Глава 6.
Появление одноглазого Бисмарка произвело настоящий фурор – и среди Рыцарей, и среди придворных. Многие начали настаивать на том, что одноглазый мазохист им не нужен. Им активно противостояли те, чье уважение Бисмарк заслужил своим трудолюбием, спокойствием и мастерством пилота, принявшие подобное за стремление стать лучше. V.V., увидевший, как Бисмарк обошелся с его даром, только пренебрежительно хмыкнул. Кто-то смеялся, кто-то удивлялся: Бисмарку на это было откровенно наплевать. Марианна, его Марианна, женщина, ставшая смыслом жизни, Марианна была беременна. Он больше не имел права называть ее «моя Марианна». Как же это было больно. Сын Императора Чарльза и Императрицы Марианны родился на рассвете пятого декабря, в день, когда все небо заволокло на удивление красными облаками – кто-то даже принял это за плохой знак. Мальчишка мог похвастаться Императорскими лиловыми глазами, черными Марианниными волосами и старинным именем Лелуш: Император дал ему имя в честь правителя, который долго и плодотворно царствовал. Время его правления осталось в учебниках истории как «самые мирные года». И все это – глаза, волосы, имя – делало юного принца самым ненавистным для Бисмарка ребенком на свете. Мальчишка мог быть его сыном, и Бисмарк даже мог бы себя в этом убедить, но глаза… проклятые лиловые глаза, отличительная черта британнской фамилии, глаза, в которых так гармонично смотрится гиасс, убивали мечты на корню. После рождения сына Марианна долго приходила в себя. Ситуацию усугубляло еще и то, что она до конца не оправилась от нервной болезни, случившейся с ней на почве беременности, и теперь, несмотря на строгие запреты врачей, все время рвалась в свой Ганимед. Пришлось выставить несколько постов охраны, чтобы следить за Императрицей. Кончилось все тем, что Бисмарк, лучше всех понимающий чувства молодой женщины, впервые за много лет съездил на родину, к семье Марианны, и привез из Германии всю их детскую коллекцию найтмеров, успевшую стать раритетной. Марианна приняла подарок с восторгом, успокоилась и целыми днями играла в эти игрушки вместе с сыном. Можно было уже не сомневаться: из принца вырастет хороший пилот. Но далеко не все во дворце спокойно приняли рождение Лелуша. Для опальных Императриц появление нового наследника значило многое: пока еще маленький ребенок, думающий лишь о своих детских нуждах, вскоре вырастет и тоже заявит права на престол. К тому же рождение наследника еще больше приблизит «мерзкую простолюдинку» к Императору и еще больше отдалит от него их, аристократов. И кому-то это не давало покоя настолько, что когда принцу Лелушу был почти год, во дворце вспыхнул пожар. Позже Бисмарк выяснил, что поджигали сразу с нескольких точек, чтобы огонь быстрее распространился. Злоумышленники рассчитали все так, чтобы основное количество пламени направилось в покои двух Императриц и соседних с ними детских комнат: убить хотели Императрицу Ванессу – мать принцесс Корнелии и Юфемии – и Марианну с Лелушем. После пожара, когда не нашли зачинщиков, зато арестовали исполнителей, Бисмарк казнил их лично и с большим удовольствием. Огонь распространялся стремительно, пожирая все на своем пути. Когда Бисмарк с Рыцарями Круга и королевской гвардией подоспел, уже лопнули стекла в большом зале – в слишком опасной близости от спален Императриц. Бисмарк выжал рычаг Ганимеда на полную, устремляясь к дворцу, но тут ожил видео-передатчик: – Бисмарк! – на экране высветились лица... Марианны и сидящей на ее коленях испуганно-возбужденной принцессы Корнелии. – Бис, там остались Ванесса, Юфи и Лелуш, вытащи их! Мы преследуем тех ублюдков, что подожгли дворец! Бисмарк хотел спросить: «Как вы среди ночи оказались в найтмере, где взяли ключи, и, черт побери, Марианна, чем ты думала, когда сама лезла в машину, да еще и принцессу-ребенка сюда впутала?!», но не спросил. Не было времени – надо было спасать детей Императора. Бисмарк и Первый Рыцарь Брандон Энниэгрэм (почти десять лет спустя Бисмарк, уже давно занявший место Первого Рыцаря, возьмет в Круг Девятой его дочь, Нонетт, ровесницу и подругу принцессы Корнелии) подъехали совсем близко к дворцу, и Брандон, скомандовавший Бисмарку оставаться на месте и страховать его, выскочил из своего найтмера. Выбив собственным телом окно, Первый Рыцарь почти сразу скрылся из вида. Прождав его в нетерпении около тридцати секунд, Бисмарк вызвал Марианну. На видеоэкране высветилась она, хмурая и сосредоточенная, и лицо принцессы Корнелии, на котором уже появились следы от перегрузки: пожелтели белки, под глазами залегли черные круги. – Марианна! – заорал Бисмарк. – Немедленно передай свои координаты и останавливайся! Принцессе нужна срочная медицинская помощь! Марианна, даже не глянув в экран, отрубила связь. Бисмарк бессильно зарычал: – Вот идиотка! – и передал всем активным постам приказ выделить по найтмеру и послать их вдогонку за пятой Императрицей, а сам заглушил Ганимеда и ринулся вслед за Первым Рыцарем. Огонь и дым немного задерживали тяжелые портьеры, которые кто-то – наверняка служанки – догадались облить водой. Невдалеке послышались вопли – никого иного, как четвертой Императрицы, и Бисмарк, недолго думая, бросился на голос. В покоях Императрицы Брандон тщетно пытался вытащить забившуюся в шкаф Ванессу, прижимавшую к себе хнычущую Юфемию. – Если я должна сгореть, я сгорю, и грехи мои будут очищены живительным огнем! – голосила Ванесса. Императрица уже давно, даже во дворце, считалась безумной: после рождения Юфемии она вступила в какую-то религиозную секту, исповедующую веру в бога Огня. Ничего удивительного, что, увидев огонь, женщина впала в религиозный экстаз. Как бы то ни было, если Императрица желала умереть, то маленькая принцесса Юфемия, которая была младше Лелуша на пять месяцев, точно не заслуживала такой участи. Пока Первый Рыцарь безуспешно пытался уговорить Императрицу пойти с ним, Бисмарк без лишних разговоров вырвал принцессу из рук матери, и, держа вопящую девчонку на руках, бегом кинулся к другим покоям, где Марианна оставила на нянек своего сына. Сообразив, что обоих детей он только на руках не утащит, Бисмарк быстро спустил девочку с рук, снял куртку, курткой привязал принцессу к себе, создав своеобразную кенгурушку – все за какие-то несколько секунд – и снова побежал вперед. Покои Марианны уже были в огне, и перепуганная до смерти нянька с ребенком на руках бестолково металась из угла в угол. – Спокойно! – рявкнул Бисмарк, выхватил Лелуша из рук женщины и ринулся обратно к найтмеру. Крик няньки «А как же я, господин?!» – был заглушен тяжелой рухнувшей балкой. Где-то вдалеке все еще слышались вопли четвертой Императрицы, которую все еще уговаривал Энниэгрэм. Бисмарк не стал их ждать: у него на руках были два плачущих ребенка. Добежав по коридору до окна, за которым стоял его найтмер, Бисмарк тяжело спрыгнул на Ганимед, и, оказавшись в кабине, наконец смог вздохнуть. Не спуская детей с рук, он завел мотор буквально на тридцать секунд, чтобы отъехать от дворца на безопасное расстояние: более длительное действие перегрузки могло плохо сказаться на детях. Только отъехав, Бисмарк переключил задний видео-экран на передний и не сдержал вскрика – следом за ним раскричались и Юфемия с Лелушем. Дворец сложился внутрь себя, погребя под обломками и четвертую Императрицу, и Брандона Энниэгрэма, и еще много, много людей. Бисмарк еще раз вызвал Марианну, но та не отозвалась – ее Ганимед был выключен. Не зная, впадать ему в панику или, наоборот, успокоиться, Бисмарк наугад вызвал кого-то из Рыцарей. – Где Императрица Марианна? – вместо приветствия спросил Бисмарк. – Все в норме, – отсалютовал оказавшийся Двенадцатым Рыцарем мужчина. – Её Величество догнала и обезвредила виновников происшествия. – А что с принцессой Корнелией? – Бисмарк содрогнулся мысленно, представляя, что могла сотворить перегрузка с нетренированной девочкой. – Медики говорят, что беспокоиться не о чем! – сообщил тот. – Говорят, что Ее Высочество на удивление хорошо перенесла перегрузку. Бисмарк откинулся в кресле, устало вздохнул. – Хорошо. Очень хорошо. Сообщите кому-нибудь, что в моем найтмере принцесса Юфемия и принц Лелуш, пусть их скорее заберут и осмотрят. – А где сэр Энниэгрэм? – осмелился спросить Рыцарь. Бисмарк помолчал, отдавая дань памяти Брандону. – Он... он погиб, пытаясь спасти Императрицу Ванессу, – сообщил Бисмарк. – Вот как, – казалось, Рыцарь на минуту растерялся, но тут же подобрался. – Прошу простить меня, сэр, сейчас я все сообщу. Ждите! – и отключился. Не верилось, что та ночь когда-нибудь закончится. А когда она все же миновала, то не прекратились дела: нужно было перевезти всех выживших в другой дворец, разместить, разобрать завалы, пересчитать и похоронить погибших. Как хорошо, что Бисмарку как Рыцарю нужно было выполнить только первый пункт из списка – перевезти августейших особ. Казалось бы, что в этом сложного, но и тут возникли проблемы: принцесса Корнелия ни в какую не хотела ехать как все, в каретомобиле. Ей до того понравилась ночная погоня в найтмере, что она непременно хотела оказаться в нем снова, и никакие уговоры она слушать не желала. Каким-то образом ее убедила Марианна, и надувшаяся обиженная принцесса наконец устроилась на заднем сидении бронированного каретомобиля. Марианна же в конце концов соизволила объяснить Бисмарку, как она и принцесса оказались посреди ночи в найтмере. – Девочке очень нравится пилотирование, – с непонятной гордостью пояснила Марианна. – Эта дура Ванесса запрещала Корнелии этим заниматься, а у девочки большой талант. Я ее тренировала по ночам. Откуда нам было знать, что может случиться пожар? Бисмарк покачал головой. С Марианной даже разговаривать не хотелось, и он не стал. Усадил ее в машину, а сам запрыгнул в найтмер. «Надо что-то с этим делать», – подумал Бисмарк и сам испугался своей мысли. Но с его чувствами к Марианне действительно нужно было что-то делать, потому что ее эгоизм, который ему приходилось терпеть ежедневно, сегодня стоил ему седины на висках. «Откажусь от поста Рыцаря и уеду в Германию, – мечтательно подумал Бисмарк, зная, что никогда так не поступит. – Женюсь, заведу семью...» Мысль об отъезде и снятии с поста Рыцаря порядком рассмешила его. Он так привык к своему Ганимеду, фактически сросся с ним, и подобные мысли можно было назвать совершенно нелепыми. А вот идея жениться была более-менее здравой. Может быть, если у него появится своя собственная семья, удастся хоть немного забыть о Марианне? В новом дворце было хорошо. Рядом пусть холодное, но все же море, громадные холмы, заросшие цветами. Марианна полюбила кататься там верхом на лошади. Такая идиллия – все спокойно, работы почти нет, детские голоса слышно, даже если закрыть окно – нервировала Бисмарка. Он привык или работать, или воевать, к мирной жизни он был не приучен. Впрочем, вскоре для него эта идиллия закончилась (позже он будет горько жалеть, что не пользовался возможностью столько времени проводить с Марианной) – почти всех Рыцарей переправили на другой конец страны. Новый Первый Рыцарь, который пришел на смену Брандону Энниэгрэму, где-то нашел, как он говорил, «чудо-механика», который взялся построить для Рыцарей уникальные найтмеры. Бисмарку не слишком нравилась эта идея – он достаточно сильно прикипел душой к своему Ганимеду – но раз начальство решило, пусть будет как будет. В первые месяцы, пока с каждого Рыцаря снимали индивидуальные мерки, проводили какие-то расчеты, приходили письма от Марианны. В них она жарко описывала, какие успехи показывает принцесса Корнелия в управлении найтмером и как принц Кловис замечательно рисует – даже ее нарисовал. Нарочно или случайно, но ни в одном из ее писем не было упоминания о Лелуше. Марианна могла два листа исписать и ни разу не упомянуть своего ребенка. Бисмарка это сильно удивляло. Потом, когда командировка затянулась, поток писем постепенно сошел на нет, Бисмарк вновь вспомнил о мыслях, что посещали его раньше: что неплохо было бы найти и себе семью. Тогда бы ему не пришлось возвращаться после дежурства голодным в холодные казармы, и чувства к Марианне наверняка могли бы угаснуть. Сколько Бисмарк об этом ни думал, каждый раз ему становилось смешно: ну какая уже семья, кто будет терпеть его постоянные отлучки и по-военному строгий характер? Скорее ради интереса Бисмарк позвонил домой и поговорил с матерью. Стоило той услышать о намерении сына жениться, как вся та холодность, что возникла между ними за все годы отсутствия Бисмарка, испарилась – у нее даже голос помолодел, стал деловито-озабоченным. – У меня на примете есть несколько наших замечательных девушек, – бодро говорила мать. – Я пришлю тебе их фотографии, посмотришь. И не вздумай жениться на англичанке! Я хочу красивых внуков! Бисмарк только рассмеялся на кудахтанье матери, попрощался с ней и положил трубку. Жизнь начинала казаться не такой плохой штукой.***
От Марианны пришло еще одно письмо: в нем она рассказывала, что родила девочку, Нанналли, и что во дворце появилась новая Императрица, шестая. Пересказала дворцовые слухи, пожаловалась, что теперь ее и на метр не подпускают к найтмерам, и в конце письма приписала: «Возвращайся скорее». Еще год назад, до командировки, увидев такие строчки, он бы наверняка тут же сорвался с места и на следующий день был бы рядом с ней. Сейчас, хоть и тянуло и сердце болело, но было гораздо легче – тем более мать из всех своих знакомых девушек подобрала ему очень славную, ничуть не похожую на Марианну. У Гретель были зеленые глаза, светлые волосы и широкие бедра. Она была обычной девушкой, начитанной, интересующейся не чем-то одним, а всем подряд, рисовала, пела и музицировала. С ней можно было говорить не только о новых моделях найтмеров, а даже наоборот, техникой Гретель совсем не интересовалась. А еще она восхищалась Бисмарком совершенно искренне. Она была готова часами слушать о Рыцарях Круга, об операциях, в которых участвовал сам Бисмарк, и вспоминала, что сама слышала о Рыцарях. В ней не было ни следа той спеси и лоска, которую Бисмарк привык видеть в окружавщих его раньше аристократах. Он не любил Гретель, но отдыхал с ней душой. Свадьбу они сыграли в декабре – Лелушу как раз исполнилось пять, вспомнил тогда Бисмарк – и только-только переехали в совершенно новый дом, как строительство индивидуальных найтмеров Рыцарей Круга закончилось. Для него построили Галахад – колоссальную бело-золотую машину размерами в два раза большую обычного найтмера. Когда Бисмарк его увидел, то долго стоял, онемев. Сконструировавший машину Ллойд Асплунд – оказавшийся аристократом, помешанным на технике – заявил тогда, что подобная реакция – лучшая награда для механика. Немного позже, разговаривая с Первым Рыцарем, Бисмарк спросил, почему только ему досталась такая огромная машина, за что? Первый очень серьезно сказал, что только Бисмарка видит в роли своего преемника, и вскоре надеется увидеть того на новом посту. Это было очень неожиданно, но приятно, и Гретель тоже радовалась. Буквально через месяц пришел приказ возвращаться ко двору. Подумав некоторое время, Бисмарк взял Гретель с собой – она просила, да и он уже к ней привык. После полутора лет, проведенных вдали от дворцовой атмосферы беспрестанных интриг, вновь в них окунуться оказалось тяжело, но Бисмарк терпел, тем более что теперь ему не нужно было проводить во дворце все дни: они с Гретель сняли дом в пригороде, и ночевать он уходил туда. Самым странным оказалась реакция Марианны на появление у него кольца на пальце: она, кажется, была оскорблена тем, что Бисмарк устроил свою жизнь. Но Бисмарку впервые было все равно. Все было так хорошо и спокойно – редкие военные действия, не слишком масштабные, чтобы беспокоиться, и не слишком редкие, чтобы заскучать, Гретель, упорно пытающаяся забеременеть и превратившая съемный дом в уютное семейное гнездышко, племянники, неожиданно набегавшие в гости. Целых пять лет все было хорошо. А потом за четыре дня все кончилось, оставив Бисмарка навсегда разломанным на две агонизирующие половины.***
Десятого августа две тысячи десятого года Британния объявила войну Японии. Двенадцатого августа умерла при родах Гретель. Четырнадцатого августа террористы убили Марианну. Целую неделю Бисмарк не выходил из Галахада, будучи не в силах поверить в случившееся. Он атаковал и уничтожал японские войска бездумно и яростно, использовал все возможности своей машины на полную мощность. Марианна мертва, а ее дети отправлены в ставшую Одиннадцатой зоной Японию. Все те чувства, что он старательно вытравливал из себя в течение пяти лет, вернулись и затопили его с головой. У него больше не было смысла жизни, поэтому он кидался в самые опасные места, в самые горячие точки, мечтая умереть и последовать за теми, кого он любил. Не получалось. Было ли дело в Галахаде или в пилотском мастерстве Бисмарка, но каждый раз после нового боя он получал не смерть, а новую награду. Он не видел смысла в своем существовании, но все равно жил – просто по инерции. По инерции стал Первым Рыцарем и по инерции служил Императору, который не защитил Марианну. Жил, не имея никаких эмоций и желаний, кроме одного: умереть. Восемь лет спустя его желание наконец исполнилось.