Тебе можно

Чонин лежит на кровати, растянувшись на животе, и щелкает пультом. По телевизору какая-то поп-группа из семи мальчиков поет что-то про любовь, и Чонин раздраженно переключает канал. «Я сожру твоего…» Продолжения фразы Чонин не слышит, потому что в комнату заходит Чунмен, отбирает у него пульт и переключает обратно. - Фильмы ужасов гадость, - говорит он, расстегивая замок теплой кофты. - А я ненавижу всех этих мальчиков-ангелов, которые поют про какую-то идеальную девушку, которую они любят. Или которая их, да боже упаси, бросила, и теперь они все коллективно страдают, - фыркает Чонин. - Хорошо, хорошо. – Чунмен выключает телевизор совсем, и садится на край кровати брата. – Что, не любишь коллективные ангельские страдания? - Да ненавижу просто. Ты где так долго был? Чунмен ложится на спину, положив голову на поясницу Чонина, и закрывает глаза. - Гулял. В итоге все равно вернулся, - туманно отвечает он. Чонин опускает голову на скрещенные руки и молчит минуту. - Я не прощу тебе никого. Никогда. Слышишь? – говорит он тихо. Чунмен понимает, о чем он. Перебирается к Чонину и целует его в висок. - Никого. Никогда. Слышу. Чонин обнимает брата за плечи. Это безумие длится уже почти четыре месяца, и не закончится никак. Но за это время Чунмен успел смириться с тем, что он не такой уж хороший мальчик. За это время Чонин успел полюбить Чунмена еще сильнее. Чонин ненавидит этих мальчиков из клипов, потому что они поют о любви. Его собственная любовь неправильная и искривленная, а еще он не будет красиво страдать, если они «расстанутся». Он просто сразу и некрасиво сдохнет. - Крис, это мой брат, Чонин. Чонин, это Крис, мы учимся вместе. Чунмен знакомит брата со своим другом и однокурсником, а Чонин кивает и с интересом разглядывает Криса. Крис красивый, выше Чонина, а еще оказывается, что он ученик по обмену, и что они с Чунменом дружат достаточно давно. - Чунмен мало о тебе рассказывает, - говорит Крис, когда тот отходит. - Серьезно? Совсем мало? – удивляется Чонин, рассеянно отыскивая взглядом спину брата. - Совсем. Крис больше не говорит на эту тему. Он вообще не очень много говорит, но Чонин успевает заметить, что у него немного забавный акцент и телефон такой же модели, как у Чунмена. - Почему ты мало рассказываешь обо мне своим друзьям? – спрашивает младший по дороге домой. Чунмен вглядывается в темноту, греет руки в карманах и не отвечает. – Чунмен? - А что ты хочешь, чтобы я им говорил? – отзывается тот наконец, после недолгого молчания. – Я говорю им, что у меня есть младший брат. Что он учится в старшей школе, что его зовут Чонин, что он иногда бывает вредным, но в целом хороший парень. Что еще я должен им сказать? Чонин не отвечает. Он думает. Что еще можно сказать? Сам Чонин может рассказывать о Чунмене долго, но так и не рассказать ничего. Потому что в их отношениях мало такого, о чем можно рассказывать. - Я не знаю. Правда. Прости. - Все хорошо, - отмахивается старший и берет Чонина за руку. Ненадолго, до ближайшего перекрестка, и только потому, что очень хочется. Они пережили четыре месяца, уже даже больше. Они пережили зиму, а это важно. На Рождество все равно были подарки, хотя папа в детстве говорил Чунмену, что подарки дарят только хорошим мальчикам. Именно хорошим мальчикам, а не таким, которые хорошие днем, а по ночам спят со своим младшим братом. Это определенно не вписывается в имидж хорошего мальчика. Чунмен крепче сжимает пальцы Чонина. У него не хватит сил, чтобы это прекратить. Сам же Чонин считает, что самое важное это то, что они пережили зиму. Тот факт, что зим будет еще много-много, он, по всей видимости, просто упустил из виду. - Чунмен… - Я так хочу спать, - говорит тот. Глаза у него правда усталые и немного больные. - Мне нужно… - снова начинает Чонин, но старший опять перебивает брата. - Я очень устал. Давай потом, пожалуйста. Чунмен закрывает двери своей комнаты перед носом Чонина. Даже не закрывает, а просто прикрывает неплотно. Если у Чонина хватит наглости, то он сможет толкнуть дверь и войти. Но Чонин стоит пару минут в нерешительности, и тихонько уходит. Возится в своей комнате, делает что-то, даже прибирается немного. Открывает окно и высовывает нос на улицу. Правда замерзает быстро и снова закрывает это окно, даже со злостью какой-то. Чонин думал, что они пережили зиму. Но то, что они пережили зиму, совсем не значит, что стало сразу же теплее. То, что они пережили четыре месяца, не значит, что стало проще. Стало только сложнее, хуже. Они больше не смогут бросить, даже не пытаются. Ну, Чонин точно не пытается. Он для себя уже все решил. А вот Чунмен не может, кажется. Или еще пытается доказать себе, что он действительно хороший мальчик. Но сложнее всего доказать это именно себе. Чонин забирается под одеяло и обхватывает плечи руками. Уже за полночь, в квартире тихо, и все спят видимо. Но Чонин не спит, может быть потому, что так холодно. Ближе к часу ночи он набирается той самой наглости, встает и идет в комнату брата. Толкает так и не закрытую до конца дверь, но не закрывает ее за собой. Чунмен спит, закутавшись в одеяло и отвернувшись к стенке. Поколебавшись в нерешительности, Чонин забирается к нему, обнимает за талию, утыкается носом в шею и закрывает глаза. Почти сразу становится тепло, и очень спокойно. Чунмен даже не просыпается, только неосознанно прижимается спиной к брату и глубоко вздыхает. Наверное, он правда очень устал. Чонин решает, что сейчас погреется еще пять минут, а потом уйдет к себе. - Чунмен, ты не знаешь… о. Чонин слышит голос мамы сквозь сон, но готов поклясться, что это ему снится. - Что, мам? – сонно спрашивает Чунмен. - Ничего, просто я потеряла Чонина. Почему он у тебя? - Я не знаю. Чунмен немного грубо тормошит брата, заставляя того проснуться и понять, что все происходящее не сон. - Я просто… - пробует объяснить Чонин, совсем не понимая, что можно ответить, но Чунмен отвечает раньше: - Я помогал ему делать домашку, о которой он вспомнил примерно в час ночи, а сдавать ее сегодня. Тут и уснул, мне его было жалко будить. Чонин быстро кивает. Ложь звучит неправдоподобно, но ничего лучше в шесть пятьдесят семь утра придумать не получится. - Ну ладно, - отвечает мама после минутного молчания. – Просто я подумала, что Чонин ночевал не дома, даже не предупредив. - Все в порядке. Я же слежу за ним, - улыбается Чунмен. – Правда, все в порядке. - Хорошо. Вам вставать пора. Мама уходит, прикрыв за собой двери комнаты, а Чунмен переводит взгляд на брата. - И что ты тут делаешь? – спрашивает он. - Мне было холодно, - Чонин не врет старшему, ему было холодно, это правда. - Я хотел полежать с тобой немного, но уснул случайно. Прости. - Вот черт. Чонин пробует обнять брата за плечи, но тот стряхивает руки младшего. - Никогда больше так не делай. Никогда. А если она догадается? – Чунмен говорит быстро, но жестко. Он не кричит, потому что мама может услышать. Он не кричит, а Чонину страшно. – Никогда. Чунмен перебирается через Чонина и, не оглядываясь на него, идет к двери. - Чунмен, - зовет младший тихо, но тот не слышит. Или не хочет. Хорошо, Чонин понимает, что он сам виноват. А еще он понимает, что мама им поверила, ведь она даже ни о чем не подозревает. Разве можно думать о чем-то подобном? Конечно нет. Чунмен ведь сказал, что следит за Чонином, а это значит, что он не позволит случиться чему-нибудь плохому. А еще Чонин думает, что так не может продолжаться всю жизнь. Они ведь не могут прятаться всю жизнь? Но ведь им больше ничего не остается. Чунмен не прощается с братом утром, не отвечает на его звонки и сообщения днем, не обращает внимания вечером. Он злится, и явно на Чонина. Может быть, немного на себя самого, без этого у него никак. Ночью Чонин, задумчиво постояв перед плотно закрытой дверью, сдается и уходит к себе. Выключает свет и залезает под одеяло. Сегодня не так холодно, и Чонин думает, что сможет уснуть. - Ты спишь? Проснись. Чонин резко выныривает из сна и переворачивается на спину. - Чего тебе? – спрашивает он сонно, скосив глаза на запястье Чунмена. Фосфорные стрелочки наручных часов старшего светятся мягким зеленым светом, и показывают что-то вроде пятнадцати минут четвертого. - Я извиниться хотел. Чунмен залезает под одеяло к Чонину и обнимает его. У старшего руки холодные, и ремешок часов неприятно царапает голую кожу. - За что? – Чонин непослушными после сна пальцами расстегивает часы на запястье брата и все еще ни черта не понимает. - За то, что накричал на тебя утром, и игнорировал весь день. - Ты не кричал. - Да, но… - Забудь. – Чонин наконец справляется с часами и сует их под подушку. – Я не сержусь. Я сам виноват. - Ты не виноват, все нормально. Понимаешь, я просто не знаю, на кого сердиться, на тебя или на себя. Ты же понимаешь меня, да? - Заткнись. Чунмен целует брата в шею, обнимает его за худые плечи и греет своим дыханием, хотя и не холодно сегодня. Чонин забирается ему пальцами под ткань футболки и гладит по спине. Тут бесполезно на кого-то злиться, они сами во всем виноваты. Чунмен хороший, и Чонин не хуже. Просто иногда хорошие люди могут сделать ошибку, которую нельзя исправить. Это не делает их плохими. Это всего лишь значит, что у них тоже есть слабости. - Я люблю тебя, - говорит Чонин. – Я прощу тебя, если ты будешь на меня злиться. Если ты будешь кричать на меня – это нормально. Особенно если потом ты простишь меня. Я не прощу тебе никого, и я не прощу тебя, если ты сделаешь больно… - Заткнись, - перебивает на этот раз Чунмен, затыкая брата поцелуем и гладя ладонями ребра. - … себе, - все же заканчивает Чонин, запрокинув голову и облизав губы. Ему на зло, видимо. - Там дождь идет. Не можешь же ты уйти просто так, - говорит Чунмен, глядя, как Чонин быстро одевается. - Могу, - отрезает тот, застегивая куртку и засовывая телефон в карман. – Плевать. Чунмен продолжает следить глазами за братом, не веря похоже, что тот и правда уйдет. Обычно Чунмен – тот, кто кричит. Тот, кто психует, собирается и убегает. Обычно Чунмен – тот, кто задает больше вопросов. Теперь Чунмену странно, что Чонин похоже обиделся и уходит. Чунмен не расстроен, и не предпринимает попыток, чтобы остановить младшего. Он только повторяет тупо: - Там дождь идет, Чонин. - Скажи маме, что я переночую у друга. Чонин уходит в темноту, хлопнув дверью, и оставив старшего одного в квартире. - Глупый, ведь вернешься, - криво улыбается Чунмен и включает свет чуть ли не во всей квартире. Он, наверное, должен чувствовать себя виноватым, и обязательно позвонит Чонину, если он не вернется в течение часа. Он будет жутко волноваться, и сделает все, если брат серьезно решит уйти. Только это не реально же. - Мам, Чонин сказал, что переночует у друга, им нужно готовиться к тесту, - говорит Чунмен матери. - Хорошо, позвони ему утром, а то вдруг проспит, - улыбается мама. - Ты уже ужинал? - Да, я кормил Чонина, - невнимательно отвечает Чунмен. Ему все также все равно. Его волнует только дождь на улице. - Вернись, простудишься, - тихо шепчет Чунмен телефонным гудкам, когда часы показывают уже начало второго. Он совсем не ждет, что Чонин ответит, правда так ему и надо. - Да? – сонный голос брата выводит Чунмена из оцепенения. - Ты где? – спрашивает старший. - У друга. Мы спим уже, - отвечает Чонин. – Слушай, я… - Хорошо. Возвращайся завтра. Спокойной ночи. Чунмен отключается и понимает, что, наконец, может уснуть. Он по-прежнему не чувствует себя виноватым. «Знаешь, а было бы здорово, если бы в один день ты смог бы проснуться, а я был бы просто историей в твоей голове. Историей, которую ты потом не вспомнишь. Только Чонин, можно я буду хорошей историей? Можно я буду твоей самой лучшей сказкой?» Потом Чонин разозлился. Видимо он тоже понимает, что они оба – не правильные, их быть не должно. Только если историей в голове, дурной сказкой о любви, которую не расскажешь ребенку на ночь. Никому и никогда не расскажешь. - Почему он разозлился? – спрашивает Чунмен у темноты, уже в полудреме. – Я же сказал, что хочу быть самым лучшим. Чонин возвращается утром, сгребает еще сонного Чунмена, когда тот идет из ванной на кухню, и прижимает его к стенке. - Прости меня, прости меня, - шепчет Чонин, целуя шею и лицо брата. – Я не должен был кричать, злиться и уходить, прости меня. - Все нормально, - Чунмен помогает брату снять куртку. – Ты ведь ко мне вернулся? Правда? Чонин не отвечает, поэтому Чунмен продолжает говорить что-то, вешая его куртку в шкаф в коридоре, снимая с него кофту, гладя по волосам. Младший почти не выпускает брата из объятий, тянет к своей кровати, садится сам и усаживает Чунмена к себе на колени. Тот, улыбнувшись, сцепляет руки в замок на шее у Чонина и прижимается своей щекой к его. - Знаешь, я перебрал себе уже кучу плохих имен за те месяцы, что люблю тебя вот так, - говорит Чунмен, устраиваясь поудобнее. – Придумал кучу причин, почему должен тебя бросить, и несколько способов, как это сделать. Чонин испуганно дергается и сильнее прижимает к себе Чунмена, а тот продолжает: - Но я никогда не смогу бросить тебя, потому что ты – это то действительно хорошее, что у меня есть или будет. Пусть в какой-то степени мне подходит каждое из тех имен, пока у меня есть ты – мне плевать. Ты имеешь право злиться, кричать или закатывать истерики. Потому что это то, что делаю я. Это то, что постоянно терпишь ты. Так что все нормально. Тебе можно, Чонин. Тебе все можно. Чонин выдыхает и ласково гладит плечи, спину, бедра старшего. - Я просто не хочу, чтобы ты был моей историей. Я хочу, чтобы у нас была своя история. И да, пусть она будет хорошая, - просит он. Чунмен кивает. Они оба знают, что для них хорошая история – это почти не реально. Это просто безумно, а еще так не бывает. Но им как-то все равно. Потому что, не смотря ни на что, у них все же есть право жить дальше. И они создадут свое собственное право любить друг друга.