Сквозь тернии во тьму

Валялкин вздохнул и покосился на странного старичка, шагающего рядом с ним. Ягун и Катя без конца хохотали и не обращали на пожилого человека никакого внимания, а вот Валялкину почему-то было предельно неприятно думать о том, что старичок идёт без лошади. - Может, вы поедете на моей? – вдруг предложил Валялкин, указывая на старую серую клячу, которую он так сильно любил. Мужчина отрицательно покачал головой, так и не поднимая головы; шагал он предельно быстро, пускай и опирался о свою трость, точнее, обыкновенную палку, старую, покорёженную, давно уже стёртую, плохую, какую-то уже испорченную, что старику она была совсем даже не по росту. - Нет, - прохрипел старик. – Нельзя мне. Он вновь ускорился и как-то странно мотнул головой, пытаясь прийти в себя. Валялкин вдруг только осознал, что на самом деле мужчина был слепой; впрочем, увидеть что-либо было просто невероятно, потому что единственной частью тела, которую он мог рассмотреть, была сморщенная, старая рука, выдавшая явно разменявшего восьмой десяток мужчину. Тот был сгорблен, словно на его спину положили тяжёлый камень, но, наверное, в молодости был достаточно высок. Можно было увидеть даже несколько прядей отросших волос, насквозь седых, поэтому Валялкин не мог утверждать ничего о цвете волос своего случайного спутника. - И всё же? – вновь спросил Иван, удивлённо глядя на чёрную мантию незнакомца. В таких ходили представители давних культов Мрака, которых сейчас никто уже и не трогал, потому что единственное, что они могли сделать, так это обручить молодожёнов. Беда была в том, что силы у несчастных давно отобрали, и даже бессмертие покидало их тела, оставляя лишь какие-то оболочки в виде жутких, сморщенных стариков, которым было уже, наверное, около трёх-четырёх сотен лет. Это для Ивана казалось потрясающей датой, поэтому он всё мечтал рассмотреть лицо человека, который смог прожить столько лет; он всё пытался заглянуть под опущенный низко-низко капюшон, но мужчина всякий раз одёргивал его край, демонстрируя ещё и морщинистое запястье. Единственное, что понял Валялкин, так это то, что мужчина был слеп. Он шагал вперёд быстро, нащупывая дорогу палкой; сил у странного спутника не было совершенно никаких, и было бы неплохо, если бы он проехался на лошади, вот только он почему-то без конца отказывался. - Нет, - хрипло отказался мужчина. – Я пешком. Голос его был тоже неприятным, скорее даже против, будто бы только что кто-то провёл гвоздём по наждачной бумаге. Сиплый, слишком уж шершавый какой-то, он резал слух будто бы острым ножом. Складывалось такое впечатление, словно мужчине было потрясающе сложно говорить, но Валялкин всё равно никак не мог успокоиться. Заправив за ухо слишком уж длинную прядь светлых волос, Ваня вновь наклонился, будто бы собираясь помочь незнакомцу, но тот досадливо отмахнулся, мотнув палкой перед носом у Ивана. - У меня хороший слух, - прохрипел он. – Я способен услышать, если ко мне кто-то подходит, юноша! - Эй, Ваня! – перерывая тираду старика, окликнула парня Катя. – Мы с Ягуном спешим, нам надо лекарства отвезти на поле боя, а это в другую сторону. Может, лучше не надо тебя провожать туда, ну, на тот край? Сам дойдёшь, тут мало осталось, а нам спешить надо! Мы ведь только проехали пункт с лекарствами! - Езжайте, - отмахнулся Валялкин, который до сих пор толком не понял, что именно пыталась ему только что сказать Катерина. Парня вообще-то это интересовало крайне мало; наоборот, он совершенно не хотел сходить с одной дороги со стариком, поэтому отпустил счастливую парочку с огромной охотой, заинтересованно косясь на старика. Тот не отзывался, не сказал до сих пор ни единого слова и, казалось бы, и вовсе собирался сбежать от Валялкина, но парень бесконечно догонял его, не позволяя просто так сбежать. Иван давно уже не разговаривал с кем-то, за исключением, естественно, Кати и Ягуна. Но друзья в общении давно уже проелись, поэтому Иван стремился к какой-то другой компании, а этот мужчина, наверное, мог бы поведать много интересного. - А сколько вам лет? – с интересом спросил Ванька. - Много, - прохрипел мужчина; наконец-то Иван, поймав какой-то странный жест со стороны старика, увидел его глаза; белые, выцветшие, словно выгоревшие добела на солнце от постоянного напряжения; впрочем, не пустые глазницы, что было бы куда более жутко. Копна седых волос то и дело падала на лицо старика; тот с ненавистью прислушивался, пытаясь осознать, откуда именно доносится голос, а после, проведя по голове шершавой ладонью, поспешно натянул капюшон на голову и опустил её ещё ниже, опираясь о свою трость. Валялкин даже не задумывался уже о том, как именно выглядит мужчина, интерес его окончательно развеялся, и теперь парень надеялся выведать хотя бы какие-то подробности из его жизни. Особенно сильно Ивана удивляла длинная чёрная мантия, словно одетая не по размеру; у её владельца должны были быть куда более широкие плечи, да и рост должен был быть приличным, не то что у старца. Можно было подумать, что это старая его мантия, оставшаяся его с прошлых времён, но вот незадача – она была идеально новая, разве что край загрязнился пылью от долгой дороги. - А куда вы идёте? – вновь спросил Валялкин. - На праздник, - прокаркал мужчина. Иван вновь удивился; странно, он всегда думал, что у старых людей всегда выпадают зубы, у этого же были идеально ровные, и все на месте, словно какой-то неправильный момент упустил мужчина при своём старении, так и не потеряв былую внешность до конца. Впрочем, Иван не мог сделать совершенно никакого вывода насчёт того, как выглядел старик в прошлом, ибо лицо его, морщинистое и увиденное Валялкиным всего лишь на мгновение, не выдавало никакой истории о юности. - А где здесь праздник? – удивился Валялкин. – Разве не война? - Будут ходить по моих костях, - отмахнулся старик. – Отстань. Подобное заявление куда больше подошло бы кому-то куда более молодому, но Валялкин всё равно считал, что говорил с предельно пожилым человеком. Странные же выражения его казались Ивану попросту какой-то несоизмеримой глупостью, которую почему-то сказал незнакомец, глупостью, не вызывавшей на данный момент совершенно никаких важных эмоций. Валялкин хотел было ускорить шаг, но после, оглянувшись, вдруг увидел в снегу куда более глубокие следы, чем должны были оставаться после почему-то босых ног старика; казалось, холода последний не чувствовал. Наоборот, следы были от весьма тяжёлых сапог, наверное, принадлежавших богатому человеку, и когда Ванька опустил глаза, то увидел точно такие же на ногах старика. - У вас только что не было обуви, - вдруг отметил он. – Я точно помню… - Много помнишь – плохо спишь, - прохрипел мужчина. Валялкин вновь удивился – ещё несколько минут назад голос был совершенно не таким; да и рука теперь показалась ему куда более молодой, чем прежде, и Иван с удивлением осознал, что старик отчасти помолодел лет на десять – или на сто, кто же его знает. Впрочем, даже плащ теперь казался куда более уместным; мантия не была уже столь велика на незнакомца, у Ваньки же возникали некоторые опасения по поводу того, с кем именно он имеет дело. Но аура мужчины оставалась всё такой же бесцветной, будто бы он и не маг вовсе, да и вообще, никогда оным и не был, поэтому Ванька решил, что переживать было нечего. На каждый вопрос незнакомец отвечал крайне спокойно, но в тот же момент предельно холодно, Иван же словно издевался, задавая всё больше и больше вопросы, будто бы это сейчас было до такой степени важно для него. - А вы… - вновь начал он, но столкнулся со злобным взглядом… Несуществующих глаз. Лошадь отсахнулась, а после, вырвавшись почему-то, помчалась куда-то настолько быстро, что Ванька даже не успел заметить, в какую же сторону она побежала. Сам он, словно парализованный, замер, не в силах вымолвить и слово. Все вопросы будто бы снегом покрылись и застыли на языке. Мужчина откинул трость в сторону – та будто бы растворилась в груде снега, словно её никогда и не было, - а после выпрямился. Впрочем, внушительный горб ещё можно было рассмотреть на его спине, но теперь он не выделялся до такой уж степени сильно. Вздохнув, он что-то прошептал себе под нос – из-под мантии выскользнула всё та же морщинистая, старая рука, на которой теперь можно было рассмотреть много рубцов и шрамов, которые могли только страх нагонять на человека. Иван попятился, не в силах отвести взгляда от незнакомца; тот же в свою очередь ещё плотнее натянул на голову капюшон, словно стремясь окончательно скрыть собственную внешность, и сделал ещё один уверенный шаг в сторону Валялкина. Тот вдруг осознал, что не может сдвинуться и с места, поэтому лишь удивлённо захрипел, почувствовав недюжинную силу старика, когда тот сжал его горло, едва ли не поднимая Ивана над землёй. Ваньке вдруг захотелось умолять незнакомца, чтобы тот отпустил его, но не было больше никаких сил, да и возможности попросту выговорить хотя бы одно слово – тоже. Мир заканчивался предельно быстро, обрывался, будто бы только что кто-то обрезал столь хорошо накатанную полосу. - Дуррак, - прорычал незнакомец слишком уж бодро, что можно было подумать, будто бы он и не был только что стариком; внешность, впрочем, его уже и не менялась, оставляя всё того же уродливого горбуна. Впрочем, Иван уже и не помнил, как именно выглядел незнакомец, он чувствовал только, как силы медленно покидают его. От пальцев мужчины оторвалась какая-то тонкая пелена насыщенного чёрного цвета, и в тот же миг глаза Ивана стали наливаться кровью и из васильковых превращаться в какие-то жарины, угли. Валялкину казалось, что он горит изнутри, словно сейчас – его персональное аутодафе, а после силы мерно стали вытекать из парня. Вместе со струйкой крови изо рта вырвалось и облачко золотистого пара, которым и ознаменовалось всё волшебство Валялкина. Он вновь шумно вдохнул воздух и захрипел, но мужчина уже наконец-то отпустил его горло, бросая свою жертву наземь. Снег был холодным, слишком холодным, но он не мог угомонить огонь, бушующий в глубине души Ивана. Казалось, он сгорал. Валялкин почему-то вспомнил рассказ о чуме, о страшной болезни, которая оставляет от души один только пепел, а после громко, истошно закричал – что-то разъедало его изнутри. Силуэт горбуна становился всё более и более размытым, в его руках вновь появилась та самая палка. Не собираясь никого жалеть, старик с силой ударил Ивана той самой тростью, узловатой и, как оказалось, острой на конце. Ванька чувствовал, как яд распространяется по его телу, не мог понять, что же могло его так сильно парализовать, но больше не имел сил и дышать спокойно. Ему было невообразимо плохо. Последним, что в своей жизни увидел Валялкин, был старичок. Куда более спокойный, приятный внешне – просто пожилой человек, и уже безо всякого горба, он смотрел на него своими белыми, выколотыми глазницами. Взгляд загорелся откуда-то издали, и глаза налились чёрным; Валялкин не понимал, что и с его собственными творится точно то же, впрочем, сейчас ему уже было всё равно. Шумно выдохнув последние остатки жизни, Иван наконец-то догорел изнутри, не оставив после себя даже мятежной души – одно только пепелище, заключённое в оболочку из кожи. Пройдёт несколько суток – и он ссохнется, превратится просто в сброшенную шкуру старой змеи; даже кости успеют до того времени рассосаться на трупе… …Старичок вновь набросил на голову капюшон и медленно, опираясь о свою палку, зашагал вперёд, надеясь, что он всё же успеет на свадьбу, на которой должен быть священником. Полученная от Ваньки энергия тихо засыпала себе, копясь до лучших времён, но дышать стало всё равно немного легче. Оставалось ещё всего лишь несколько сотен миль и какие-то полчаса – он, пожалуй, успеет…