Талисман

How much pain has cracked your soul? How much love would make you whole? You're my guiding lightning strike I can't find the words to say They're overdue I've traveled half the world to say "I belong to you" MUSE

      Апрель, 2011.       Жизнь любит контрасты, и частенько полное благополучие в одном сочетается с полной катастрофой в другом. По крайней мере, у Мервана Рима всё было именно так. Полный ажур с карьерой: неплохие гонорары за мюзикл, безграничная любовь фанатов, выпуск долгожданного собственного альбома (не прошло одиннадцати лет и трёх мюзиклов, как Аттья всё-таки решил организовать своему любовнику запись первого сольника) – в общем, с работой в кои-то веки всё было просто замечательно. Зато в личной жизни творился какой-то бардак, потому что в личной жизни Мервана было слишком много лжи. Помнится, в итальянской сказке «Пиноккио» (которую Локонте почему-то терпеть не может) у главного героя всякий раз, когда он скажет неправду, вырастал нос. В детстве Рим считал это до ужаса нелепым. Теперь он искренне рад, что в реальном мире такого не случается, и носы у людей от вранья не вырастают. А если бы вырастали – на шнобеле месье Рима уже можно было бы сушить бельё, потому что врал он в последнее время больше, чем за все предыдущие тридцать лет своей жизни. Ну а как иначе? Совмещать жену и двух любовников – дело хлопотное, и без вранья тут никак не обойтись.       И Мерван врёт Дову, что больше не может с ним спать, потому что Анж, кажется, начала догадываться об их связи. Аттья – удивительное дело! – с Римом не спорит и ни на чём не настаивает. В последнее время продюсер вообще как-то охладел к своему любовнику. Мерван понятия не имеет, с чем это может быть связано. То ли Дов слишком устаёт, вновь пытаясь успеть всё и сразу, то ли у Аттья наконец-то проснулась совесть и он решил уважать Коэна по-настоящему. Но, как бы то ни было, Мервану такая перемена даже на руку, потому что у него сейчас совсем нет времени на продюсера. А после выхода альбома отношения с Довом можно будет и вовсе прекратить, навсегда. Рим ведь уже получил от него то, ради чего и затевалась эта порочная связь. Аттья сделал неизвестного парня из семьи эмигрантов успешным и перспективным артистом. Теперь у Мервана есть деньги, связи и преданные поклонники, его узнают люди на улицах, не более чем через пару месяцев выйдет его альбом, а значит, цель достигнута. Рим, конечно, очень благодарен Дову, что тот помог ему на первом этапе, но дальше он справится и сам. Аттья ему больше не нужен. Вот только сказать продюсеру об этом Мерван пока не решается. Потому что не хочет причинять ему боль.       И тем более он не хочет причинять боль Беранжер. Рим чувствует себя последним мерзавцем, когда в очередной раз складно врёт жене, что не сможет с ней встретиться/погулять/пройтись по магазинам (нужное подчеркнуть), потому что Дов снова поставил им репетицию/спектакль/передачу (нужное подчеркнуть) именно на это время. Анж очень убедительно делает вид, что верит дурацким отговоркам мужа, и совсем на него не обижается. Она сильно изменилась с тех пор, как догадалась о его отношениях с Локонте. И изменилась в лучшую сторону. Новая Беранжер нравится Мервану куда больше той несдержанной истерички, которая трепала ему нервы ещё год назад. Новая Беранжер не устраивает скандалов на ровном месте, не обижается по пустякам, не спорит и не достаёт супруга своими постоянными капризами – в общем, в ней больше нет всего того, что Мервана так раздражало в ней раньше. Жена окончательно смирилась с тем, что он ставит работу на первое место, и когда Рим все январские каникулы проторчал в студии звукозаписи, работая над сольником, вместо того, чтобы провести время с семьёй, Анж даже не подумала его упрекать и, наоборот, поддержала.       - Ты так давно мечтал об этом, Мер! Я понимаю, как это для тебя важно, - улыбалась жена, а Мерван восхищался этой женщиной и с горечью думал, что совсем недостоин такого ангела. Он изменяет ей, предаёт её. А она закрывает на это глаза и дарит ему прощение, которого он совсем не заслуживает. И это делает его виноватым вдвойне – в измене и в безнаказанности. Мервану было бы намного проще себя оправдать, если бы Беранжер, как раньше, скандалила, закатывала ему истерики и устраивала сцены ревности. Но жена не делает этого. Зато вместо неё это зачем-то начинает делать Микеланджело.       А Мерван и подумать не мог, что Локонте окажется таким собственником! Мик просил «не усложнять», но, как выяснилось, это его правило работает только в одну сторону. Микеланджело хочет быть свободным от обязательств, но, при этом, ни с кем не хочет делить своих любовников. Он привык быть единственным и неповторимым. Но для Мервана Локонте быть единственным, разумеется, не может, потому что помимо солнечного итальянца у Рима есть ещё Дов, а главное – жена. И Микеле это, похоже, совсем не устраивает. Раньше Локонте молчал и мирился с этим, но теперь, когда они с Римом вместе уже год, Микеланджело открыто выражает своё недовольство. Начинает качать права, попросту говоря.       Локонте злится, когда Мерван любезничает с Довом. Мике знает и о том, что Рим и Аттья долгое время были любовниками, и о том, что сейчас эти отношения почти сошли на нет, но всё равно ревнует, не прощая Мервану ни одного доброго слова в адрес продюсера.       - Нельзя быть таким лизоблюдом, Мерв, - язвительно подкалывает Рима Микеланджело, и это очень злая подколка.       Микеле обижается, когда Рим по привычке шутливо заигрывает с Массом. И обижается – это ещё слабо сказано! А Белль, конечно, начинает специально клеиться к Мервану, чтобы лишний раз позлить вспыльчивого Моцарта. Заканчивается всё тем, что однажды на репетиции постановочная ссора на Le Trublion превращается в настоящую, и Микеле с Массом едва не дерутся. К счастью, Жером с Гийомом успевают растащить темпераментных итальянцев по разным углам до того, как они попортят друг другу физиономии.       Впрочем, это всё, конечно, хоть и неприятные, но несущественные мелочи. Потому что больше всего Локонте бесит то, что у Мервана есть жена. Микеланджело терпеть не может Беранжер (и, кстати, это взаимно). Он злился, когда Анж приходила на спектакли в Париже, и предпочитал с ней не встречаться за кулисами. Локонте всегда нервничает, когда в перерывах на репетиции Рим шлёт жене смс-ки с таким банальным, но важным «Je t’MММ». Микеле очень не нравится, что в турне Мерван отзванивается супруге почти каждый вечер.       - Обязательно это всё? – недовольно спрашивает Микеланджело, буквально вырывая из рук любовника мобильник и с ненавистью швыряя на кресло. – Ты звонишь ей слишком часто!       - Так нужно, - беззаботно отвечает Мерван, стараясь игнорировать злой блеск в тёмно-карих глазах итальянца.       Поведение Мика Рима сперва забавляет. Ему приятно, что Локонте его ревнует. Кажется, за долгие месяцы их странной связи Мерван всё-таки приручил этого вольного хищника. Но сцены ревности становятся всё чаще, и Мервана это начинает раздражать. Локонте сам просил ничего не усложнять, так какого хрена он теперь рыпается? Микеле не должен вмешиваться в отношения Рима с женой, это ведь совсем не его дело. Но Локонте вмешивается. И поэтому ситуация окончательно выходит из-под контроля.       ...В середине апреля между последним спектаклем в Ренне и первым спектаклем в Бордо у труппы удачно образовалась свободная неделя, и Мерван решил смотаться на это время в Париж. Обсудить с менеджером окончательные даты выхода сингла и альбома, а заодно, конечно, встретиться с семьёй. Микеле новость об отъезде любовника совсем не понравилась.       - Не уезжай. Я не хочу, чтобы ты уезжал, - заявил Локонте.       - Прости, Микеле, но я уже пообещал жене, - оправдывался Мерван.       - Плевать! Откажись! Пошли её к чёрту!       - Не могу. Анж очень по мне соскучилась. И сказала, что если я не приеду, то она совсем меня разлюбит и подаст на развод. А я очень не хочу разводиться, - попытался пошутить Мерван. Шутка не удалась.       - O Dio mio! Davvero? Che sciocchezza! – эмоционально воскликнул Мик. – Ты еще скажи, что любишь её! – добавил он и вдруг расхохотался. Очень громко и очень зло.       - Что смешного? – спросил недоумевающий Рим.       - Ты, - охотно пояснил Микеланджело, отсмеявшись и глядя на алжирца прищуренными безумными глазами. – Ты смешон, Рим. Бежишь в Париж по первому зову своей дорогой жёнушки. Не думал, что ты такой подкаблучник, - Локонте ухмыльнулся. Мерван нахмурился. Ему не нравилось то, что говорил итальянец.       - А уж как мастерски ты пудришь ей мозги! Это так мило… «Дорогая, я люблю вас…», «Милая, я так соскучился…», «Мне вас так не хватает…», - передразнил Локонте. – И что, она до сих пор верит в эти твои сказочки? Тогда она круглая дура!       - Локонте, прекращай, - попросил Мерван. Пока что вежливо, но в голосе слышалась неприкрытая угроза.       - А что? Тебе не нравится? – насмешливо поинтересовался Микеланджело, подходя ближе и заглядывая Риму в глаза. – Конечно, тебе не нравится! Потому что ты знаешь, что я прав! Тебе самому не надоел этот спектакль, Мерв? Сколько ещё ты будешь играть в хорошего мужа? Может, твоя идиотка-жена до сих пор верит тебе, но меня лично просто тошнит от твоей лжи! Хорошие мужья, к твоему сведенью, не врут столько, сколько врёшь ты! И уж конечно, хорошие мужья не ебутся с мужиками!       Блять! Да что он несёт?!       - А впрочем, это не твоя вина. Нет, ты ни при чём, - вдруг заявил Локонте с пошлой ухмылкой. – Потому что это она во всём виновата. Поэтому перестань врать хотя бы самому себе, что любишь её, Мерв. За что тебе её любить? За то, что она устраивает тебе свои бабские истерики? За то, что она просаживает твои деньги в дурацких фитнес-центрах? Или за то, что эта фригидная невротичка не может удовлетворить тебя в постели?! И никогда не могла! Да что она вообще за женщина, если её муж вынужден трахаться с мужиками, чтобы...       - Закрой свой грязный рот! - зарычал Рим и наотмашь ударил мерзавца по лицу. Удар вышел неожиданно сильным. Голова итальянца безвольно мотнулась в сторону, сам он еле устоял на ногах. Массивное обручальное кольцо Мервана вспороло тонкую кожу на скуле, и из глубокого пореза по щеке потекла кровь, но Микеле будто совсем не заметил этого. Локонте просто застыл в одной позе, съёжившись от боли и унижения, невидяще смотрел в одну точку, шумно, прерывисто дышал, но, к счастью, молчал.       Мерван громко выругался и, развернувшись, поспешно скрылся в ванной. Открыл кран и подставил голову под обжигающе-холодную воду. Надо было успокоиться и взять себя в руки. Но блять! Что Локонте себе позволяет, в конце-то концов?! Совсем совесть потерял! Кто дал ему право лезть в семейную жизнь Мервана? Кто дал ему право оскорблять Беранжер? Алжирец скрипнул зубами и крепче сжал пальцами холодный керамический край раковины. Твою ж мать... А ведь Рим всегда считал себя терпеливым человеком! Ни хрена он не терпеливый, как оказалось! Хотя, может, это у Микеланджело просто особый дар выводить людей из себя?       Спустя пару минут ярость немного поутихла, и Мервану даже стало немного стыдно за свой поступок. Потому что бить Локонте - всё равно, что бить женщину. Наверное, дело в его дурацком бабьем раскрасе. Или в том, что Микеле такой хрупкий и чувствительный? Впрочем, сегодня зазвездить этому зарвавшемуся Моцарту по физиономии всё же стоило, иначе бы он не заткнулся. И извиняться Мерван перед ним не будет. По-хорошему, это Локонте должен извиниться за своё неподобающее поведение, но от него ж хрен дождёшься...       Рим сорвал с вешалки полотенце и промокнул им намокшие волосы. Потом смочил плотную махровую ткань под струей воды, закрутил кран и вернулся в комнату.       Микеле сидел на кровати, поджав под себя ноги. Правая щека его была красной от крови, кровь стекала по шее, пачкая воротник белой рубашки. Выглядел Локонте довольно жалко.       - На, вытрись, - сказал Мерван, бросая итальянцу полотенце. Локонте вздрогнул, но поймал, испуганно посмотрев на Рима из-под отросшей чёлки. Он всё ещё боялся...       - Не бойся, Локонте, я больше не хочу тебя убить, - усмехнулся алжирец. - Но в следующий раз, когда надумаешь говорить гадости про Беранжер, просто вспомни, что она моя жена.       Мик ничего ему на это не ответил, сосредоточенно стирая кровь со щеки и периодически морщась от боли. Извиняться Локонте, конечно, не собирался. Что ж, предсказуемо. Мерван взял с кресла свою уже собранную сумку и молча направился на выход.       - А я? - вдруг хрипло спросил Микеланджело. - Кто я для тебя, Мерв? Просто шлюха?       Мерван остановился на пороге, обернулся и посмотрел на Микеле долгим взглядом.       - Ты сам не захотел большего, - наконец, спокойно сказал Рим. – Это было твоё правило: не усложнять. Я просто играю честно. И жду того же от тебя. Подумай над этим.       «А я подумаю над твоим вопросом. Потому что я сам не знаю, кто ты для меня, Микеле...» - добавил Мерван мысленно и вышел из гостиничного номера, прикрыв за собой дверь.       …В Париж Рим приехал в понедельник утром. Анж вместе с Рома вышли в коридор встретить блудного папочку. Жена улыбалась, а сын смотрел на Мервана, как на чужого, и крепче жался к матери. Рим сначала решил, что всё дело в его внешнем виде. На доброго волшебника или просто хорошего семьянина Мерван сейчас явно не тянул: трёхдневная щетина, как-никак, кепка, надвинутая на глаза, чёрная кожаная куртка, гитара, перекинутая через плечо. Ещё и табаком от него несло за версту, потому что таксист, сука, курил в машине и на все вежливые просьбы клиента отвечал, что без сигареты он вообще никуда не поедет. Козёл! В общем, неудивительно, что Рома не торопится подойти и поприветствовать отца. Ребёнок испугался и осторожничает. Это даже хорошо, сообразительный у них парень растёт.       Рим поспешно скинул куртку, снял кепку, пристроил гитару у стены и, широко улыбаясь, подошёл к сыну. А Рома только крепче вцепился в юбку Анж и, кажется, готов был расплакаться. Мерван недоумённо взглянул на жену, та пожала плечами, присела на корточки и спросила у испуганного Рома:       - Что такое? Что случилось, дорогой?       На что ребёнок выдал:       - Злёй дядя! Не хочу к злёму дяде!       Мальчик прижался к матери, обнимая её за шею. Мерван только и мог, что удивлённо моргать, а Анж звонко расхохоталась, потрепав сына по взъерошенным кудрям, а потом весело сказала:       - Ты не узнал папу, родной? Чего ты испугался? Смотри, это же наш папочка!       Она посмотрела на Мервана – и в глазах её не было ни капли того веселья, которое звучало в её голосе. Взгляд её был полон осуждения.       - Ро, ну ты даёшь! – воскликнул Рим, падая на колени перед сыном. Рома неуверенно отлип от мамы, повернулся, присмотрелся и осторожно спросил:       - Папа?       - Он самый! – улыбнулся Мерван. – Иди сюда, Рома! Я так по тебе соскучился!       Ребёнок нерешительно отпустил Анж, которая ободряюще подтолкнула его в спину по направлению к отцу. Мерван широко распахнул объятья – и через несколько долгих секунд сын всё-таки шагнул к нему, и Рим смог его обнять.       Мервану было жутко неловко и обидно. Хотя он, конечно, понимал, что сам виноват. Он так давно не видел сына, что ребёнок уже забыл, как он выглядит! Анж, впрочем, снова ни в чём супруга не упрекала, хотя легче от этого Мервану не стало. И он впервые по-настоящему пожалел, что из-за работы уделяет семье так мало времени.       ...Отпуск был коротким – уже через три дня Риму надо было уезжать. В Бордо, а потом Руан, Кан, Нант, Тулуза, Монпелье, Марсель, Женева…       - Когда ты теперь приедешь? – спросила Анж, заботливо помогая мужу завязать шарф.       - 26 июня последний концерт в Женеве – и мы возвращаемся в Париж, - ответил Мерван.       - Так нескоро, - Беранжер погрустнела.       - Увы, - вздохнул Рим. А потом, глядя жене в глаза, добавил: - Извини, что снова пропущу нашу годовщину. Мне правда очень жаль. Но я обязательно тебе позвоню, обещаю!       - Я знаю, - улыбнулась Анж. - Я люблю тебя!       Жена крепко обняла его на прощанье.       - Я буду по вам скучать, - сказал Мерван, нежно поцеловал Беранжер в сладкие губы и, ловко выпутавшись из её объятий, поспешно выбежал из квартиры. Потому что ещё пару секунд промедления - и он, кажется, просто не смог бы уйти. Наплевал бы на мюзикл, на Дова, на Локонте - и остался! Наверное, когда-нибудь он так и сделает. Но не сегодня. Увы, ещё не сегодня.       На репетиции в Бордо Мерван с Локонте не разговаривает, потому что итальянец так и не попросил у него прощения за свою выходку. Ну, конечно, ведь сказать "Я вёл себя как мудак и наговорил лишнего" для Микеланджело непосильная задача! Микеле никогда не признается, что был не прав. Он просто строит из себя непуганного идиота и пытается делать вид, что ничего не случилось. Это его любимая тактика, которая в этот раз, естественно, не срабатывает. Мерван, конечно, уже не сердится на своего вспыльчивого любовника, но хочет его проучить. Должен же Мик хоть раз в жизни извиниться по-человечески! Это ведь совсем не сложно!       И Локонте всё-таки извиняется. Но не банальным "прости" - это для него слишком скучно. Оригинальный Микеланджело находит свой собственный способ примирения. И какой способ! Этот ненормальный решает соблазнить Рима прямо во время спектакля. Перед труппой и зрителями. Извращенец грёбаный, и чем он только думал? Явно не головой! Это же так чертовски безрассудно... Но так волнующе!       ...Тёмная сцена. Суровый Леопольд, хрипящий в микрофон своё осуждающее J'Accuse Mon Père. Семейство Вебер, замершее в неудобных позах. И удивительно послушный сегодня Моцарт, безвольно следующий за своим Демоном-Клоуном из одного конца сцены в другой. Моцарт, который смотрит на Мервана долгим взглядом густо накрашенных дьявольски-чёрных глаз и облизывает свои прекрасные губы самым пошлым образом. Мерван глубоко вдыхает, грубо оттолкнув Локонте, но Микеланджело это не смущает. Итальянец, следуя сценарию, поворачивается спиной к залу и опускается перед Римом на колени. Поза сама по себе весьма двусмысленная, а уж в сочетании с жадным взглядом маниакально блестящих глаз Локонте – так вообще. Мерван застывает на месте, не в силах пошевелиться, а коварный Микеланджело, пользуясь его замешательством, вдруг засовывает в рот два пальца и начинает их посасывать, призывно глядя на алжирца снизу вверх. Рим шумно выдыхает, на миг у него появляется страстное желание схватить Локонте за волосы, притянуть его голову к своему паху и отыметь в рот здесь и сейчас. Но здравый смысл тактично напоминает, что это невозможно, поэтому, собрав всю силу воли в кулак, алжирец резко отворачивается, отбегая от развратного Моцарта как можно дальше – и, не сдержавшись, ржёт (хорошо микрофона у него нет), потому что маленький спектакль, устроенный Миком, видел не только он. Сидящие на сцене Мелисса, Жан-Мишель, Диан и Ариан удивлённо округлили глаза, а Солаль вообще так расчувствовался, что заметно не дотянул пару нот в привычном «Dans les erreurs d'hier...». Ухмыльнувшись и подмигнув «папане» накрашенным глазом, Рим возвращается к Микеле и, заломив Моцарту руку за спину, шепчет в самое ухо: «Локонте, ты что творишь? Мы такое не репетировали!». Итальянец, разумеется, ничего не отвечает, потому что у него, в отличие от Рима, микрофон включен. Локонте просто чуть отклоняется назад и прижимается упругой задницей к бёдрам алжирца. Вот же мерзавец! Рим скрипит зубами, грубо хватая Мика за подбородок, заставляя повернуть голову, и заглядывает в наглые глаза. Микеланджело победно улыбается. Мерван злится, стиснув грудь Моцарта гораздо крепче, чем обычно, и кусая Мика в опрометчиво подставленную шею. Локонте вздрагивает, напрягаясь в руках своего Демона, прижимаясь к нему ещё теснее, и незаметно проводит ладонью по бедру Мервана. Тело Рима тут же реагирует на эту ласку естественным образом. Чувствуя, что ещё чуть-чуть, и у него точно встанет, Мерван матерится сквозь зубы, отпускает Моцарта и поспешно ретируется со сцены, намереваясь во время антракта во что бы то ни стало разобраться с этим озабоченным психопатом.       Однако, его наполеоновским планам не суждено сбыться, потому что весь антракт Микеланджело проводит в кабинете у Дова (и зачем Аттья его позвал, интересно?). С Мерваном Локонте встречается только на сцене. Во втором акте, на Comédie Tragédie, когда беззащитный Моцарт снова оказывается во власти своего Демона. Рим довольно улыбается и, решив отомстить итальянцу, сам начинает действовать не по сценарию. Потому что в сценарии не прописано, чтобы Клоун кусал Моцарта за мочку уха, перед тем как грубо сдёрнуть его со стула. В сценарии не прописано хватать Вольфганга за аппетитный зад, когда настырная галлюцинация кружит композитора в импровизированном танце. И уж тем более, в сценарии ни слова нет о том, чтобы, грубо толкнув Моцарта на сцену и поставив ногу на его соблазнительно откляченную задницу, скользить носком ботинка по промежности, поглаживая, возбуждая. Микеле непроизвольно подаётся назад, будто прося о большем, и не может сдержать стон, который, к счастью, не слышно из-за звучащей музыки. А Мерван широко ухмыляется размалёванным ртом и прекращает, наконец, жестокую импровизацию. К тому же, своего он уже добился: шёлковые штанишки Моцарта, похоже, сейчас просто треснут по швам, обтянув заметно увеличившийся член. Кажется, у кого-то стояк. Какой же Мик всё-таки чувствительный! Рим дьявольски хохочет, катая Микеле по сцене. Локонте, естественно, молчит, сохраняя положенное по сценарию апатичное выражение лица, однако взгляд, которым итальянец смотрит на своего мучителя, не сулит расшалившемуся Клоуну ничего хорошего. Мервану, впрочем, плевать, и напоследок он позволяет себе ещё одну вольность – шаловливо чмокает Микеланджело прямо в губы, а затем удаляется за кулисы, крайне довольный собой, потому что его месть удалась на славу! Бедный Микеле! Как же ему, наверное, будет неудобно прыгать на Place Je Passe со стояком, да ещё и в таких обтягивающих штанах! А возможности избавиться от... дискомфорта у Мика не будет аж до конца второго акта, слишком уж короткие у него перерывы между выходами на сцену. Так что сегодня Локонте ждут просто незабываемые пятьдесят минут. А Мота, судя по всему, ждёт незабываемый Вивр. Интересно, чудище сможет сдержаться и смотреть Моцарту в глаза или всё-таки будет бессовестно пялиться на его ширинку, облизываясь? Хотя, наверное, сможет. Флоран же теперь трахается с длинноногой красоткой-Фернандо, поэтому стояк Локонте его, конечно, волновать не должен...       А выдержке Микеланджело можно только позавидовать! Локонте с достоинством (или с возбуждённым достоинством?) отыгрывает весь второй акт, умудряясь скакать по сцене, как ни в чём не бывало, и даже петь, не фальшивя. На поклоне Моцарт бесстыдно демонстрирует свою "небольшую проблемку" публике и с ненавистью смотрит на Мервана. Рима так и распирает от сдерживаемого хохота, хотя внешне алжирец остаётся совершенно невозмутим.       Со сцены Локонте сбегает сразу же, как только сомкнутся кулисы. Сегодня Мик явно не настроен выслушивать традиционные поздравления от коллег и радостные вопли не спешащих расходиться зрителей. Мерван его прекрасно понимает. И искренне жалеет, что ничем не может Микеле помочь, хотя очень хочет. Но, увы, они с итальянцем до сих пор не помирились, а значит, Локонте придётся избавляться от своей эрекции самостоятельно. Бедняга... Наверное, сейчас дрочит в туалете в гордом одиночестве. Впрочем, почему в туалете? С Локонте станется делать это прямо в своей гримёрке. Чтобы окончательно добить моралиста-Лорана и лишний раз подразнить снова-натурала-Мота. Рим усмехается, представив, как Солаль и чудище стоят под дверью, вслушиваясь в доносящиеся из комнаты недвусмысленные звуки, и Моран краснеет от стыда и негодования, а впечатлительный Флоран страдальчески хмурится и сжимает кулаки от безысходности. Потом расшалившееся воображение рисует Риму самого Микеланджело – с прикрытыми глазами, каплями пота на висках, с размазавшейся косметикой, - который быстро двигает рукой по своему члену, жадно хватает воздух широко открытым ртом, облизывает пересохшие, искусанные до крови губы, тихо шепчет проклятия на родном итальянском и хрипло вскрикивает в момент оргазма. Картинка ласкающего себя Локонте настолько соблазнительна, что Мерван чувствует, как кровь приливает к паху. Вот чёрт! Нет, ну их всё-таки нахрен, эти детсадовские игры в "Я с тобою не дружу"! Микеланджело слишком хороший любовник, чтобы на него обижаться, поэтому пора, кажется, прекращать эту нелепую ссору, и поскорее! Да хоть сейчас, например! Это было бы просто идеально: пойти, найти Локонте, помириться, а, если очень повезёт,- то и присоединиться к нему, трахнув итальянца прямо в сортире или в какой-нибудь комнате для персонала. Жаль, конечно, что это совершенно неосуществимо, потому что слишком рискованно. Но пофантазировать-то можно?       Улыбаясь своим мыслям, Мерван заходит в гримёрку. Дверь в лучших традициях фильмов ужасов захлопывается у него за спиной. От неожиданности Рим чуть ли не подпрыгивает на месте и оборачивается. Довольный Микеле хрипло смеётся, подмигивает своему любовнику и поворачивает ключ. Локонте, видимо, решил, что вдвоём снимать сексуальное напряжение куда приятнее, чем поодиночке. Мерван, конечно, с ним полностью согласен. Микеланджело хочет забыть нелепые обиды и предаться обалденному сексу. Рим хочет того же. Но, конечно, не здесь. К тому же, чувство оскорблённого достоинства требует, чтобы он сперва немного поломал комедию, поэтому...       - Что ты здесь забыл, Локонте? - спрашивает Мерван с напускной суровостью, исподлобья глядя на своего любовника.       - Хочу получить извинения, - спокойно сообщает Микеле и улыбается. Мерван хмурится.       - Вообще-то, по-французски правильно говорить "принести извинения", - поправляет Рим итальянца.       - Нет, ты не понял, - улыбка Микеланджело становится шире, когда он снимает свой блестящий красный сюртук и бросает его прямо на пол. - Это ты должен передо мной извиниться, Мерв.       От такой наглости Рим теряет дар речи.       - Я должен перед тобой извиниться? - переспрашивает алжирец пару секунд спустя. - И за что, интересно?       - За это, - ухмыляется Локонте, выразительно опустив взгляд и качнув бедрами. Мерван нервно сглатывает, пялясь на выпуклость в штанах итальянца, а потом снова смотрит Локонте в глаза.       - Это было очень жестоко с твоей стороны, так со мной поступать, - хрипло говорит Микеланджело, неотрывно глядя на Мервана, будто гипнотизируя его взглядом своих тёмных, влажно-блестящих глаз, и медленно подходит ближе. Рим невольно отступает на шаг назад, чувствуя себя жертвой, попавшейся в когти опасного хищника. Откуда-то появляется глупое желание убежать, но это невозможно, ведь Микеле запер дверь. А гримёрка такая чертовски тесная... Мерван не успевает опомниться, когда Локонте оказывается совсем рядом и жарко шепчет:       - Я хочу извинений, Мерв... Серьёзных извинений...       А уже в следующий момент Микеланджело прижимается к Риму вплотную, и алжирец чувствует жар, исходящий от его тела. Сухие, горячие губы Микеле прижимаются к губам Мервана, вовлекая в страстный поцелуй, на который просто невозможно не ответить. И Мерван отвечает, яростно кусая горчащие от грима губы итальянца, проталкивая язык ему в рот, хватая Мика за обтянутую шёлковыми штанами задницу, притягивая его к себе ближе, ещё ближе. Где-то на самом краю сознания здравый смысл вопит дурным голосом о том, как это всё неправильно, невозможно, опасно, наконец! Но тело будто живёт своей жизнью, отдельно от разума.       - Ты сумасшедший... Конченный псих! Ненормальный! - отрывисто шепчет Мерван, пытаясь разорвать безумный поцелуй, но в следующую секунду снова нетерпеливо тянется к любимым губам, моля о продолжении.       - Я знаю, знаю... - так же рвано отвечает Микеле, бесцеремонно забираясь горячими ладонями Риму под рубашку, царапая кожу ногтями, поглаживая живот, уверенно скользя мозолистыми пальцами под пояс штанов. Ааах, чёрт! Беспроигрышная тактика!       - Мы не должны, Микеле, - стонет Мерван и, в противоречие своим словам, яростно водит рукой по выпирающей из тесных брюк эрекции Моцарта, доводя Локонте до исступления, лишая его всякой возможности остановиться.       - Плевать… Ты же хочешь… И я хочу! – выдыхает Микеле, толкаясь Мервану в ладонь и покрывая обжигающими поцелуями его шею.       - Ямин с Нуно могут вернуться с минуты на минуту... Нам надо прекратить! - решительно говорит Мерван, а сам тем временем сдергивает с Локонте штаны и обхватывает правой рукой его освобождённый член. Поглаживает большим пальцем бархатную головку, размазывая по ней капли смазки, и начинает ритмично дрочить своему любовнику.       - Нам... надо поторопиться, - хнычет Мик, крепко сжимая плечи алжирца и излившись ему в руку. Моцарт терпел слишком долго, поэтому неудивительно, что долгожданная разрядка наступила так быстро.       - Теперь ты удовлетворён, Микеле? Такие извинения тебя устроят? - насмешливо спрашивает Рим, поднимая испачканную спермой руку к лицу Микеланджело и заглядывая в его потемневшие глаза.       - Не совсем, - улыбается коварный мерзавец - и вдруг начинает слизывать с пальцев Мервана свою сперму. Твою ж мать!       - До чего же ты похотливая шлюшка, Локонте! - качает головой Мерван, понимая, что Микеле изначально не собирался ограничиваться простой дрочкой.       - Но тебе ведь это нравится, - невнятно произносит итальянец, посасывая средний палец Рима и глядя на него смеющимися глазами.       - Ещё как! – кивает алжирец и, схватив Мика за шкирку, толкает по направлению к гримировочному столу. И плевать на осторожность! Микеле быстро понимает, что от него требуется и, спустив штаны до колен, опирается локтями о широкую столешницу, подставляя соблазнительный зад. Прелестно! Месье Моцарт готов быть оттраханным по полной программе!       Пока Мерван поспешно ищет презерватив в кармане своей кожаной куртки и непослушными пальцами надевает его, Локонте пытается сам себя разрабатывать, используя вместо смазки схваченный со стола крем. Кажется, тот самый, омолаживающий, который сегодня до начала спектакля так расхваливал Ямин. Да, Розенберг бы очень удивился, если бы узнал, какое применение нашёл этому крему Микеланджело...       Мерван восхищённо наблюдает за самостоятельным Локонте, лениво водя рукой по своему члену. А Мик, заметив это в зеркало, недовольно хмурит брови и язвительно спрашивает:       - Тебе что, нужно особое приглашение? Давай же!       Рим хмыкает, а потом в два шага подходит к своему любовнику, грубо хватает его за худые бедра и буквально насаживает на свой член, вставив Моцарту по самые яйца. Микеле вздрагивает и впивается зубами в обмотанный вокруг запястья платок, пытаясь сдержать то ли стон, то ли крик.       - Больно? – участливо спрашивает Мерван. Локонте отрицательно мотает головой. Слишком гордый, чтобы признаться. Но, похоже, ему всё-таки не слишком приятно… Наверное, следовало лучше его подготовить. Впрочем, теперь об этом думать уже некогда, поэтому Мерван начинает двигаться, сперва аккуратно, но сил сдерживаться уже нет никаких, поэтому движения становятся всё быстрее, всё жёстче. Микеле под ним извивается, надрачивает свой член и мусолит во рту рукав своей кружевной рубашки, стремясь заглушить неуместные и непозволительные стоны. Обоим невыносимо жарко, не хватает воздуха, но это так упоительно прекрасно! Рим любуется в зеркало на их страстное соитие, распаляя себя этим развратным зрелищем ещё больше, а потом хватает за волосы своего любовника, заставляя его поднять голову и тоже посмотреть на их отражение.       - Мы... прекрасно... смотримся... вместе... - ухмыляется Мерван, прикусывая бешено бьющуюся жилку на шее итальянца и скользя рукой по его впалому животу.       - E vero, - всхлипывает Микеланджело, перехватывая руку Рима, направляя её к своему снова налившемуся члену. Мерван понимающе кивает, крепко обхватив ствол, а Микеле судорожно сжимает пальцы на его руке, задавая нужный ритм.       Рим теряет счёт времени, наслаждаясь и даря наслаждение. Микеланджело благодарно мычит что-то нечленораздельное и, к тому же, наверняка итальянское, а потом с протяжным стоном, наконец, кончает, судорожно напрягая ягодицы и сжимая член Рима в себе, отчего алжирец тоже не выдерживает и достигает пика удовольствия, крепко стиснув зубы, чтобы не выкрикнуть запретное «Микеле!».       Локонте обмякает в руках любовника, устало повалившись грудью на гримировочный стол, тяжело дыша и блаженно улыбаясь. Мерван падает сверху, не думая пока выходить из узкого, горячего тела. И плевать, что Ямин уже пять минут как настойчиво стучит в дверь. Подождёт. Вся Вселенная подождёт, потому что это неописуемое блаженство: прижаться к горячему телу так близко, ощущать членом приятную тёплую тесноту, забраться рукой под мокрую от пота рубашку Микеле и чувствовать кончиками пальцев, как его сердце колотится в рёбра, как сумасшедшее.       - Солнце моё, - не сдержавшись, ласково говорит Рим, нежно целуя Локонте в шею.       - Ты тяжёлый, - сдавленно произносит Микеле, руша этой фразой всю романтику момента.       - Прости, - бормочет Мерван, поднимаясь и мысленно ругая себя. «Кретин! Сентиментальный кретин! "Солнце мое"! Блять, Рим! Ты бы ещё "Я люблю тебя!" сказал! Вообще с ума сошёл, видимо…»       Они поспешно приводят себя в порядок, а за дверью гримёрки беснующийся Ямин перешёл от вежливых просьб к угрозам и оскорблениям.       - Он удивится, - задумчиво говорит Мик, застёгивая штаны и подходя к зеркалу, чтобы поправить потёкший макияж.       - Он знает, - сообщает Мерван, выбрасывая презерватив в мусорку и внимательно оглядывая гримёрку на наличие других явных "следов преступления".       - Он знает... о нас? - переспрашивает Микеле, застыв перед зеркалом с упаковкой влажных салфеток в руках. Локонте удивлён.       - Угу, давно уже, - усмехается Рим, подходит к своему любовнику и, достав салфетку, начинает аккуратно стирать чёрные разводы от косметики с его щёк.       - Впрочем, после твоей сегодняшней выходки про нас, наверное, уже будут знать все, - добавляет алжирец, очерчивая кончиками пальцев чёткий контур зацелованных губ своего сумасшедшего солнца.       - И пусть знают, - улыбается Микеланджело, а потом, пристально глядя Мервану в глаза, тихо спрашивает: - Ты простил меня?       - Ты заслужил своё прощение, - отвечает Мерван и, в подтверждение своих слов, снова целует итальянца. И снова попытка быть сентиментальным оканчивается полным провалом.       - Рим! Мать твою! Ты там что, с Локонте трахаешься? Открой немедленно эту чёртову дверь! - вопит разбушевавшийся Розенберг, и любовники резко отрываются друг от друга, зажимая себе рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос и не выдать себя раньше времени.       - Ты был прав, Мике, он всё-таки удивится, - говорит Мерван, почти успокоившись и глядя на Локонте слезящимися от смеха глазами.       - Сейчас проверим! - подмигивает Микеланджело и, до того, как Рим успеет его остановить, подскакивает к двери, открывает её и выбегает из гримёрки, едва не сбив с ног стоящего на пороге Ямина.       - Мать моя женщина! Так вы что... действительно... - лепечет носатый, удивлённо таращась на взлохмаченного Моцарта и его не менее потрёпанную "галлюцинацию".       - Угадал, - радостно восклицает Локонте и начинает заливисто хохотать, повиснув у Диба на шее и звонко чмокнув комедианта в разрисованную щёку. Вконец обалдевший коротышка молча хлопает глазами, даже не пытаясь отцепить от себя неадекватного итальянца, и выглядит настолько нелепо, что Мервану тоже хочется заржать. Но он не успевает.       - Что здесь происходит? – раздаётся за спиной алжирца до боли знакомый голос. Мерван резко оборачивается и видит, что по коридору к ним приближается Дов Аттья. Очень мрачный и очень злой. Мерван бросает быстрый взгляд на Локонте – моментально угомонившийся итальянец нервно облизывает губы и поправляет пышный воротник рубашки, чтобы бордовый след от засоса на шее был не так заметен. Но он всё равно заметен! Так же как и лихорадочный блеск в глазах. Твою ж мать! Дов ведь не дурак, ему не составит труда сопоставить причины и следствия, и тогда... Тогда конец всему.       - Ну? По какому поводу столько радости? Скажите мне, я с вами повеселюсь... - интересуется продюсер, подходя к замершим у гримёрки актёрам, но глядя на Мервана и только на него. Сам Рим предпочитает на Дова не смотреть, с заинтересованным видом изучая трещину на серо-зелёной стене коридора. Мерван понимает, что дело дрянь. Их с Микеле, как говорится, взяли "тёпленькими", во всех смыслах. И врать в данной ситуации будет просто глупо. К тому же, Рим понятия не имеет, что именно врать. Поэтому он молчит. И Микеле тоже молчит – похоже, итальянец лишился всего своего красноречия. Напряжённая пауза затягивается. Мерван думает, что, в итоге, придётся сказать Дову правду, но помощь приходит с неожиданной стороны.       - Дов, помнишь я тебе жаловался сегодня утром, что у нас дверь в гримёрку заедает? – вдруг спрашивает Ямин. Аттья прекращает прожигать взглядом дыру в Мерване и поворачивается к Розенбергу. Рим и Микеланджело делают то же самое, потому что они удивлены ничуть не меньше продюсера. Что ещё за грёбаная дверь?!       - При чём тут дверь? – задаёт ключевой вопрос Аттья, недоумённо уставившись на коротышку.       - А при том, что её снова заклинило! – поясняет Диб. – Замок защёлкнулся, и я не мог войти в гримёрку. А Мерван с Микеле, соответственно, не могли выйти. Я предложил им там заночевать, но они моё предложение почему-то не оценили, - хихикает носатый, поглядывая на Локонте.       - Потому что дурацкое предложение, Диб! – быстро включается в спектакль понятливый Микеле, начиная подыгрывать Розенбергу.       - Зато правильная мотивация, как оказалось, - ухмыляется Диб, подмигнув Моцарту. Локонте хохочет. Импровизаторы хреновы! – Что б вы без меня делали! Короче, они всё-таки смогли открыть дурацкую дверь...       - Аккуратно открыть, заметь, а не выломать, как ты предлагал, - добавляет разошедшийся итальянец.       - Ну да, вы способные, - признаёт коротышка. – Так что, ты можешь за них порадоваться, Дов! – заключает он, улыбаясь продюсеру. Аттья радоваться не спешит.       - Локонте, а ты вообще какого лешего здесь забыл? – язвительно спрашивает Дов, сверля глазами уже не Мервана, а Микеланджело. – Тебя в качестве слесаря позвали? Или ты просто заблудился, как ты обычно делаешь?       Голос продюсера так и сочится ядом, никогда раньше Мерван не слышал у него таких злых интонаций. А Микеле смело выдерживает тяжёлый взгляд Дова и даже умудряется улыбаться. То ли просто не понимает, насколько серьёзно они влипли, то ли ему это до лампочки.       - Нет, Дов, я специально зашёл после спектакля к Мервану, - спокойно говорит Локонте.       - Зачем? – допытывается Аттья.       «Чтобы потрахаться», - мысленно отвечает продюсеру Рим.       - Чтобы извиниться, - находит более подходящую формулировку Микеле. – Мы немного повздорили в Ренне. Но уже всё уладили. Верно, Мерв? – и Локонте с обезоруживающей улыбкой смотрит на Рима. Всё, что остаётся алжирцу, это уверенно кивнуть и вежливо улыбнуться в ответ. Господи, какую же пьесу абсурда они только что разыграли!       Пару секунд Аттья пристально вглядывается в улыбающиеся лица забрехавшейся троицы, а потом... сдаётся.       - Ладно, всё с вами ясно, - вздохнув, говорит продюсер. Мерван удивлённо смотрит на него. Дов что, правда поверил в эту ахинею про заклинившую дверь? Быть не может!       - Инцидент исчерпан? – нагло уточняет между тем Микеле, которого, конечно, не заботит, поверил им Дов или нет. Аттья сказал "ладно" – и Локонте этого достаточно. До чего же Мик легкомысленный...       - Да, конечно, - соглашается Дов, а Мерван начинает беспокоиться. С чего это вдруг Аттья такой покладистый? И такой доверчивый? Дов ведь раньше не был таким идиотом. А значит, либо Аттья резко поглупел, либо просто прикидывается...       - То есть, мне можно идти? – улыбается итальянец.       - Нужно, Локонте! А то всё женское внимание и все подарки достанутся Флорану...       Микеле недоумённо хмурит брови, не понимая намёка.       - Встреча с представителями местного фан-клуба, Локонте, - милостиво напоминает Аттья.       - Cazzo! – восклицает Мик, хлопнув себя по лбу. – Дов, я забыл!       - Я так и понял, - усмехается продюсер. – Они собрались у вашей гримёрки. Поторопись, пока Мота не растащили на сувениры.       Микеланджело снова смеётся и вприпрыжку уносится прочь, на ходу поправляя причёску и натаскивая сюртук Моцарта. Диб под шумок незаметно ретируется в гримёрку. В коридоре остаются только Мерван и Дов.       - Думаю, нам нужно поговорить, - негромко произносит Аттья, пристально глядя Мервану в глаза. Алжирец кивает и усмехается. Дов всё-таки не идиот. Поэтому у Мервана Рима, кажется, будут большие проблемы…       ...Говорить Дов решил в комнате отдыха. После спектакля она всегда пустовала, а значит, можно было не переживать, что их кто-то побеспокоит. Это хорошо, потому что разговор предстоял серьёзный.       Аттья взял себе минералку из холодильника и устало плюхнулся на диван, приглашая Рима сесть рядом. Мерван сел, невидяще глядя на бутылку в руках Дова и не решаясь пока смотреть ему в лицо. Рим понимал, что виноват. Он предал человека, который его любит. Обоих... Сперва жену, теперь Дова. Он изменял им обоим, и они оба об этом узнали. И теперь Мерван снова должен объясняться, и он снова не знает, как. Не нашёл ни одной достойной отговорки. Да и просто не хочется больше врать. Но ведь придётся! Чёрт возьми! Вот уж влип так влип!       - Дов, я… - неуверенно начал Мерван, но Аттья резким взмахом руки попросил его заткнуться.       - Не утруждайся. Я не хочу слушать твою ложь.       - Почему сразу ложь? – запротестовал Рим.       - Потому что я уже знаю, что ты спишь с Локонте…       - Да я не… Стоп. Ты что?!       - Я знаю, Мерв, - кивнул Аттья. Блять!       - Давно?       - Давно...       - Откуда?       - От верблюда!       Твою ж мать! Ну и что это за детский сад?       - И как зовут этого осведомленного двугорбого? – подыграл пятидесятидвухлетнему ребёнку Мерван.       - Коэн, - просто сказал Аттья, и все попытки Мервана успокоиться и держать себя в руках разом накрылись, потому что такого поворота он никак не ожидал. Нет, это ж надо! А Рим наивно надеялся, что сможет сохранить свою связь с Локонте в секрете. Угу, изо всех сил! Полтруппы знает, Анж знает, а теперь, оказывается, и Дов в курсе. И Коэн. Заебись, какая секретность получается!       - Что, Мерв, нечего ответить? – желчно поинтересовался Аттья, возвращая Мервана на грешную землю.       - Охренеть! - выдал Рим, потому что это простое, но ёмкое слово, как нельзя лучше описывало его эмоции в данный момент.       - И это всё? Больше ты ничего не хочешь мне сказать? – В голосе Аттья прозвучала неприкрытая обида, и Мервану стало стыдно. Да уж, не так Рим представлял себе их разрыв. Мерван искренне хотел уладить дело миром и сохранить дружеские отношения с продюсером. Но теперь, когда Дов знает про Локонте, это вряд ли возможно. Хреново... Впрочем, отступать всё равно некуда. Так что, кажется, пришла пора расставить все точки над "i", раз и навсегда.       - Прости, Дов. Мне жаль, что так получилось, - серьёзно сказал алжирец, всё ещё не решаясь смотреть Дову в глаза.       - Жаль? – Продюсер, кажется, даже удивился. – Неужели ты и правда сожалеешь, что трахался с Локонте у меня за спиной?       «Скажи "Да!" и раскайся! Соври – и всё будет в порядке!» - подсказал внутренний голос. Но Мерван был с ним не согласен. Потому что Аттья заслуживает того, чтобы узнать, наконец, правду. Какой бы болезненной она ни была.       - Нет, Дов, - признался Рим. – Я сожалею, что ты узнал об этом. Коэн – бессердечный ублюдок, так ему и передай…       - Что ж, в таком случае, у вас с ним гораздо больше общего, чем вы оба думаете, - съязвил Аттья.       - Возможно, - не стал спорить Мерван. А потом смело посмотрел продюсеру в лицо и напрямик спросил: - Что теперь?       - А чего ты ждёшь? Что я буду читать тебе мораль и говорить, как плохо ты поступил? Не буду. Ты уже взрослый человек, Мерван, и можешь спать, с кем тебе вздумается.       - Хочешь сказать, что тебе всё равно?       Аттья поджал губы и отвёл взгляд.       - Теперь уже да, - бесцветно сказал Дов, изучая носки собственных ботинок. А Мерван понял, что на самом деле эта равнодушная фраза значила: «Ты разбил мне сердце, но я уже справился с этим». Чёрт! До чего же неприятная ситуация…       - Это моя ошибка, на самом деле, - продолжил Аттья тихо. – С моей стороны было очень глупо ждать от тебя верности. Тебе ведь плевать на меня, не так ли? И ты давно дал мне понять это. Ещё когда женился на Беранжер. Просто я, старый кретин, продолжал на что-то надеяться…       Дов горько усмехнулся. Кажется, он наконец понял, какие отношения на самом деле связывали его и Мервана. Прозрел... Но, блять, как же не вовремя случилось это прозрение!       - Какие будут последствия? – задал конкретный вопрос Мерван, желая знать наверняка, насколько страшна будет месть продюсера. Стоит ли оплакивать свою загубленную на корню карьеру или ещё есть шанс?       - Последствия? – переспросил Аттья. – О каких последствиях ты говоришь? Думаешь, я запрещу тебе выпускать альбом? Или уволю из мюзикла? Напрасно. То, что ты не умеешь держать член в штанах, не повод ставить крест на твоей карьере. Так что не переживай. Для тебя никаких «последствий», как ты выразился, не будет.       Очень интересно. Дов решил заделаться альтруистом? Хотя... Он сказал «для тебя», а значит…       - То есть, вместо этого ты решил погубить карьеру Микеланджело, так?       - Боже, Мерван, как же плохо ты про меня думаешь! У меня и в мыслях такого не было! - обиженно покачал головой продюсер, а потом вдруг добавил: - К тому же, твой драгоценный итальянец сам с этим неплохо справится…       Мерван удивлённо вскинул брови.       - Поясни.       - Видишь ли, было у меня одно интересное предложение для нашего Моцарта... - с неприятной ухмылкой начал Аттья.       - До того, как ты узнал, что он спит со мной, или после? – тут же уточнил Мерван.       - Чёрт, Рим, за кого ты меня принимаешь? - возмутился продюсер. - После, конечно. Не надо делать из меня Вселенское Зло!       - Ну да, ты белый и пушистый…       - Не язви. Не стоит судить о людях по себе, как говорит Альбер. Я не настолько мстителен, Мерван, уж поверь.       - Верю, - кивнул Рим. – Ладно, так что там с предложением для Локонте?       - Микеле от него отказался. Заявил, что ему это не нужно. Он, видите ли, не хочет, чтобы я делал ему одолжение…       Мерван недоверчиво вглядывался в лицо продюсера, желая понять, правда это или Дов просто неудачно пошутил. Потому что Локонте, конечно, ненормальный, но не настолько же! Не мог же Мик по собственной воле отказаться от помощи Дова. Или... Чёрт!       - Вижу, ты удивлён, - хмыкнул Аттья. – Я удивился не меньше. Пытался его переубедить, и тогда, и сегодня. Ни в какую! Локонте упорно говорит "Нет". Так что, думаю, теперь придётся брать Флорана. Надеюсь, он окажется сговорчивее и не будет таким идиотом.       - Мот идиот по жизни, - усмехнулся Мерван. – Но своего он не упустит, не переживай.       - Надеюсь, - вздохнул Аттья. – Впрочем, ладно, это всё лирика. Я тебя не за этим позвал, так что давай уже к делу. Для тебя у меня тоже есть предложение, Мерван...       С этими словами Дов полез в карман своего пиджака, вытащил сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и протянул Риму.       - Что это? – спросил алжирец, пробегая глазами по напечатанному тексту.       - Контракт, - ответил Аттья. – Мы с Альбером ставим новый мюзикл…       Мерван так и застыл с бумагой в руке. Аттья, похоже, сегодня решил побить все рекорды по количеству неожиданных новостей за один вечер!       - Вы с Альбером охренели? Вам что, денег не хватает? Или, наоборот, девать их некуда?       - Ни то, ни другое, Мерван, - печально улыбнулся Дов. - Просто работа помогает мне отвлечься от ненужных мыслей. Если ты понимаешь, о чём я...       Рим понимал, поэтому предпочёл поскорее сменить тему.       - А не рано ты проводишь кастинг? - непринуждённо поинтересовался алжирец.       - А зачем тянуть? – сразу оживился Аттья. Он обожал говорить о своих проектах. – Ребятам же ещё надо будет сработаться друг с другом, так что, по-моему, в самый раз… Думаю, уж за два года они точно подружатся как-нибудь.       Ну да, действительно...       - И много человек уже набралось?       - Ну, вообще-то, пока только Род, - признался продюсер.       - Какой Род? Жануа что ли? – не поверил своим ушам Рим.       - Ну да, он самый, - подтвердил Аттья. Мерван присвистнул. Ни хрена ж себе! Жануа в касте! Довыпендривался, называется! Помнится, когда в сентябре Дов попытался привлечь дружный квартет композиторов к записи Се Бьянто, Род сначала благодушно согласился спеть вместо безголосого Пило и простудившегося Шультеса. Но после того, как Аттья его в десятый раз прервал, обвинив в том, что он, дескать, не дотягивает финальную ля, Жануа психанул. «Да ты заколебал, дятел! Я не участник твоего дурацкого мюзикла, чтобы ты меня тут мурыжил! Так что иди ты в жопу, Аттья!» - категорично заявил этот ненормальный и удалился из студии, хлопнув дверью, поэтому финалку пришлось петь неконфликтному Руссо. Тогда Род, конечно, и представить не мог, как ему аукнутся его слова. Теперь Аттья заявляет, что Жануа в касте нового мюзикла. И Дов, разумеется, не мстительный, ну вообще ни разу! А Род, небось, очень "счастлив"...       - Ну так что, Рим, ты подпишешь этот контракт? – нетерпеливо прервал Аттья размышления своего любовника. Или – уже бывшего любовника?       - А обязательно? – полюбопытствовал Мерван, открыто глядя продюсеру в лицо. – Меня, честно говоря, уже задрали твои дурацкие мюзиклы, Дов. Я хочу, наконец, заняться сольной карьерой, выпустить альбом, давать концерты. Понимаешь?       - Понимаю, - кивнул Аттья. – Я не собираюсь тебя принуждать, Мерв. Это должен быть твой и только твой выбор. Я просто скажу: ты подписываешь этот контракт – и у нас с тобой всё будет по-прежнему, как раньше…       - А если я его не подписываю?       - Тогда между нами всё кончено.       Вот так. Всё просто и понятно. Как и в любом ультиматуме.       - Хорошо, - ответил Мерван, складывая бумагу и пряча её в карман сюртука.       - Даю тебе время на размышление. Срок до конца «Моцарта». И, пожалуйста, подумай, как следует, прежде чем принять окончательное решение. Головой подумай, Рим, а не членом. Потому что другого шанса не будет, - предупредил Дов. Хотел добавить ещё что-то, наверняка, столь же красноречивое – но не успел, потому что из кармана его куртки послышалась мелодия C'est bientôt la fin. Аттья вытащил мобильник и, слеповато щурясь, взглянул на дисплей. На экране отображалась миниатюрная фотография Коэна с лаконичной подписью «Зануда». Дов улыбнулся, а Мерван почувствовал себя лишним в этой комнате и поторопился уйти.       - Я надеюсь, мы друг друга поняли? – спросил Аттья, когда Рим поднялся с дивана.       - Более чем, - подтвердил алжирец. Дов кивнул, нажимая, наконец, «ответить», и что-то жизнерадостно затараторил в трубку, а Мерван тихо вышел из комнаты, не оглядываясь и не прощаясь.       Дов дал ему время. Дов готов его простить. Но Мервану не нужно это прощение. Он больше не хочет «как раньше» и «по-прежнему». Рим уже давно всё решил, просто не знал, как помягче сказать продюсеру об этом, как объяснить всё, чтобы не обидеть или – того хуже – не разозлить. Но сегодня Аттья значительно упростил Мервану задачу. Объяснения не понадобятся. Одиннадцать лет назад с подписи контракта начались эти порочные отношения. Подписью – вернее, её отсутствием – они и закончатся.       …Когда Мерван вернулся от Дова, Ямин всё ещё торчал в гримёрке. Очевидно, специально задержался, он же «любопытный человек». Мерван мысленно усмехнулся и, желая испытать терпение коротышки, взял свои вещи и молча стал переодеваться, принципиального не глядя на меряющего комнату шагами Розенберга. Терпения Дибу надолго, конечно, не хватило, поэтому, видя, что Рим не собирается начинать разговор первым, носатый всё-таки отрывисто спросил:       - Ну, как прошёл разговор с начальством?       Мерван медленно поднял глаза и посмотрел на Ямина долгим, внимательным взглядом, отметив, что "шут" даже не пытался скрыть своё волнение и изображать пофигиста. Ему действительно было не всё равно, поэтому Рим великодушно решил не мучить человека. От любопытства, правда, ещё никто не умирал, но вдруг?       - Лучше, чем ты думаешь, - ответил Мерван, стягивая рубашку.       - Он тебя не уволил? – уточнил Ямин.       - А ты так надеялся? Нет, не уволил. Так что прими мои искренние соболезнования.       Диб вздохнул.       - Вот что ты за человек, Рим? Во всём видишь подвох. Не хотел я вовсе твоего увольнения. Зря ты так плохо про меня думаешь. - Носатый поджал губы, а Мерван испытал острое чувство дежа вю, потому что почти точно такую же фразу он слышал буквально десять минут назад из уст Дова. Забавно. Впрочем, Ямин прав. Рим ведь действительно ошибался на его счёт. Но, в отличие от Микеланджело, он умеет признавать свои ошибки.       - Прости, Диб. Я и впрямь тебя недооценивал. Твой сегодняший спектакль в коридоре меня очень удивил. Не ожидал от тебя, честно. Но спасибо, что не сдал нас Дову.       И неважно, что Аттья, как оказалось, уже обо всём знал, поэтому старания Розенберга были излишни. Иногда засчитывается не само доброе дело, а даже попытка его совершить.       - Не за что, - пожал плечами коротышка. - Я же не крыса, Рим...       - А похож, - по привычке съязвил Мерван, но тут же добавил: - Шутка.       - И, как обычно у тебя, – дурацкая, – кивнул Диб, ничуть не обидевшись. – Аттья тебе поверил?       Мерван усмехнулся.       - Аттья знает.       - О чём? - не сразу понял Ямин.       - О том, что я сплю с Локонте, разумеется. Коэн ему сообщил, представляешь? – честно ответил Рим, сам себе поражаясь. С чего это он вдруг решил откровенничать с Розенбергом?       Сперва Диб в такую новость, конечно, не поверил: смотрел на Рима прищуренными глазами и, очевидно, ждал, что сейчас алжирец скажет, что снова пошутил. Но Мерван оставался абсолютно серьёзным, и до коротышки, наконец, дошло.       - Мда уж, весёленькая ситуация... - задумчиво пробормотал Ямин, почёсывая затылок. - Хочешь, принесу тебе свои искренние соболезнования?       - Не стоит, - улыбнулся Мерван. - Я же говорю, что в итоге всё обернулось не так уж плохо. А тебе всё равно спасибо. Кажется, теперь я у тебя в долгу?       Не самое приятное признание, конечно. Но, увы…       - Не переживай, мне от тебя ничего не надо, - тут же заверил алжирца Розенберг. – Тем более, моя помощь всё равно оказалось не нужна…       Ну да, ну да. Ямин снова всё делает исключительно "по доброте душевной". Филантроп грёбаный. Но Мервана такой расклад не устраивает. К тому же, ему вдруг пришла в голову отличная идея...       - Не пойдёт, Диб. Я привык платить по счетам. Поэтому у меня есть для тебя предложение…       - Надеюсь, не руки и сердца? – ухмыльнулся носатый.       - В списке на моё сердце ты второй с конца, как раз перед Коэном, – рассмеялся Рим. – Деловое предложение, Диб. Ты уже решил, чем будешь заниматься после мюзикла? Есть какие-то проекты?       - Ну, честно говоря, нет. А...       - Тогда, я думаю, это тебе пригодится, - сказал Мерван, вручая Розенбергу контракт, полученный от Дова. - Аттья предложил роль мне, но я, к сожалению, вынужден ему отказать. Так что, если тебя заинтересует...       Ямин взял бумагу, быстро пробежал глазами по строчкам, а потом вопросительно посмотрел на Рима.       - Разве я могу его подписать, если Аттья предложил роль тебе?       - Можешь, - уверенно кивнул Мерван.       - А Дов не будет против?       - Дов, может, и будет, - не стал спорить Мерван. – Но Альбер его переубедит.       Ямин сначала нахмурился, задумчиво крутя бумагу в руках, потом понимающе хмыкнул и улыбнулся, пряча контракт в свою сумку. А Мерван почувствовал неописуемое удовольствие от того, что он поступил правильно. Он отказался от роли, а это значит, что и от Дова. Но он совсем не жалел об этом.       - Что планируешь делать? – поинтересовался Ямин, снимая с вешалки свою куртку и направляясь к двери.       - Ты о чём? – переспросил Мерван, садясь к зеркалу, чтобы смыть мейк-ап.       - О Локонте. Ты расстанешься с ним?       - Нет, - Мерван улыбнулся своему отражению.       - Нет? – Ямин был искренне удивлён. – Но ведь теперь, когда Дов знает…       - Вот именно. Теперь Дов знает, так что больше нечего бояться.       Диб застыл, глядя на Рима в полнейшем изумлении.       - А твоя жена… - неуверенно пробормотал коротышка.       - Она тоже в курсе, - зачем-то признался Мерван, и Диб окончательно выпал из реальности. Носатый так и стоял на пороге, взявшись за ручку двери и растерянно хлопая своими круглыми глазами. Выглядел Розенберг очень забавно, поэтому Мерван громко расхохотался. А Диб, наконец, вышел из ступора и укоризненно покачал головой.       - Какой же ты всё-таки мерзавец, Рим! Ты не заслуживаешь и не ценишь то, что имеешь, - сообщил Ямин и вышел из гримёрки, прикрыв за собой дверь. Мерван проводил его задумчивым взглядом, а потом снова повернулся к зеркалу.       - Он прав, - сказал Рим вслух, обращаясь к своему отражению. – Но я исправлюсь…       Июль, 2011.       Труппа возвращается в Париж. Впереди всего три дня и пять спектаклей в Берси – и прощай, «Моцарт. Рок-опера». Дов не стал назначать репетиции перед последними выступлениями.       - Вы и так все знаете, что и как, - объявил Аттья. – Так что сделаем только пару прогонов за несколько часов до самого представления – и хватит с вас…       То есть, это значило, что продюсерам просто нет до них дела. Дов и Альбер вместе с дружной шайкой композиторов слишком заняты своим новым проектом. Диб, кстати, подписал-таки контракт и тоже примет в нём участие, о чём он и сообщил Риму на репетиции в Женеве. А на следующий день к Мервану подошёл сам Альбер Коэн (последние пару месяцев он ездил с труппой «Моцарта» на гастроли, потому что Дову, в связи с подготовкой нового мюзикла, нужно было многое с ним обсуждать, и если бы Коэн оставался в Париже, Аттья бы половину бюджета спустил на телефонные разговоры).       - Никогда не думал, что скажу тебе это, но спасибо, - Альбер был краток.       - Не за что, - хмыкнул Мерван. – Тебе спасибо.       - Мне-то за что? – удивился продюсер.       - За оказанное доверие, - пояснил Рим.       Коэн улыбнулся и первый протянул ему ладонь для рукопожатия.       …Намечающаяся в связи с отменой репетиций неделя свободного времени артистов труппы «Моцарт. Рок-опера» невероятно радует. Каждый распоряжается своими каникулами, как хочет. Солаль вместе с Нуно по наводке Альбера записались на кастинг нового мюзикла Паскаля Обиспо. Мелисса участвует в очередной фотосессии, прихватив с собой Диан и – для разнообразия, видимо – Маэву. Мот зависает с каким-то Икаром, Тамара ревнует и жалуется на своего бой-френда Массу, а тот, в свою очередь, послушно сливает эту информацию Мервану. Диб вместе с Родом посещают курсы вокала как будущие новые солисты. А Мерван решает провести эти выходные с семьёй, потому что он ужасно соскучился по жене и сыну. Микеле это, разумеется, не нравится, и этот эгоистичный ревнивец объявляет Мервану бойкот, забаррикадировавшись в своей квартире и не отвечая на звонки.       Но Мерван на Локонте не в обиде. Риму такое поведение Микеланджело даже на руку, ему нужно отдохнуть от пылкого итальянца. Потому что в последние три месяца Микеле был ну просто чрезвычайно страстным любовником. Весна на него, что ли, так действует? Мартовский заяц, блять. Устроил Риму настоящий секс-марафон. Трахаться чуть ли не каждую ночь, да ещё и по нескольку раз – может быть, это то, о чём мечтает любой мужик, но уже спустя неделю такого ритма Мерван убедился, насколько это изматывающе. Поэтому теперь в Париже он по ночам с наслаждением… спит. Анж недоумевает, жене хочется ласки – но Мервану совсем не до неё. Ему, конечно, не хочется расстраивать супругу, но чёрт возьми! Лично у него в последние несколько месяцев сексуальная жизнь была ну до того насыщенной, что он радуется этой передышке и возможности поспать.       - Да, я эгоистичная свинья, любимая, - сонно говорит он, целуя её в плечо, в очередной раз убирая её руки от своего члена. – Но давай поспим, пожалуйста! На гастролях у меня высыпаться не получалось…       «…и с твоего позволения я не буду уточнять, почему. Тем более, ты и так всё знаешь…»       Анж обижено вздыхает, но, к счастью, ничего не говорит. И Мерван благодарен ей за понимание...       ...Во вторник 5 июля на улице замечательная погода. Удивительно солнечно и непривычно тепло. Похоже, глобальное потепление – не такая уж выдумка, раз серый Париж балует своих жителей и гостей солнечными деньками. Анж вместе с Рома решила погулять в соседнем парке, и Мерван с радостью согласился пойти с ними. Жена по такому случаю даже надела своё новое платье цвета морской волны, которое ей так шло и делало её ещё моложе и красивее.       Они благополучно вышли из подъезда на тёплую улицу, когда у Мервана зазвонил телефон. Взглянув на дисплей и увидев там отображающие цифры до боли знакомого номера, Рим понял, что передышка окончена. Но как же не вовремя, чёрт возьми! Мерван нажал «ответить».       - Где ты? Не занят? – отрывисто спросил Микеле, не размениваясь на такие мелочи, как приветствие и извинение за долгое молчание.       - Здравствуйте. Не очень... А вы что-то хотели? – Мерван говорил до неприличия официальным тоном, но Анж всё равно смотрела на него с недоверием.       - Да, я хочу тебя! Я ужасно соскучился, поэтому приезжай ко мне! Прямо сейчас! – Это даже не просьба, это требование. Которое придётся выполнить…       - Хорошо, я вас понял, месье Коэн.       Блять! Почему Коэн-то?!       - Как ты меня назвал? Ну, Мерв, так меня ещё никто не оскорблял! – развеселился Микеланджело. Кажется, он был немного пьян… Или снова позаимствовал у своего соседа «травку»? Сумасшедший человек. И почему он всегда так громко и заливисто хохочет? Мерван очень надеялся, что Анж не слышно этого безумного смеха.       - Так ты приедешь? – нетерпеливо спросил Локонте, отсмеявшись.       - Я постараюсь, - уклончиво ответил Мерван, бросая быстрый виноватый взгляд в сторону жены. Анж увлечённо поправляла на Романе курточку, делая вид, что разговор мужа её совершенно не волнует, однако Мерван не сомневался, что Беранжер настороженно вслушивается в каждое его слово.       - Мееерв! – заныл Микеле.       - Ладно, я приеду! Через полчаса в вашем офисе?       - О да, в офисе, - снова захохотал Локонте, но Мерван уже прекратил вызов.       - Анж… - Рим повернулся к жене.       - Я слышала, - улыбнулась она. - Ты, кажется, не сможешь с нами пойти?       Беранжер не злилась, она просто была очень расстроена. Но даже это она пыталась скрыть, заставляя аккуратно накрашенные губы сложиться в добрую улыбку.       - Прости, - вздохнул Мерван. – Важные дела.       - Настолько важные, что ты не можешь отказаться, - понимающе кивнула она. Она произнесла эту фразу очень мягко, но горькую насмешку до конца скрыть не удалось. Чёрт. Но Рим ведь действительно не мог отказаться. Хотя, кажется, хотел бы…       - Подбросишь нас до парка? – попросила Беранжер, как-то виновато глядя на мужа.       - Конечно! – с наигранной радостью в голосе отозвался он и взял на руки сына. Но радостно Мервану не было – наоборот. Не дремлющая последние пару месяцев совесть в очередной раз напомнила ему, какой он подонок. Его жена чувствует себя виноватой, когда просит подвезти её и ребёнка до парка, думая, что отвлекает мужа от важных дел. А муж просто едет к любовнику…       В машине Анж одолжила у супруга телефон, чтобы отправить смс подруге.       - У меня баланс на нуле, - смущённо пояснила Беранжер. – А я обещала Аманде скинуть номер моего парикмахера.       Мерван скрипнул зубами. На душе стало совсем паршиво, потому что Беранжер снова перед ним оправдывалась. Он был кругом виноват, а она оправдывалась! Как же это мерзко.       До парка они доехали за десять минут.       - До вечера, - нежно сказала Анж, поцеловав мужа в щёку на прощанье, и вместе с ребёнком вышла из машины. А Мерван сидел и смотрел, как его жена, стуча каблуками, неторопливо удаляется по широкой аллее. Рома убежал вперед, обгоняя мать, потом остановился, обернулся, дождался, пока Анж подойдёт ближе – и снова побежал. Больше всего на свете Мерван бы хотел быть там – идти рядом с женой, взяв её за руку, догонять своего сына, кружить его на руках и подбрасывать в воздух, игнорируя крики обеспокоенной Анж, которая всегда боится, что он Ро уронит.       Но, увы, Рим не мог остаться. Он был нужен Микеле. Итальянец захотел его видеть – и Мерван поспешил к нему, потому что в своё время обещал этому Солнцу, что будет рядом. И до конца мюзикла, как минимум, Рим будет выполнять своё обещание. А дальше… А что будет дальше, Мерван не знал, потому что совсем запутался. Он не знал, что он чувствует к Локонте и чувствует ли что-то вообще. Всё-таки головоломки, если корпеть над ними слишком долго, сильно утомляют. Масс был прав... Очень непросто всё время быть с тем, от кого не знаешь, чего ожидать в следующий момент. Любые отношения предполагают стабильность, но с Микеланджело стабильность невозможна в принципе. Итальянец слишком непостоянный. Он замечательный любовник, да. Но он ещё и законченный эгоист. И характер у Мика просто адский, Мерван уже не раз испытал это на своей шкуре. Теперь Рим хорошо знает, что Микеланджело не всегда милый, добрый и улыбчивый. Этот человек может быть тем ещё мерзавцем, он мастерски умеет ударять по больному, доводя собеседника до белого каления. Может, он это делает не специально, может, он сам потом жалеет о своих выходках, но ведь при всём при этом, Локонте ещё и никогда не извиняется за свои срывы. Поэтому с ним так невыносимо тяжело. Не каждый его вынесет. Мерван, например, точно не такой терпеливый, чтобы мириться со всеми заскоками Мика. Он устал от них. А может, не только от них? Может, Риму вообще надоели эти странные отношения с непонятным Микеланджело, и пора их всё-таки прекратить?       Мерван вздохнул. До какой же хрени он в итоге додумался… Зафилософствовался. Надо меньше общаться с Солалем, а то такими темпами Рим тоже превратится в рационального зануду. Хотя мысль всё же была здравая. Вот только думать её дальше некогда. Мерван и так потратил пятнадцать минут, пока довозил Беранжер с сыном до парка, и теперь ему надо спешить, потому что его «важное дело» ненавидит ждать, а очередной скандал со вспыльчивым итальянцем Мервану совсем не нужен. У них осталось не так много времени, чтобы тратить его на ссоры.       …Через двадцать минут Мерван уже барабанит в дверь знакомой квартиры. Слышатся торопливые шаги, пару раз щёлкает замок – и вот перед Римом стоит его Солнце. В расстёгнутой тёмно-синей рубашке и мятых джинсах, лохматый, не накрашенный и такой домашний. Мерван улыбается.       - Ты долго, – сообщает Микеле, пропуская гостя. Любимая фраза Анж, кстати. Вот только жена произносит её более капризным тоном и… Стоп. Не вспоминать о Беранжер. Не здесь. Не сейчас. Не с Локонте.       - Извини. Надо было жену с сыном подбросить до парка, - отвечает Мерван, входя в квартиру. Микеле кивает и усмехается, прикрывая за алжирцем дверь, но почему-то не закрывая её на ключ. Странно.       Рим ждёт, что сейчас Микеле его поцелует, а потом возьмёт за руку и поведёт в спальню – но нет. Планы изменились, похоже. Мик устало облокачивается спиной о стену и, скрестив руки на груди и глядя Мервану в глаза, вдруг спрашивает:       - Твоя жена знает о наших отношениях?       Мерван удивлённо поднимает брови. Вот так номер!       - А при чём тут…       - Пожалуйста, ответь на вопрос, - прерывает Микеле, на миг прикрыв глаза, а потом снова открывая их – и глядя на Рима, долгим, усталым и каким-то обречённым взглядом. Что с ним, чёрт возьми? Полчаса назад, когда он позвонил Мервану, он был более бодрым и весёлым.       - Я ей ни о чём не рассказывал, - говорит, наконец, Мерван. Говорит правду, но, как обычно, далеко не всю.       - Но она знает? – уточняет Локонте.       - Догадывается, - кивает Рим, всё ещё недоумевая. – Она у меня умная и наблюдательная девочка… Но почему ты спрашиваешь?       Вместо ответа Микеланджело достаёт из кармана свой телефон и протягивает его Мервану.       - Последнее сообщение, - коротко поясняет Микеле, отвечая на недоумевающий взгляд Рима. Мерван хмыкает и скользит пальцем по экрану, открывая входящие. Последнее сообщение прислано с его номера, вот только он его не писал.       «Когда ты уже оставишь нас в покое, чудовище? Найди себе другую игрушку. Отпусти его. Не ради меня, но ради ребёнка. Неужели в тебе нет ничего человеческого? Ненавижу тебя, мразь!»       Ни хрена ж себе!       - Я его не писал, - зачем-то говорит очевидное Мерван, и его руки почти не дрожат, когда он аккуратно кладет телефон на тумбочку.       - Я знаю, - кивает Локонте. – Его написала твоя жена. Она знает про нас. И, судя по тому, что ты совсем не удивлён, знает давно. Ты врал мне, Мерван, - холодно говорит Микеле, а Рим виновато смотрит ему в глаза и молчит, потому что глупо спорить с правдой.       - Ты любишь её? – спрашивает Микеланджело, нарушая напряжённую паузу.       - Мике, - начинает Мерван, сам не зная, что он хочет сказать, но Мик и не даёт ему договорить:       - Ответь на вопрос!       Рим молчит, удивлённо глядя в серьёзное и сосредоточенное лицо Локонте. В полумраке прихожей глаза Микеле кажутся совершенно чёрными и непропорционально огромными на худом бледном лице. Он болен?       - Я жду, - говорит Мик.       - Я… не знаю, - пытается выкрутиться Рим, потому что правду говорить слишком рискованно.       - Врёшь, - Микеле прищуривает свои безумные глаза и усмехается. – Попробуй ещё раз. Ты любишь свою жену и ребёнка?       Мерван молчит.       - Ну, же, Мерв…       - Да! – отрывисто говорит Рим, и Микеле торжествующе улыбается. Не потому, что его радует такая честность Рима, а потому, что он снова оказался прав.       - Надеюсь, ты не собираешься мне говорить, что, в таком случае, я аморальный человек? – насмешливо спрашивает Мерван.       - Нет, - качает головой Микеланджело, прикрывая глаза и проводя ладонями от переносицы к вискам. Может, он всё-таки болен?       - А меня ты любишь? – вдруг негромко спрашивает Микеле. – Не спеши с ответом, пожалуйста. Подумай хорошенько…       И Мерван думает. Долго думает. Вспоминая всё: первую встречу в Праге два года назад, когда он вдыхал запах Микеле и впервые сравнивал итальянца с солнцем… Нелепый клип на Вивр, когда он впервые испытал к Микеле неконтролируемое желание, потому что Локонте был невозможно сексуален. Первую встречу на репетиции в июне 2009, когда Дов представил Мервана труппе как нового участника, а Микеле счастливо улыбнулся и наградил Рима крепким дружеским объятьем. Первую совместную пьянку в баре, когда Мерван впервые за долгие годы напился, а глаза Локонте были невообразимо тёплыми и до неприличия трезвыми. Первые спектакли – и неуёмную энергию Микеле на сцене, его неподдельную искренность на каждом представлении, восхитительную самоотдачу. Пьяный вечер премьеры и ещё более пьяный вечер после ссоры Мика с Клэр, когда они спали в одной постели, в первом случае – как друзья, во втором – уже не друзья, ещё не любовники, но что-то между. Вспомнил, как Локонте начал спать с Мотом – и как он ревновал, сходил с ума и думал, что теперь у него нет шансов. Первую ночь в Женеве – начало долгого и отчаянного романа… Долгие месяцы упоительного безумия, наполненные страстными вздохами, стонами, вскриками. Локонте был прекрасен. Он восхитительный, он неземной, он такой солнечный! Ни с кем Мерван не испытывал таких ярких эмоций, такого наслаждения в постели. Микеле – лучшее, что случилось с Мерваном за последние десять лет его беспутной жизни. Он появился – и всё будто бы осветилось. Вот только о любви они никогда не говорили. Слишком взрослые для таких глупостей. А если разобраться…       - Я могу тебе доверять? – спросил Микеле тогда, в Женеве, больше года назад.       - Нет, - ответил Мерван. Почему? Потому что уже тогда, до нелепого, но важного правила «не усложнять» боялся подпускать Локонте к себе слишком близко, интуитивно чувствуя, что это может быть опасно и иметь неразрешимые последствия.       - Ты любишь меня? – спрашивает Микеле сейчас, даже не глядя в сторону Мервана, а откинув голову и изучая потолок собственной прихожей. Блять, о какой же ерунде они говорят! Вроде взрослые мужики…       - Нет, - срывается с губ Мервана до того, как он успеет удержать это страшное слово, придумать более подходящий ответ. Правду говорить слишком просто…       - Повтори, - просит Микеле, склонив голову набок и вполоборота глядя на алжирца.       А Мерван не решается.       - Хорошо. Тогда просто сделай выбор. Потому что так дальше продолжаться не может. Твоя жена права, я чудовище. И у меня нет никакого права рушить вашу семью. Я не хочу этого. Я не хочу, чтобы ты был со мной из жалости или одолжения. Если ты устал от наших отношений – так и скажи. Реши сам, что для тебя важнее. И что бы ты не решил – я пойму. Мы всегда можем быть друзьями. Или больше, чем друзьями... Всё зависит от тебя, - Локонте, наконец, плавно отходит от стены и становится перед Мерваном, глядя алжирцу в глаза. Красивый, хрупкий, доверяющий. Просто Микеланджело. Его Микеланджело.       И Рим невыносимо долго смотрит в тёплые карие глаза, запоминая, любуясь, очерчивает взглядом томный изгиб восхитительных губ, которые дарили ему столько наслаждения в минуты их близости. Поддавшись глупому порыву, гладит Локонте по голове, осторожно касаясь мягких спутанных волос. А Микеле просто стоит перед ним, и лёгкая улыбка застыла на его лице, хотя глаза серьёзные и грустные. Он ждёт ответ, но Мерван медлит. Секунды складываются в минуты. Время истекает…       - Который час? – неожиданно тихо задаёт банальный вопрос Мик.       Обоих не волнует, что круглые часы громко тикают на стене справа. Мерван достаёт телефон и, продолжая смотреть Микеле в глаза, разворачивает его дисплеем к итальянцу. Мике на миг прерывает этот мучительный зрительный контакт, посмотрев на экран мобильника, улыбка на его губах становится такой же грустной, как взгляд глубоких карих глаз, а потом он мягко берёт Рима за запястье и поворачивает его руку. Теперь светящийся экран снова обращён к Мервану – и Рим невольно бросает на него быстрый взгляд. И так и застывает, глядя на дисплей. Он сам недавно поставил это фото на обои. Случайно пойманный, но такой удачный кадр: Рома, сосредоточенно хмуря брови, крепко держит Сехмет за передние лапы, пытаясь научить кошку ходить на задних, а сидящая в кресле Анж звонко смеётся, прикрыв рот ладонью, наблюдая за стараниями сына. Фотография такая домашняя и уютная, от неё буквально веет теплом, и Мерван не может сдержать улыбку. Его жена, его сын и его кошка. Полная семейная идиллия на какой-то картинке в телефоне. Рим поднимает глаза от экрана и улыбка меркнет, потому что напротив, ближе, чем в шаге, стоит его Солнце. Без макияжа, без лака, без сумасшедшего веселья и без маски, глаза грустные и понимающие, взрослые.       Кажется, пришла пора делать выбор.       «Ты не заслуживаешь и не ценишь то, что имеешь, Рим…» - отчётливо звучит в голове мерзкий голос Диба.       Мерван вздыхает. Похоже, действительно не заслуживаю, носатый.       Губы касаются губ, руки бесцеремонно забираются под рубашку, смыкаются на обнажённой пояснице, крепче прижимая к себе горячее тело, а в ответ ладони Локонте уверенно ложатся Риму на бёдра. Они целуются нежно и долго, наплевав на весь мир. А потом Мерван смотрит в прекрасные тёмные глаза – и Локонте кивает ему. Алжирец улыбается. Решение принято, решение понято…       Звук поворачиваемого ключа, резкий щелчок замка. Дверь закрыта. Мерван зачем-то салютует красному дереву и поспешно сбегает вниз по лестнице.       …Небольшой парк недалеко от их дома. Излюбленное место отдыха жителей всех соседних кварталов. Сейчас всего час пополудни, вторник, поэтому людей здесь не так много. Мервану не стоит труда найти притаившуюся в тени скамейку, на которой сидит женщина в платье цвета морской волны, а по зелёному ровному газону бегает кудрявый мальчонка с большой ярко-красной машинкой. Мерван улыбается, бесшумно подходит со спины к безмятежно рассевшейся Анж, тихо кладёт пакет с купленными по дороге сладостями на землю и осторожно, чтобы не испортить её идеальный смоки-айз, закрывает жене глаза ладонями. Анж вздрагивает, он видит и чувствует, как она напряжена. Ну ещё бы, она ведь никого не ждёт.       - Угадай, кто? – склонившись, шепчет он ей на ухо, а потом озорно целует в шею. И она тут же расслабляется, берёт его руки в свои и поворачивается к нему: глаза её сияют, на губах радостная улыбка. Она сейчас действительно счастлива! Как же это приятно – делать её счастливой.       - А я думала, что у тебя важные дела, - насмешливо говорит она.       - Вы – моё самое важное дело, - отвечает он и нежно целует жену. Сладкий вкус её помады помогает стереть следы от другого поцелуя с его губ, и Мерван улыбается.       ...Они просто сидят все вместе на лавочке, как счастливое семейство в какой-нибудь мелодраме. Анж склонила голову на плечо Мервана и ласково гладит его ладонь кончиками пальцев. А Рим крепче прижимает к себе сидящего у него на коленях сына – такого хрупкого и такого родного, - щурится на солнце и понимает, что именно этого родного тепла ему так не хватало весь этот мятежный год. Солнечный Микеланджело не мог заменить Мервану его семью. Правда, и Микеле ему вряд ли кто заменит… Микеле с его красивыми и умелыми губами. Микеле, который так чувственно реагирует на любую ласку. Микеле, тёплого и солнечного итальянца, такого беззаботного и непосредственного, но такого непонятного и неразгаданного. Микеле с его светлыми улыбками и тёмным прошлым, отголоски которого мелькают отчаянной грустью в его прекрасных глазах. Микеле, быть с которым – счастье, но любить которого – опасная ошибка. Потому что Мику не нужно, чтобы его любили. Ему нужно, чтобы кто-то был с ним рядом, спасал от страшного одиночества и терпел все его безумные выходки и вспышки неконтролируемой ярости, успокаивающе гладил по спине тёмными ночами, когда итальянец кричит от очередного кошмара. Микеле физически не может быть один. Но Мерван не может с ним остаться. Рим должен был выбирать – и он выбрал. Да, это далось ему нелегко. Да, он до сих пор не уверен. И даже, пожалуй, боится за Микеле. Но Локонте принял его выбор и согласился, что так будет лучше.       - Спасибо, - сказал Микеле, открывая Мервану дверь. А Рим подумал, что в последнее время слышал это слово слишком часто. Наверное, это значит, что он наконец делает что-то правильное. Но что именно? Мерван снова не понял, за что его благодарят, поэтому недоумённо посмотрел на Локонте.       - За то, что не любил меня. За то, что не задавал лишних вопросов и просто был рядом, - пояснил Микеле с грустной улыбкой.       - Прости меня, - сказал в ответ Мерван, потому что действительно чувствовал себя немного виноватым. Он ведь обещал, что будет рядом, а теперь уходит. Это очень похоже на предательство.       - Не извиняйся, - помотал головой Мик. – Со мной всё будет в порядке. А если нет – Синтия обо мне позаботится, - он горько усмехнулся и отвёл взгляд.       Снова эта Синтия… Кто она вообще такая? Мерван всегда избегал говорить с Локонте на эту тему, потому что не хотел вмешиваться в его жизнь. Боялся что-либо усложнять, чтобы не потерять Микеланджело. Но теперь, когда между ними, по сути, всё уже решено, пожалуй, можно задать этот вопрос. И Микеле, пожалуй, даже ответит…       - Микеле, а кто такая Синтия? – осторожно спросил Рим, тронув Мика за плечо, заставляя посмотреть ему в глаза. Локонте только улыбнулся: очень ласково и очень грустно, а в глазах было что-то непонятное, но как будто даже облегчение. Как будто он всегда ждал именно этого вопроса, и вот Мерван, наконец, осмелился его задать.       - Человек, который для меня очень важен, - ответил Мик. – Без неё я бы никогда не справился... Она всегда рядом, чтобы не дать мне совершить глупости. Она помогла мне поверить в себя, она помогает мне до сих пор. Она нужна мне… Всё ещё нужна мне…       А Мервану внезапно вспоминаются слова Дова. «Ты нужен мне», - признавался тогда Аттья, сентиментально называя алжирца своим талисманом.       - Хочешь сказать, эта Синтия – твой талисман? – Рим усмехнулся, чувствуя даже какую-то неуместную теперь ревность.       - Талисман? – переспросил Мик. Потом хмыкнул, насмешливо прищурив глаза. – Знаешь, никогда не думал о Синтии в этом ключе. Наверное, можно и так сказать. Талисман, да… Но вообще-то…       - Что? – отрывисто спросил Мерван.       - Синтия – мой психотерапевт, - спокойно ответил Локонте. _______________________________________________ название: между нами больше нет звезды Сцены соблазнения во время спектакля и последующая сцена в гримерке безусловно перекликаются с заявкой ( http://ficbook.net/requests/42546 ). Поэтому убедительная просьба к уважаемым Kiss_onNights ( http://ficbook.net/readfic/789608 ) и Corvus corax ( http://ficbook.net/readfic/928057 ) не считать автора плагиатчиком, потому что, ИМХО, но без приставаний на сцене МерМик будет просто неполноценен. Спасибо за понимание.