I have played in every toilet But you still want to spoil it To prove I've made a big mistake MUSE
Апрель, 2010. Женева в апреле прекрасна. На улице ясно и почти тепло, хотя выше +10 столбик термометра не поднимается. После дождливого Бордо и серого Парижа – как раз то, что нужно. Хорошо, что у них тут целых 9 спектаклей, так что придётся задержаться в этом чудном городе на полторы недели. Плохо – что Альбер счёл своим долгом присутствовать на первом выступлении труппы за пределами Франции и не поленился прилететь из Парижа на премьеру. А у Дова были такие планы! Весна вступала в свои права, и сердце требовало романтики, а тело – любви. И погода, и природа – всё к тому располагало. Но, видимо, не судьба. Так что придётся забыть о радужных перспективах на чудесные вечера в компании одного красавца-алжирца и все девять дней «уважать» Коэна. Какая прелесть! Ну да и ладно. Погулять по весенней Женеве можно и с Коэном. Правда, придётся очень постараться, чтобы убедить Альбера выйти на вечерний променад по набережной. И ещё больше постараться, чтобы Коэн всё-таки оценил красоту пейзажей вокруг, а не говорил бесконечно о работе, как он умеет. Альб замечательный, Дов очень его любит и ценит, но – господи! – как можно быть таким перманентным занудой? Аттья не уставал поражаться тому, какой Коэн серьёзный и обстоятельный. Стабильность и практичность в их земном воплощении. Всегда вежлив, всегда сдержан, всегда обо всём думает заранее, никаких форс-мажоров, никаких авралов. Полная противоположность самого Дова, у которого, как у творческого человека, вечно ветер в голове. Аттья действует спонтанно, по наитию, Коэн – чётко и продуманно. Дов создаёт себе проблемы, Коэн их методично решает. Дов живёт чувствами, сердцем, Коэн – мозгами. В общем, как ни крути, они с Альбером идеальная пара, гармонично дополняют друг друга вот уже сколько лет. И Аттья прекрасно понимает это, поэтому ни за что не хочет терять своего партнёра и любовника. Просто иногда от альберовой холодности хочется выть. Как, ну как можно жить с человеком, который, когда смотрит балет по телевизору, рассуждает о стоимости декораций, костюмов и оформлении зала, а когда выбирает унитаз – читает технические характеристики? А когда Дов вытащил Коэна за десять лет один раз на экскурсию в Версаль, Альбер всю дорогу обстоятельно излагал ему «план оптимизации проведения экскурсионных туров», чтобы избежать такой несусветной давки в залах дворца… Да о чём можно говорить, если буквально недавно они с Коэном смотрели «Амадея», и Дов искренне сочувствовал тяжёлой судьбе великого композитора и был морально потрясён печальным финалом фильма, а Коэн… Коэн заявил, что хочет глазированные каштаны. Невозможный человек! Иногда Альб бывал ну просто невыносим! Дов и с Мерваном отважился спать не столько из-за того, что чертяка-алжирец был красив, сколько надеясь подстегнуть Коэна, оживить чувства. Поэтому Аттья даже не сильно скрывал, что он крутит роман с Римом, надеясь, что Альб об этом узнает и устроит форменный скандал, демонстрируя ревность, метая молнии в метафорическом смысле и посуду и предметы быта – в буквальном. И что? И ничего! Коэн и тут включил свою рациональность, всё обдумал, взвесил все «за» и «против», и, придя в итоге к выводу, что с Довом ему лучше, чем без Дова, простил Аттья интрижку с Мерваном. Было обидно. Иногда Дову даже кажется, что у Альбера нет сердца, потому что вечное коэновское спокойствие на грани с равнодушием для тонко чувствующего и крайне эмоционального Аттья просто убийственно. Но Дов знает, что Альбер его любит. Да, Коэн почти никогда не говорит об этом, никогда лишний раз не обнимет своего любовника, не поцелует его. Но эта невыразимая нежность в его глазах, эта забота, которой он окружает Дова, понимание и доверие, которые есть между ними, - важнее любых слов и глупых поцелуев... Но иногда хочется именно поцелуев, страсти, пыла, чёрт возьми! Коэн этого дать не может или не хочет, а скорее – просто не умеет, поэтому Дов и нашёл всё это в Мерване. Рим – красавец, молод, статен, с отличным чувством юмора, в меру наглый, в меру послушный, полный энергии и сил. Дов восхищается им. Мерван помог Аттья вновь почувствовать себя бодрым и активным, он вдохновляет, он стимулирует. А Дову это необходимо. Каждому Наполеону нужна своя Жозефина. И Аттья рад, что Коэн понял и простил. Потому что они оба ему нужны. Действительно оба. Как там в Нотр-Даме?Dechire je suis un homme partage… L'une pour le jour et l'autre pour la nuit L'une pour l'amour et l'autre pour la vie*
А всё-таки хорошо, что Альбер приедет, потому что Дов, кажется, успел соскучиться по своему любимому прагматичному зануде… ...День премьерного спектакля в Женеве был вполне обычным. Будильник только что отзвонил девять утра. За окном гостиничного номера ярко светило солнце, хотя наверняка на улице было ещё прохладно. Вставать из тёплой постели не хотелось, и Дов поплотнее закутался в одеяло. Никуда он сегодня не пойдёт. Пусть хоть раз в жизни всё решится без него. Репетиции, Моцарт, Сальери, критики, пресса, неразлучная парочка приколистов Пило с Шультесом, которых за каким-то лешим Коэн притащил с собой из Парижа… Мёдом им тут что ли намазано? Ну их всех… в пень! У него выходной! Нормальный, человеческий вы-ход-ной! - Дов, ты почему ещё не встал? – в комнату заглянул Альбер, полностью одетый и с чашкой кофе в руках. Одной чашкой, из которой Коэн сейчас и попивал ароматный напиток, дразня закутанного в одеяло Дова бодрящим запахом. Вот что Альб за человек? За неполных двадцать лет знакомства ни разу! не додумался принести своему другу и любовнику кофе в постель. Эгоист! Дов обиженно засопел и укрылся одеялом с головой. Сегодня ему ничего не хотелось делать, никого не хотелось видеть и вообще – плевать, что ему уже пятьдесят два года, он будет капризничать, как маленький! Почему Микеланджело можно, а ему нельзя? - Дов, ты не заболел? - Скрипнули пружины, кофейный запах приблизился и стал совсем невыносим, а Альбер заботливо потряс Дова за плечо. Аттья недовольно крутнулся, и понятливый Коэн тут же убрал руку. - Детский сад! – невозмутимо сообщил он, смачно отхлебнув кофе и причмокнув от удовольствия. - Кстати, у меня для тебя новость, - продолжил Коэн, и Дов навострил уши. – Помнишь Берраза? Дов резко открыл глаза. Берраза? Того самого Берраза? Эту подлую сволочь?! Критик хренов, который разнёс их мюзикл в своей рецензии в пух и прах. «Развратные образы оскорбляют эстетические чувства поклонников гения Амадея…», «Сюжет не продуман настолько, что нить повествования теряется с первых минут первого акта…», «Музыкальное оформление представляет собой какофонию никак не связанных между собой композиций, из которых лишь несколько выполнены на достойном уровне…», «Диалоги настолько неоригинальны, что балансируют на грани плагиата с фильмом Формана…», и всё это под кричащим заголовком «Mozart? L’Opera? Rogues!**». - Почему ты спросил? – осторожно поинтересовался Аттья, выныривая из одеяла. - Ну, потому что он будет сегодня на спектакле, - спокойно ответил Коэн, продолжая пить кофе с самым что ни на есть непоколебимым видом. - Что? – обречённо переспросил Дов, резко садясь в кровати и скидывая одеяло. - Ага, - подтвердил Коэн. – Как специальный гость. Как мне сказали, он забронировал себе место в первом ряду центрального партера… И обещал написать о своих впечатлениях в новой статье. Прекрасно! А ведь утро так хорошо начиналось! …До начала спектакля оставалось сорок минут. Дов ходил из угла в угол по небольшому кабинету женевской «Арены», в котором они разместились с Альбером, и пытался не думать о предстоящем выступлении перед публикой. Перед одним конкретным человеком из публики, точнее. Аттья решил перед спектаклем лично поприветствовать Жана-Антуана Берраза, известного в определённых кругах музыкального критика. Утром эта идея показалась ему правильной и в высшей степени разумной, но чем ближе было выступление, тем больше Дов сомневался. Вернее – тем меньше он хотел выходить на сцену. - Дов, не нервничай. Всё будет в порядке, - умиротворённо сказал Альбер, изучая новый буклет и то недовольно хмурясь, то одобрительно кивая. - Кто нервничает? Я не нервничаю! – жизнерадостно отозвался Аттья и подскочил к холодильнику. Во рту было так сухо, как после хорошего похмелья. Чёртов Берраз! Ну какого лешего он забыл на их спектакле? Ну, раскритиковал ты представление в своей разгромной рецензии, чего ж твоей заднице-то дома не сидится, зачем идёшь на очередной показ ненавистного мюзикла? Кретин! Дов уныло оглядел пустую полку рефрижиратора – угу, конечно, мышь повесилась. Глупо было надеяться, что Коэн позаботится о такой мелочи, как затариться пивом или, на худой конец, минералкой. Этот кофеман любит погорячее… Дов усмехнулся – и вдруг, к своему счастью, заметил в дальнем углу одну сиротливо стоящую бутылку йогурта. Неизвестно, откуда она тут взялась, но для изнывающего от жажды Аттья она стала настоящим спасением! Дов вытащил йогурт, открутил крышку и присосался к горлышку. Альбер искоса посмотрел на него, покачал головой и снова склонился над буклетом. То, что вкус у йогурта какой-то не такой, Аттья понял, когда выхлебал уже больше половины. Дов резко оторвал бутылку от губ и настороженно понюхал. Пахла жидкость тоже как-то странно. - Ээм, Альб, - осторожно позвал Аттья. - Что случилось? – Коэн вскинул голову, увидел растерянное лицо Дова и нахмурился. - Тебе не кажется, что эта штука как-то странно пахнет? – спросил Дов, протягивая другу злополучную бутылку. Коэн взял ёмкость в руки, понюхал, поморщился, потом повертел бутылку в руках и вдруг самодовольно улыбнулся. - Ну, конечно! Он испортился! Поэтому и воняет. Срок годности истёк ещё пять дней назад, - спокойно сообщил Альбер, вручая бутылку медленно, но верно зеленеющему Дову. - А ты раньше сказать не мог?! Я же полбутылки выпил! – вспылил Аттья, прислушиваясь к собственным ощущениям. Он вдруг почувствовал подступающую тошноту – то ли из-за нервов, то ли просроченный йогурт уже давал о себе знать. - А я раньше откуда знал? Я не экстрасенс, - резонно заметил Коэн, перелистывая буклет. Нет, ну какая сволочь, а! Как он может быть таким равнодушным? - И вообще, Дов, я тебе не нянька. Тебя разве не учили в детстве, что сначала надо посмотреть, потом понюхать, а только потом тащить в рот? О, ещё и нотации читает! - Теперь понятно, почему ты всегда так долго собираешься, прежде чем сделать минет, - огрызнулся Аттья, слишком поздно поняв, что вышло, пожалуй, чересчур грубо. Но как же ему хреново, чёрт возьми! Альбер взглянул на своего нежно-зелёного друга и даже не стал обижаться на колкие слова. Вместо этого Коэн участливо спросил: - Сильно плохо? Дов кивнул. - Я... Мне, кажется, нужно… - Да, конечно! Иди, - без слов понял Коэн. – Может, тебя проводить? Вот ещё! Не хватало, чтобы Альб видел, как Дов будет обниматься с унитазом… Или как его вырвет по пути в уборную. Аттья резко замотал головой, от чего тошнота только усилилась, и опрометью выскочил из кабинета. Давненько он так не бегал, но сейчас это было дело стратегической важности! Чёртовы коридоры «Арены»! Их что, проектировал тот же изверг, что строил ПДС? И вообще - почему в этом дурацком здании всего два служебных туалета за кулисами? Что, нельзя было сделать побольше, чтобы вот в таких экстренных ситуациях не надо было бежать чёрте куда до вожделенного унитаза? Аттья вихрем ворвался в мужскую уборную, залетел в кабинку, закрыл дверь и склонился над "белым другом". Минут через десять он почувствовал себя намного лучше, спустил воду и поднялся на ноги, вытирая губы салфеткой. Во рту был отвратительно-мерзкий привкус, желудок всё ещё болел, но медленная и мучительная смерть от отравления просроченным йогуртом Дову больше не грозила. Не дождётся Берраз от него такой радости! Дов уже собрался выходить из кабинки, как вдруг дверь в уборную с грохотом распахнулась, и помещение огласил заливистый смех, не узнать который было невозможно. Микеланджело! Ну, конечно, где ещё продюсер мог встретиться с исполнителем главной роли, только в сортире! Дов зачем-то пригладил волосы и уже, было, собрался поприветствовать Моцарта, пусть время и место были не совсем подходящие, а потом вдруг услышал, как другой не менее знакомый голос зло прошипел: - Да тише ты, Мике! А вдруг тут кто-то есть? Брови Дова удивлённо поползли вверх. Так-так, что это Моцарт и Сальери задумали? - О, Фло, не будь таким параноиком! – весело откликнулся Локонте. - За двадцать минут до начала спектакля? В сортире? Я тебя умоляю! Флоран снова шикнул, Локонте снова расхохотался, а потом вдруг громко спросил: - Эй, есть кто живой? Аууу?! Дов разрывался между диким желанием сказать «Гав!», серьёзно одёрнуть впавших в детство актёров строгим «Прекратите дурачиться, марш на сцену!» или просто выйти из кабинки и полюбоваться на лица своих подопечных. В итоге, замешкавшийся Аттья упустил ценное время, Локонте перестал смеяться, и снаружи стало как-то подозрительно тихо. Дов прислушался – и понял, что место дислокации решили поменять не только брови, но и челюсть, стремительно падающая вниз. Потому что это определённо был звук… поцелуя! И не простого дружеского чмока в щёку, а самого настоящего, французского поцелуя! Дов застыл на месте, прислушиваясь. Что, вашу ж мать, тут происходит?! Наконец, парни оторвались друг от друга, тяжело дыша (и это Дов, увы, тоже мог прекрасно слышать), а потом Локонте прерывисто прошептал: - Пойдем, я больше не могу терпеть… И, чёрт возьми, из пяти кабинок этим негодяям надо было зайти именно в ту, которая рядом с кабинкой Дова! Аттья сжал кулаки и постарался не дышать. Впрочем, даже если бы он сопел, как слон, вряд ли бы эти двое обратили на него внимание. Они были слишком заняты друг другом и сами дышали так тяжело, как будто оба только что пробежали стометровку. Снова поцелуй, приглушённый стон Локонте, невнятное бормотание Мота, шорох одежды… - Аккуратнее, Фло, не порви штаны… А то потом костюмеры порвут нас… Чудесно! Они ещё и в сценических костюмах! Потом в кабинке справа послышалась какая-то непонятная возня, а секунду спустя Локонте снова звонко захохотал. Идиотище итальянское! Чем он вообще думает?! А если вдруг зайдёт кто? - Ай, Фло, щекотно! Ну что ты делаешь? Ну прекрати! Ну не по животу же! Колючка бородатая! Ай... ай-аааах… - Смех перешёл в сладкий стон, и Дов почти воочию видел, как Микеле блаженно закатывает глаза и прикусывает губу, в то время как Мот стоит перед Моцартом на коленях и, обведя языком головку и пройдясь во всей длине ствола, аккуратно начинает вбирать твёрдый член любовника в рот. Почему-то некстати вспоминается альберово «Посмотреть, понюхать, а только потом брать в рот», и Дов отвлечённо думает, что Флорана этой простой последовательности действий тоже не научили. Локонте рвано дышит, изредка тихо постанывает и шепчет что-то неразборчивое, но, кажется, по-итальянски. От Флорана не слышно ничего, Мот слишком занят. Дов устало садится на унитаз и зажимает ладонями пунцовые уши, но это от звуков в соседней кабинке не спасает нисколько, и джинсы становятся ужасно тесными, а если закрыть глаза, то воображение тут же начнёт сопровождать звуки прекрасными визуальными эффектами. Вот так попил йогурта! Неожиданно у Локонте звонит телефон. Дов узнаёт это по непонятной итальянской песенке, стоящей у Мика на рингтоне. Интересно, и в какое такое место Микеланджело умудрился впихнуть мобильник, учитывая, что он сейчас в костюме Моцарта? - Маааааэва, – стонет Локонте, очевидно, умудрившись взглянуть на дисплей. - Ы э е у-э о-э-ать? – мычит Мот. - Ааахх! Фло, тебе не говорили, что разговаривать с полным ртом некультурно? – выдыхает Микеле. – Но сделай так ещё, мне понравилось… Ааах… - Конечно, понравилось, - отчётливо говорит Мот, который, похоже, временно подменил рот рукой. – Ты же не будешь отвечать? - Нет, конечно! Хотя, она не успокоится. Кстати, а где твой телефон? Думаю, тебе они тоже звонят. - В гримёрке, - отвечает Мот, а потом краткая передышка на диалог заканчивается, и аудиопорнофильм для Дова возобновляется, но теперь уже с неуместным саундтреком в виде локонтевского рингтона. …Следующие минут пять Аттья мог только поражаться выносливости Микеле и терпению Мота. Наконец, итальянец как-то особенно громко вскрикнул, а потом сладко выдохнул и затих. Снова послышалось шуршание одежды. - Ты просто чудо, Фло! Ты прекрасен, - негромко сказал Локонте и, кажется, поцеловал своего любовника. Минуту-две они лизались, а потом всё-таки оторвались друг от друга. Щёлкнула задвижка – и Моцарт и Сальери поспешно вышли из кабинки. - Стой, Фло. Иди сюда, тебе надо умыться, - сказал Мик. Послышался шум воды. - Тебе понравилось? – спросил наивный Мот. - Очень. Ты моё сокровище! – Звук озорного чмока. - Ну, вот, а ты говорил, что я не умею, - самодовольно сказал бородатый ребёнок. Дов закатил глаза. - Беру свои слова обратно. Ты очень быстро учишься! Дов не мог видеть лица Флорана, но готов был поспорить, что тот сейчас гордо улыбается. Шум воды стих. - И всё было бы вообще замечательно, если бы ты так не кололся… Кактус! - вдруг добавил Локонте и снова расхохотался. - Это кто кактус? Это я – кактус? А ну стой! Заливистый хохот Локонте, раздражённый рык Мота, топот – и хлопнувшая дверь уборной. Эти несдержанные мальчишки помчались прочь по коридору, играя в догонялки. Взрослые люди, вроде! Ну, ладно, Флоран… Пай-мальчик, молодой и глупый. Но Локонте? О Господи, что за каст у них на этот раз? Дов покачал головой и прислушался. Убедившись, что в туалете тихо, Аттья, наконец, вышел из своего невольного места заключения, проклиная всё на свете, особенно одного итальянца и одного бородатого француза, потому что джинсы немилосердно жали. И как ему сейчас в таком виде идти на сцену и толкать вступительную речь перед Берразом? Похоже, придётся просить Альбера, чтобы он его подменил… Чёрт, как же замечательно, что Альб приехал! Что бы Дов без него делал? ...Он не любит щетину. У него очень нежная кожа на животе. Он обалденно стонет и, чёрт возьми, он продержался двенадцать минут! Охренеть! Рим сохранил запись диктофона, а потом включил воспроизведение и парой резких движений довёл себя до оргазма. Глубоко вдохнул, вышел из тесной кабинки и стал безмятежно мыть руки, глядя в потемневшие глаза своего усмехающегося отражения. «Скоро. Скоро ты будешь моим, Микеле. А пока я просто буду знать чуть больше о том, что тебе нравится… А Мота ты перехвалил, я слышал. Когда я не вижу твоего лица, мне гораздо легче услышать фальшь в твоём голосе…» Мерван закрутил кран и выскользнул из туалета, посмеиваясь над нелепостью ситуации. И кто придумал эти дурацкие большие туалеты? POV Альбера. Артисты беспокоились. Ну ещё бы! Через десять минут начало спектакля, а исполнители главных ролей и продюсер, который обещал вступительное слово, как в воду провалились. Где Дов, Альбер знал, к тому же, если Аттья вовремя не явится, Коэн сможет его подменить и сам выступит перед публикой. Да, скрепя сердце, стиснув зубы и сжав кулаки. Но это меньшая проблема. Где черти носят Моцарта? - Ну что там? - Коэн повернулся к Маэве, которая последние десять минут пыталась дозвониться до Локонте. Девушка растерянно покачала головой: в очередной раз безуспешно. - Мот тоже не отвечает, - подал голос Солаль, который доставал звонками и смс-ками Сальери. Коэн хмыкнул, некстати подумав, что Лоран и Мелин в сценических костюмах и с мобильниками у уха смотрятся довольно забавно. - Они ведь уже приехали и даже переоделись! Микеле снова уселся гримироваться раньше меня! И Флоран тоже был! Ума не приложу, куда они провалились! Это так безответственно! - сетовала Мелисса, которую костюмерша запаковывала в корсет. - Ничего. Явятся. Подождем ещё десять минут, а там, если надо, я скажу зрителям, что представление ещё немного... Договорить Коэн не успел. В одном из коридоров послышался топот, громкий смех одного итальянца, а несколько секунд спустя растрёпанные Моцарт и Сальери ворвались в общую гримёрную. И, глядя на эту парочку, Коэн был полностью солидарен с Мелиссой. Какая безответственность! Учитывая то, как эти двое сейчас выглядят: растрёпанные, с румянцем на щеках и лихорадочно блестящими глазами, костюмы в полном беспорядке, - лично Коэн уже догадался о причине их опоздания. От этих красавцев на милю несёт сексом! Диким, необузданным сексом прямо на рабочем месте. Вон, как сияет Локонте, просто лучится от счастья и улыбается, как идиот. А Мот... облизывается. Ну что за непосредственность? Ну не так явно же! Даже Маэва, кажется, догадалась, где их любимые солисты были и чем занимались, вон, как уши покраснели. Хорошо ещё, что грим надежно скрывает пунцовеющие щёки. Альбер мысленно возвёл очи горе, внешне оставаясь невозмутимым. А интересно всё-таки, где они проказничали? В своей гримёрке или... О нет, только не... там же... Из другого коридора навстречу любимой труппе выплыл Аттья, и сомнений в том, что шалить Мот и Локонте изволили именно в туалете, у Коэна не осталось. Дов был без грима, поэтому его красную от стыда и праведного гнева физиономию ничего не маскировало. А опустив взгляд ниже, Коэн мог любоваться на выпирающую вперёд ширинку джинсов Дова. Желание громко заржать, наплевав на свой статус серьёзного человека, было настолько велико, что Альбер едва сдержался, больно прикусив щёку и сжав кулаки. Нельзя. Не перед труппой. К тому же, Дов обидится. Аттья между тем зло зыркнул на спешно приводящих себя в порядок парней, подошел к Альберу и вполголоса сказал: - Я их убью! Знаешь, что творили эти изверги?! Они... - Дов, не надо, - резко оборвал Коэн бурный поток жалоб, заметив, что стоящий неподалеку Моран превратился в одно большое ухо. - Я догадался. А остальным сообщать необязательно, я думаю. - А, ну да, ты прав, - послушно согласился Аттья, поймав любопытный взгляд Маэвы. - Слушай, Альб... Может, ты всё-таки вместо меня выступишь? Потому что мне надо... отдохнуть. - Конечно, Дов, иди. Отдыхай, - Коэн улыбнулся и пошёл на сцену. Но думал он вовсе не о предстоящей речи и не о недавнем происшествии, о нет. Коэн единственный, кто заметил, что в труппе не хватало не только Моцарта и Сальери. Альбер единственный, кто обратил внимание на человека, который тенью проследовал за Довом по коридору, а потом, как ни в чем не бывало, затесался в дружный коллектив актеров, как будто он тут и был с самого начала. Вот только глаза Мервана Рима оставались льдисто-холодными, когда он вместе со всеми смеялся над смущёнными Мотом и Локонте. Похоже, Рим впутался в очередной любовный треугольник, и сейчас он – не выигрышная сторона. И, чёрт возьми, это было приятно! Неужели, Коэн будет отмщён? Альбер сделает всё, от него зависящее, чтобы сохранить отношения в труппе в том виде, в каком они существуют сейчас. Мот и Локонте должны быть вместе, а Мерван пусть помучается! Может, это послужит месье Риму уроком, что вмешиваться в чужие отношения – нехорошо. _________________________________ *Разделен надвое я любовью! Одна для дня, вторая - при луне, Одна - сейчас, вторая - вся жизнь моя, (с) старый-добрый Нотр-Дам, перевод сайта http://www.amalgama-lab.com ** если верить гугл-переводчику - "жулики".