой посуды, нет. Это как раз-таки было привычно, Полина бы ничуть не удивилась, если бы это всё еще сопровождалось громким матом дяди Гоши… Наоборот, её испугало то, что из квартиры не доносилось ни звука. А ведь внутри кто-то определенно был – дверь была немного приоткрыта, так что даже не пришлось доставать ключи. Тишина навевала очень нехорошие подозрения. В последний раз хотя бы примерно так же тихо было в день, когда Тенькины поминали родителей. Но сегодня – в этом Полина была абсолютно уверена – не должно было произойти ничего необычного. Конечно, был шанс, что всеми пропускаемые мимо ушей жалобы бабы Наташи на собственное здоровье и старость оказались правдивыми, и она наконец избавила их от своего не самого приятного общества… Но это было очень маловероятно. Уж кто-кто, а эта женщина кого угодно переживет, и скорее дядя Гоша их раньше покинет, выпив какой-нибудь некачественный самогон. Заставив себя сосредоточиться, Полина снова прислушалась. Нет, всё еще полная тишина, прерываемая лишь каким-то слишком редким тиканьем часов. Или ей так казалось – в тишине всё всегда происходит будто в замедленной съемке. «Сейчас или никогда», - сказала самой себе Полина, наконец шагая в квартиру. Дверь, конечно же, скрипнула, традиционно подводя, и она уже ожидала баса дяди Гоши, извещающего всех о том, что «нахлебница пришла», но тишина не была прервана ничем, и это пугало еще больше. Уже из коридора Полина снова убедилась в своих догадках, что пустой квартира не была – на кухне горел свет. Неосознанно обняв себя руками, девочка осторожно направилась на кухню, хоть с каждой секундой эта идея и казалась ей хуже и хуже. Пересиливая себя, она сделала злосчастные шесть шагов, что отделяли кухню от коридора, приготовилась к неизбежному… И так и осталась стоять в проеме. Вся семья была в сборе. Дядя Гоша, как и всегда, восседал во главе стола, но это не была его обыкновенная расслабленная поза хозяина положения. Вздутые вены на руках, съехавшая с одного плеча майка-алкоголичка, которую он не спешил поправить, и глаза, в которых горело странное, непонятное Полине, но невероятно яркое по силе чувство – всё это свидетельствовало в пользу теории о том, что пьян он не был. Всё это было чертовски странно и сюрреалистично: состояние других членов семьи не особо отличалось от дядиного. Тетя Аня сидела натянутая, словно струна, с такой силой сжимая в руках салфетку, что ей вот-вот грозило быть разорванной на две части. Баба Наташа тоже не отставала, сжав и так по-старчески тонкие губы практически в нитку, а её напряженное состояние проглядывалось в том, что в кои-то веки от нее не доносилось фальшивых стонов и вздохов. И лишь по тете Нине – как и всегда – было ничего непонятно. В её глазах был тот обычный холод, который Полина видела практически каждый день, руки спокойно, даже, можно сказать, расслабленно лежали на столе… Единственным, что связывало её со всеми, было направление её взгляда. Проследив за тем, куда они все смотрят, Полина шумно выдохнула. Тем самым, по идее, она должна была наконец привлечь к себе внимание, даже если родственники и не услышали скрипа двери, но никто не обернулся в её сторону. Собравшиеся на кухне люди все как один продолжали смотреть на сидящего на другом конце стола Андрея. Тот же, не мигая, пялился куда-то на стену позади дяди Гоши, тоже никак не отреагировав на появление сестры. - Что… Что происходит? – наконец осмелилась подать голос Полина. Тетя Аня и баба Наташа всё же по инерции повернулись в её сторону, но дядя Гоша продолжал сверлить Андрея взглядом. Впрочем, ответил всё-таки он. - Да ты присаживайся, Полин. Ничего особо серьезного не происходит, - подозрительно спокойно и доброжелательно заговорил дядя, хотя руки его всё еще оставались напряжены. Последующие слова, однако, разрушили это иллюзорное спокойствие. – Во всяком случае, так считает твой брат. Неправда ли, Андрей? – с издевкой задал он вопрос, неприятно ухмыльнувшись. Полина почувствовала, как мурашки появляются у нее на коже. Многое происходило в этой квартире, но таким дядю Гошу она еще не видела. Андрей на этот риторический вопрос, конечно же, не ответил. Он вообще выглядел нормально: ни каких-нибудь синяков или царапин, указывающих на то, что дядя уже избрал свой любимый способ наказания, ни застывших в глазах слез, ни дрожащей от гнева нижней губы. Лишь незаметная для незнакомого человека, но очень бросающаяся в глаза Полине неожиданная бледность довольно смуглого брата выдавала, что что-то тут нечисто. - Ну, раз братишка твой не хочет тебе рассказывать, то, пожалуй, это сделаю я, - хмыкнул дядя, так и не дождавшись какой-либо реакции. – Сегодня Андрей пришел домой из школы чуть раньше, причем не один. Его привели под руки двое полицейских, в то время как он упирался и всячески пытался вырваться. - Хватит, - еле слышно перебил дядю Андрей, так и не глядя на сестру. На щеках мальчика заиграли желваки, а лежащие на столе ладони сжались в кулаки. Наконец-то, он проявил хоть какие-то эмоции, но понятнее от этого ситуация не становилась. Полина тихо ахнула. Господи, неужели Андрей ввязался во что-то противозаконное? Да, он выглядит и мыслит старше своих лет, но ему только исполнилось четырнадцать! Ребята, с которыми он общался, были в основном гопниками, но не агрессивными гопниками, а просто придерживающимися образа… Хотя, кто знает. Может быть, пока Полина весело проводила время с Лаврентьевой, её брат начал отбирать у людей телефоны и избивать в подворотнях представителей других национальностей вместе со своей компашкой. Конечно, слабо верилось, что Андрей бы такое сделал. Каким бы ни был его характер, в нем с детства преобладало обостренное чувство справедливости, никогда не дававшее окончательно перейти черту в ссорах с сестрой. Но что еще? Ведь, если всё было так, как рассказывал дядя Гоша, то становилась понятной утренняя злоба и напряженность брата. - Ох, нет, Андрей, я не прекращу. Я думаю, что твоя сестричка заслуживает знать всю эту интересную историю, - Полина ненавидела дядю в этот момент больше, чем когда-либо. Потому что она малодушно не хотела знать. Да, это делало её слабым, неспособным принять удар человеком. Но она не хотела принимать такой удар. Не хотела узнавать что-то, что изменит навсегда её отношение к единственному человеку в этом мире, который действительно её любит. Она взглядом попыталась передать дяде «захлопнись, чертов урод!», примерно то же самое видя в глазах сидящего напротив Андрея, а еще – к её величайшему удивлению – в глазах тети Нины, которая, похоже, явно сдерживала себя от того, чтобы что-то сказать. Но дядя, конечно же, никого из них услышал. – Полицейские спросили меня, здесь ли проживает Андрей Тенькин, и кем он мне является. Я думаю, ты представляешь мое удивление. - Гоша, - коротко и сквозь зубы произнесла его имя тетя Нина, а Полина совершенно не понимала, что происходит. Она сейчас что… Защищает Андрея? С каких пор тетя Нина стала с ними заодно? - Что? – дядя, увлекшийся своим рассказом и явно не понявший, зачем его позвали, бросил короткий взгляд на сестру своей жены, но ничего не увидел: женщина тотчас натянула обратно на лицо маску равнодушия, в её глаза вернулся привычный лед. Так и не дождавшись реакции и будучи слишком заинтересованным тем, что он говорил, дядя Гоша не стал выяснять причину, и с видимым удовольствием продолжил рассказ. – А затем мне сообщили, что камеры наблюдения засекли, как этот мелкий ублюдок врезался на мотоцикле в чью-то тачку, и теперь мне – а кому же, мать вашу, еще? – надо будет заплатить кучу денег. Кстати, откуда у него вообще, блять, мотоцикл? Вернувшийся в речь мат выдавал реальные эмоции дяди, его гнев, который он до этого скрывал. Но Полине было наплевать. У неё с сердца как будто упал огромный камень, прежде мешавший дышать. Андрей не ввязывался ни в какие банды, он ничего не воровал и никого не избивал. Просто, по глупости, врезался в какую-то там тачку. Да, неосторожно и тупо, и теперь наверняка надо будет платить огромный штраф, но это гораздо лучше, чем всё то, что Полина себе напредставляла. Господи, да это что угодно, но не конец света, и не заслуживает того выражения лица покойника, с которым смотрел на дядю Андрей. Неужели он об этом так боялся рассказать сестре? - Не знаешь? Ну, и похер, всё равно он за руль этой херни больше не сядет, - дядя Гоша, который до этого чуть ли не смаковал каждое слово в своем рассказе, неожиданно прервался и замолчал. Секунд пятнадцать ничего не происходило. Затем мужчина обвел взглядом комнату и, убедившись, что каждый присутствующий сосредоточил свое внимание на нем, рявкнул. – Потому что я этому мудаку руки поотрываю, и ему нечем будет водить! В ту же секунду комната пришла в движение. Дядя одним движением вскочил из-за стола и рукой смел на пол всю находившуюся перед нем посуду. Послышался характерный звук. Баба Наташа запричитала, тетя Аня – заохала, и лишь тетя Нина, как и ожидалось, осталась сидеть на месте, совершенно не выдавая никаких эмоций, словно ничего не произошло. Андрей, не будь дураком, вскочил со своего места и бросился к входной двери, но дядя Гоша в два широких шага настиг его в коридоре. - Куда собрался, сука?! – секунда – и вот дядя уже опрокидывает брата на пол, тут же начиная беспорядочно избивать его ногами, не дав времени на то, чтобы хоть как-то сориентироваться и попробовать подняться. Андрей очень старался не издавать ни звука, ну, или звуки ударов заглушали его стоны боли. Но он не кричал. Буквально пару мгновений Полина в бессилии смотрела на то, как носок ботинка дяди в очередной раз врезается в живот брата, но затем сбросила с себя оцепенение и кинулась на защиту мелкого. В эту секунду ей было плевать на то, что она в два раза слабее Андрея, и в пять раз – дяди, ровно как и на то, что одним неосторожным ударом её могут сбить с ног. Инстинкт защищать младшего брата, привитый ей с детства, не подвел и в этот раз, даже в ситуации, когда она вряд ли что-нибудь смогла бы сделать. Кто, если не она? Тетя Аня, подбирающая с пола осколки разбитой посуды, словно ничего необычного не происходит? Баба Наташа, громко охающая, но с каким-то пугающим садистским интересом наблюдающая за тем, как её внука – пусть и неродного – избивают? Или, может, тетя Нина, с какой-то непонятной беспомощностью в глазах переводящая взгляд с драки на Полину и обратно, но всё еще так ничего и не делающая из-за своей гребаной «мне всё равно» маски? Разве это, черт возьми, нормально – просто наблюдать за тем, как четырнадцатилетнего мальчика, даже если он тебе и не родственник, бьют ногами, и ничего не делать? Полина так не считала. Стрелой преодолев расстояние между кухней и коридором, она всем телом врезалась в спину дяди, решив, что в данных обстоятельствах это единственная приемлемая тактика: прежде чем она бы попыталась врезать ему в пах, как этому учат всех девушек, он бы просто откинул её в сторону как пушинку. Поначалу это и правда сработало. Дядя Гоша грузной кучей свалился на пол, запутавшись в ногах и придавливая своим весом Андрея. Но Полина забыла кое-что очень важное: в кои-то веки мужчина перед ней пьян не был. Поэтому ему ничего не составило труда так же быстро вскочить на ноги и обернуться в поисках того, кто помешал ему «вершить правосудие». Увидев племянницу, он, конечно же, удивлен не был – а кто еще? Лицо его исказилось зловещей гримасой, и, словно забыв про Андрея, дядя двинулся на Полину. Той ничего не оставалось, кроме как вжаться в стену – коридор был узким, а выход из квартиры был перекрыт свернувшимся в комочек на полу братом. Всё произошло довольно быстро. Казалось, что вроде бы только что она стояла на земле и с безысходностью смотрела на надвигающегося на нее монстра, но вот она уже за шкирку поднята наверх, а спину простреливает боль от сильного удара об стену. В глазах почему-то помутнело, а голова словно взорвалась на тысячу осколков. По виску что-то потекло. - Ай, - даже не воскликнула, нет, равнодушно произнесла она, словно этим одним коротким междометием описывая всё свое состояние. Видимо, её поведение напугало даже дядю Гошу, и он быстро отпустил племянницу, позволив ей мешком упасть на землю. В его глазах отразилось непонимание и что-то, отдаленно напоминающее испуг. Откуда-то сбоку послышался быстрый топот ног. - Гоша, ты совсем ебанулся, что ли? У тебя совсем мозги закончились? Какого хрена ты сделал с девочкой?! – голос тети Нины доносился словно сквозь вату, а слова воспринимались не предложениями, а как-то по-отдельности, что делало их порядок абсолютно бессмысленным и нелогичным. Полина хихикнула: от абсурдности фраз, а еще от того, что судя по «ебанулся», тетя Нина сейчас действительно, в открытую защищала её. Чуть приподняв голову, девочка разглядела, что и фарфоровая недвижимая маска с лица тети куда-то исчезла. Это уже словно была не тетя, а какая-то другая, незнакомая женщина. Но это не значило, что Полина стала ненавидеть её меньше. - Я убью тебя, урод! Я клянусь тебе, я убью тебя прямо сейчас, и ты, блять, ничего мне не сделаешь! – это уже был Андрей, который с трудом поднялся с пола и, несмотря на подгибающиеся ноги, целеустремленно надвигался на дядю Гошу, держась за отбитый живот. К счастью, он на данный момент был настолько слаб, что даже тете Нине не составило труда схватить его за руки и остановить все попытки вырваться. - Гоша. В комнату. Сейчас, - рявкнула тетя Нина. И он не замахнулся на нее, не послал ее трехэтажным матом. Он вообще не сказал ни слова в ответ. Дядя Гоша, этот неуправляемый, агрессивный и навевающий страх гигант, опустив голову, словно нашкодивший ребенок, действительно направился в свою спальню. И в этот момент до Полины наконец дошло, кто на самом деле главный в этой квартире. Вовсе не дядя Гоша, нет. Он числился «хозяином» лишь номинально, как Британская Королева, но на самом деле у него не было никакого права голоса. Всё зависело от миниатюрной, невысокой тети Нины, которая, как опытный кукловод, дергала его за ниточки. Вот только, в отличие от той же Королевы, дядя Гоша действительно верил в то, что он владеет ситуацией, что давало тете Нине еще большую власть над ним. Ведь, пока ты не знаешь, что тобой управляют, ты никак не можешь помешать тому, кто это делает. Но главным было не это. Гораздо важнее было, что если бы тетя Нина захотела остановить дядю Гошу, она бы смогла это сделать с самого начала. Но нет – она предпочла держать свою маску до конца, ждать до того момента, когда ситуация практически выйдет из-под контроля. Позволила своей марионетке избить Андрея, позволила накинуться на нее саму… Полина не знала, чувствовала ли она когда-нибудь до этого такую ненависть к кому-либо. Скорее всего, нет – еще никто не поступал с ней так. Она дядю Гошу меньше ненавидела, чем тетю Нину. Тот был просто идиотом, пусть и любящим насилие идиотом. А вот тетя Нина имела реальную власть, которой она, по каким-то своим соображениям, предпочитала не пользоваться, продолжая с ледяным спокойствием наблюдать за тем, как жизнь двух её племянников превращают в ад. Она не могла больше здесь находиться. Упавший перед ней на колени Андрей, забормотавший что-то вроде «блять, Полина, какого хуя ты полезла?», только добавлял масла в огонь. Из её головы куда-то вылетел уже давно принятый факт, что в девяноста процентах случаев мат в речи брата – это признак беспокойства за нее. Нет, сейчас она думала только о том, что если бы не его абсолютно детское поведение, если бы не его безответственность, если бы он рассказал ей всё раньше – ничего этого бы не произошло. Сколько их было, этих «если бы»! Если бы Андрей не держал всё в себе и не строил из себя всесильного, как обычно, если бы тетя Нина сбросила свою чертову маску и решила защитить их от дяди Гоши раньше… Полина больше не могла находиться в квартире, где что-то хорошее происходит в исключительно сослагательном наклонении. С трудом поднявшись с пола и не обращая внимание на обеспокоенные возгласы Андрея и вопросы тети Нины, она, хватаясь за стены, добралась до двери из квартиры и с невероятным чувством облегчения захлопнула её за собой. Изнутри всё еще доносились голоса: то ли они призывали её вернуться, то ли о чем-то спорили между собой – она не вслушивалась. Сейчас ей хотелось отстраниться, абстрагироваться от всего ужаса, что имел место быть там. За сегодня с ней произошло слишком много по-настоящему ломающих, убивающих в ней надежду на то, что в мире еще осталось что-то хорошее, событий. Она просто хотела попасть в место, где её бы приняли, где никто бы не стал ничего требовать, а просто бы улыбнулся и утешил. В место, где не нужно бояться за сохранность своих чувств или физическую безопасность. В место, где живет любовь. После удара головой о стену, перед глазами всё еще немного плыло, а мозг отказывался адекватно обрабатывать информацию. Только этим Полина могла объяснить, что она даже не рассмотрела возможность того, что Олеся Лаврентьева может находиться в гостях у своих лучших друзей. *** Они смотрели друг на друга, казалось, в абсолютной тишине. На самом деле, конечно же, нет – откуда-то из глубины квартиры доносился свист чайника, еще какой-то непонятный шум… Время остановилось только для них двоих, и поставленный на паузу фильм двух пересекшихся судеб больше никого не затронул. Но такова уж человеческая натура – эгоцентричная и рожденная с убеждением, будто весь мир крутится вокруг нее. И им казалось, что весь остальной мир тоже, как и они, замер, с любопытством ожидая, что же произойдет. Болотная зелень напротив всё еще оставалась такой же красивой, но Полина больше сдаваться ей не собиралась. Этот этап её жизни был пройден, как бы больно ни было его отпускать. Она знала, что глаза Олеси тоже сканируют её с ног до головы, в конце концов останавливаясь где-то в районе виска. Точно, там ведь должна быть засохшая кровь – дядя Гоша, к сожалению, сил рассчитывать не умеет. Полина почувствовала невольную потребность оправдаться, заверить, что всё с ней нормально… Но даже если Олесю по какой-то причине всё еще интересовало её физическое и душевное состояние, то отныне это не её дело. И никогда больше им не будет. Так бы они, собственно, и застряли в проеме двери, словно две выделанные из мрамора статуи, если бы не Ярик, который не дождался ответа на своё «Лесь, кто там?» и сам пошел проверять, что к чему. - О, Полина! – при виде неё глаза парня зажглись неподдельной радостью, но, как только тот заметил подозрительную красную жидкость у неё на виске, эта радость заметно поутихла. – Боже, что с тобой случилось? Полина улыбнулась уголками губ. Какими бы ни были её отношения с Олесей, и как бы больно ни было оттого, что он остается напоминанием о том самом вечере, этот парень уже стал для нее отдельной и очень дорогой частью её жизни. Пускай они и знакомы были всего-ничего, Полина знала, что Ярик всегда будет не только Олеси, но и немножечко её, и всегда придет к ней на помощь. А она – к нему, ведь они с недавнего времени делили один большой секрет на двоих. - Со мной всё нормально, - попыталась заверить его девочка, но на последнем слове её голос всё же немного сорвался, приоткрывая настоящую картину. На самом деле, ей всё еще было немного сложно стоять, и из-за этого ей приходилось деланно-небрежно опираться о стену. - Ага, а я – балерина большого театра, - еле слышно хмыкнула Олеся, отошедшая чуть-чуть назад, чтобы дать Ярику немного места, но не настолько, чтобы пропасть из поля зрения. А ведь только это Полине и нужно было! Почему-то в ней зрела абсолютная уверенность, что если бы Лаврентьева сейчас ушла, она сразу бы почувствовала себя в три раза лучше. И если не в физическом плане, то в моральном – уж точно. – Проходи в квартиру и ложись на диван, - уже громче добавила она, подталкивая Полину вперед. Её как всегда холодная ладонь ощущалась даже сквозь ткань толстовки, ледяным ожогом отпечатавшись на спине. Олеся судорожно облизнула губы, а до Полины наконец дошло: девушка действительно нервничает, в кои-то веки не чувствуя себя хозяином положения. Почему-то эта мысль показалась Полине невероятно забавной, что она и озвучила глухим смешком. Но ни Ярик, ни Олеся не восприняли его правильно. - Блин, ей походу действительно плохо! – взволнованно воскликнул Ярик, лихорадочно ощупывая её взглядом. – При ударе головой, вроде как, у людей бывают неадекватные эмоции. Черт, что же делать? – последние слова он произносил уже откуда-то из глубины гостиной, по которой носился маленьким ураганом, в бесплодных попытках ища что-то, что могло бы хоть как-то помочь. Казалось, что он и сам точно не знал, что ему нужно, осматривая каждую полку, открывая каждый ящик и даже зачем-то заглянув под диван. Это сумасшествие остановил Руслан, прибежавший из спальни на шум. Даже не заметив стоящих в тени девушек, он кинулся к Ярику, хватая его за плечи и тем самым останавливая метания. С трудом удерживая парня на месте, Русик заглянул ему в глаза. - Ярик, какого черта происходит? – на очередную попытку вырваться, он легонько встряхнул своего друга за плечи. Это, как ни странно, немного успокоило блондина, и он слабо кивнул в сторону Полины, по какой-то неизвестной ей самой причине продолжавшей ухмыляться, и независимо скрестившей руки на груди Олеси. В отличие от Ярика, Русик быстро оценил обстановку, не обойдя взглядом ни кровь на виске Полины, ни её отчаянные попытки удержаться на ногах. Даже синяки на её запястьях не остались для него незамеченными. - Блять, - коротко прорезюмировал он. – Хорошо еще, что это над виском, а сам висок не задели… Так, Ярик, ты идешь со мной в аптеку. Сейчас! - не дождавшись никакой реакции от замершего на месте парня, Руслан выкрикнул последнее слово, наконец показывая, что и сам нервничает не меньше. Ярика как ветром сдуло в сторону входной двери. – Леся, уложи Полину на диван. Льда у нас нет, поэтому намочи полотенце холодной водой и положи ей на лоб, - увидев, что Олеся направилась на кухню, он раздраженно цокнул языком. – Сначала – уложи, ты не видишь, что она стоять не может? Делай, блять, в той последовательности, в которой я тебе сказал! Проследив взглядом за тем, как Олеся осторожно подставляет Полине плечо и ведет её к дивану, он удовлетворенно кивнул. Не дав едва успевшему натянуть ботинки Ярику опомниться, он вытолкнул его на лестничную площадку, захлопывая за ними обоими дверь. Полина почему-то опять рассмеялась. Сейчас ей всё казалось невероятно забавным, но этот командирский тон Русика окончательно развеселил её. - А он был бы хорошим начальником! – слишком громко воскликнула она, отчего в ушах снова зазвенело. Она ни к кому особо не обращалась, просто говорила с самой собой, не замечая, что аккуратно усаживающая её на диван Олеся внимательно прислушивается к каждому её слову. – Только представь себе название его компании: «Русик и Ко»! Или нет, - задыхаясь от застрявшего в горле смеха, Полина с помощью Лаврентьевой положила голову на подлокотник дивана. – Если они с Яриком наконец сойдутся, то он назовет её «Ярик-нарик и Ко»! Вот это действительно угарно будет! - Ты что, пьяная? – отрываясь от расшнуровывания одного из кроссовок Полины, с плохо скрываемой теплотой в голосе спросила Олеся. На её лице была улыбка – не усмешка, а именно улыбка, такая мягкая и ласковая, словно она смотрела на что-то очень ей дорогое. Была ли это еще одна её новая грань? Или опять – маска? Полина хотела спросить её об этом, но поняла, что не может – смех неподконтрольно, уже против её желания каркающими звуками продолжал вылетать из её горла, а она была не в силах остановиться. В глазах почему-то защипало, а в уголках стали собираться слезы. Разве это нормально – плакать, когда ты смеешься? Олеся, конечно, заметила её странное состояние. Эта прежде незнакомая Полине улыбка исчезла с её лица, заставляя сомневаться, была ли она там на самом деле, или ей почудилось. Она снова стала привычной Лаврентьевой – с нахмуренными бровями, сжатыми в полоску губами, вот только в глазах её плескалось беспокойство. Беспокойство не за кого-то еще, а за неё, Полину, и это приятным теплом согревало сердце. Но слезы, как и до этого смех, она остановить уже не могла. - Лин, ты чего? – Олеся придвинулась к ней ближе, так близко, что можно было почувствовать исходящий от неё резкий запах табака, и попыталась заглянуть ей в глаза. Но Полина упрямо прятала их, потому что знала: один взгляд в зеленые болота – и тогда она уже действительно погибнет в них, не в силах вытащить себя из затягивающей глубины. Но разве Олесю Лаврентьеву когда-то можно было остановить? Эта девушка всегда добивалась всего, чего хотела, и если люди не подносили ей желаемое к ногам, как это бывало обычно, то она просто вынуждала их к действиям. Так она сделала и в этот раз, зафиксировав голову Полины ладонями с двух сторон и в буквальном смысле заставляя смотреть себе в глаза. Они находились так близко друг к другу, что их носы практически соприкасались, а прядь волос Олеси щекотала её щеку… Это было слишком. Слишком близко. Полина нервно забегала глазами, смаргивая пелену слез и не зная, что ей делать: наверху были способные её убить омуты, прямо перед ней – нежная кожа шеи и беззащитно бьющаяся на ней синяя жилка, в которую так и хотелось уткнуться носом, поэтому самым оптимальным вариантом оставалось уставиться вниз, на её плечи. Скользнув взглядом по покрывавшей шею Олеси плотной белой водолазке, девочка широко распахнула глаза и громко выдохнула. То, что прежде ускользнуло от её внимания, теперь бросилось ей в глаза: поверх водолазки на Олесе был джинсовый комбинезон с вызывающе радужными подтяжками. И не просто радужными – как и положено флагу определенного сообщества, голубая полоска на них отсутствовала. Полина медленно подняла глаза. Олеся смотрела на её, и во взгляде её читалась хрупкая надежда и ожидание чего-то. А еще она неуверенно улыбалась. И Полина не выдержала. Судорожно вцепившись пальцами в её плечи, она потянула девушку на себя и, уткнувшись носом куда-то ей в ключицу, наконец по-настоящему разрыдалась. Это не было еле сдерживаемыми слезами в подушку, не было нервной истерикой… Это был некрасивый плач, с текущими из носа соплями и красным от напряжения лицом. Некрасивый, но такой правильный, потому что с ней была Олеся – изо всех сил прижимающая её к себе, не обращая внимания на больно давящей ей в бок острый локоть. Осторожно перебирая руками её волосы, она нашептывала Полине что-то невероятно глупое, но безумно ласковое, отвлекая от мелькающих перед глазами воспоминаний о скорчившемся на полу Андрее, заносящем кулак дяде Гоше и равнодушной тете Нине. Конечно, эти моменты навсегда останутся в её памяти, но теперь они будут неразрывно связаны с другими – с её femme fatale, дарящей ей такие нужные и долгожданные прикосновения. И, возможно, это немного залечит очередную оставленную у нее на сердце рану. Наконец, почувствовав, что слезы уже не льются нескончаемым потоком, а лишь редкими капельками покалывают щеки, она оторвалась от пахнущей табаком и счастьем шеи. Олеся теперь была совсем близко, и, неосторожно и слишком резко подняв голову, Полина ударила её макушкой по носу. Старшая девушка поначалу деланно нахмурилась, но потом, не выдержав, рассмеялась. В уголках её глаз собрались морщинки, похожие на крошечные гусиные лапки, а улыбка на покусанных губах заставляла светиться изнутри. Позже она так и не поняла, кто из них первый потянулся друг к другу. Возможно, это Полина, в попытке получше рассмотреть трепыхающиеся густые ресницы, подалась вперед. А может, это сделала Олеся, как всегда по неизвестной причине – на то она и Олеся, чтобы никогда не знать, что она сотворит в следующую минуту. Но в тот момент, как и любому мечтающему о романтике подростку, Полине казалось, будто они прочитали мысли друг друга и наклонились одновременно, наконец соприкасаясь губами. Этот поцелуй нельзя было назвать хорошим. О, нет, он был ужасный: неловкий, неуверенный поцелуй двух девочек, абсолютно непонимающих, что им делать, и неловко цепляющихся друг за друга руками. Лицо Полины было всё еще красное и опухшее, на виске – засохшая кровь, а руки её были потными от волнения. К тому же, где-то полминуты они просто сидели и наслаждались ощущениям своих губ на чужих, боясь двинуться, потому что происходящее казалось таким хрупким, что в любой момент грозило разлететься на осколки или оказаться обычным сном. Да, этот поцелуй был ужасным, но на тот момент Полине казалось, что ничего прекраснее в этой жизни с ней уже никогда не произойдет. Впрочем, она поняла, что ошиблась, когда Олеся на пробу лизнула её верхнюю губу. Вот, что было самым прекрасным, а следующий момент, когда Полина и сама осмелилась нежно толкнуться языком Олесе в рот – еще лучше, а затем – когда они уже обе углубили поцелуй, окончательно теряясь друг в друге – вообще божественно. В эту секунду исполнялось одно из её самых сокровенных желаний, в котором она до этого момента даже мысленно боялась себе признаться, на глубине сознания понимая – ничего никогда не выйдет. Но вот же – вышло! Вышло, потому что сейчас она в реальности, а не в мечтах и даже не во сне, целует Олесю Лаврентьеву. От осознания того, что происходящее реально, счастье новогодней звездой на макушке огромной построенной из сомнений ели зажглось у Полины в груди и осветило всё вокруг. Иначе почему она ничего не видела, кроме самых красивых на свете – уже не болот, нет – а сверкающих зеленых морей? Сердце билось у неё в груди так быстро, что в какой-то момент ей даже пришлось отстраниться – просто, чтобы восстановить дыхание. А затем с удвоенной силой наброситься обратно. Они целовались – теперь уже по-настоящему, пусть и до сих пор неумело, жадно исследуя друг друга, пытаясь каждую черточку запечатлеть в памяти, словно в любой момент у них могли отобрать друг друга. Нерастраченная нежность Полины рвалась наружу поцелуями, робкими поглаживаниями и объятиями. Сейчас, если бы Олеся её попросила, она бы отдала ей всё, что имела. Она так хотела, чтобы Лаврентьева чувствовала себя настолько же счастливой, насколько в этот момент была она сама, чтобы объятия ей казались надежными, а поцелуи – исцеляющими. Чтобы правильнее всего Олеся себя чувствовала вот так – в кольце её рук. На секунду оторвавшись от нее и с опаской заглянув ей в глаза, Полина задохнулась от увиденного: они искрились нескрываемым счастьем. Если раньше ей казалось, что Олесю она никогда не поймет, никогда не разберется, где маска, а где правда, то в тот момент в ней была непоколебимая уверенность: то, что она видит перед собой сейчас – настоящая Олеся. Потому что она сильно сомневалась, что хоть кому-то еще девушка позволяла увидеть такую себя: с еле видимым румянцем на бледных щеках, с размазанным макияжем, растрепанными волосами и широкой, искренней улыбкой, показывающей немного неровные зубы. Полина в жизни не видела ничего красивее. Заметив, что взгляд Полины направлен на её улыбку, Олеся было стушевалась – похоже, в отличие от младшей девочки, она вовсе не считала себя такой идеальной. Подумать только, даже у самой Олеси Лаврентьевой есть комплексы! Полина быстро поспешила их развеять, поднеся палец к её губам и обведя их, такие красивые и желанные, немного опухшие от поцелуев. Олеся рассмеялась – слышал ли хоть кто-то до этого её смех? Полина знала, что нет, и ничто бы не убедило её в обратном. Потому что для всех остальных Олеся наряжалась в свою маску. А для неё – сбросила. Снова потянувшись к её губам, Полина остановилась на полпути, услышав звук поворачивающегося в замке ключа. Первое время голова отказывалась соображать, а в голове была только одна мысль – возмущение, что их кто-то посмел побеспокоить в такой момент. Но потом она вспомнила, что, вообще-то, это не их квартира, что на виске у нее рана, и что Ярик и Руслан ушли в аптеку, чтобы помочь ей с этим справиться. Полина улыбнулась. Олеся Лаврентьева заживляла её раны без каких-либо медикаментов. Наверное, будь они обычными подружками, решившими из интереса попробовать поцеловаться с человеком своего пола, то они бы уже давно отскочили друг от друга и теперь бы сидели на разных концах дивана, стыдливо пряча глаза. Но Олесей с Полиной руководил далеко не простой интерес. Они слишком долго к этому шли. Поэтому, когда Ярик и Русик вошли в гостиную, они застали невероятную картину: их непробиваемая подруга сидела на диване, вплотную прижавшись к Полине, положив ей голову на плечо и удовлетворенно улыбалась краешком рта. Ярик, крикнув им что-то в знак приветствия, унесся на кухню, будучи слишком рассеянным, чтобы что-то заметить. Руслан же при виде них подозрительно сощурил глаза, пару секунд экзаменуя взглядом, а потом усмехнулся чему-то своему и тоже ушел вслед за другом, так ничего и не сказав. Было понятно, что он о чем-то догадывался, но не стал акцентировать внимание, зная характер подруги. И правильно – вот от прямого намека Олеся бы уже могла выпустить колючки. Они еще несколько мгновений сидели, вжавшись друг в друга, ища друг в друге опору и наслаждаясь последними моментами близости, зная, что при парнях они уже ничего не смогут сделать. Их хрупкое умиротворение было нарушено сердитым Русланом, ворвавшимся на кухню и размахивающим полотенцем, с которого капала вода, как флагом. Выглядело это настолько комично и нелепо, что Олеся расхохоталась, а Полина, не сдержавшись, к ней присоединилась. - Вообще ничего смешного! – рявкнул он, впрочем, никакого эффекта это не произвело – обе девушки продолжали заливаться смехом. – Лаврентьева, мать твою! Я же сказал тебе: приложи ей холодное полотенце на лоб! А ты что? – словно ребенка, отчитывал Олесю Русик. - А я… Использовала народные методы, - хохотнула та, отчего Полина покраснела, а Руслан закатил глаза. - Это какие? – подал голос вышедший из кухни следом за другом Ярик, задумчиво нахмурив брови. - Тебе лучше не знать, - хмыкнул Русик, подтверждая подозрения о том, что он практически сразу всё понял. - Но… - начал блондин, но второй парень не дал ему ничего сказать, приставив палец к губам. - Детям о таком знать не положено, - съязвила Олеся, потихоньку возвращаясь в себя прежнюю – саркастичную, хмурую и очень старающуюся казаться сильной. Полина была не против: как бы собственнически это ни звучало, ей хотелось, чтобы нежная и полностью открывшаяся Олеся принадлежала только ей. - Кто бы говорил, - неожиданно встал на сторону друга Руслан. – Вы тут все себя ведете как дети, а я с вами вожусь, как мамаша. - Что бы мы без тебя делали, - насмешливо произнес Ярик, но Полина понимала, что говорит он всерьез, и это заставило её улыбнуться. Нужно быть совсем слепым, чтобы не видеть, с какой ошеломляющей нежностью они друг к другу относятся. - В любом случае, - передав ей полотенце, Руслан плюхнулся справа от нее на диван, отчего Олеся недовольно завозилась. – Приложи это пока к виску, а чуть позже, когда кровь чуть-чуть остановится, мы обработаем тебе рану. - Хорошо, - мягко улыбнулась Полина, втайне наслаждаясь той заботой, тем вниманием, которое она здесь получала, и которого ей так не хватало в обычной жизни. В кои-то веки заботилась не она, а о ней. – Только… Мне надо будет скоро уходить, а то последний автобус пропущу, - с плохо скрываемым сожалением в голосе сообщила она. Уходить, конечно, безумно не хотелось, но гостеприимством парней она в очередной раз пользоваться не собиралась. Они и так уже слишком много для нее сделали. Может быть, к тому моменту, как она вернется домой, дядя уже уснет… - Не говори глупостей, - фыркнул Ярик, пристроившийся рядом с Русланом, заставив того охнуть, а Олесю нецензурно выругаться, совсем вжимаясь в подлокотник – диван был слишком узким для них четверых. Но Полина бы соврала, сказав, что ей это не нравится. С этими людьми она ощущала странное, до этого момента слишком редко испытываемое чувство надежности. – Никуда ты не поедешь, и спать останешься здесь. Тем более, судя по времени и по тому, что телефон твой всё еще при тебе, это дома с тобой… - парень запнулся, не желая произносить жестокое «избили». - Браво, Шерлок, - хмыкнула Олеся, привставая с дивана. Полине очень не хотелось отпускать её даже на пару шагов от себя, она до ужаса боялась, что девушка снова станет недоступной для нее. Она бы этого не пережила. – Я за вином, - словно уловив её настроение, Лаврентьева успокаивающе дотронулась кончиками пальцев до её ладони, отчего руки сразу покрылись мурашками. Олеся скрылась в проеме кухни, а Руслан, пользуясь моментом, немного сдвинулся в сторону, свободно выдыхая от покинувшей их тесноты. - Ты же знаешь, что ты можешь всегда прийти сюда, да? – Русик серьезно смотрел ей в глаза, а Полина понимала, что ошиблась сегодня, когда сказала, что в этой квартире она нашла только одного друга. Вот же он, второй – такой внимательный и заботливый, сидит прямо перед ней и убеждает, что у него дома ей всегда рады. На глаза почему-то снова стали наворачиваться слезы, но ни один из парней не заострил на этом внимания, отчего она была им очень благодарна. - Правда, Лин, так бывает, что хочется сбежать, - Ярик улыбнулся и неловко взъерошил свои волосы, корни которых уже совсем отрасли. – Это нормально. И мы правда готовы тебя принять. Не только из-за того, что ты подруга Олеси. - И почему же? – в шутливой манере задала вопрос Полина, в душе с непонятным ей самой придыханием ожидая ответа. Но в ответ она получила лишь исчерпывающее: «Потому что ты, это ты». И с удивлением поняла, что другого подтверждения ей и не нужно. В этот момент из кухни послышался громкий мат и грохот. Ярик с Русланом переглянулись и синхронно закатили глаза. - Леся, если ты там что-то разбила… - угрожающе начал Русик, который, тем не менее, даже поленился встать с дивана. - Не беспокойся, мой капитан, всё схвачено! – в проеме двери показалась Олеся. В её руках были зажаты две бутылки вина, а под мышкой – пакет яблочного сока, который она, недолго думая, бросила Ярику на колени. - Эй! – возмущенно воскликнул он, спихивая с себя сок, словно какую-то заразу. Руслан, не скрываясь, заржал, за что получил обиженный взгляд и толчок в бок. – Хватит, это перестало быть смешным еще месяц назад! - Ты ошибаешься, - захохотала Олеся, падая на диван слева от девочки и снова создавая эту уютную тесноту. – Ярик у нас, понимаешь ли, полгода назад вдруг решил стать ЗОЖником, - повернулась она к Полине, объясняя прикол. – Он и правда ничего не пил несколько месяцев, и мы начали что-то подозревать. И не зря! – на этих словах она не выдержала и прыснула, в итоге уже не в состоянии остановиться. Полине даже не нужно было знать смысл шутки, потому что один звонкий смех Олеси заставлял её улыбаться так широко, будто перед собой она видела что-то невероятно прекрасное. Так, в общем-то, и было. - Боже, ты просто ужасно рассказываешь шутки, - закатил глаза Руслан, в отличие от Полины, вовсе не впечатленный взрывами смеха подруги. – Короче, дело в том, что на все наши тусы Ярик постоянно приносил яблочный сок. Однажды у меня было похмелье, и наутро я, абсолютно не разобравшись, сделал глоток из этого его гребаного пакета. Вообрази мою реакцию, когда я почувствовал, что никакой это не сок, а самое обычное вино! Просто представив эту картину у себя в голове, Полина захохотала, присоединяясь к Русику и Олесе. Ярик еще пару секунд усиленно пытался делать вид, что до глубины души обижен, но в итоге не выдержал и тоже сорвался на смех, попадая под волну всеобщего веселья. Смеясь, Полина освобождала себя. На место раздирающей всё тело боли пришло согревающее тепло, грозящееся плотно занять место в её сердце и вытеснить оттуда всю грусть. Впрочем, разве она возражала? Тот уют, который она ощущала в этой квартире, казался каким-то размытым воспоминанием из счастливого прошлого. Но если прошлое вернуть было нельзя, то, что она испытывала здесь, теперь было ей доступно чуть ли не в любое время. Здесь, где она могла быть самой собой, где каждый – даже такая, как Олеся – мог быть настоящим, в этот вечер без масок, окруженная искренне заботящимися о ней людьми, она снова ощутила что-то почти забытое. То, что обычно называют счастьем. *** - Да куда ты меня тащишь? – в очередной раз возмутилась Полина, пытаясь вырваться из цепкого захвата Олеси, но та лишь закрыла ей рот ладонью. - Тише ты, спугнешь. Смотри лучше, - и кивком головы указала на маленькую щель между незакрытой дверью и косяком. По идее, они уже обе должны были спать. Как бы Полине ни хотелось продлить приятный вечер, скрашенный вином и разговорами, как серьезными так и абсолютно не о чем, пережитый за день стресс давал о себе знать. Поэтому, когда где-то через пару часов после начала, она в извинением сообщила, что пойдет уже в кровать, никто её не остановил. Более того, остальные ребята тоже не стали продолжать посиделки. Руслан снова включил режим «мамочки», напомнив Ярику, что тому, вообще-то, завтра на работу, а Олеся решила сразу присоединиться к Полине. «Чтобы не будить ночью», - поспешно добавила она, тем самым вызывая у Русика саркастичную усмешку. В этот «вечер без масок», как его у себя в голове окрестила Полина, она чувствовала себя невероятно комфортно. В последний раз отголоски этого ощущения являлись к ней крыше с Андреем, но сейчас это было что-то особенное. Может быть, потому что в кои-то веки она не ощущала себя лишней в компании, как это обычно бывало. Она говорила наравне со всеми, и её всегда внимательно слушали. Никто не отмахивался от нее, не считал её какой-то незаметной, неважной… В этот вечер Полину впервые посетила мысль, что, может быть, прежде чем обвинять других в том, что они носят маски, она в первую очередь должна была разобраться со своей. Может быть, «серая мышка» - это тоже точно такая же маска, которую она носит, потому что так ей удобнее?.. Полине, впрочем, стало не до философских мыслей, как только она, проморгавшись, различила сквозь щель два силуэта на диване. Парни словно слились в одно целое, приникнув друг к другу в нежном поцелуе. Ярик нежно проводил кончиками пальцев по щеке Руслана, словно не веря, что всё происходит взаправду, а Русик прижимал его к себе так сильно, что практически перетащил к себе на колени. Полина не могла соврать: это выглядело красиво. - Похоже, это передается воздушно-капельным путем, - послышался насмешливый голос, заставив засмотревшуюся Полину подпрыгнуть и обернуться. Раскинувшаяся на кровати Олеся бесстыже ухмылялась, а Полина не могла отвести от нее глаз. Немного стершиеся за проведенный в хорошей компании вечер кружащие голову ощущения вернулись, окончательно разрушая все барьеры. Чертов радужный комбинезон заставлял смотреть на Олесю весь вечер, любоваться этими полосатыми подтяжками, и по каждой этой полоске хотелось провести пальцем, а потом дальше, вниз, до кармана на груди, и еще дальше, и еще, пока она бы не добралась до края обрезанных до щиколотки джинсовых штанов, обвести гладкие ноги с редкими крошечными порезами от бритвы. А сейчас она лежала перед ней, и Полина была уверена, что если бы ее сигарета была заменена на сигару, то она стала бы идеальной моделью для любого художника двадцатых годов прошлого века, или когда там они рисовали полуголых курящих красоток? Неважно. Ведь сейчас она была здесь, и не для какого-то абстрактного художника – к черту художников – а для нее, только для нее, лежащая полубоком на чертовых черных простынях, так вызывающе контрастирующих с ее белой кожей, в полумраке комнаты, прекрасная в своей неидеальности. Ногти на пальцах, между которыми дымилась сигарета, как всегда были покрыты черным полусошедшим лаком, и, господи, эти красивые тонкие пальцы…. Черт возьми, Полина бы назвала это самым красивым зрелищем, которое она видела, если бы перед ней так же не открывался вид на ее глаза, эти чертовы ведьмовские болота, подернутые вечерней дымкой, полуприкрытые в каком-то подобии экстаза, и губы, помада на которых немного смазалась, и это бы смотрелось по-идиотски на ком угодно, кроме нее. А дальше, а дальше шла нежная шея, нетронутая, чистая, которую так и хотелось чем-нибудь испортить – Полина никогда не замечала за собой таких садистских желаний, но всему приходит свое время. Затем острые ключицы – она наконец-то сняла эту чертову плотную белую водолазку, весь вечер не дававшую ей покоя, а затем… Полине надо было бы отвести взгляд, но она не могла, и ведь Олеся явно не была против. Совершенно не возражала, чтобы Полина смотрела еще ниже, и совсем не на комбинезон, который был слишком узок ей в груди … Этот комбинезон был прекрасен на ней, но сейчас был вовсе не главным, ведь главным было то, что он, съехав на бок, открывал вид на красивую небольшую грудь и один коричневый сморщенный от холода сосок… Вся Олеся словно говорила ей: хочешь? Хочешь меня? Скривленные в какой-то непонятной то ли усмешке, то ли полуулыбке губы ждали ее. Сейчас Полина была уверена – ждали именно ее, а вовсе не кого-то другого. То же самое говорили и глаза, выражение которых Полина никогда не могла понять, сколько бы ни силилась, но вот сейчас она была уверена, что знала значение этого блеска. И шея, и ключицы, и вся поза - всё это шептало ей: хочешь? Хочешь? - Хочешь? – Полина поняла, что звучит это вовсе не у нее в голове только тогда, когда Олеся повторила во второй раз. Она с усилием заставила себя поднять глаза. Олеся с довольной усмешкой протягивала ей пачку сигарет, уже вытащив одну для себя. В другой её руке был зажат окурок предыдущей. Господи, неужели она столько времени её рассматривала, что Олеся успела выкурить целую сигарету? Между прочим, тонкую, а значит, занимавшую больше времени… Черт возьми. Господи. - Ну, так что? Хочешь? – в голосе Олеси зазвучало потихоньку нарастающее раздражение от необходимости задавать вопрос в третий раз. Её, казалось бы, совершенно не смущает ни поза, в которой она лежит, ни взгляд Полины, направленный туда, куда приличные девочки – вообще-то мальчики, но это другой случай – не смотрят. Как будто для нее, черт возьми, нормально вот так лежать, откровенно, блять, себя предлагая. И она еще спрашивает? Со своими красными губами, со своими острыми ключицами, со своими нежными горошинками сосков? Со своими глазами, заставляющими забывать обо всем на свете? Со своим хриплым голосом, со своими сигаретами, со своими бровями? Со своей ухмылкой, харизмой, позой – картинной такой, чуть ли не театральной? И что ей на это ответить? Хочет ли она? - Хочу, - выдохнула Полина, и под удивленный всхлип Олеси, так и не успевшей вытащить из пачки сигарету, повалила её на кровать, придавливая своим весом. Она наконец-то нашла для себя смысл в данном ей прозвище. Возможно, Лаврентьева вкладывала в него что-то другое, но Полина видела всё именно так: из всех серых мышек Олеся выбрала именно её. А значит, она действительно их Королева.