Don't kid yourself And don't fool yourself This love's too good to last MUSE
А я и не знал, что ты можешь быть таким. Жестоким и чужим. Я так ошибался, думая, что смогу тебя узнать. Сколько ещё ошибок я допустил? Впрочем, теперь это уже неважно. Потому что ты не простишь мне ни одну. Я упустил свой шанс извиниться, а новый ты мне просто не предоставил. Я не должен был отпускать тебя в тот вечер, но я почему-то решил, что у нас ещё будет время поговорить. Дурак. Я готов был убить Мервана, когда он сообщил в самолёте, что ты улетел в Париж. Я готов был убить Нуно, когда ты не вернулся на первый спектакль, и вместо тебя сюртук Моцарта надел этот шут. Он шут, Микеле, и я его ненавижу. Ты Моцарт – и тебя я люблю. Но, оказывается, ты не только Моцарт. Ты монстр. Неужели это твоё настоящее лицо? Неужели именно это бессердечное чудовище с равнодушно-пустыми глазами ты прячешь под всеми своими масками? Если это и есть настоящий ты – то мне страшно. Я боюсь тебя. И боюсь за тебя, потому что просто так человек не превращается в монстра, его нужно очень сильно сломать... Это всё твоё прошлое, о котором я не знаю. И твоё настоящее, которое ты тоже от меня скрываешь. Но значит ли это, что у нас больше нет будущего? А ведь Флорану даже почти не больно. Любовные раны не болят, они просто заставляют всё вокруг становиться серым и бессмысленным. А истории любят повторяться. Как же банален и предсказуем этот мир… Судьба обожает играть в жестокие дежа вю. Двенадцать лет назад Фло любил и потерял Мари. Через двенадцать лет она к нему вернулась, чтобы он потерял Микеле… Январским вечером в маленьком кафе Флоран смотрел в заплаканные глаза Клэр и спрашивал себя "За что ты так с ней, Микеле?". Ответа на этот вопрос он не нашёл, а теперь задаётся другим: "За что ты так со мной?". И снова ответ ему неизвестен. …Они с Микеле даже и не поговорили толком. Локонте не считал это нужным. Он вернулся незаметно для всех, утром, 30 числа. Большая часть труппы уже уехала на репетицию, а Флоран специально остался, чтобы встретить Моцарта. Откуда он знал, что Мик возвращается именно сегодня? Подслушал, как Мерван говорил об этом Дову. Оказывается, итальянец сообщил Риму, во сколько и когда он вернётся. Почему Локонте позвонил именно Риму, а не Аттья, Мот не знал. Это было подозрительно. И это заставляло Фло злиться на Клоуна ещё больше! Потому что Риму Мике доверял, а Флорану нет. Потому что Рим мог ему звонить, пока Локонте был в Париже, а Флоран всякий раз, набирая номер Микеле, слышал в трубке монотонное «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Микеле не хотел, чтобы Флоран ему звонил. Возможно, Моту следовало бы сразу понять, уже по одному этому, что у них всё кончено, но нет. Он идиот. Флоран с девяти утра ждал Микеланджело в холле отеля. В десять Локонте приехал – с дорожной сумкой на плече, в чужом шарфе, неумело повязанном вокруг шеи, уставший, но почему-то счастливый. Он заметил Флорана, сидящего в кожаном кресле, и хотел пройти мимо, не здороваясь, но Мот поднялся ему навстречу и перегородил итальянцу путь. - Здравствуй, Флоран, - пришлось сказать Локонте, хотя он даже не взглянул на Мота. - Поможешь мне донести вещи, раз уж ты здесь? А то плечо уже просто отваливается… И не дожидаясь ответа, итальянец передал Моту свою сумку, которая и впрямь оказалась неожиданно тяжёлой. Кирпичей он в неё понапихал что ли? Локонте забрал у администратора ключ от номера и пошёл к лифту. Мот поплёлся следом. Локонте молчал, а Флоран не решался заговорить первым, напряжённо пялясь на серый шарф итальянца. Предусмотрительный Мерван, разумеется, забронировал Мику номер рядом со своим собственным и подальше от номера Флорана. Но Мота это почему-то не удивило. Микеле открыл замок, Фло протянул ему его тяжёлую сумку. - Спасибо, - сдержанно поблагодарил Локонте и, прежде чем Флоран успел хоть что-то ему ответить или о чём-то спросить, захлопнул перед французом дверь. Но даже тогда Мот не обиделся и ничего не понял. Он решил, что Микеле просто очень устал с дороги, поэтому лучше поговорить с ним на репетиции или уже после спектакля. ...На репетиции времени поговорить не нашлось, потому что Дов сперва лично высказал итальянцу всё, что он эти три дня думал о его своевольном поведении, а потом просто загонял Микеланджело по сцене. На спектакле Моцарт как обычно пылко смотрел на Сальери, очень трогательно прощался с ним на Вивре, приветливо улыбался на поклоне, послушно прижимаясь к спине Флорана, когда они на бис исполняли Симфонию. И Фло по глупости решил, что Мике простил его. Что сейчас они пойдут в гримёрку, помирятся и вместе поедут в отель. И всё у них снова будет хорошо… Ошибся. Оказывается, он ещё плохо знал Локонте. Закрывается занавес – и с ним исчезает улыбка с лица Микеле. - Мике! – зовёт Мот, пытаясь поймать итальянца за руку, заглянуть в глаза. Напрасно. Локонте резко вырывается, и Флоран понимает, что не имеет права его удерживать. А тут ещё подходит ненавистный Нуно, который зачем-то хочет одолжить гитару Мота на сегодняшний вечер. Пока Флоран объясняет, что он не агентство по лизингу музыкальных инструментов и гитара ему самому нужна, теряется ценное время. И когда спустя десять минут Флоран входит в гримёрку, он застаёт там полностью переодетого Локонте. Мот удивляется, потому что обычно Мик копался гораздо дольше, стягивая с себя костюм Моцарта, иногда даже просил Фло помочь ему снять кружевную рубашку, так как из-за платков на запястьях частенько застревал в рукавах. А тут вдруг за каких-то пять минут без посторонней помощи разделся… - Подождёшь меня? – спрашивает Мот, но Микеле, не удостоив его взглядом, поспешно накидывает свою куртку и выходит, чуть не сбив в дверях Солаля. - Что это с ним? – интересуется Моран, провожая Моцарта обеспокоенным взглядом. Фло пожимает плечами, до крови закусив губу. Он думал, что всё будет в порядке. Что они с Миком просто поговорят – и всё будет хорошо. Теперь он в этом сильно сомневается. …В одиннадцать часов настойчивый Флоран постучал в дверь номера Микеле. Итальянец долго не открывал, и Мот даже решил, что он уже лёг спать или ушёл куда-нибудь. Но спустя пару мгновений всё-таки щёлкнул замок, и дверь распахнулась. - А, Флоран, это ты, - рассеянно произнес Микеланджело, обнаружив Мота на пороге. Так же равнодушно Мик мог бы сказать «А, песня кончилась» или «А, рубашка помялась», в общем, констатируя событие в высшей степени незначительное и не стоящее ни капли внимания. А ещё он снова сказал "Флоран". Второй раз он назвал Мота полным именем... Это уже говорило о многом. Вернее, могло бы сказать, но Флоран не понимал таких намёков. Он же идиот. - Что ты хотел? - спросил Микеле, устало опираясь на дверь и глядя французу в глаза – с таким непривычным для Флорана безразличием, что Мот всё-таки насторожился. Но он всё ещё был слишком самонадеян. Он решил, что Мик просто злится, конечно, он ведь должен был злиться, но сейчас они поговорят, Фло извинится, они всё выяснят и снова будут счастливы. - Так и будешь молчать? - прервал Мик размышления француза, возвращая его в реальность. Раньше Локонте непременно спросил бы это с насмешкой, сейчас голос итальянца звучал так же безразлично, как смотрели его глаза. - Можно войти? - осторожно спросил Мот. Ведь то, о чем он собирался говорить – слишком личное, такие вещи не обсуждают в коридоре. Микеле колебался не больше пары секунд, но странным было уже то, что он колебался вообще. - Проходи, - сказал, наконец, Локонте всё так же безэмоционально, развернулся и пошёл вглубь комнаты. Фло проводил его удивлённым взглядом, вошёл в номер, прикрыв за собой дверь. - Не закрывай, - попросил Микеле, когда Фло собирался повернуть ключ. Это значило, что в номере Микеланджело Флоран сегодня ночевать не будет. Ладно… Флоран вошёл в комнату и изучающе оглядел обстановку, заметив, что Мике уже успел распаковать свои вещи. А до его прихода, похоже, музицировал – вытащенная из чехла гитара лежала на кровати, вокруг были разбросаны какие-то листы. Микеле сел на кровать, небрежно отодвинув листы, ничуть не заботясь тем, что они помнутся, и, глядя Флорану в глаза – спокойно, бесстрастно – сказал: - Я тебя слушаю. А у Мота после этих равнодушных слов даже на миг пропало желание говорить. Все заготовленные фразы разом вылетели из головы, потому что в глазах Микеланджело не было ничего: ни обиды, ни боли, ни ярости, ни надежды. Ничего! Взгляд его был пустым и отрешённым. - Я хочу извиниться, - всё же смог выдавить из себя Мот, с мольбой глядя на Локонте, наивно надеясь, что Микеле оттает – но нет. - Проехали. Что-нибудь важное? Что? Флоран снова пару мгновений мог лишь удивлённо моргать. - По-твоему, это не важно? – осторожно поинтересовался Мот, пытаясь уловить хоть тень эмоций на прекрасном лице итальянца – но тщетно. - Микеле, это же наши отношения! Ты должен меня выслушать! – воскликнул Фло, дёрнувшись, чтобы обнять Мика, и тут же застыл на месте, натолкнувшись, как на стену, на ледяной взгляд его пустых глаз. - Я тебе ничего не должен, - с расстановкой проговорил Микеле. – Как и ты мне... А отношения, - тихий смешок, злой отблеск в чёрной пустоте его невыносимо холодных сейчас глаз, - нет у нас никаких отношений. И никогда не было. - А что тогда было? - Это называет секс, Флоран, - усмехнулся Микеле. Неприятно и пошло. А имя француза из его уст сейчас звучало как какое-то грязное ругательство. - У нас с тобой был секс. Хороший, признаю. Но и это пора прекратить. Локонте говорил тихо и очень спокойно, будто утешая плачущего ребенка. И всё равно каждое его слово жгло, как удар кнута, каждое было росчерком лезвия по сердцу. - Почему, Микеле? – спросил Флоран, и голос прозвучал слишком обреченно, слишком… жалобно? – Я ведь люблю тебя! - Вот именно поэтому, Флоран, - резко оборвал итальянец. И впервые с начала этого жестокого разговора в его голосе появились эмоции. И это было раздражение. Злость. Холодная ярость. - Я не просил тебя любить меня. Мне не нужно, чтобы ты меня любил. Ты всё усложняешь. Поэтому лучше остановиться сейчас. Чтобы не портить друг другу жизнь… Да что он говорит, чёрт возьми? «Портить жизнь»? Что за бред?! - Микеле… - Разговор окончен, Флоран, - резко говорит Локонте. А Фло уже злится на своё имя, потому что с такой ненавистью его ещё никогда не произносили. - Постарайся понять меня правильно. Так будет лучше… - уже мягче добавляет Микеле, будто пытаясь извиниться за предыдущую грубость. «Лучше». Твою ж мать! - Кому? Тебе? Потому что мне лучше не будет точно! Я не хочу тебя терять, Микеле… Да, я ошибся, чёрт возьми! Но разве ты не можешь простить мне эту ошибку? Обязательно быть таким эгоистом? - Нет, Флоран. Ошибки надо не прощать, их надо исправлять, - презрительная усмешка кривит красивые губы Локонте. - Ты – моя ошибка, и я должен это исправить. Пока не стало слишком поздно… - Мике, я тебя не понимаю… - И не надо. Я не прошу тебя понимать меня. Я прошу тебя оставить меня в покое! Это так сложно, Флоран? - Сложно! Твою ж мать, Микеле, это очень сложно! Я не могу… - Обязательно быть таким эгоистом? – возвращает Микеле Моту его фразу, насмешливо глядя на француза прищуренными глазами. Но эта насмешка – фальшивая. И презрение – фальшивое. Эмоции Мика сейчас так же фальшивы, как его слова. Флоран слишком хорошо знает глаза Локонте, знает его мимику, поэтому Моту очень легко увидеть, когда Микеле неискренен. А сейчас итальянец просто феноменально неискренен. И эти слова причиняют боль не только Флорану, они одинаково неприятны им обоим. Но зачем тогда?.. - Ты ведь такой добрый, Флоран, - мягко продолжает Локонте, и снова имя француза ударяет, как пощёчина. – Окажи мне эту маленькую услугу. Я уже всё решил. У нас всё кончено. Просто пойми это, и давай расстанемся по-хорошему… Я прошу тебя! Он действительно просит. Он слишком гордый, чтобы признаться в этом, он произносит это со смесью злости и насмешки, но он отчаянно просит понять его. Ничего при этом не объясняя, прячась за стеной колких слов и холодных взглядов. «Почему с тобой всегда так невыносимо сложно, Микеланджело? Почему ты не можешь быть таким же как все – понятным, открытым, любимым?..» Впрочем, бессмысленно задаваться этими вопросами, на них Локонте не ответит. Потому что, скорее всего, сам не знает ответа. Мик решил, что им нужно расстаться – и у Мота нет выбора. Микеле не предоставил ему выбора. - Ты правда этого хочешь? Тебе будет лучше, если мы расстанемся? – негромко спрашивает Мот, заглядывая в любимые карамельные глаза своего погасшего солнца. - Да, - кивает Микеле. – Для меня так будет лучше. То есть, для нас, - поспешно поправляет он сам себя, но Мот только грустно качает головой. «Для тебя, Микеле. Меня ты этим убиваешь. Медленно и беспощадно, но я стерплю. Раз тебе «так будет лучше» - я стерплю. Потому что главное, чтобы ты был счастлив. Ты будешь счастлив?..» Разговор окончен, потому что Микеле всегда прав и не меняет своих решений, бессмысленно пытаться разубедить его в чём-то. Флоран разворачивается и идёт на выход. И его пальцы почти не дрожат, когда он с силой сжимает металлическую ручку и толкает вперёд деревянную дверь. - Когда-нибудь ты тоже поймёшь, Фло, и скажешь мне спасибо,- говорит Микеланджело ему вслед, очень тихо, так что француз мог бы и не услышать этих слов, но Флоран услышал. Мот выходит из номера, закрывая за собой дверь. А потом устало опирается о стену и горько усмехается. «Когда-нибудь ты поймёшь, Микеле, что был не прав. А я буду ждать этого дня. Я очень терпеливый и могу ждать столько, сколько нужно. Потому что я люблю тебя. А в любви никогда не бывает слишком поздно…»***
Флоран отмечает дату их расставания в календаре и начинает вести отсчёт. Мот почему-то оптимистично уверен, что это временно. В глубине души он чувствует, что это ещё не конец, поэтому и сдался так быстро, даже не пробуя переубедить Микеле. Это не настоящее расставание, а просто передышка. Да, слова были сказаны жестокие и бескомпромиссные, да, решимость в глазах Мика была настоящей – но это всё поправимо. Микеле одумается, перебесится. Это просто очередной его приступ эгоизма, эксцентричности, желание доказать, что он такой независимый и ни в ком не нуждается. Очередная странность Локонте, но скоро этот приступ пройдёт, Мик вспомнит, как хорошо быть вместе, и вернётся. По крайней мере, Флоран в это верит и ждёт, каждый день с надеждой глядя на Микеланджело, но Локонте игнорирует его взгляды. Микеле вообще игнорирует Флорана и с каждый днем отдаляется от него всё больше. Они разошлись «по-хорошему» и теперь снова друзья. Просто друзья. И даже меньше. Да, они общаются – перекидываются парой ничего не значащих фраз, вежливо улыбаются друг другу, разговаривают о какой-нибудь ерунде вроде погоды и новостей спорта в перерывах на репетиции. Но Мот видит, что Микеле неприятно это общение. Итальянец всячески избегает Флорана, предпочитая его обществу компанию Мервана и танцоров. Они больше не смотрят друг другу в глаза. Точнее, Флоран ещё наивно надеется поймать взгляд Микеланджело, смотрит на него долго, пристально. А Мик не смотрит на него никогда. Они больше не касаются друг друга. И под запретом не только объятья, а даже мимолетное касание плечом, когда они стоят друг к другу слишком близко. Потому что даже после такого касания Микеле вздрагивает и сразу отстраняется, презрительно поджав губы. Он ничего не говорит, но Мот и сам видит, что Локонте неприятно. Это больно, но Флоран молчит и даже позволяет себе улыбаться. Он справится. Хотя ему отчаянно не хватает Локонте. Микеле был ему необходим, но, оказывается, можно жить и без него. Раньше я не знал, что такое возможно: скучать по человеку, видя его каждый день. Теперь мне это чувство хорошо известно. Я скучаю по тебе, Микеле. Хотя – по тебе ли? Нет, не по тебе. Потому что ты по-прежнему рядом. Я скучаю по тому, что было до твоего «так будет лучше». Кажется, эта дурацкая фраза стала моим проклятьем… Я скучаю по тем дням, когда мы были вместе. Когда я мог касаться тебя, смотреть на тебя, говорить с тобой – и ты отвечал мне взаимностью. Ты лишил меня всего. Ты лишил меня всяческой близости. Я не о сексе, это для меня не так важно. Я о том, что я вообще больше не могу прикоснуться к тебе так, как мне этого хочется. Не могу заботиться о тебе. Я по-прежнему люблю тебя, мои чувства не угасли, они лишь сильнее разгораются в моём сердце. В ответ на твою холодность я сгораю в пламени безответной любви. Я ведь люблю тебя именно той глупой, сентиментальной любовью, когда жизнь без любимого человека просто немыслима, когда хочется сдувать с тебя пылинки. Но нельзя. Нельзя к тебе прикасаться с невыносимой нежностью, которая переполняет моё сердце. Нельзя подойти и убрать непослушную жёсткую прядку, которая выбивается из твоей идеальной укладки и упрямо лезет в глаза. Нельзя осторожно взять за запястье, чтобы аккуратно оторвать распустившуюся нитку от твоего любимого платка. Нельзя провести кончиками пальцев по щеке, стирая разводы от потёкшей туши, которая снова не выдержала твоих слез. Ты так часто плачешь на спектаклях в последнее время, что пора бы уже краситься водостойкой. И я бы тебе подарил её – но теперь нельзя. Нельзя прикоснуться к твоему тёплому плечу, чтобы убрать прилипший к чёрной ткани футболки длинный светлый волос – сегодня тебя снова заставили обниматься с Диан на шоукейзе. Я знаю, ты этого не любишь. Дассини тебя по-прежнему раздражает, хотя тебе хватает такта не демонстрировать это совсем уж явно. Ты неправильный парень, Микеланджело. Все мужчины любят блондинок, а ты их терпеть не можешь. Ты их даже боишься, я не раз замечал это. Но ты вежлив и очень любезен со всеми женщинами. Ты вообще очень вежлив. Со всеми, кроме меня. Ты целуешь всех, кроме меня. Улыбаешься всем, но только не мне. А я начинаю скучать по твоей улыбке. Наверное, Мот выглядит очень жалко. Конечно, выглядит. За два дня он стал мрачным и раздражительным. Раньше он выкуривал в день не больше 7 сигарет, теперь ему этого мало и за три дня он скурил три пачки. Раньше он был душой компании – сейчас ему не до этого. Он стал замкнут, он ни с кем не хочет общаться, любая шумная компания ему в тягость… К тому же, любая шумная компания – риск снова оказаться рядом с Локонте, а это будет пыткой для них обоих. Ребята в труппе очень быстро замечают резкие изменения, которые произошли с их Сальери. А Флорана уже даже не удивляет, что в труппе, оказывается, все знали про их отношения. Про то, что они с Миком были вместе, и про то, что они расстались. Все вокруг ведь такие наблюдательные! Ну ещё бы, чужая жизнь всегда интереснее собственной. И теперь все они – его друзья и коллеги по сцене – смотрят на него с жалостью, понимающе, как будто он тяжело больной или умирающий. А Флорану стыдно и ужасно неприятно ловить на себе эти взгляды. Искреннее сочувствие в глазах Солаля и Маэвы, злорадное «Так вам и надо…» в глазах Мелиссы и Диан, потому что «сестрички Вебер» всегда были недовольны, что мальчики уделяют внимание друг другу, а не им. Ямин стал шутить вдвое чаще обычного. Эстель каждую репетицию спрашивает, как у Мота дела. Даже танцоры, похоже, в курсе! Уже не раз, и не два Флоран ловит на себе печальный взгляд Тамары. Танцовщица, конечно, сразу же лучезарно улыбается, когда замечает, что он смотрит на неё, но когда думает, что он её не видит – снова грустнеет. Бесит… Как же это всё бесит! Да, ему сейчас непросто, но это ведь его личное дело! Это его собственная душевная рана, а все вокруг почему-то так и желают засунуть в неё свой любопытный нос. «Так будет лучше…» - сказал Микеле. И для него так действительно лучше. Он смеётся шуткам Мервана, его глаза снова горят задорным огнем, он снова жив и полон сил. А Флоран, наоборот, тускнеет и чахнет. Забавно получается. Как в тривиальных историях о вампирах, когда коварный кровопийца с каждым днем становится всё сильнее, возвращаясь к жизни, а его бедная жертва медленно угасает. Вот только Флоран не хочет считать себя жертвой. И тем более он не хочет считать Микеланджело вампиром. Нет, пусть у них всё будет намного романтичнее. ...Это было, когда они с Миком были просто друзьями. На одной из их традиционных пятничных попоек в компании Рима и Клэр. Микеле никогда не напивался, но после третьего бокала начинал немного хмелеть, и проявлялось это чаще всего тем, что итальянец путал буквы в словах или коверкал произношение. В тот вечер он сделал это особенно удачно. Мот передал Локонте соль, которую тот у него просил, а итальянец его поблагодарил, промямлив заплетающимся языком: - Мерси, Флёрон… А потом Локонте искренне удивлялся, а чего это его друзья-французы разом заржали. - Что смешного? – заинтересованно спрашивал Микеле. Мот хотел пояснить Мику его ошибку, только открыл рот, а Клэр с Мерваном, как назло, в этот момент на него выразительно посмотрели – и все трое снова согнулись пополам от хохота. - Да что вы ржете? – начал злиться Мик. Он тоже хотел хохотать вместе со всеми, а пока что выходило, что злые французы смеются над ним. - Да, нет, ничего, Мике, - прохныкал, наконец, Рим, вытирая выступившие слезы. – Просто ты сейчас нашего Флорана очень интересно обозвал… - А? – тут же подскакивает Мик. – Ну говорите, не томите! Мерван переглянулся с Флораном и Клэр, подмигнув друзьям, и, прочистив горло, торжественно начал: - Месье Локонте, только что вы… - Обозвали меня, - подключился Мот. - Цветочком, - закончила Клэр, абсолютно серьёзно глядя на Микеле, который пока что не совсем понял шутку. – Бородатый тридцатилетний мужик – цветочек, ой, не могуууу… Клэр снова захохотала, к ней присоединились Мерван, Флоран и уже сам Микеле. А потом Моту только оставалось порадоваться, что на следующий день об этом случае не помнил никто из их компании, кроме него, а то этот "цветочек" стал бы его прозвищем до конца мюзикла, как минимум… Флоран усмехается. И почему он вспомнил этот случай именно сейчас? Что у него за дурацкая память? Почему он всегда помнит такие незначительные вещи, да ещё так ярко, что без труда может представить себе всё в деталях? Да, как же здорово тогда было. И так просто. Четверо друзей смеются в баре над задорной шуткой, им хорошо и они не думают о том, что их ждёт завтра. А завтра – вмешались чувства. И дружбы не осталось. Клэр и Флоран допустили одну и ту же ошибку – влюбились в Локонте. И потеряли его, не имея возможности даже просто быть друзьями. Сейчас с итальянцем Мерван, который, видимо, сохранил грань дружбы. Хотя… Кто знает, может быть, Рим просто будет третьим на очереди? Мысль в высшей степени нелепая, и Флоран поспешно гонит её от себя. Мерван и Микеле друзья. Их было четверо – Флоран, Микеле, Мерван и Клэр, осталось двое – Мерван и Мике. Для Микеланджело «так будет лучше», а Моту уже не семнадцать лет, чтобы терзаться из-за несчастной любви. Тем более – кто сказал, что его любовь несчастна? Ещё не все потеряно. Ещё есть надежда. Локонте солнце – яркое и тёплое. Он необходим Флорану, потому что Мот, как пресловутый цветочек, чахнет, вянет, умирает без живительных лучей своего любимого солнца с карамельными глазами и доброй улыбкой. Но сейчас солнце слишком занято, сейчас оно светит другому… Наступила ночь, и цветок закрывается, сжимается, становится таким несчастным и незначительным. Но ни одна ночь не может длиться вечно. Даже полярная ночь когда-нибудь заканчивается. Солнце всегда возвращается на небосклон, после ночи всегда наступает рассвет… И Флоран готов ждать своё солнце сколько потребуется. Просто если ночь длится слишком долго, цветок может высохнуть и отрастить шипы, превращаясь в бесчувственную колючку. Но Флорану хочется надеяться, что с ним этого не произойдёт, что его солнце вернётся к нему раньше... «Одинокие ночи не способствует здоровой психике», - думает Флоран, подходя к окну и закуривая сигарету. Какой же он кретин… Рассуждает о солнце и цветочках. Мот смеётся. Кажется, целая бутылка красного полусухого для него одного – слишком много. Он всё ещё не умеет пить. А пятый день без Микеланджело пролетел почти незаметно. Пятый день после «так будет лучше». Флоран зачёркивает цифру пять месяца мая в календаре. Интересно, сколько ещё ровных чёрточек он поставит? И что будет раньше – закончится календарь или солнечный Микеле всё-таки вернётся к своему Флёрону?