Миротворцы

Вот и новая глава. Спасибо огромное всем тем, кто читает. И прошу, оставляйте по прочтении отзывы, хотя бы самые маленькие, с "плохо"-"хорошо", мне очень важно знать, что работаю не в холостую. Ваш Автор. *** Баня казалось страшно маленькой, а время предательски быстрым. Меня раздавило им, его тяжестью. Пальцы, что я только что окунула в воду, горели, раскрасневшиеся еще больше. Мысли путались, сплетаясь в один клубок-неразбериху. - Что за черт, Лили? - Мэри… Мэри… Закрытые двери. Духота. Шесть человек. - Отойди, Лили! Дай я попробую! Шансы? Мои губы невольно распылились в улыбке. Так самоубийцы улыбаются своим старым знакомым. - Мэр, ты меня слышишь? Мэри? Ты нам нужна. Эй, Мэр? Шутка! Ни одного. Ни единого. Шанса. Нет никаких шансов. Приговором сухие факты стучали в моей голове, а кулаки неугомонной Лили – по двери. Господи, они же еще не поняли. Они еще не… Слезы, холодные, потекли по щекам. Не больно. Мне не больно. Не больно! Пусто и страшно. Только и всего. Пусто и страшно. Жутко бессмысленно. Запредельно близко. Один шаг вперед, в сторону, в бок – не имеет значения. Везде ловушки. Сеть. Целая сеть, безжалостно забирающая себе людей, сметая их с игрового поля. Пешки, шашки… Едва ли доберемся в дамки, едва ли станем ферзем. Едва ли… Я посмотрела на Мелиссу. Девушка сидела на полу, на горячем каменном полу, прижимая к себе бережно сестру. Та потеряла сознание еще минуту назад. Минуту? Или несколько жизней назад?.. Боль в ее глазах блестела, злость отголосками носилась по кругу, бесконечная, но такая же бесполезная, как все эти мысли. Как все эти попытки. Как все эти догадки. Как все эти люди… Как и я. Дочь Афины глядела на меня, не мигая, не отрываясь. Что-то было в этом взгляде такое доверительное, такое жалобное. Все твои, Роуз, разговоры… Надо же было выдумать! Принесешь ты мир людям, Роуз, как же. Заменишь Фреда в этом пророчестве. Уничтожишь войну. Конечно, плевое дело? Только постарайся сначала выжить. - Это бесполезно! – крикнула Лили со злостью. Сердце упало к ногам и рассыпалось на мелкие осколки. - Оружия! Я подползла к дверному проему, чтобы видеть то, что происходит в парильне. Девочки бросились к свалке наших вещей. Под одеждой нащупав запотевший металл, они взяли мечи в руки. Со всей силы били лезвием по замку. Уши закладывало от этих соприкосновений. Бам! Ни царапины. Чей-то крик, мученический. Бух! Вряд ли остался след. Засунув лезвие в щель между дверью и стеной, девушки налегли на рукоятку, тянули в сторону. Самодельный рычаг против тяжелого механизма. Дочери Афины тянули меч, пытаясь сдвинуть дверь с мертвой точки, кряхтя, ругаясь. И опадали на пол подле оружий от бессилия. Лили, непоседливая, вынув рычаг, зарычав, попыталась проткнуть мечом замок. Кто же знал, что римляне способны его заблокировать с той стороны… Самым кончиком она пыталась поддеть что-то в механизме звонка, стоя на коленях, повисая на мече. Но скорее металл сломится, чем эта дверь откроется. Девочки стучали по тому месту, где должны были быть петли, пытались снять дверь… Нет. Нет. Бесполезно. Ничего не выйдет. Эта мысль заражала нас, смертельная болезнь. Лили, закричав что-то, воткнула меч в дверь. Тот вошел в дерево, толстенное, лишь на немного. Застрял. И, прислонившись к безмолвной противнице спиной, девушка схватилась за собственную ладонь, проводя пальцами по окровавленным костяшкам. Пар, густой, стоял в воздухе немым укором. Вот только кому? Отчаянье галантно пригласило меня на танец. И, не дожидаясь согласия, ловко подхватило, прижало к себе сильно-сильно, положив руки-оковы на талию, заставляя мельтешить за ним, повторять шаги, не позволяя сделать и вдоха. То был вальс. Вальс под похоронный марш. Мы танцевали на собственных костях в аду. А как иначе назвать это место? Пекло, закрытые двери и нелюди-римляне вокруг. Хотя, нелюди они такие же, как и мы люди. Одно название. Тишина. Неожиданная тишина. Только котел гудит, нагнетая губительный воздух. Только это «раз-два-три, раз-два-три» в голове бесконечной пластинкой вертится, выворачивая сознание. Отчаянье, прижавшись ко мне, став предельно близко, прошептало на ухо грудным басом, спрашивая, что я собираюсь делать. Своим танцем оно словно бы подталкивало меня в самое пекло смуты и мечты, туда, где грань между всем вымыслом, этими пророчествами, видениями, и реальностью стирается. Словно и не было. Я вцепилась в его плечи, боясь одного: сбиться с ритма. Затопчут. Чьи-то всхлипы. Точно. Кто-то из девочек плачет. Ужас захлестнул. Все еще не меняя положения, глядя куда-то сквозь, за спину отчаянья, я почувствовала внутри что-то… Теплое? Живое? Не до конца убитое? Надежда. Она кружилась где-то рядом, неподалеку, в светлом платье в пол, я видела ее мельком, таинственную девушку в маске. Она выбила из колеи ловко, одним только взглядом, скрытым, пространным. Испугавшись то ли ее, то ли себя саму, я выпустила отчаянье на счет три. Оно, разжав ледяную хватку, выпустило в пестрый зал, полный пар, кружащихся все под тот же реквием. Или пустой?.. - У кого-нибудь есть план? – тихо прошептала я. Мой голос взлетел под потолок этого воображаемого танцевального зала. И совершенно затерялся в пару бани. Меня не слышали. Не могли услышать. - У кого-нибудь есть план? – повторила я громче, настойчиво. Мой голос, сиплый, звучал странно громко, нервно и даже зло. Что ж, к лучшему. Нельзя терять себя. Можно выбросить надежду, раскидать отчаянье, но себя… Эти мои мысли здорово походили на мысли сумасшедшего, поздно пытающегося спастись. Слишком поздно. В чем дело? Что творится здесь? Почему они… Почему все девочки сдались? Почему они, такие умные, грамотные, настоящие бойцы, опустили руки? Почему испугались? Смерть. Страшное слово. И я, наивная, думала, что ничто не может быть страшнее нашего Захвата Флага. Моего предательства. Ночного взрыва… Оказывается, еще как может! Сердце замерзало от осознания того, что они, наши братья и сестры, наши когда-то друзья, римляне, сделали для нас. Закрыли дверь. Так просто. Целенаправленно и бесцельно одновременно. Хотят получить шесть трупов на блюдечке с голубой каемочкой. А потом продолжать ходить в эту чертову баню. Пить здесь чаи. Отдыхать. Отдыхать после того, как отомстят. За собственную победу в игре, за кого-то, кто бросил динамит за их стену. За кого-то, кого нет здесь. Но я… Я осмотрелась. Вальс стихал, зал пустел. Надежда скрывала под маской улыбку. Я не хочу умирать! Я не умру. Не умру! Тогда не убили и теперь не сможете… Нет. Не смогут. Правильно, Роуз. Не смогут. А если и смогут? Все равно, ты не умрешь просто так. Ты попытаешься! Иначе нет смысла. Я подошла к Мелиссе. Та судорожно сжимала в руках обмякшую Мэри. Бесчувственная, ее сестра, посиневшая, держалась лишь на ее руках. Голова запрокинута, тонкая шейка сломлена. Жилка, тонкая, все еще бьется. Бьется. Мелисса замерла с широко открытыми глазами. Она смотрела в пустоту с таким остервенением, будто видела в ней что-то особенное. Как, наверное, я каких-то пару секунд назад. Ее светлые волосы, мокрые, то ли от пота, то ли от влажности, липли к щекам. Девушка выглядела страшно. Безнадежно страшно. Словно бы сделала шаг, уже ступила в собственную могилу… Но кто мешал ее вернуться? Шагнуть в обратном направлении? - Мел? – позвала я, садясь рядом с ней. Нет ответа. - Мел! – я злилась. – Мелисса! Девушка перевела пустые свои глаза на меня. Одеревенелый, неживой взгляд. Ничего, кроме отражений. Кроме отсветов моих блестящих абсолютным безумием глаз. - Мелисса, - повторила я медленно, пробуя имя на вкус. Оно отдавало мятой. Свежестью, свободой. Тем, чего так не хватало. - Какой у нас план? – спросила я. - Нет плана, - ответила она тихо. - Котел, Мелисса! - Котел не отключить. - Ты не знаешь как или?.. - Котел отключается снаружи. Все краны там, за дверью, в предбаннике. В голове всплыла картина: самодельные полки, те, что привлекли мое внимание изначально, и какие-то ручки и краны за ними, задвинутые вещами. Память явно надо мной смеялась, подсовывая подтверждения. - Тогда?.. - Мы умрем, - уверенная, сказала дочь Афины. Эмоции, прорезавшиеся у нее на лице, заставили меня отодвинуться дальше. Отчаянье, паника, дикое бессилье и оттого страшная боль испортили ее серьезные серые глаза и улыбающиеся некогда губы. - Мы все умрем! Ее крик сразил меня. В ответ на совранный голос ее послышались судорожные рыдания. Лабиринт! А что если уйти в Лабиринт? - Как открыть ход в Лабиринт? - Я не знаю… - А кто знает? Кто знает, Мелисса?! – не отставала я. - Мэри, - пробормотала она, убитая. Сестра на ее руках бледнела все больше и больше. Кажется, жара подействовала на нее сильнее всех… Но она ведь доберется и до нас, да? Это только вопрос времени. - Мэри… Лабиринт. Мэри. Лабиринт. Я глянула на умирающую девушку. Закрытые глаза, неестественно спокойное дыхание для ее ужасного положения на горячем полу, для обожженной кожи. Она спала. Глубже, чем хотелось бы. Отчаянье снова дало о себе знать, осторожно касаясь своей холодной рукой моих пальцев. Лабиринт. Лабиринт… Это слово стучало в голове. Я не знала, понятия не имела, как открывать ход. Знала лишь о ранее открытых и то далеко не всех… Может ли быть такое, что… Я нахмурилась. Могла ли я догадаться, как это сделать? Догадаться. Дрожь прошлась по телу, сильная. Голова начинала кружиться. Лабиринт. Сэм! Я подскочила. Сэм. Как же я раньше не догадалась? Сэм. Он может знать! Но как, как его найти? Отсюда не выйти. Сюда не войти. Кричать? Никто не услышит. Вода? Послать что-то с водой? Я не смогу заставить пошевелиться и три капли. Что же?.. Драхмы! Я вылетела в парильню, поскальзываясь на мокром, склизком полу, падая, расшибая голову так, что кровь смешивалась с волосами и оставляла дорожку на полу и спине, стекая вниз. Падая, раздирая локти. Падая, теряясь. В парильне еще хуже. Воздух гуще. Его можно потрогать. Водяной пар и запредельная температура играют здесь злую шутку. Вдохнуть? Сколько здесь градусов? 120 по Фаренгейту? Да еще 80 снаружи? Кожа расплывалась, слишком мягкая, слишком податливая, она рвалась до жути небольно, до жути легко. Дочери Афины сидели у стен, забитые горем. Лениво, они поднимали на меня головы и снова опускали их на руки. Не верили. Злились? Смирились? Странно соседство этих чувств. Подойдя к куче наших вещей, я принялась рыться в них практически в слепую, не в силах ничего разглядеть из-за слез в глазах и сероватой дымки в воздухе. Голова кружилась, сознание мутнело с каждой секундой значительно. Как угасала свеча. Чья-то шелковая рубашка… Чьи-то брюки… Хотя бы одна монета. Одна драхма! Я шарила пальцами по всей длине брюк в жуткой суматохе. Господи, должно же быть… Кто-нибудь из девчонок должен был взять драхму! Нет. Нет. Снова ничего. Сплошное ничего. Как назло! Пальцы бегали быстро по карманам, но не находили ничего даже отдаленно похожего на монету. Единственное, что я смогла найти в вещах, так это собственную ракушку-меч. Сжав ее в руке, я перебросилась на сумки, мешки. Одна монетка! Как дешево могут стоять жизни. Не верится. Одна! Всего одна! Господи, одна… Я выворачивала сумки. И бродила руками по полу, щупая. Может, вылетела? Откатилась? Куда-нибудь! Под дверь? Под лавки? Я ползала по полу. - Что ты делаешь? – бесцветный голос одной из девочек. - Ищу драхму, - отозвалась я. И с еще большим рвением набросилась на обжигающе горячий пол. Ну же! Ничего. Шлифованный камень. Азарт и надежда быстро исчезали. Как исчезает то же пламя свечи, накрытой банкой, оставленной без кислорода. Мы как эти свечки. Гаснем без… Меня бросило в жар. От этого сравнения. От этих мыслей. От этого ужаса. Я не хочу умирать, но умираю. И нет спасения. Злость, жалость, гремучая смесь разрывали. Воздуха не хватало на один более-менее нормальный вдох. Я зажмурилась. Пыталась выдавить из себя слезы, крик. Хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь, говорящее о том, что я все еще жива. Зал исчез. Надежда растворилась. Я летела вниз. С бешеной скоростью. Свободное падение? Не такое уж и свободное. Я была пустой. Абсолютно. Лишь жалкое подобие на прежнюю Роузи. Клубок бешеных эмоций, чувств, которые не стоят даже одной драхмы. Ничего они не стоят. Я была одна. А вокруг плясали языки костра. Того самого, из видений. Опасного. Как же жестоко. Как же неправильно. И несправедливо. Как же… Нельзя, нельзя! Я говорила себе, что нельзя умирать, но жара брала свое. Я задыхалась. Сколько мы здесь пробыли? Сколько длился этот чертов сон? Сколько?! А что почувствует Питер и Люси, когда узнают? Когда поймут, что провожали меня на Смерть? Что ничего не почувствовали? Что не спасли? «Спасибо». «Спасибо» Питера прозвучало в голове глухо. Не мое воспоминание. «Тише». «Тише» и руки подруги у меня на спине, обнимают. Я ее предала, а она… Не отвернулась. Успокоила. «Тише». Шепот Люси. «Все в порядке». Джо врал. А Сэма… Сэма я так и не услышала. Почему? За что? «Громче!» Не могу! Не могу громче! Я ничего не могу! Не могу! «Громче!» Не могу! Ладони сжались в кулаки отчаянно. Хлопок. Откуда-то взявшаяся волна ударила в дверь. Вода? Я очнулась от голосов и череды лиц. Проснулась, не понимая в чем дело. Мысль, слабая, мелькнула. Глупая мысль о чуде. Дверь… Я поднялась на ноги. Поднялась, покачнувшись. Дошла до двери, держась за стены. Толкнула ее. Ничего. Сильнее! Еще! Плечом! Ногой! Отошла и с налета. Стук. Дверь распахнута. Чувств нет, все еще пустая. Все еще не понимала, что происходит… Все еще мертвая. Пар повалил в свободное пространство, ударяя в спину. Ослабленная, я готова была упасть на пол, прямо в лужу воды под ногами. Получилось? Быть не может! Пар бежал из помещения. Относительная прохлада отогревала сердце. На полусогнутых ногах я вышла на крыльцо, шлепая по воде. Как много воды… Откуда? Солнце катилось к горизонту. Шумно. Много народу на площади. Очень много. Вода, капая, неслась по ступеням к земле. Кто-то в толпе заметил распахнутую дверь и меня на крыльце. - Гречанки! Я сделала вдох, замирая. Римляне кинулись к бане. Их глаза горели, они смотрели на меня. Смеялись, кажется, чему-то. Пар валил. Кто-то из девчонок, кашляя, выбрался на свет. Лили? Кажется, она. Избитые руки и волосы по плечи. Дочь Афины упала на крыльцо рядом со мной, устало. Римляне скоро будут здесь. Смеются? Чему, глупые?.. Нам не убежать. Мы не спаслись. Мы продлили пытку. Бежать. Но куда? Куда? К выходу? Там гарнизон, вооруженные бойцы, туда нельзя. Спрятаться, чтобы не нашли, не достали. Эта идея появилась в голове внезапно. И, повинуясь ей слепо, думая о том, что нечего терять, я бросилась куда-то в бок, от толпы, не запоминая дороги.