Глава 4 (часть 1).
Многое из того, что происходило в следующие семь лет их обучения, исчезло из памяти. Бисмарк не знал, было ли это влиянием гиасса или он забыл сам, но позже, долгими бессонными ночами, когда он будет думать о прошлом, так и не сможет вспомнить, когда же все настолько изменилось – и когда изменилась она. В какой из дней Император – тогда еще первый наследный принц – отравил своими взглядами на мир беспечную Марианну, превратив её в то бесчувственное и лживое насквозь создание, которым она стала. Они были детьми, когда совершили то, что все вокруг раздули в подвиг. Они были подростками, когда усердно учились, гоняли на найтмерах вокруг Академии, когда каждую неделю посещали дворец и когда давились смехом над шутками, понятными только им. Сейчас они стали выпускниками. Бисмарк не узнавал ни себя, ни однокурсников, ни тем более Марианну. Они все, и он сам тоже, казались слишком взрослыми, чужими – совсем не теми людьми, с которыми он учился бок о бок столько времени. Выпускной в Академии проходил не так, как проходят такие мероприятия в других заведениях: никакой строгой атмосферы, тухлых речей и прочего. Выпускники на найтмерах объехали круг почета, почти мгновенно разобрали дипломы и испарились. Праздновать. Собственно, празднования в Академии тоже были особые. У них не было запрета ни на алкоголь, ни на что-то подобное: директор Эшфорд (дай ему бог всяческого здоровья, говорили выпускники) в прощальной короткой речи сказал, что он их всех знает лично и в этот вечер они могут позволить себе немного лишнего, так как он уверен, что они не преступят границы разумного. Глядя на раскрасневшуюся, почти пунцовую Марианну, которая играла с прочими ребятами в карты на раздевание и уже осталась в одном белье, Бисмарк остро засомневался в правильности такого решения. Сам он почти не пил: ничего никому доказывать уже не нужно было, а на вкус алкоголь ему не нравился. Но когда Марианна вдруг поднялась на ноги, и плавным движением приспустила бретельку с плеча, на языке возникла та самая спиртовая горечь. – Марианна! – под возмущенные вопли уже бывших однокурсников, он вытянул ее из круга играющих и, набросив ей на плечи свою куртку, вывел в одну из боковых комнаток, закрыл дверь, чтобы не доносилась музыка. – Марианна, что ты делаешь, черт возьми?! Она передернула плечами: – Не будь букой, Бис. Мы же просто... развлекаемся. – Марианна, остаться в памяти однокурсников пилотом, которая надралась и ходила потом голышом – не лучшая идея, – попытался воззвать к разуму подруги Бисмарк. – И они так на тебя смотрели, как... как... Марианна вдруг улыбнулась и шагнула вперед, прижавшись к нему грудью: – ...как ты, да? Отшатнуться Бисмарк не мог: спиной он упирался в дверь, а Марианна обвила его шею руками и положила голову ему на плечо: – Ты тоже так смотришь. Иногда. Я видела. – Марианна, ты пьяна и не понимаешь... – Я не настолько пьяна, чтобы не понимать, что говорю, – протянула она. Ее запах, ее близость, мягкость прижавшегося тела будоражили воображение и горячили кровь. В плотных пилотских штанах стало тесно, и в глазах поплыло. «Ведьма», – подумал Бисмарк, отворачиваясь от Марианны. «Заколдовала меня, зачаровала, с самой первой встречи, с одного взгляда...» Он подавился воздухом, когда Марианна расстегнула ему штаны и сквозь белье коснулась члена. – Ты меня любишь? – она обхватила его лицо руками и почти невесомо поцеловала кончик носа. От нее пахло сладкими духами и горьким алкоголем, детским мылом и машинным маслом, лавандовой настойкой, которую она капала в волосы для блеска, и йодом, которым мазала разбитые о приборные панели локти и пальцы. Такая она была. И ответ на ее вопрос даже не хотелось произносить – настолько он был очевиден. – Скажи мне, – еще раз попросила она. – Любишь? Марианна отступила, потянув его на себя, развернула и легко толкнула вниз, на разбросанные по полу маты. В ее руках Бисмарк казался себе куклой. Марианна нависла над ним, плавными русалочьими движениями распустила волосы, расстегнула и сняла с себя лиф. – Скажи, – она опустилась ниже, прижалась грудью к нему. – Скажи же. – Да, – голос сорвался и захрипел, как у заядлого курильщика. – Да, черт возьми, я тебя люблю! Даже не представляешь, как... Марианна улыбнулась – черноволосый белокожий сфинкс, не иначе – и перекатилась с Бисмарка на пол, раскинув руки в стороны. – А ты покажи, – она развела и ноги, показав нежную кожу внутренней стороны бедер. – Покажи, как ты меня любишь. Из дальнейших событий в памяти Бисмарка не осталось ничего, кроме одной смутной мысли: «Онанедевственницаунеектотобылнея». Все остальное перекрывала бешеная, совершенно нечеловеческая эйфория. Конечно, он ее любит. Он ее не просто любит, она уже давно для него всё, смысл жизни. Она то, ради чего он существует: «Онибыливместеониспаливместекакхорошо». И даже нет слов, чтобы как-то, даже для себя, описать свое состояние. Марианна спокойно лежала рядом, положив голову ему на плечо. – Бисмарк, – позвала она. – Да? – тут же отозвался он. Марианна села, развернулась, смотря Бисмарку в глаза. – Ты сказал, что убьешь ради меня. Бисмарк не помнил такого, но не сомневался, что действительно мог такое сказать – чистая правда, в самом деле, он и убьет, и умрет ради нее. – Да, – подтвердил он. – И луну с неба достану, хочешь? Марианна помотала головой: длинные волнистые пряди скрыли ее лицо. – Мне не надо луну. Кое-что другое. Бисмарк тоже сел, поймал тонкую ладонь Марианны и прижал к губам: как на первом курсе, в чужом найтмере. – Что? Марианна улыбнулась: сверкнули жемчужные зубы, и это единственное, что не было скрыто волосами. Сердце остро сдавило плохим предчувствием. – Убей для меня Императора Александра, Бисмарк. Пожалуйста. Живот скрутило льдом, губы пересохли. – Ты сказал, что убьешь кого угодно, – Марианна больше не улыбалась. – Пожалуйста. «Пожалуйста». Она никогда ничего не просила... так. И он сказал: – Я сделаю это. Пути назад больше не было.***
Когда Бисмарк соглашался на совершенно безумную – изменническую – просьбу, он думал о чем угодно, но только не о том, что для него все уже будет готово. Что Принцу Чарльзу надоело ждать. Никого из пока остававшихся в Академии выпускников не удивила подкатившая к воротам карета-мобиль: такая каждую неделю отвозила Марианну во дворец на различные приемы. На этот раз Бисмарк поехал с ней – впервые за несколько лет. Карета поехала не по привычному Марианне пути: далеко объехала дворец, поплутала в холмах, и наконец выехала к кромке моря. Далеко впереди виднелось относительно небольшое строение – летний домик августейшей семьи, куда как раз сейчас переехали Император Александр с женой. Именно туда и направлялась машина. Пока они ехали, Марианна передала Бисмарку телефонную трубку. – Сейчас тебя проинструктируют, – прошептала она, и Бисмарк прижал телефон к уху. – В особняке сейчас почти нет охраны, – без приветствий и прелюдий раздался голос: Бисмарк напряг память, пытаясь его вспомнить, но пока безуспешно. – Те, что на воротах, пропустят тебя беспрепятственно. Спальня Императора находится в правом крыле, третий этаж. Ты должен убрать его и Императрицу как можно более бесшумно. Погибнуть они должны по возможности одновременно. После того, как ты удостоверишься в смерти обоих, с помощью специальных инструментов, которыми тебя снабдят, ты бережно извлечешь его левый глаз из глазницы и доставишь неповрежденным. Какие-то вопросы? У Бисмарка заледенел язык, когда он понял, с кем разговаривает. – Да... В смысле, нет вопросов, Ваше Высочество... То есть, Ваше Величество... В трубке послышался неприятный смешок. – Марианна сказала, что ты единственный, кому можно доверить исполнение такого важного дела. Выполни мое поручение – и будешь вознагражден. При провале же... – Принц Чарльз, а это был именно он – выразительно замолчал. – Да. Да, конечно. Я все понял, – бестолково ответил Бисмарк и вернул трубку Марианне. Она что-то прощебетала в телефон и закончила звонок. Принц назвал ее не леди Марианной. Не мисс Ламперуж. Просто – Марианной. Случайно ли Принц оговорился, и... и насколько же они близки? «Она не была девственницей, когда мы провели с ней ночь». От догадки Бисмарка затошнило. Он откинулся назад на кожаное сидение и несколько раз глубоко вздохнул. Он сделает, то, что нужно, а потом во всем разберется.