Ва-Банк

Все попытки дозвониться Курту отправляются прямиком в голосовую почту. И на следующий день. И в последующие дни этой недели. Сконцентрироваться на работе просто нереально — внутренности скручивает от беспокойства, бесчисленные цифры, дразня, пляшут перед глазами, мигая, скрываясь и снова появляясь в поле зрения. На обеденном перерыве в понедельник Блейн замечает, что обгрыз все ногти на левой руке — привычка, не дававшая о себе знать пятнадцать долгих лет. Каждая ночь сопровождается мучительными предположениями, стоит ли вернуться в Дарлинг Плейс и убедиться, что всё в порядке? Что если Курт по-прежнему болен, но на этот раз вынужден справляться со всем в одиночку, пока Сантана работает целыми днями? Что если им нечего есть? Вдруг Курту нужны лекарства, которые он не в состоянии оплатить? А что если ему стало хуже, и Хаммел уже давно лежит на койке в госпитале? Раз за разом Блейн пытается внушить себе, что Сантана обо всём позаботится, позаботится о Хаммеле, и тогда Курт непременно ответит на следующий телефонный звонок своим привычным «Как дела, стиляга?». Андерсону необходимо в это поверить. Мысли о страдающем Курте заставляют его руки трястись, а любое напоминание о его боли вызывает такой ком в горле, что дышать становится слишком сложно. Чтобы как-то отвлечься, Блейн звонит матери. Её болтовня о новой столешнице и о том, как много выпало снега в этом году, приносит желанную каплю облегчения, но беспокойство всё ещё пожирает Андерсона изнутри, образуя пустое пространство в груди, не давая возможности спокойно спать по ночам. Лишь однажды с Блейном случалось нечто подобное. Он навсегда запомнил то ощущение пустоты и тяжести отцовского молчания, испуганного и разочарованного родителя. Это чувство отчаяния и одиночества, тщетных порывов держать себя в руках и не плакать, потому что мужчины не плачут, а отсутствие слёз заставляло Андерсона верить, что его отец полюбит его снова. Блейн хочет быть с Куртом. Настолько яро, что ощущение хрупкого тела в руках становится почти реальным. Блейн хочет держать его крепко и никогда не отпускать ни Хаммела, ни ощущение его тонких рук, обвивающих шею Андерсона. Блейн хочет чувствовать его дыхание у себя на щеке, хочет уткнуться носом в его шею и просто вдыхать этот запах мыла и красок. Хочется прижать Курта к груди и шептать обещания о вечности, которую они проведут вместе, заставив всё прочее в этом мире исчезнуть без следа. Ведь Хаммел — единственный, кто каким-то образом смог внушить ему, что Блейн чего-то стоит в этой жизни. Андерсон просто не может выносить, что Курт находится так далеко, возможно, он замёрз, возможно, голоден и сейчас дрожит под тонким одеялом в своей тюрьмоподобной спальне на Дарлинг Плейс. Терпеть эти мысли совершенно невыносимо, Хаммел не отвечает на телефонные звонки, а Блейн просто не может заставить себя рационально мыслить без его голоса. Он не верит в родственные души, но он поверил бы в двух людей, неожиданная встреча которых стала менять окружающий мир, кусочек за кусочком. Но Сантана сказала, что из этого ничего не выйдет, и Андерсон понимает, что это так. И это понимание тяготит его, ведь Блейн знает, что влюблён в Курта Хаммела, и в мире нет ничего, что бы он мог сделать, чтобы это исправить. Курт звонит ему в субботу. Андерсон всё еще слоняется по своим апартаментам в пижамных штанах, пересматривая повтор «Друзей» с коробкой хлопьев в руках и чувством жалости к себе в глубине души. Когда звонит телефон, Блейн лениво поднимается с дивана, добирается до кухни на пятом гудке и берёт телефон со стойки. Имя звонящего, высветившееся на дисплее, заставляет его выплюнуть свой завтрак прямо на пол. Однако, прежде чем Андерсон успевает что-то сказать, настойчивый голос перебивает его. — Где ты? Блейн чувствует, как напрягается каждая мышца его тела, и рука, держащая телефон, едва не ломает несчастный девайс пополам. — К-Курт?.. — Да, конечно, это я! Где ты сейчас? Я думал, мы собирались сегодня раскритиковать очередной фильм, нет? Андерсон хмурится, несмотря на то, что Курт не может этого видеть. Надеясь, что голос отразит его настроение, он отвечает: — Что ж, каждый раз, когда я пытался тебе дозвониться, ты не брал трубку. Мы даже не установили время встречи, к тому же я не был уверен, что ты помнишь. Так что я дома. Курт не отвечает некоторое время, но когда он всё же говорит что-то, звук выходит очень тихим. — Оу… Больше Хаммел ничего не говорит. Блейн слышит шум автомобилей из динамика, слышит разговоры людей и снег, хрустящий под ногами Курта. Наконец Хаммел вздыхает. — Блейн, прости. Наверное, иногда я забываю, что люди не могут видеть то, что происходит у меня в голове. Не то что бы это было то, чего они хотят, — хохотнув, добавляет он. Андерсон усмехается и ставит коробку с хлопьями на стойку. Пройдя в гостиную, он опускается на стул. Чендлер на экране как раз куда-то пропал, так что он выключает телевизор. — Ты ещё здесь? — спрашивает Курт. — Да, — тихо отвечает Блейн, вытягивая ноги. — Так… Ты в порядке? — Всё прекрасно, — раздражённый выдох, — боже. — Интересуюсь, потому что в день нашей последней встречи ты выблевал всю свою массу тела, — ворчит Андерсон. И вдруг чуть заметно повышает голос: — …И я провёл целую неделю в беспокойстве! То есть… Неужели взять чёртову трубку так сложно? Это действительно эгоистично, Курт. Блейн останавливается, осознавая, что только что сказал. Он никогда не говорил так с Хаммелом. Он вообще ни с кем так не говорил. Голос Курта гораздо тише, когда он отвечает. — Прости. Мне жаль. — Да? — Блейн чувствует нарастающий ком в горле. — Да, мне жаль, — голос Хаммела теперь едва различим сквозь шум городского движения. — Мы… можем увидеться? Поговорить? Блейн устало потирает глаза и проводит рукой по волосам. Он не умеет долго злиться. — Конечно. Мне приехать к тебе? Хаммел фыркает. — Поверь, ты бы не хотел оказаться здесь. Как насчёт кофейни? — Хорошо. — Через час? — Звучит неплохо. — Ладно, пока. Через динамик слышится шум, и Блейн спешит сказать что-то, прежде чем Курт бросит трубку. — Курт? — Да? — Я… Эм… Я просто очень рад, что с тобой всё в порядке. — Спасибо, — шепчет Курт. И связь обрывается.