Однажды

Среди непогоды и ветра Вдруг роза в саду распустилась Не зря кипятком поливали (с)

Утро началось с громкой трели дверного звонка. Франк не мог поверить, что кому-то могло прийти в голову беспокоить его так рано в выходной, но неизвестный хулиган все не унимался. Пришлось вставать. Одеваться он не стал, закутался в покрывало и вышел в коридор, полный решимости придушить на месте незваного гостя. Однако с этой идеей пришлось расстаться. За дверью обнаружился уже знакомый следователь, только при виде которого, Франк вспомнил о назначенной встрече. На мгновение стало даже неудобно за такой прием. Он провел гостя на кухню, а сам ушел одеваться, старательно пряча раздражение. Ну, сколько, спрашивается, можно надоедать? У них что, там выходных не бывает? В этом доме Уве Барникель был уже в третий раз, и это начинало утомлять. Было непонятно, что там вообще расследовать. Пауль взял машину отца. Свою он накануне оставил возле университета, решив прогуляться пешком. Был дождь и скользкая дорога. Он спешил, потому что проспал, а ему еще надо было заехать за своим женихом, чтобы вместе поехать на лекции. Не справился с управлением. По крайней мере, именно эти обстоятельства были известны Рудольфу. Но что-то насторожило экспертов, и теперь вечно хмурый следователь являлся к ним, как на службу. Расспрашивал о самых разных, вроде бы, никак не связанных с аварией, да и вообще с Паулем, вещах. Сколько можно-то? Разве что, Рудольфа это подбадривало. Было заметно, что бета ему нравится. Он будто бы расслаблялся, оживал в его обществе. Говорил свободнее, даже теплее. Может быть, это потому, что Барникель просто напоминал ему о прошлой, свободной жизни, но Франк все равно ревновал, не останавливали даже саркастические взгляды явно забавлявшихся такой острой его реакцией мужчин. Вот и сейчас, Рудольф мгновенно оделся, соорудил на лице крайне приветливое выражение и бодрым шагом направился встречать гостя. И наверняка кофе его собирался напоить! Его, Франка, кофе! Он поймал омегу в дверях, притянул к себе, притиснул, намеренно забыв о его ушибленных ребрах. Ничего, ночью вон как разошелся, ни намека не было, что что-то болит. - Не улыбайся ему, - прошептал в самое ухо, погладил спину и поясницу, уткнулся носом в висок, - я тебе запрещаю. Рудольф хмыкнул, по-настоящему весело, и прижался сам, обнял, легко куснул шею. Было немного обидно, что он не воспринял запрет всерьез. Франк прижал жестче, надеясь, что тот почувствует угрозу, но в ответ получил только недоуменный взгляд. - Не улыбайся ему! В этот раз прозвучало совсем по-детски, но он не отвел взгляда, снова надеясь, что мудрый Рудольф прочтет его мысли. Он же гений, так неужели не разберется? - Ладно, хозяин, я понял. Может, и правда, понял. Снова обнял, взъерошил коротко стриженые волосы. Он вроде бы был весь здесь, смотрел в самую душу, и видел насквозь. Только вот его самого понять было невозможно. Франк терялся в этой отстраненной нежности, не понимал, о чем молчит его омега. И Уве он все-таки улыбнулся. Но всего один раз. Следователь, уже удобно расположившийся за столом, и теперь перебиравший какие-то бумаги, замер, рассматривая сочный синяк на скуле Рудольфа и его разбитую губу. На какое-то мгновение взгляд его метнулся к альфе, но тут же дисциплинированно вернулся к документам. Лезть в чужие дела, очевидно, не было его привычкой. - Доброе утро. - Доброе, - это был самый мрачный его тон, - скоро там закончатся ваши вопросы? - Мне нужно поговорить с господином Эйзером наедине. Есть новости. Это прозвучало как приказ, и Франк тут же вскинулся возмущенно. Мало того, что его собственный раб делает, что хочет, хоть и с его разрешения, так еще и вовсе посторонние люди будут тут ему указывать? - Нет. Говорите при мне. Наговорить каких-нибудь глупостей он не успел, спасла внезапно, как по волшебству, появившаяся перед ним чашка кофе. Рудольф поставил ее на стол, протянув сбоку через плечо и ненавязчиво, будто машинально, касаясь другой ладонью середины спины. Напряжение мгновенно спало, он расслабился и посмотрел на собеседника куда спокойнее. Конечно, мнение его не изменилось, он не собирался оставлять их наедине. Если что-то важное происходит в жизни Рудольфа, он должен об этом знать. Что за новости такие, что нельзя ему доверить? Следователь замолчал, что-то обдумывая, дожидаясь и своей чашки кофе. Заговорил через несколько минут, явно подбирая слова и стараясь получить нужную информацию не раскрывая каких-нибудь тайн следствия. От такой скрытности Франк возмутился еще больше. Что же это за секреты такие, что Рудольфу можно доверить, а ему нельзя?! - Что ж, возможно, вы сможете помочь даже больше, чем господин Эйзер. Скажите, что вам известно о гибели господина Мартина Лигеля? О гибели этого господина Франк знал куда больше, чем хотел бы знать. Даже на похоронах пришлось присутствовать. Как же, друг семьи, да еще и деловой партнер отца. В особую дружбу Франк, правда, не верил, но, пока жил с родителями, исправно посещал дни рождения его сына и даже пытался общаться с юным бетой, но общего у них было мало, так что не сложилось даже приятельских отношений. Впрочем, было это давно, и отношения могли с тех пор существенно потеплеть. Все-таки отец работал вместе с безвременно погибшим, а это сближает. - Он погиб в горах. С альпинистами это вообще часто случается. Спасатели с трудом нашли тело. А что странного в этой смерти? - Да, вы правы, - Уве снова уставился на Франка своим пронзительным, сканирующим взглядом, будто пытался прочесть его мысли. Или даже не пытался, а читал. Кто знает, чему их там учат? – А какие отношения были у господина Лигеля с вашим отцом в последнее время? Перед его смертью? - Понятия не имею, - под этим взглядом даже злость не выдерживала и стремилась спрятаться глубже, пока в ней не усмотрели чего-нибудь криминального. Франк распрямил плечи, с истинно альфьей упертостью стремясь не «прогнуться» перед каким-то бетой, которого и самцом-то назвать можно было только с большой натяжкой. – Отношения как отношения. Да я уже и не помню, когда последний раз был у родителей. А это тут вообще причем? - У них не было конфликтов? Возможно разногласия в ведении дел? - Да не знаю я! Отец мне не отчитывается в своих делах, да и с чего бы? - ответил Франк быстрее, чем успел подумать, удивленный самой постановкой вопроса. В самом деле, откуда ему знать про отцовские конфликты? И только потом понял, о чем вообще его спрашивают. – Стойте, вы о чем?! Это же был несчастный случай. Да если бы и не был, вы что, отца подозреваете? Это было уже слишком. Не хватало еще выслушивать такое в собственном доме! Он вскинулся, собираясь уже высказать все, что думает по поводу наглых следователей, которым явно нечего больше делать, кроме как клеветать на приличных людей, но тут же осекся, задохнулся собственной яростью, краем глаза заметив выражение лица Рудольфа. Тот стоял, опершись спиной о холодильник, задумчиво поглаживая синяк на подбородке, и смотрел куда-то в угол, не замечая ничего вокруг. Лицо его будто закаменело, замерло, позволяя всем желающим рассмотреть выражение внезапной и страшной догадки. Франк не хотел знать, что за ерунда пришла ему в голову. Ведь ерунда же наверняка! Захотелось немедленно встряхнуть его за плечи, жестко и больно, чтобы вытрясти из головы глупого омеги всю ту чушь, которую он там себе сейчас надумал. А в следующее мгновение Рудольф посмотрел прямо на него, как всегда непонятно, будто с надеждой, хоть и не угадать, на что он надеялся, плеснуло из глаз невысказанной просьбой. Он быстро отвернулся снова, явно не рассчитывая на понимание со стороны хозяина, и вся злость разом затухла, скрутилась внутри в упрямый, выжидающий своего часа клубок, но наружу рваться перестала. - Мне неизвестно ни о каких конфликтах, - Франк начал снова, уже куда ровнее, но угрожающие ноты из голоса так никуда и не делись. – Но они могли быть. Я просто не в курсе. - Я в курсе, - следователь снова кивнул, будто соглашаясь сам с собой. – И один скандал был точно, это наши коллеги, работавшие по тому делу, выяснили у сотрудников. - И что? Всякое случается. - Да, тут вы правы. Само по себе это ничего не значит. Однако нам также известно, что за день до этого Лигель встречался с господином Петером Гисом, также трагически погибшим. Франк не знал этого господина, и знать не хотел. Ему с трудом удавалось сдержаться и не выставить за дверь наглого бету. Он бы и выставил, и Рудольф не остановил бы, как бы то ни было, все-таки это его дом и его раб, но Уве был на службе, и уподобляться глупым штатским, так и норовившим везде и всюду влезть со своим мнением, альфе не хотелось совершенно. Коллега все-таки, наверное, знает, что делает? - Кто этот господин? - Журналист. Вы, должно быть, слышали? Недавно был скандал с беспилотниками нашего производства. Их изъяли наши заморские коллеги у террористов. Гис писал об этом. Такую статью Франк, конечно, читал. Однако по тем обломкам, что остались от «изъятых» машинок производителя установить не удалось. Да и не дураки же они, чтобы не позаботиться о конфиденциальности? - И что? - Предприятие господина Стейна выпускает такие беспилотники? Франк растерялся. Даже ярость на какое-то мгновение замерла, дав время подумать. И он честно попытался припомнить все, что знал. Предприятие выпускало самолеты. Самолеты - это же такие большие с крыльями. А беспилотники - это же совсем другое? Или нет? Пока Франк еще жил дома, ни о чем похожем речи не шло, хотя родители обсуждали дела часто и с большим энтузиазмом, но с тех пор прошло несколько лет, и все могло измениться. Но, даже если и так, оставалось непонятным, при чем здесь вся эта история с террористами? Отец же не мог! Да и причем тут тогда Рудольф? - Зачем Вы нам об этом рассказываете? – омега будто услышал его мысли, вернулся к столу, усаживаясь рядом с хозяином, и неожиданно приятно стало, что выбрал его, Франка, сторону, хотя бы географически. - Да, общего мало, - Уве медленно сделал глоток и завертел в руках чашку, не то обдумывая свои слова, не то решая для себя, насколько он может доверять явно слишком заинтересованным свидетелям. - Только господин Стейн. Все это вокруг него происходит. Есть и другие случаи, более ранние. Он смотрел холодно и равнодушно, просто излагал известные ему факты. Да и ничего конкретного не сказал. Франк еще раз напомнил себе, что следователь просто делает свою работу, но это не помогло. - Думаю, нам больше нечего сказать, - он едва сдерживался, чтобы не закричать. – И в следующий раз, когда у вас возникнут вопросы, все должно быть официально. - Это ваше право, - Барникель все так же спокойно кивнул и встал, - но, думаю, этого мне достаточно. Спасибо за сотрудничество. Провожал незваного гостя Рудольф, Франк остался на кухне буравить взглядом его ни в чем не повинную полупустую чашку, будто обвиняя ее в пособничестве наглому захватчику. Он напрягал слух, стараясь не пропустить ни слова, доносившегося из коридора, но ничего криминального так и не расслышал. Почему-то он ожидал, что Уве спросит у Рудольфа о самочувствии, попытается выяснить происхождение синяков, и даже с затаенным стыдом надеялся, что омега расскажет, что Франк тут ни при чем. Несмотря на мерзкие намеки, следователь оставался старшим по званию, пусть и служил в другом ведомстве, и представать в его глазах жестоким тупым тираном не хотелось совершенно. Тем более, что это неправда. Однако бета быстро распрощался, даже извинился за беспокойство, и быстро ушел, так ни о чем и не спросив. Вернувшийся Рудольф посмотрел на него с явным опасением. Как будто боялся, что взбешенный Франк отыграется на нем, и от этого стало еще горше. Но не объяснять же, что уж кому-кому, а Рудольфу-то он точно ничего не сделает. Не сможет просто. - Это же неправда, да? – спросил неожиданно беспомощно, даже сам смутился, но немного успокоился, заметив, как расслабился от этого жалкого лепета собеседник. - Я не знаю. О твоем отце говорят всякое. Рудольф снова засуетился, принялся мыть посуду, прятаться за дверцей холодильника, добывая оттуда завтрак, каким-то образом растянув этот элементарный процесс на несколько минут. От него не пахло страхом или злостью, казалось, он вообще ушел в себя, закрылся и замер. Выжидал, что будет делать его альфа. Сам Франк ничего не стал бы делать, понадеявшись, что следствие само разберется с глупым совпадением. Уве внушал доверие, и не было похоже, что его можно купить или запугать. А впрочем, о том, как выглядит продажный страж, он никогда и не думал, так что не был уверен, что смог бы определить это просто на глаз. Ему нужен был совет. - Я не слышал. А что это за история с твоим сыном? Отец… - Франк запнулся, такое совсем не просто было произнести, накатывало ощущение предательства, будто спрашивая, он и в самом деле допускал такую мысль, - он что, правда, угрожал тебе? Рудольф задумался. Франк все ждал, что тот отрицательно покачает головой, отмахнется от абсурдной идеи, но он только нахмурился. - Я не обратил внимания. Тот парень, что ко мне приходил, говорил, что я пожалею. Если Пауль… из-за этого… Он не договорил. Франку слышалась сдерживаемая ярость и вина, Рудольф обвинял себя в той аварии, и хотелось ему посочувствовать, хотелось сказать, что все не так, но слова снова будто потерялись. Франк допивал свой кофе, молча поедал подсунутые Рудольфом бутерброды и машинально сравнивал эту мимолетную заботу с той, что получал от отца. Блестящий альфа всегда умел превратить в праздник каждое свое действие. Невозможно было не радоваться его подаркам, он дарил лучшее, невозможно было не ценить его внимание, такое редкое, оно всегда было оформлено мишурой, завернуто в блестящий фантик великолепия. И проблемы любые решались за доли секунды, а беды утешались словом, шуткой или обещанием нового подарка. У Франка не было ни единого шанса усомниться в собственном счастье. Рудольф просто принес бутерброды. Хлеб и колбаса, даже зеленью не украсил, как сделала бы папина кухарка. Он ничего не спрашивал, его и рядом-то уже не было. Стоял, отвернувшись к окну, и рассматривал город. Глядя куда-то в середину спины своего омеги, Франк чувствовал себя взрослым. Взрослее, чем когда под укоризненным взглядом матери уходил из дома, взрослее, чем на своем первом настоящем задании. Он ошибся тогда, и от смерти спас только щит и хорошая реакция. Потом, уже в больнице, когда он успел попрощаться со службой и мысленно подсчитать нанесенный городу ущерб, примерно на второй тысяче ругательств в адрес собственного идиотизма, ему рассказали, что не так уж он был и виноват. Все, кто видел запись той операции, сделали бы то же самое, вот только скакать так лихо у старших коллег, может, и не вышло бы. А сейчас совсем не было желания пожаловаться на свою злую судьбу. Чувства возникали внутри, но выпускать наружу их было вовсе не обязательно. А узкая спина, спрятанная за мешковатой футболкой и мускулистая попа, так же скрытая мягкой тканью брюк, занимали до чрезвычайности. Франк даже усмехнулся, прикинув, что повзрослел он не так уж и сильно, как раз до подросткового спермотоксикоза. Ну что же, не все сразу. - Рудольф? - Да? – омега обернулся, все такой же непроницаемый и задумчивый, как обычно. - А давай на столе? Рудольф вздохнул, отчего-то грустно, но не сказать, чтобы сильно несчастно. Подошел ближе, уперся ладонью в крышку стола, надавил всем телом, проверяя на прочность, и нахмурился, явно не удовлетворенный результатом. Стол и правда отказывался стоять ровно под таким напором, покачивался на слишком тонких ножках. Франк раньше и не замечал, насколько ненадежной конструкцией обзавелся. Но его раб уже переставлял чашки в раковину, и отступить было бы позором. В этот раз тоже вышло медленно и едва ли не торжественно. Рудольф лежал, рассеяно улыбаясь потолку, и тихо сладко вздыхал. Его хотелось то долго нежить, целовать, вдумчиво, методично, ничего не пропуская, ласкать, едва касаясь, то наоборот верх брала древняя альфья природа, вскипала, реагировала на такую покорность, и хотелось брать жестко, больно, слушать его злое шипение и короткие вскрики. Отчего-то не верилось, что омега умеет издавать долгие, жалобные стоны, но о них мечталось тоже. А потом Франк задевал какой-нибудь ушиб или слишком сильно сжимал вздрагивающие плечи, чувствовал, как напрягаются, сжимаются от внезапной боли мышцы под его ладонями, и тут же разгонял мечты по дальним углам сознания. Он не был уверен, что сам Рудольф замечает эту короткую боль, обращает на нее внимание, было видно, что происходящее ему нравится, но рисковать не хотел. В конце концов, было здорово и так. - Ты как в последний раз. Омега зашептал, прикрывая глаза, прогнулся в спине и заерзал, прикусил губу, весь в своем тихом удовольствии. А вдруг в последний? Франк стал двигаться активнее, надеясь, что правильно уловил безмолвный посыл, застонал сам, притянул к себе, прижал к груди ладони омеги, тот тут же принялся поглаживать, щекотать пальцами, и сорвался окончательно, решив для себя, что если что-то пойдет не так, Рудольф найдет способ ему об этом сообщить. - Я люблю тебя. Сказано это было уже закрывающейся двери ванной, но достаточно громко, чтобы быть услышанным. Его и услышали. Даже высунулись обратно, посмотрели внимательно, неожиданно светло улыбаясь. - Тогда пойдем, спину мне потрешь. Тебе это нравится, как я понял. И давай, не раскисай, Уве во всем разберется. - Уже «Уве»?! Однако даже упоминание мерзкого следователя настроения не испортило. Рудольф будто поделился с ним своим спокойствием, а после «ходовых испытаний» кухонного стола жизнь снова показалась легкой и светлой. В конце-то концов, ничего катастрофического ведь не случилось? Мало ли, сколько версий отработает следствие прежде, чем выяснит всю правду. Это рабочий процесс, и всякое случается. Он даже нашел в себе силы выспросить у Рудольфа про те самые угрозы, но и в них, к счастью, ничего откровенно криминального не обнаружил. Понятно, что отец хотел получить Рудольфа в свой штат. Его, конечно же, злило, что мелкое, никому не известное конструкторское бюро, до сих пор специализировавшееся едва ли не на дизайне кресел для больших авиалайнеров, вдруг угрожает перейти ему дорогу. И конечно, чувствуя раздражение начальства, его сотрудники могли наговорить Рудольфу всякого. Но слова, это всего лишь слова. Франк даже подумал было позвонить отцу и рассказать об утреннем разговоре, но в последний момент решил, что незачем понапрасну беспокоить и без того занятого альфу пустыми домыслами. Остаток пережитых эмоций вылился в дурную активность. Альфа пробежался по магазинам, пополняя запасы продовольствия. Хотел было позвать с собой и Рудольфа, все-таки ему тоже это есть, но представил себе, как будет смотреться рядом с избитым омегой, и пошел один. Долго и придирчиво выбирал продукты, а в отделе со всякой всячиной неожиданно для себя приобрел пару пушистых бледно-зеленых тапок. Свои Рудольф, собираясь в тяжкую неволю, забыл дома, да так и ходил босиком. Обувка была удобной, но девичье-омежьей до крайности. Серьезного, всегда и во всем сдержанного Рудольфа было совершенно невозможно представить в чем-то подобном, и Франк купил их не раздумывая. Пушистые недоразумения и вправду произвели фурор. Рудольф разглядывал их с совершенно непередаваемым выражением лица. Даже улыбнуться попытался. Вышло криво и весьма злоехидно, а еще, самую малость - смущенно. Франк даже заволновался, не обидел ли он омегу подарком. Вдруг он решил, что хозяин таким образом пытается подчеркнуть его рабский статус, мол, что скажу, то и будешь носить, смутился сам, как дурак последний. Даже рот открыл, чтобы объяснить, что ничего такого, просто тапочки больно забавные, и он хотел Рудольфа повеселить, но тот уже и сам веселился. Даже к зеркалу подошел, посмотреть, как выглядит. Повертелся так и эдак, и обижаться, кажется, передумал. Хмыкнул легко и вполне искренне, покачал головой и даже поблагодарил. Франк и в коротком «спасибо» уловил нотку сарказма, от радости полез обниматься, тискать такое желанное тело, но быстро отступил, почувствовав, что ему не отвечают. С Рудольфом всегда было непонятно. Вчерашней ночью он впервые проявил активность в постели, и, видимо, баловать хозяина добавкой не спешил, проявляя лишь отстраненную благосклонность. Иногда Франку казалось, что омега просто уступает ему, покоряется, позволяя делать с собой все, что угодно, как и положено хорошему рабу, и тогда становилось горько. Он замирал, прижимал к себе Рудольфа, чтобы глубже вдохнуть его запах, убедиться, что тому хотя бы не страшно и не больно, заглядывал в лицо, боясь увидеть там следы отвращения. Ничего похожего никогда не обнаруживалось, омега только смотрел в ответ почти нежно, гладил по плечам, как будто ребенка успокаивал, целовал в уголок губ, прижимался щекой к щеке, и Франк тонул, терялся в собственном возбуждении, которое толкало не останавливаться, взять все, что ему так щедро предлагают, в странной горько-огненной нежности. А еще в легкомысленной надежде. Пусть сейчас так, но когда-то ведь Рудольф ему ответит? Почему бы, в конце концов, ему не ответить? Ведь Франк так старался! Вот, быть может, уже в следующий раз! И действительно, иногда омега будто оттаивал, ластился сам, стоило только притянуть его к себе, и казался всем довольным. Даже как-то взялся делать минет, задорно сопел и возбужденно ерзал в складках одеяла, но тут не выдержал уже Франк, взвыл от полноты чувств, и поспешил подмять под себя хихикнувшего омегу, опасаясь позорно кончить в первую же минуту. И не понять было, то ли Рудольф оказался таким уж специалистом, или тут подействовал сам факт внезапного его желания порадовать Франка такой лаской, но терпеть это оказалось невыносимым. А в следующий раз это снова было лишь великодушное согласие, будто омега одумался, очнулся от внезапного порыва, и все пришлось начинать заново. Вот и сейчас, он стоял, такой теплый и расслабленный, не пытался отстраниться, не напрягался в его объятиях, даже голову на плечо положил, а все равно было заметно, что особого желания нежничать у него сейчас нет. Франк отступил, придержав свои желания до вечера, получив за свою тактичность вкусный ужин и обстоятельный рассказ о той самой недоизобретенной системе подачи топлива. Одно удовольствие было наблюдать, с каким увлечением Рудольф вычерчивал от руки примерные схемы, с какой любовью и даже страстью он вспоминал, как именно ему в голову пришла та или иная идея. Франк увлекся и сам, специальности у них были хотя и разные, но все-таки не настолько, чтобы совсем ничего не разобрать, слушал, будто красивую сказку. А ночью, уже в постели, вдруг понял, что тихого дыхания с другой стороны кровати ему более чем достаточно. Рудольф был совсем близко, и можно было притянуть его к себе, но и так оказалось хорошо. Франк просто устроился удобнее, сам себе улыбаясь в темноте, и уже засыпал, когда услышал тихий, как будто даже оробевший голос омеги. - Можно я завтра съезжу к Паулю? Ты будешь на службе. А доктор сказал, ему гораздо лучше. - Конечно, - Франк, уже в который раз за этот день заскрипел зубами, вспоминая о синяках, о том, что его омеге пришлось пережить, и о том, что же, должно быть, думали люди о нем самом. А теперь еще и Пауль это увидит! Но что поделать, не запретить же Рудольфу увидеться с сыном. – Возьми такси, хорошо? - Хорошо. Хочешь, в обед к тебе заеду? Съедим что-нибудь? Это была благодарность. Так Франк подумал в первый момент. А потом вдруг решил, что, быть может, Рудольфу просто нужен кто-нибудь, чтобы поделиться тревогой, привести в порядок чувства после посещения больницы. И все равно, едва родившееся напряжение снова отпустило, спряталось до лучших времен. Франк был уверен, что это далеко не последняя неловкость в их странных отношениях, и все же, он позволил себе надеяться. Почему бы и нет, в конце-то концов?