Ва-Банк

Во второй раз в жизни Блейн просыпается в объятиях с Куртом. И на этот раз ему не нужно придумывать оправдания или судорожно пытаться что-то исправить. Он медленно осознаёт этот факт, не открывая глаз. Всплывают воспоминания прошлой ночи: тело Курта, давящее на его собственное и покрытое пеленой холодной воды, вид клоков выпавших волос, первый поцелуй — напористый, нуждающийся и такой нежелательный — и последующий — нежный, мягкий и необходимый; погружение в сон под устойчивый ритм дыхания Курта. И оно всё ещё здесь. Блейн чувствует это. Он медленно открывает глаза, ожидая, когда размытость пройдёт и добавит красок к картине, нарисованной кончиками его пальцев. Мягкий свет зимнего утра пересекает кровать мерцающими яркими полосками, просачивающимися сквозь шторы, и туманным сиянием, заставляющим всё казаться сном, лёгкой иллюзией, но тело Курта против его собственного гарантирует реальность. Он настоящий и твёрдый, прижимается к груди Блейна, а его дыхание мягко трепещет против шеи Андерсона. Простыни обмотаны вокруг их тел, связывая их вместе, и Блейн чувствует мягкую прохладу кожи Курта, где его нос прижимается к челюсти Блейна, линии его груди, сужающейся к талии, вес его члена, длину его ног, перепутанных с блейновскими. Он бледный, как перья голубя, и невероятно мягкий. Андерсон гладит его по спине, играя в ямке его позвоночника. Курт выглядит невинно, совсем как ребёнок. Его детство украли в шестнадцать, и, наверное, в такие моменты оно просачивается обратно: весь забытый смех и свет в его глазах. Блейну интересно, можно ли вернуть однажды украденное детство. Он сделает это. Он непременно сделает это. Он нежно, но твёрдо разминает мышцы Курта внизу спины и удивляется, как Курт может быть настолько напряжён даже во время сна. Как долго его мышцы были натянуты тревогами, страхами и проблемами других людей, чем-то, что Курт подбирает везде, куда бы ни пошёл? Хаммел привлекает сломленных людей, таких же, как и он сам. Людей, как Сантана, с разбитым сердцем и людей, как Блейн, с разбитыми мечтами. Иногда трудно заметить нуждающегося, если ты сам не был на его месте. Иногда ты не можешь помочь, пока не узнаешь, каково это. Курт исцелил Блейна красками, снежинками и жирным фаст-фудом, даже раньше чем сам Андерсон понял, что вообще был сломлен. И всё это время Блейн надеялся исправить его в ответ, но теперь он понимает, что ничего не выйдет. Он может отдать Курту всё, что у него есть: свои деньги, своё тело, свою любовь; но это ничего не изменит. В конце концов, Хаммел исцелится сам, потому что ему нет равных в склеивании осколков. Всё, что может сделать Блейн, — это стоять внизу и быть наготове подстраховать его, если тот оступится. И когда Курт сошьёт всё вместе, у него будет кто-то, кто любит его вместе со швами и шрамами, и он будет кого-то любить в ответ. Если он будет нуждаться в этом. Блейну не нужно быть рыцарем в сияющих доспехах. И понимание этого пронзает каждое ожидание, касающееся любви. Каким-то образом Блейн чувствует, что так будет даже лучше. Курт начинает двигаться, вытягивая ноги и выгибая спину так, что сильнее прижимается к Блейну, и довольно урчит, перекладывая голову с его шеи на подушку. Он приоткрывает один глаз и сонно улыбается. — Доброе утро. — Доброе утро, — шепчет Блейн, поднимая одну руку, чтобы убрать пряди волос, упавшие на лицо Курта. — Хорошо спалось? — Ты человек-парилка, — бормочет Курт, снова закрывая глаза. — Это приятно. — Ну, я стремлюсь к совершенству. — Вот как ты это называешь? — с улыбкой дразнит Курт и поднимает голову, чтобы прижаться к губам Блейна в сухом поцелуе. Андерсон ухмыляется и притягивает Курта к себе. Наверняка, он должен быть сейчас возбуждён, но сонливости и великолепного давления достаточно, чтобы он чувствовал себя пресыщенным ласками. Он долго и томно целует Курта в ответ и внезапно переворачивает их так, что тот оказывается сверху. Простыни липнут к их покрытой пóтом коже. Курт смеётся, и Блейн осыпает его губы мелкими поцелуями. Андерсон кладёт ладонь на шею Курта и ведёт её вверх, чтобы запустить пальцы в волосы, но в последний момент вспоминает о случившемся и, вместо этого, кладёт её на талию. Курт останавливается и, сложив руки на груди Блейна, опускает на них подбородок. Он смотрит на него; небольшая улыбка играет на его губах. — Что? — спрашивает Блейн. — Просто… спасибо, — шепчет Курт. — Я знаю… Я знаю, что ты так же смущен, как и я, — он пожимает плечами. — Иногда… я не понимаю, что чувствую и что делаю, словно моя голова больше не может решить, что правильно. И я напуган, — он закрывает глаза и вздыхает. — Но ты всё равно любишь меня, даже если я облажался, и если я болен и глуп и отношусь к тебе, как к дерьму. — Эй, — пальцы Блейна скользят от шеи вдоль скулы Курта. Хаммел открывает глаза и изучает его, хмурясь. Блейн качает головой. — Ты не облажался. Кое-что случилось, но это не делает тебя менее красивым в моих глазах, ясно? Курт кривится. Теперь черёд Блейна хмуриться. — Нет. Не думай так. Курт закатывает глаза. — Да? Я думал так в течение девяти лет. Как-то сложно измениться. Иногда рыцарь в сияющих доспехах вынужден сидеть, сложа руки, и смотреть, потому что ничего не может изменить. И, вероятно, будет трудно наблюдать со стороны, как Курт пересмотрит всё, что сделал, и всё, о чём он сожалеет, но Блейн будет наблюдать, потому что знает, что когда Курт сможет вспомнить всё, то только тогда сможет отпустить. Однажды он найдёт время на изучение прошедших лет, посмотрит на себя со стороны и поймёт причины, а, значит, простит себя за балласт, что носит каждый день. Но сейчас Блейн видит, как лицо Курта мрачнеет, свет в его глазах и слабый румянец угасают. Курт слегка отворачивается, чтобы не встречаться с Блейном взглядом. — Я люблю тебя, — напоминает ему Блейн, и уголок рта Курта дёргается в улыбке. Он скатывается с Андерсона и, опершись головой на руку, слегка хмурится. — Я обещаю, что однажды буду в состоянии сказать это в ответ. — Не торопись, — говорит ему Блейн и наклоняется за последним поцелуем, прежде чем сбросить одеяла. — Теперь мне пора собираться на работу. Ты поспишь ещё? — М-м-м… — Курт кутается обратно и сворачивается калачиком. — Наверное. Разбудишь меня перед выходом? — Хорошо. Блейн берёт из гардероба рубашку и рабочие брюки и уже на полпути к ванной слышит: — Блейн? — Да? — он поворачивается обратно к кровати. — Кто мы? — Курт выглядывает из-за шкафа и внимательно изучает его. Блейн вспоминает, что стоит там голый, и чувствует необходимость прикрыться, прежде чем напоминает себе, что этой ночью он спал с таким же голым Куртом, так что в этом нет смысла. И только после этого задумывается над вопросом. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду… — одна рука появляется из-под одеяла, бездумно плавая в воздухе. — Что бы ты сказал людям о нас? Я… я не знаю. Блейн тоже не знает и не уверен, что именно Курт ожидает услышать. Потому что именно этот Курт тянул его в постель ночью, этот Курт целовал его в душе, этот Курт сказал, что нуждается в том, чтобы его любили. Блейн растерян и слепо следует тому, что Хаммел говорит ему. Он пытается прочесть знаки. И в то же время тело Курта чувствовалось так правильно, прижимаясь к его собственному, что только усложняет ситуацию. Сейчас они не могут быть парой, но так же не могут и сопротивляться влечению. Сейчас они два человека, которые любят друг друга и иногда могут это выразить, но кто знает, надолго ли это и какова цена? Они люди с обломками между ними, старающиеся скрыть это поцелуями и притвориться, что обломков никогда не существовало; они, в первую очередь, люди, пытающие влюбиться, не пройдя все этапы. Всё запутанно и сводит с ума, и Блейн чувствует, как это зарождается в нём, но запирает эти чувства за решёткой, чтобы справиться с ними позже, потому что Курт смотрит на него с хорошо различимым испугом в глазах, и сейчас Блейн должен ответить на любой его вопрос. Он немного улыбается Курту и пожимает плечом. — Думаю, что сейчас было бы замечательно, если бы мы были просто самими собой. Это всё, что он может сказать. Он считает, что определения могут подождать. Мир может подождать. В этих стенах, между этими простынями, если им удастся быть просто Куртом и Блейном, тогда они будут счастливы. Он смешивает смузи, рекомендованный врачом, и ставит в холодильник, Курт найдёт стакан позже. Наступил четверг, а значит, что завтра последний день лучевой терапии. Они переждут пару дней, а потом сделают последние проверки, чтобы определить окончательно ли выздоровел Курт. Блейн прикидывает в голове, что через неделю они уже будут знать результаты. Неделя. Для Курта уже прошло полтора года, с тех пор как весь этот бардак начался, и через неделю с этим может быть покончено. Идея кажется невероятной, и Блейн не может себе представить, как Курт должен себя чувствовать. Он понимает, что слишком много думает о том, как Курт должен себя чувствовать. Это бессмысленно на самом деле, и Блейн это знает, потому что, по всей вероятности, он представляет одно, а на самом деле Курт испытывает совершенно противоположное. Но дело в том, что такой самообман некоторым образом успокаивает Блейна; будто он может понять Курта хотя бы в мелочах. Блейн делает сэндвич и направляется к спальне, чтобы захватить пиджак. Курт полностью зарылся в одеяла и подушки, и Блейн душит смех, видя это. Он пересекает комнату и забирается на край кровати и кладёт руку на самый большой бугор и трясёт. — Эй, соня. — М-м-м, — отвечает Курт, передвигаясь под рукой Блейна. — Ты просил тебя разбудить, — шепчет Блейн, опускаясь ниже, где по его мнению должна быть голова Курта. — Это не значит, что мне это нравится, — ворчит он в ответ, сдвигая одеяла в сторону и открывая покрасневшее лицо. Блейн бросается на него и прижимается поцелуем к его губам, прежде чем тот сможет запротестовать. — Я уже ухожу. Увидимся сегодня вечером. — Хорошо, — Курт притягивает его за галстук для последнего поцелуя, прежде чем отпихнуть от кровати. — Иди уже, стиляга. — Всё будет в порядке? — Я могу позаботиться о себе. — Я не об этом. Молчание зависает между ними на пылинках солнечного света. Курт отводит взгляд и теребит простыни. — Я могу о себе позаботиться, — медленно и нерешительно повторяет он, и Блейн читает иной смысл в его словах. — Я позвоню тебе во время обеденного перерыва, ладно? — спрашивает он и сжимает руку Курта. Хаммел кивает, слабо улыбается и прогоняет его. — Уолл Стрит манит тебя. Это неправда, и никогда такого не было, но Блейн принимает это с улыбкой. День кажется длиннее, чем обычно. Раньше Блейн мог погрузиться в числа и скоротать время в суматохе, а сейчас каждая цифра терзает его глаза. Он скучает по ощущению кожи Курта под пальцами, по его губам, по звуку его голоса. Он представляет жизнь, когда всё это закончится. Во-первых, он больше не будет здесь работать. Блейн не знает, чем займётся, но он больше не сможет оставаться здесь, глядя на эти цифры. Потому что каждый раз к нему подкрадывается мысль — что было бы, если он никогда не встретил бы Курта? Нашёл бы Курт деньги? Рассказал бы наконец отцу или встретил бы другого незнакомца? Или ему просто становилось бы хуже и хуже, пока Блейн жил в неведении и пропивал бы свою жизнь, так и не обратив внимания на другой конец города? Как насчёт сотен… тысяч… других людей, которые проходят через то же, что и Курт; люди, которые не могут найти своего великодушного брокера, который мог бы просто бросить свои деньги к их ногам? Что насчёт людей, которые их окружают, которые должны смотреть, как они умирают, и ничего не делать, потому что не могут помочь? Блейн никогда не задумывался о них до Курта. У него никогда не было для этого причины, не с его жизнью, не с его привилегиями. Теперь это не может быть просто цифрами. Цифры, концепции, идеи, состоящие из линий и кривых. Они не чувствуют боли, не могут умереть, не могут любить и никогда не разобьют чужие сердца. Не то что люди, которые проходят мимо каждый день на улицах, страдающие с улыбкой и медленно умирающие. Люди, которым Блейн может помочь. Он собирается помочь. Когда Блейн возвращается домой в тот вечер, он находит Курта свернувшимся на диване калачиком, бездумно поглаживая его под ворохом одеял. — Привет, — говорит Блейн, облокотившись на спинку дивана. Он хочет наклониться чуть ниже, чтобы поцеловать Курта в висок, но не может. Ведь он всё ещё не знает, как Курт отреагирует. — Привет, — отвечает Курт невнятно. — Как прошёл твой день? — Скучно. Как прошёл твой приём? — Ужасно, как всегда. Ясно. Вероятно, поцелуй — плохая идея. Блейн гладит его по плечу. — Что я могу сделать? — Я бы не отказался от супа, — хрипит Курт. Блейн кивает и собирается идти на кухню. — Подожди! — Блейн оборачивается и видит Курта, с озадаченным выражением лица выглядывающего из-за спинки дивана. — Можно другое? Блейн улыбается ему и шагает обратно. — Конечно. Курт сжимает руки на подлокотнике дивана. — Тогда тебя. Можно ли мне тебя? Блейн замирает на мгновение, прежде чем сглотнуть и кивнуть. Курт хочет его. Не нуждается. Раньше Блейн был нужен из-за денег, для поддержки, для любви, но теперь это не «Мне нужно», а «Я хочу». И неожиданно важность происходящего пронзает Блейна, как внезапная тень. Он взбирается на диван рядом с Куртом и позволяет ему притянуть себя в объятия. Курт прижимает его к своей груди, путает пальцы в его волосах и окутывает Блейна собой, как полог. Андерсон чувствует себя так хорошо в его объятиях. — Я люблю тебя, — говорит Блейн, потому что кажется, что это единственная вещь, которую он может сейчас сказать. — Я знаю, — отвечает Курт и целует Блейна в лоб. — Спасибо. Последняя лучевая терапия Курта в эту пятницу, и этим вечером Блейну удаётся стащить его с дивана, заманив ночной выпечкой. Курт стоит у столешницы с миской теста для печенья в руках, а Блейн стоит за его спиной, протянув руки вперёд, чтобы держать кисти Курта, помогая перемешивать тесто. Он потирается носом о шею Курта, оставляя белый след муки, словно свежий холст для новой краски, а их руки измазаны ванилином, сахаром и мелкими мазками шоколада. Когда всё готово, они сидят вместе за кухонном столом, разламывая тёплое и липкое печенье, и макают его в стакан молока. Курт смеётся, когда размазывает шоколад по губе, а Блейн стирает пятно поцелуем. Выходные проходят так же. Они в безопасности стен квартиры, далеко от лейблов и осуждающих взглядов. Только Курт и Блейн, скрытые от остального мира. Курт учит Блейна печь суфле, а Блейн, в свою очередь, Курта играть в нарды. За окном зима сжимает свою хватку на городе, охваченном ветром и метелью, из-за чего оконные стёкла дребезжат, а небо заполнено вихрями снега, но внутри квартиры — приглушённый свет, сладкие поцелуи и кино-марафоны. Трижды Курт спешит в ванную, избавляясь от содержимого желудка, и на этот раз он не протестует, когда Блейн опускается на колени рядом с ним, а после наполнет ванну горячей водой, чтобы вымыть его. Они держатся друг за друга, как за якорь. Что поможет не потеряться, если не тепло другого человека? И постепенно Блейн начинает понимать, что значит иметь любящего его Курта. Это выражается в небольшой улыбке после саркастичного замечания, в постукивании пальцами в такт музыке, в том, как он закатывает глаза и в небольших прикосновениях руки к руке. Это выражается в смехе над его банальными шутками, внезапном молчании, когда Курт уносится в собственные мысли; в постоянном перекладывании подушек и том, как он напевает, доставая печенье из духовки. Это выражается в приподнятых бровях, светящихся глазах и белозубой улыбке, когда Блейн заставляет его смеяться по-настоящему; в маленьких сюрпризах, потому что каждый раз Андерсон уверен, что знает, как Курт отреагирует, но тот поступает с точностью до наоборот. Это выражается в том, как Курт неосознанно прижимается к нему ночью, как изумлённо наблюдает за Блейном, снующим по квартире, и как в любое свободное время бесцельно выводит узоры на каждом чистом клочке бумаги. Он начинает понимать, что слова не нужны, чтобы сказать ему правду. Во вторник Курт идёт к онкологу, чтобы сделать последние проверки. Блейн забирает его там, слиняв с работы на два часа раньше, не забыв подписать кое-какие последние офисные документы, и берёт Курта за руку, чтобы помочь ему выйти. Хаммел — комок нервов и беспокойства. Теперь в течение пары дней они узнают, закончится ли всё так быстро, как было обещано. — Что ты собираешься делать? — спрашивает Блейн этой ночью. Курт пожимает плечами и кладёт голову на грудь Блейна. — Мы не знаем наверняка, стало ли мне лучше. — Даже если тебе не стало лучше, мы оба знаем, что будем продолжать, пока твоё состояние не улучшится, так что… Что ты собираешься делать? Курт вздыхает и затихает на несколько минут. Наконец, он говорит: — В старшей школе я много о чём мечтал. И я потерял все свои иллюзии, когда сбежал. Блейн кивает и начинает гладить Курта по спине. — И я никогда не думал, что получу второй шанс. Но теперь… — Курт делает глубокий вдох. — Я хочу пойти в колледж. Хочу учиться. — Знаешь чему? — спрашивает Блейн. Курт бурчит под нос: — Я всегда хотел быть звездой Бродвея. Но я не уверен. Я всё ещё… всё ещё хочу рисовать. Но… хочу чего-то большего. Может, стать учителем? Из меня вышел бы хороший учитель? — У тебя получится всё что угодно, — шепчет Блейн. — Я это знаю. Поздней ночью среды раздаётся телефонный звонок. Они уже в постели, Курт пальцами расчёсывает Блейну волосы, пока они лежат в тёмной тишине, нарушаемой лишь звуками их дыхания. Андерсон отталкивает Курта назад и говорит: — Я возьму. Он поднимается с постели и бежит по коридору на кухню. — Алло? — Блейн? — он мгновенно узнаёт голос. — Сантана? Что происходит? — Ты можешь забрать меня из аэропорта? Блейн хмурится, моргает несколько раз, пытаясь очистить голову от дымки дремоты. — Что? — Ты глухой? Забери меня из аэропорта! — Ох! — он запускает руку в волосы и рассеянно начинает мерить шагами комнату, чуть ли не ломая палец ноги об угол прилавка. — Где ты? — Международный аэропорт имени Джона Кеннеди. Четвёртый терминал. Начинается снег, так что не мог бы ты поторопиться? Блейн бросает взгляд назад по коридору. — Нам потребуется время. Может, я дам тебе свой адрес, и ты возьмёшь такси? — У меня нет американских денег. Это был спонтанный перелёт, — огрызается она. — Теперь не мог бы ты пошевелить своей задницей, прежде чем мои сиськи замёрзнут? Не то что бы тебя заботило состояние моих сисек. — Мы едем, — заверяет её Блейн. — Дай нам сорок пять минут. — Сорок пя… — начинает она, но Блейн с усмешкой сбрасывает вызов. Он кладёт телефон и несётся обратно в спальню. Сжавшись под одеялами, Курт переворачивается, когда Блейн запрыгивает на кровать. — Блейн, кто… — Одевайся. Мы забираем Сантану из аэропорта. — Что? — Курт вскакивает, из-за чего они почти сталкиваются головами. — Она здесь? А как же Италия? Блейн пожимает плечами. Проще не спрашивать этого сейчас, на это будет время позже. — Боже мой, боже мой… — Курт вылезает из постели. — Одежда… мне нужна одежда… Блейн достигает своего шкафа и достаёт пару спортивных штанов и свитер. — Вот, надень это. Согреешься. Курт кивает и просовывает голову в ворот свитера, прямо поверх своей полосатой пижамы. Следом штаны, и Блейн вздрагивает, когда видит, каким хрупким кажется Курт в широкой одежде. Блейн прекрасно знает, что он сам не из крупных, ни в каком смысле этого слова, но Курт так сильно похудел от стресса и излучения, что одежда просто висит на нём. Блейн надевает джинсы и толстовку и позволяет Курту схватить его за руку и потащить по коридору. — Она рассказала тебе что-нибудь? Хоть что-нибудь? — Нет, — говорит ему Блейн. — Только то, что она здесь и отмораживает свои сиськи. — Ну конечно, — они хватают свою обувь возле входной двери и натягивают её. — Бумажник? Блейн останавливается и бежит по коридору, чтобы взять с кухонной тумбы ключи и бумажник. — Всё, идём. Аэропорт озаряет снег мягким светом на фоне ночного неба. Курт подпрыгивает в кресле от предвкушения, пока такси по уличным указателям следует к четвёртому терминалу, избегая пробок и вздымая вихри снега на своём пути. Им остаётся полукруг дороги в сторону парковки у терминала, когда они замечают одинокую фигуру, стоящую на цементных дорожных блоках, на краю тротуара, в одежде, овеваемой ветром, и чемоданом у её ног. Курт крепко сжимает руку Блейна. — Боже мой, вот она! Блейн наклоняется и указывает на неё таксисту. — Не могли бы Вы подъехать туда? — водитель кивает, и такси подъезжает к обочине. Сантана поднимает взгляд, когда свет фар озаряет её, и её глаза распахиваются. Она спрыгивает с бетонного блока и заправляет волосы обратно под кепку. Курт уже до боли сжимает руку Блейна. Такси останавливается, и двери открываются. Курт выходит наружу и через секунду оказывается на тротуаре. — Тана! — кричит он, и они бегут навстречу, кидаясь в объятия друг друга. Курт берёт её на руки, крутится в вихре шарфов, юбок и курток, и Блейн уже видит, что они плачут. Он быстро просит таксиста дождаться их и вылезает следом за Куртом, стремясь через снег. Сантана утыкается Курту в плечо, его руки плотно обёрнуты вокруг его шеи, и Блейн слышит, как она шепчет имя Курта снова и снова в толщину его свитера, пока крупные снежинки падают вокруг, окропляя их белым. Курт вырывается на мгновение и берёт её лицо в свои руки, большими пальцами стирая слёзы с её щёк. — Ч-что насчёт Бриттани? — Я оставила её, — Сантана вздыхает, как будто сама не может в это поверить. Наверное, она и правда не может. — Я-я-я должна была вернуться. — Ох, Тана… — Курт тяжело дышит, и затем они снова обнимаются, плотно закрыв глаза. — Тана, ты не должна… — Нет, — бормочет она. — Должна была. Я нуждалась в тебе. Если она хочет быть со мной, то должна доказать это. — Сантана… — Я ещё не договорила. У тебя всё хорошо? Пожалуйста, скажи, что всё хорошо… — Она поднимает руки и одёргивает их, когда замечает залысины на его голове. — О боже, что? Курт, я… я сожалею, я так сожалею… Она поворачивает голову и смотрит на Блейна, качая головой. — Я могла бы вернуться... я вернулась бы, если… Я должна была быть здесь, мне так жаль… — Со мной всё хорошо, Тана, — тихо говорит ей Курт. — Всё хорошо. — Просто я так сильно скучала по тебе, — шепчет она и прячет лицо в его груди. Курт обнимает её и гладит по голове. — Со мной всё хорошо. Со мной всё хорошо, — бормочет он, и его взгляд возвращается к Блейну, а следом на его лице появляется небольшая улыбка. — Блейн позаботился обо мне. Блейн не думает, что он сделал что-то подобное, но когда Сантана отпускает Курта и кидается к нему, крепко сжимая его и шепча: «Спасибо, спасибо, спасибо», он обнимает её в ответ. И когда Курт встаёт рядом с ними и целует Блейн в щёку, прежде чем обнять их обоих, Блейну кажется, что он чувствует себя как в семье.