Ва-Банк

Хорошо снова чувствовать себя счастливым. Он уже и забыл каково это. Блейн проводит остаток вечера с Уэсом и Дэвидом, и улыбка ни на мгновение не сходит с его лица. Его руки всё ещё хранят ощущение прикосновения к прохладной коже Курта. Его друзья недоуменно переглядываются, явно заметив перемены в поведении Андерсона, но того это не волнует. Впервые за долгие месяцы он ждет чего-то с нетерпением. Он увидит Курта снова. Придя на работу на следующий день, Блейн с улыбкой бросает взгляды на свою руку, до сих пор исписанную фиолетовым маркером, что так резко контрастирует с его строгим костюмом. Сотрудники поздравляют друг друга с Новым Годом. Раньше Блейн никогда не мог это понять. Почему люди так рады новому году? Но когда Андерсон в тысячный раз смотрит на своё запястье, разглядывая размазавшиеся по коже буквы, он осознает причину, по которой все так этого ждут. Они рады, что пережили прошедший год, и надеются на перемены в новом. Весь день он проводит в приподнятом настроении и волнительном ожидании, и это тоже своего рода забвение, но в этот раз оно достигнуто без помощи алкоголя. Вернувшись домой, Блейн впервые за несколько недель готовит себе хороший ужин. После этого он выбирается в город, где находит ближайший магазин художественных товаров и покупает на семьдесят два доллара и тридцать центов качественные масляные краски и двадцать холстов, лучших из тех, что там продаются. Новая упаковка кистей тоже отправляется в пакет с фирменной эмблемой магазина. Дома Андерсон аккуратно упаковывает все покупки и оставляет у двери. Он знает, что Курт возможно удивлённо посмотрит на него, когда тот отдаст ему пакет, но Блейна это не беспокоит. Если он делает что-то, то делает это со всей душой. Он до сих пор не может забыть спокойное выражение лица юноши в приглушённом освещении комнаты, и каждый раз, когда картинка всплывает перед глазами, его сердце замирает. Андерсон знает, что опасно так сильно влюбляться за безумно короткий срок, но в Курте есть что-то, что никак не даёт ему покоя. Хаммел — самый непредсказуемый, самодостаточный, сильный и в то же время самый хрупкий человек из всех, кого Блейн когда-либо встречал. Увлечение таким юношей практически пощёчина ожиданиям его отца, и Блейн не может этим не наслаждаться. Через три дня Андерсон решает, что уже может навестить Курта, не выглядя при этом назойливым идиотом в его глазах. Быстро поев сразу после работы, Блейн даже не утруждается переодеться из костюма во что-то менее строгое. Это неважно. Такого сильного волнения он не испытывал уже несколько лет. Возможно, что-то подобное Андерсон чувствовал только в старших классах, когда ещё позволял своим мечтам контролировать его собственную жизнь. И сейчас всё выглядит так, будто является частью одной из этих фантазий, созданных в голове подростка, с той только разницей, что на этот раз всё реально и Курт вполне осязаем. Он чуть не забывает краски и холсты на выходе и вспоминает о них только потому, что забыл надеть куртку. Возвращаясь за ней, Блейн замечает на столе красный свёрток, мгновенно привлекающий к себе внимание. Андерсон закатывает глаза, поражаясь собственной глупости, прежде чем взять пакет и направиться к лифту. Час пик только закончился, так что такси снуют туда-сюда в поисках людей, нуждающихся в быстрой поездке. Блейн останавливает одну из машин и чуть отскакивает в сторону, избегая брызг из-под колёс жёлтого автомобиля, подъехавшего к обочине. Водителю приходится поискать Дарлинг Стрит некоторое время; всю дорогу он добродушно ворчит, жалуясь на пробки, или пытается завести разговоры о спорте. На все реплики таксиста Блейн отвечает междометиями, не переставая нервно постукивать пальцами по соседнему сидению и собственным коленям. Сопровождаемым озадаченным взглядом мужчины в зеркале заднего вида, Андерсон чертит пальцем на запотевшем стекле причудливые фигуры. Они выходят по-детски неаккуратными по сравнению с тем, что Блейн мог изобразить на холсте в объятиях Курта, но даже такой вид рисования забирает у него часть стресса, накопившегося за последние пару дней. Он платит водителю, на самом деле, гораздо больше, чем следует, на что тот благодарно улыбается. Подошвы начищенных ботинок Андерсона касаются земли, припорошенной снегом, и его ноги тут же промокают. Но это мало его волнует. Зажав свёрток подмышкой, он направляется к уже знакомому дому. Те подростки снова шатаются под окнами, и несколько из них что-то громко, но дружелюбно кричат вслед Блейну. — Эй, чувак! Снова к Хаммелу? Блейн оборачивается и, увидев на их лицах любопытные выражения, не может сдержать улыбки: — Да, снова. А что? Получив в ответ только смех и многоголосое «Ещё увидимся, чувак», он ухмыляется и подходит к двери Курта. Блейн сбивает снег с ботинок и глубоко вздыхает, прежде чем поднять руку в кожаной перчатке и постучать. Андерсон немного отходит, поудобнее берёт свёрток в руки и медленно выдыхает, следя за облаком пара, образующегося в воздухе, но двёрь всё не открывается. Вздохнув, Блейн стучит снова. Ответа нет. Он уже собирается уходить, как что-то бьется о внутреннюю сторону двери с такой силой, что та начинает дрожать. Блейн подпрыгивает от неожиданности, едва не упав с лестницы, и тут же слышит этот незабываемый смех. Высокий, с придыханием. Выпрямившись, Андерсон снова подходит к двери, на этот раз стуча более настойчиво. Курт снова не отвечает, но через тонкую деревянную дверь можно различить неясный стук и голос Хаммела. Блейн хмурится и поворачивает дверную ручку — та с лёгкостью поддается ему. Пройдя внутрь, Андерсон оглядывает коридор. — Курт? Свет в соседней комнате включен, и Блейн может различить там какое-то движение. Закрыв входную дверь, он проходит по коридору, заглядывает в гостиную и осматривается. Курт здесь, в комнате. Наушники, обмотанные вокруг его руки и воткнутые в уши, подключены к плееру, который Хаммел держит в руке. Другой рукой, с зажатой в ней кистью, он бездумно размахивает в воздухе. Курт танцует, закрыв глаза и покачивая головой. Каждое его плавное движение в полумраке помещения посылает мерцающие тени на поверхности стен и предметов, находящихся в комнате. На полу разбросаны десятки незаконченных картин (или по крайней мере что-то, что их напоминает), кисти и открытые банки с красками. Кажется, что каждое движение Курта грозит катастрофическим падением, которого он каким-то образом избегает, мягко ступая босыми ногами по полу и изгибаясь в такт песне, которую Блейн даже ни разу не слышал. Его волосы перепачканы зелёной краской; мешковатая серая футболка и что-то, что напоминает леггинсы, выглядят ещё более катастрофически. Бледная кожа его рук, шеи и лица смотрятся почти прозрачными на фоне разводов краски. Он… не только творит, но и сам выглядит как произведение искусства. Он улыбается шире, чем Блейну это представлялось возможным, и общая картина кажется Андерсону одной из красивейших вещей, которые ему когда-либо приходилось видеть. Курт стоит к нему спиной, когда вытаскивает наушники из ушей и приподнимает свою футболку на спине, чтобы сунуть плеер за эластичную резинку своих леггинсов. Это открывает Блейну весьма приятный обзор, но тот старается не разглядывать Хаммела, ведь он фактически пробрался в его дом. Андерсон тихо откашливается. Курт резко оборачивается, и кисть в его руке отправляет по воздуху темно-синие акриловые брызги. Блейн ожидает увидеть его испуганным, раздраженным или хотя бы растерянным, но вместо этого его лицо озаряет улыбка. — Привет, Блейн, – говорит Хаммел, подходя к нему, ступая между разбросанными по полу рисунками; Андерсон замечает, что его ступни оставляют на линолеуме жёлтые отпечатки. — Я услышал грохот, — объясняет Блейн, неопределённо взмахивая рукой в направлении входной двери. — Я… Я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке, извини… — Э-эй, всё нормально, — смеется Курт. — Я поскользнулся. Дверь любезно поймала меня. Блейн не может представить Хаммела настолько неуклюжим, чтобы тот мог поскользнуться, но молчит. — Хочешь забрать свой рисунок? Он высох. — А, да, конечно, — сбивчиво отвечает Андерсон. Да, вот он, действительно здесь, у Курта дома, и вдруг прежней его расслабленности как не бывало. «Главная проблема при общении с красивыми парнями», — мрачно думает Блейн. Развернувшись на пятках, Курт снова начинает танцевать, неспешно продвигаясь к кухонному столу и аккуратно поднимая законченный пару дней назад рисунок. — Выглядит отлично, — Хаммел с улыбкой смотрит на Блейна через плечо, — у тебя скрытый талант. — Спасибо, — с наигранной надменностью отвечает тот. Курт смеется, подходит к нему и торжественно протягивает картину. — Та-дам! — он вдруг слегка хмурится. — Хм, ты не сможешь его взять, по крайней мере, пока держишь это. Кивком головы юноша указывает на свёрток в руках Блейна, о котором тот совсем забыл (учитывая тот факт, что он абсолютно сражён наповал необычайно красивым парнем. Танцующим у него на глазах). — Ах это! — моргнув, Андерсон потягивает ему свою ношу. — Это тебе. Курт удивлённо приподнимает брови и аккуратно кладёт рисунок на пол, чтобы принять свёрток из рук Блейна. Тут же сев на перепачканный краской линолеум, Хаммел скрещивает ноги и разрывает обёрточную бумагу. Увидев тюбики с краской и холсты, он поднимает голову и изумленно смотрит на Андерсона. — Мне? Ты серьёзно? Блейн, это здорово… — Да, тебе. — Он присаживается перед юношей и застенчиво улыбается. — Я подумал, что ты мог бы использовать их. Курт тихо смеется: — Если бы я был воспитанным, я бы сказал, что не могу это принять, но… я хочу их, так что таких слов от меня ты не дождёшься. — Ну, я в любом случае оставил бы их тебе, — Блейн пожимает плечами, — так зачем тратить время на бессмысленные споры? — Ты прав. — Курт убирает остатки упаковки и берёт несколько тюбиков в руки, удивлённо рассматривая их. — Боже, они просто нереальные… О, и холсты. И кисти. Ты невероятный человек! Хаммел бросается вперёд и обвивает шею Блейна руками, крепко обнимая его. Тот едва не падает от такого напора, прежде чем успевает удержать равновесие. Курт не отпускает его, и Андерсон думает, стоит ли обнять его в ответ. Но только он готов поднять руки из их не совсем удобного положения, чтобы обхватить юношу за пояс, как тот уже отстраняется, сгребает свои картины в охапку и кладет их у стены. — Так это помогло тебе? — Что помогло? — спрашивает Блейн, и тут же получает скептический взгляд. — Живопись. Очевидно. Ты хоть раз напился за эти дни? — Нет, — тихо отвечает Андерсон и добавляет уже более насмешливо, — спасибо, мамочка. С губ Курта срывается тихий смешок. — Нет проблем, — он вдруг становится серьезным, присаживаясь ближе так, что их колени почти соприкасаются. — Нет, если серьёзно. Это помогло? Выпускать через краски свои чувства? — Его глаза, скрытые в тени, кажутся тускловатыми. Уязвимость Блейна тут же возвращается, и ему сложно это вынести. — Да, — признается он, — помогло. Андерсон не уверен в том, что сделало его жизнь вполне сносной: рисование или сам Курт. Ощутив бабочек, порхающих в животе, Блейн останавливается на втором варианте. Но то, как счастливое выражение расцветает на лице Курта, стоит этой маленькой лжи. — Хорошо. Хочешь попробовать ещё? Андерсон уже вдыхает, чтобы ответить, но Курт тем временем хватает один из своих новых холстов и кладет его на пол. Открыв несколько тюбиков с красками и бормоча что-то о том, что на этот раз лучше использовать кисти, он уже собирается открыть упаковку, как вдруг Блейн протягивает руку, чтобы остановить его. — Курт, — мягко говорит он. — Я купил их для тебя, не для себя. Ты так... удивительно хорош в этом, и... И я просто подумал, что ты заслуживаешь материалы, достойные твоего таланта. Хаммел приподнимает бровь. — Ты это сам придумал, очаровашка? — Блейн краснеет, и юноша улыбается. — Ладно, в любом случае, жаловаться я не собираюсь, так что рисуем пальцами! — он закрывает тюбики с масляными красками и тянется за акриловыми, разбросанными неподалёку. Не говоря ни слова, Андерсон заменяет новый холст старым, третьесортным. Курт закатывает глаза, но всё же переворачивается на живот, подперев подбородок своими руками. — С чего хочешь начать? Вздохнув, Блейн снимает свою куртку, прежде чем лечь рядом, и несколько секунд просто смотрит на Хаммела. Он знает, что перепачкает свою одежду в грязи и, зная этот дом, в краске, но сейчас это не имеет значения. — С того же, с чего и в прошлый раз, я думаю. — Чудно. — Приподняв голову, Курт машет рукой на краски. — Давай, начинай. — О… Хм… — Андерсон чуть хмурится и тянется к тёмно-красной краске. Красной, потому что красный – это огонь. Красный – это страсть. Красный – это цвет вспышек в его глазах, когда Курт касается своей рукой его руки. Блейн открывает банку и окунает пальцы в краску, густую и прохладную. Его пальцы скользят по холсту, улавливая настроение, нанося линии и окрашивая. Андерсон поднимает руку, и часть краски стекает по его запястью. Он тихо ругается, когда капли достигают рукава. Пиджак испорчен. — Легко смывается, — мягко напоминает Хаммел, проведя рукой по запястью Блейна, направляя его обратно к холсту. Его пальцы такие тонкие, длинные и холодные, и Андерсону ничего не хочется больше, чем согреть эти холодные пальцы руками, поцеловать кончики, пока тепло не начало бы распространяться по телу Курта; заставить его покраснеть так, чтобы румянец на его щеках совпал с цветом краски. Но он этого не делает. Он позволяет юноше сплести их пальцы вместе и придвинуться ближе так, что они касаются боками, и вся правая сторона Блейна согревается теплом и кожей Курта, а левая — так и остается голой, холодной, такой же заброшенной, как и раньше. Это заставляет Андерсона всё больше хотеть заключить Курта в объятия и крепко прижать его к себе, сохраняя тепло во всем теле. Есть так много вещей, которые он хочет сделать, он не может, не сейчас. Блейн ведет пальцами вниз по холсту, но замирает, когда слышит музыку. Подняв голову, он понимает, что эти звуки, воздушные и лёгкие, доносятся из наушников, висящих на шее Хаммела. Почувствовав взгляд на себе, Курт поднимает голову и улыбается ему. — Ой. Прости, я выключу. Он садится и вытаскивает плеер из-за пояса. — Что ты слушал? — спрашивает Андерсон, возобновляя ленивые круги пальцами по холсту. Когда на пальцах от краски остается только лёгкая тень, он выбирает голубую, голубой — цвет глаз Курта, и обмакивает в ней пальцы. — Эм… Шестая симфония Дворжака. Ре-мажор, скерцо, — Хаммел выключает плеер, — совершенно прекрасная. Блейн не может сдержать смешок. — Что? — Просто… Не многие проводят время, оттягиваясь под Дворжака, — объясняет Андерсон. Курт пожимает плечами. — Мне нравится. По крайней мере, это лучше современного дерьма, которое можно услышать, где угодно. — Он откладывает плеер в сторону и ложится на спину рядом с Блейном. — А Вы под какую музыку оттягиваетесь, Мистер Андерсон? — Я? — Блейн заканчивает с голубым и берёт тёмно-фиолетовый, цвет спокойствия, умиротворенности, дающий ощущение того, что всё возвращается на круги своя. — Если честно, я почти не слушаю музыку. Не услышав ответа, Андерсон смотрит на Курта и видит, как тот уставился на него с выпученными глазами. — Что? — Но как ты живёшь? — изумлённо спрашивает Хаммел. — Как ты можешь не слушать музыку, бедная, заблудшая душа? — Я… — Неудивительно, что ты пьянствовал! — Эй, — Блейн шутливо хлопает Курта по руке, забыв, что та перепачкана краской. Юноша чуть вздрагивает — даже согретая руками Андерсона краска всё ещё холодная. Блейн даже не знает, зачем он это сделал. Он просто не хотел, чтобы Курт думал о нем так — с грустью, как о бездушном механизме без страсти и эмоций. Даже если последние годы буквально выкачали вдохновение из Андерсона, он всё же до сих пор помнит, каково это — быть переполненным чувствами. Иногда он долго прокручивает в своей голове воспоминания и думает о том, что отдал бы всё, что он имеет, — квартиру, работу, одобрение своих родителей — лишь бы вернуться в те времена. Конечно, в конце концов, он каждый раз гонит воспоминания прочь, чтобы найти смысл своего существования на дне стакана, но он все еще может почувствовать собственную энергию. Он чувствует её каждый раз, когда его кожа соприкасается с Куртом. — Я пел раньше, — начинает Блейн, даже не пытаясь выразить то, что творится у него в голове — слишком путано. — В старших классах я пел акапелла в хоре. Соловьи. Хаммел приподнимает брови в удивлении, но через пару секунд его лицо снова возвращается к прежнему вежливо-заинтересованному выражению. — Почему ты перестал? — Я окончил школу. Андерсон снова окунает пальцы в краску. На руке юноши остается пятно после его прикосновения. Тёмное, похожее на синяк. Но Курт, кажется, об этом не беспокоится. — Но теперь ты даже не слушаешь музыку, — настаивает Хаммел. — Почему ты не продолжил в колледже? У них ведь есть музыкальные организации или что-то вроде того! Представив лицо отца, «обрадованного» такой новостью, Блейн тихо хохочет. — Боюсь, что в колледже у меня не было на это времени. — Ты должен был его найти, — ворчит Курт. — Для музыки всегда должно быть время. Блейн вздыхает и сосредотачивается на рисовании. Он даже не знает, что пытается изобразить — весь рисунок представлен сплошными цветами и формами, ничего конкретного, но Курт вдруг переворачивается и тихо проговаривает: — Мне очень нравится. — Здесь нет никакого смысла. — И не должно быть. — Хаммел встает с пола и поднимает плеер. — Подожди пару минут, ладно? — Ладно, — Блейн берёт оранжевый цвет. Смешиваясь с фиолетовым, он оставляет грязноватые разводы, когда Андерсон наносит яркие мазки. Он слышит, как открывается дверь и как Курт поднимается по лестнице наверх, а уже через несколько секунд спускается и присаживается рядом, включая ярко-розовый магнитофон в ближайшую розетку. — Что ты делаешь? — Ты будешь слушать музыку, — отвечает Курт, увеличивая громкость. — Продолжай рисовать. Блейн улыбается, узнавая песню. — Эния? Ты ведь шутишь, да? — Заткнись и радуйся тому, что есть. — Хаммел ложится совсем близко и опускает подбородок на его плечо. — Знаешь, у тебя так здорово получается. — Нет, не получается, — возражает Андерсон, стараясь не обращать внимания на тёплое дыхание Курта на своей щеке. Юноша снова переворачивается на спину. — Получается. Потому что ты получаешь от этого удовольствие. Все мои попытки заставить Сантану рисовать оборачивались катастрофой. Она ненавидит пачкаться в красках, но всё ещё пытается преуспеть. А ты просто делаешь это, и уже только поэтому ты хорош. Блейн пытается придумать ответ, но не может, остановившись на простом «Спасибо». — М-м, — Курт прикрывает глаза, и лёгкая, мечтательная улыбка украшает его губы. Его ресницы отбрасывают на скулы причудливые тени, похожие на крылья ворона. Моргнув, Андерсон возвращается к своей картине, танцуя пальцами на холсте, вырисовывая лишь тени и формы, которые каким-то образом вдруг начали сочетаться и дополнять друг друга. Музыка ласкает его уши, и он впускает её в себя. Блейн говорил правду, когда сказал, что больше не слушает музыку. Конечно, он слышит её. Слышит всё время — по радио, в такси, магазинах и лифтах. Слышит, но не слушает, ведь есть огромная разница между тем, чтобы пропускать музыку через себя и тем, чтобы просто слышать её. Он больше не позволял музыке топить его чувствами до кончиков пальцев и бросать его в огонь, как раньше. Такого не было с тех пор, как Блейн окончил Далтон. Началась рутинная работа с бумагами, учёба, тесты и попытки угодить своим родителям, никогда не заканчивавшиеся успехом. Во всей этой серой череде событий совсем не оставалось времени для того, чтобы угодить самому себе. Старания ради того, чтобы не возненавидеть себя, медленно переросли в размытую действительность, наполненную работой и разочарованием. Андерсон всегда ненавидел это, до сих пор ненавидит, и это чувство уже стало нормальным; чувство постоянного отвращения к себе и неудовлетворённости. Но теперь есть дни, когда к нему приходит другое чувство: осознание того, что он имеет значение в этой жизни; и это дни, когда он видит Курта. Чёрт. Блейн поднимает голову и видит, что юноша смотрит на него, выглядя абсолютно нереальным в тусклом освещении. Курт моргает, встретив его взгляд, и шепчет: — Прошло два часа. Тебе уже нужно домой? Андерсон тянется к телефону, когда Хаммел дёргается и хватает его за запястье. — Руки в краске, руки в краске! — Блейн замирает, когда юноша тянется и достает телефон из его кармана, а затем разблокирует его перед лицом Андерсона. Без двадцати одиннадцать. Пора идти. — Он не высох, — говорит Андерсон, показывая на рисунок. — Мне следует придержать его до следующего раза? — Курт улыбается, и Блейн думает, что не удивится, если вдруг узнает, что Хаммел умеет читать мысли. — А ты можешь? — спрашивает он, улыбаясь в ответ. — Конечно. Курт встает и наклоняется, чтобы выключить проигрыватель. Выпрямившись, он берёт рисунок Блейна, оставшийся с прошлого раза. — Не забудь этот. — Да, точно, — Андерсон надевает куртку и берёт картину, — спасибо. — Помогло? — спрашивает юноша, наклонив голову. — Да, — тихо признается Блейн. — Очень. Курт подходит к нему ближе и, встав на цыпочки, мягко опускает руку на его плечо. — Приходи, когда хочешь. Обычно я здесь. — Пятница тебя устроит? — спрашивает Андерсон, может, чересчур поспешно, но юноша кивает. — Если ты придёшь около пяти, я приготовлю ужин. — Я не хочу… навязываться, — возражает Блейн. — Ты не навязываешься, — успокаивает его Курт, — ты даёшь мне повод, чтобы использовать духовку. Сантана обычно приносит еду с работы, а мне это уже надоело. — Хорошо, — Андерсон улыбается, и Курт возвращает улыбку через мгновение, подталкивая его к двери. — Иди уже. Увидимся в пятницу. — Увидимся в пятницу, — повторяет Блейн, чуть повернув голову. Открыв входную дверь, он оборачивается. Курт уже расположился на полу, открывая краски с выражением сосредоточенности на лице. Андерсон улыбается и выскальзывает на улицу, закрыв на собой дверь.