Запертая любовь

      Когда отец наконец-то вернулся и Крис сообщил ему о своём желании уволиться, тот был сильнее ошарашен, чем зол. Крис ожидал, что на него начнут орать сразу с порога, к чему морально подготовился; но к чему он не был готов, так это к искреннему удивлению, заставившему его почувствовать себя каким-то предателем. Ему самому своё решение уйти казалось вполне логичным после того, что между ними произошло, и он был уверен, что мысль о том, что он уйдёт, должна была хотя бы промелькнуть у отца, если даже тот не пожелает подумать об этом как следует. Но судя по его лицу и долгому молчанию, и по тому, что говорил он дальше, такая мысль не приходила ему в голову.       Крис знал, что они разругаются – по-другому и быть не могло, однако он не хотел разругаться окончательно: всё-таки они были семьёй, и хоть с отцом у них были серьёзные разногласия, он не собирался полностью разрывать с ним общение. Он просто хотел уволиться, и дело здесь было не только в их отношениях, но ещё и в том, что Крис свою работу по-настоящему не любил, его душа к ней не лежала и он никогда не собирался задерживаться в агентстве надолго. Он знал, что однажды, имея некоторые сбережения и немного набравшись опыта для того, чтобы быть более востребованным на рынке труда, он уйдёт, только планировал это несколько позже; а недавние события послужили для него толчком: пришло осознание, что пора, что сейчас самое время.       Не обошлось, конечно, без оскорблений.       – Ты меня поражаешь, – сказал отец. – Знаешь чем? Своей безмозглостью. Это каким дебилом надо быть, чтобы по собственной воле уйти оттуда, где тебе светит яркое будущее? Не за год – и не за два, – но ты мог добраться до самой вершины. Или ты думал, что бывает всё и сразу? Думал, папа возьмёт и сделает тебя сразу членом правления? Тебя, зелёного выпускника бизнес-школы? Нет, Крис, для того, чтобы попасть в совет, нужно пахать, как я. Успех на тебя с неба не свалится, если это то, чего ты ждёшь.       Логика отца в очередной раз была Крису чужда. Он примерно понимал ход его мыслей, но этот ход его ранил и вновь напоминал о том, какие они разные личности. Он ответил отцу, что тот неправ и выводы, которые он сделал, совершенно безосновательны. Что он не только не надеялся на то, что их родственная связь обеспечит ему быстрый подъём наверх, но никогда и не мечтал там оказаться; что это совсем не его и он всегда это знал. Отец, по своему обыкновению, слышал вовсе не то, что говорил ему сын, стоял на своём и несколько раз повторил одно и то же, будто Крис мог не понять с первого раза. Такой разговор весьма утомлял.       Отец пытался его припугнуть («Вычеркну тебя из завещания, ни черта не получишь!»), образумить («Иди домой и пару дней подумай над своим решением»), задобрить («Если останешься, то через год возглавишь отдел»), пророчил ему возвращение («Ну, уходи, давай – через месяц назад будешь проситься») и даже взывал к его совести («А семья для тебя пустой звук, да? Что тебя растили как наследника, тебе по барабану?»). Однако Крис всё это предвидел – всё до единого слова, и ни на одну провокацию он не поддался. Приняв решение с холодной головой, он уже не мог попасть под влияние чьих-то слов. Никакие слова не могли заставить его что-либо переосмыслить.       Отцу необходимо было знать, ради чего он уходит, на что меняет должность в агентстве, поэтому, как бы Крис ни не хотел делиться с ним этим раньше времени, чтобы его уход выглядел оправданным, пришлось посвятить его в свои планы. С каждым днём у него в голове всё чётче складывалась концепция кондитерской, и, хотя бизнес-план ещё начат не был, он уже точно знал, чего хочет, и мог с уверенностью это обсуждать. Ему показалось, отец немного смягчился, узнав об этом, тем не менее что-то его удержало от того, чтобы выразить свою поддержку. Не то чтобы Крис на это надеялся, но родительская чёрствость всегда была чем-то ему непонятным, и за всю свою жизнь он так и не смог к ней привыкнуть, постоянно лелея слабую надежду на то, что в один день что-то изменится.       – Знаешь, – сказал он отцу, – тебе это не навредит – если хоть раз ты сможешь меня поддержать в моих начинаниях.       – Поддержать? – переспросил отец со вздёрнутыми бровями. – Теперь ты хочешь, чтобы я проспонсировал твою рискованную затею?       И в этот момент Крис понял, что ему, пожалуй, пора перестать надеяться.       – Поддержать добрым словом, – ответил он. – Вот что я имел в виду.       Отец долго молчал, поглаживая свой подбородок и будто о чём-то размышляя. В конце концов он сказал:       – Попробуй, – и это было самым добрым словом, которое Крис тогда от него услышал.       Потом он, правда, добавил, что Крис вернётся и чтобы тот попомнил его слово, и не забыл упомянуть про две недели, которые необходимо отработать. Но закрыв за собою дверь, Крис думал только об этом «попробуй». Ему не терпелось попробовать; только он собирался попробовать так, чтобы из этого что-то вышло, и был далёк от мыслей вроде «попытка не пытка» и «авось что-нибудь получится». А две недели после полутора лет работы и двух лет практики казались ему ничем, когда он думал о том, что ждёт его дальше.       Чтобы не вызвать новый гнев, он ни словом не обмолвился о том, что хочет продать квартиру. Для отца, который и без того был потрясён «предательством» сына, это было бы слишком. Но Крис уже нашёл агентство по недвижимости и процесс был запущен; оставалось только ждать – и это могло затянуться на месяцы, – пока не подыщутся две квартиры, соответствующие его требованиям, а также пока кто-нибудь не захочет купить ту квартиру, в которой они жили с Сашей. На днях к ним уже приходили агенты, чтобы определить примерную стоимость; сделали множество фотографий, которые будут показывать потенциальным покупателям, и сказали быть готовыми к тому, что спустя какое-то время начнутся визиты. Дельта, которая сразу понравилась Крису своим профессионализмом и деловой хваткой, обещала, что сделку они заключат в течение полугода, но зависеть всё будет в большей степени от того, как быстро он определится с покупкой, потому что продать их квартиру, по её словам, благодаря расположению в престижном районе и прекрасному состоянию, можно за пару месяцев.       – Я думала, ты хочешь поменять эту квартиру на поменьше, чтобы разницу в цене вложить в кофейню, – сказала ему Саша, когда риэлторы ушли.       – Кондитерскую, – поправил Крис. – Нет, не совсем так…       – Но где тогда взять деньги? Кредит?       – Я собираюсь вложить часть собственных средств и взять кредит в банке. У нас будет две квартиры, и одну мы будем сдавать. Прибыль от сдачи в аренду, в случае чего, можно будет использовать для выплат по кредиту. Но это только в случае чего – я надеюсь, что прибыль позволит выплачивать кредит и так.       Саша покачала головой. Он объяснил свой план доступно, и она всё поняла, но она догадывалась, что всё это только звучит так просто, а на деле Криса ожидает много трудностей.       – Ты уже рассчитал всё это? – спросила она.       – Нет. Конечно нет. Это только идея. Но очень скоро она будет на бумаге. Не волнуйся, пока что у нас всё по-старому.       – Я не волнуюсь. Я знаю, что ты умный и у тебя всё получится. – И Саша, встав на цыпочки, поцеловала его в щёку.       Это было ещё до разговора отцом. В тот день, когда он подал заявление об уходе, он вернулся домой чуть позже обычного и застал у них дома Кьяру – они сидели у Саши в комнате и что-то живо обсуждали, уткнувшись в ноутбук. Крис был не в лучшем настроении для гостей: он чувствовал себя эмоционально выдохшимся после того, как ему пришлось сообщить примерно двадцати людям о том, что он увольняется. А после работы Анна и ещё двое коллег позвали его с собой выпить пива, и он не мог им отказать, так что домой он попал немного не трезвым и чрезвычайно утомлённым. Вежливо, но прохладно поздоровался с Кьярой и ушёл к себе. Спустя полчаса сладкой дрёмы рядом с ним появилась Саша; оказалось, что Кьяра уже ушла.       – И что это было? – спросила Саша. – Я думала, что ты хотел с ней познакомиться.       – Прости, я что-то был не в духе. Это было очень некрасиво?       – Да нет, вовсе нет. Ну, может, самую малость. Или чуть больше.       Крис застонал.       – Мы могли бы поужинать вместе в другой день, как думаешь? – предложил он.       – Да, конечно, – мягко улыбнулась Саша и села рядом с ним на кровати. – Что случилось, тяжёлый день?       – Подал заявление об уходе, – ответил Крис и как-то грустно улыбнулся. Он чувствовал, что улыбка получилась невесёлой, но не знал почему и не мог ничего с этим поделать. Ему вовсе не было грустно от своего решения уйти. Но увольняться оказалось сложно психологически, и этот день его попросту выбил из колеи.       Саша вздохнула и положила свою ладонь поверх его.       – Да, интересно получается: у меня впервые в жизни появилась нормальная работа, а ты скоро станешь безработным. Не думала, что такой день когда-нибудь настанет.       – Я предпочитаю не думать о себе как о безработном, – улыбнулся он. – Мне больше нравится будущий предприниматель.       – Это не взаимоисключающие понятия, – тихонько засмеялась Саша.       Крис завороженно, но очень серьёзно на неё уставился: не так уж часто он слышал Сашин смех в последние месяцы. Однако смех быстро прекратился, когда она заметила, как он на неё смотрит, и на её лице осталась лишь смущённая улыбка, как будто она поняла, что вела себя неподобающе, но и та исчезла спустя пару секунд.       Смеющийся человек, пожалуй, редко вызывает такие мысли, но Крис почему-то вспомнил о её депрессии. И эта неочевидная, на первый взгляд, ассоциация возникла у него неслучайно, потому что он подумал не о том, что смех означает конец депрессии, а, наоборот, напомнил себе, что это ещё ничего не значит и, самое главное, это не значит, что о лечении можно забыть. А они из-за всех событий ни разу к этой теме не возвращались.       – Что? – спросила она, сбитая с толку его взглядом.       – Ничего, – сказал он и, помолчав, продолжил: – А как же теперь клиника? Ты больше не будешь ходить на встречи?       – Схожу ещё два раза по субботам, а дальше всё равно не оплачено. Мне это расписание больше не подходит. Нужно что-то другое думать.       Услышав это, Крис испытал облегчение. Значит, Саша всё ещё была настроена серьёзно, значит, она не собиралась сходить с пути выздоровления. Это не могло не радовать.       – А Роман?       – Вряд ли у него есть время, – она неуверенно пожала плечами. – В последний раз, когда я просила его о сеансах, он был очень занят. Но, может, он просто не хотел больше… ну… со мной.       – Ты больше не хочешь на групповую терапию?       – Я не знаю. Не уверена. Думаю, что, может, мне больше подходит индивидуальная.       – Нужно обязательно найти хорошего терапевта, – мягко, но настойчиво сказал Крис.       – Я согласна, – отозвалась Саша.       «Интересно, когда это ты просила Романа о сеансах?» – думал Крис позже, мысленно вернувшись к их разговору. Почему-то, когда они говорили, он не заострил на этом внимания, а теперь вспомнилось и он вновь задумался о том, как многого он на самом деле может о ней не знать. Его по-настоящему расстраивала Сашина скрытность. Но недавно появилось кое-что ещё. Она стала ходить в больницу сама, не ставя его в известность, и, если бы он сам не спрашивал, как прошёл её день, то, наверное, даже бы не подумала о чём-то ему рассказывать. Потом она говорила, что хотела всё сделать сама и это не так уж важно, чтобы было о чём рассказывать. А ещё Крис не мог забыть, как она тайно ходила в клинику и как призналась, что, если бы он случайно не узнал об этом, то не узнал бы вообще. Во всяком случае, не от неё. Он до сих пор не мог избавиться от обиды, затаившейся где-то внутри. Было чувство, будто Саша от него ускользает, и несмотря на то, что он знал о ней больше любого другого, о чём был прекрасно осведомлён, ему было этого мало, и всё чаще и чаще Крис сокрушался об их доверии. Больше всего ему было досадно от того, что она не хотела говорить о своей передозировке, и когда он в последний раз поднял эту тему, она огрызнулась, спросив, почему он не может просто оставить её в покое. «Неужели так сложно понять, что я хочу об этом забыть и жить дальше?! – завелась она. – Тебе не приходило в голову, что это не то, о чём хочется вспоминать?» И он был вынужден сдаться. А потом, эта Кьяра… Крису уже начинало казаться, что она пытается занять его место. Её имя часто стало мелькать в Сашиной речи: «А Кьяра сказала то-то», «А вот Кьяра считает так-то». Неожиданно этой Кьяры стало слишком много, и Крис, не привыкший к тому, что Саша полагается на мнение подруги, был этим несколько озадачен. Но он надеялся, что, познакомившись с ней поближе, развеет свои сомнения по поводу их дружбы. Ведь на самом-то деле он был рад за Сашу, хотел, чтобы ей было с кем дружить; и всё же, ревностно надеялся, что останется для неё самым близким.       Он подозревал, что Саша неосознанно отдалилась от него из-за того, что его не было рядом в больнице, и винил себя за это. Ему казалось, она поняла, как жить без него, как справляться самой, и теперь он ей не был нужен, как раньше. А ему так хотелось, чтобы она в нём нуждалась. Попросила подвезти, сходить вместе с ней для поддержки. Хотя он знал, что она не просила и раньше. Она просто не была против; смирилась с его правилами и жила по ним, но от этого было не легче принять изменения.       Саша продолжала бегать в больницу для обследования у всех тех врачей, к которым её направили, сдавала анализы, делала УЗИ. У неё обнаружились проблемы с гормонами, поэтому она уже дважды была у эндокринолога, а в пятницу ходила к психиатру. Про психиатра она рассказала Крису сама, чему он был очень рад, но был бы рад ещё больше, не скажи она, что подумывает о постоянных посещениях.       – Ты это серьёзно? – спросил он, когда она рассказала о своём визите.       – А в чём, собственно, дело? Она нормальная, мне понравилась, – пожала плечами Саша.       – Но она работает в обычной больнице… – Крис даже не знал, как ему корректно выразить свои опасения. Он понимал, что это звучит несколько по-снобистски; но Саша всегда лечилась в дорогих частных клиниках, имеющих безупречную репутацию, и по сравнению с ними государственная помощь казалась ему менее квалифицированной. Впрочем, в глубине души он понимал, что это предубеждение, но сам не знал, откуда оно взялось.       – Ну да, в психиатрическом отделении. И, конечно, у неё есть лицензия для практики, если ты об этом беспокоишься. Иначе бы она там не работала.       – И что, она занимается терапией? Насколько я знаю, психиатр обычно направляет на терапию к другому специалисту, а сам назначает лекарства.       – Обычно да, – согласилась Саша, – но психиатр тоже может использовать психотерапию.       – И что она из себя представляет? – продолжал допытывать Крис.       – Достаточно молодая, лет тридцать, наверное. Маленькая такая. Приятная.       – Лет тридцать?! Получается, она только закончила обучение!       – Ну и что? Роману было тридцать три, когда я к нему попала. Я, что, должна к каким-то старикам ходить? Мне лично как-то комфортнее с молодыми. А к старикам пускай люди в возрасте обращаются. Мне с ними точно общий язык не найти.       – А с ней ты, значит, уже нашла?       – Да, нашла, – с вызовом ответила Саша. – Мы хорошо пообщались.       – И она специализируется на расстройствах пищевого поведения?       – Вряд ли… То есть я не знаю, но думаю нет. Но кто сказал, что она должна?       – Так, – вздохнул Крис. – Я хочу с ней поговорить. Вы уже обсуждали, сколько это будет стоить? Кто тебя к ней направил?       – Нисколько, – довольно улыбнулась Саша. – Направил семейный доктор. Тебе не надо с ней говорить, я сама могу выбрать, у кого мне лечиться.       Крис прямо-таки опешил от этой фразы. Такого он ещё от неё не слышал.       – Ты, конечно, можешь… – добавила она, увидев его лицо. – Но решать ведь мне, да? Это же мне к ней ходить.       И как же после такого было не запереживать? Он же так привык решать за неё все подобные вопросы; ему так нравилось заботиться о том, чтобы ей занимались лучшие люди; он столько сил потратил на то, чтобы пристроить её тогда в «Линн Каньон». Но выходит, ей больше это не нужно? А может, никогда и не было нужно, если смотреть правде в глаза? Крис совершенно запутался. Ему нужно было обсудить это с кем-то, и он позвонил Глебу, а когда тот не поднял трубку, на эмоциях оставил ему на автоответчике длинное сообщение, полное негодования. Потом пожалел, вспомнив о том, что Глеб избегал разговоров о Саше в последнее время, но было уже поздно.       Не очень довольный, Глеб перезвонил ему поздно вечером и поинтересовался, что это была за истерика. Но чуть позже Крис понял, что перезвонил и вообще говорит с ним об этом он только потому, что он ненароком упомянул Романа – мол, лучше бы уж Саша вернулась к нему, чем пошла к этой врачихе, – а Роман вызывал у Глеба лютую неприязнь, и дело здесь было не только в том, что Саша в какой-то момент предпочла ему своего терапевта.       – Крис, он шарлатан, ни в коем случае нельзя к нему возвращаться! – с чувством поучал его Глеб. – Послушай меня, он нарушил врачебную этику, он вообще не в курсе, как обращаться с теми, кого он лечит. Спать с пациенткой? И этот человек ещё давал клятву Гиппократа! Уму не постижимо!       – Разве её сейчас дают? – спросил Крис. – Я читал, что она устарела. Эвтаназия, например, уже разрешена законом…       – Неважно. В любом случае у них есть кодекс, который запрещает сексуальную связь с пациентами. У психотерапевтов он точно есть, я специально узнавал. Можешь посмотреть на сайте Канадской психиатрической ассоциации – положение о сексуальных отношениях с пациентами. За такое, между прочим, могут уволить и вообще лишить права практиковать.       Крис так и слышал, как в этих словах звучит желание сделать Романа безработным. То, что Глеб до сих пор всё это помнит, говорило о том, что он ещё не успокоился.       – Да, я помню, ты рассказывал… – пробормотал Крис.       Они обсуждали это прежде несколько раз. Глеб тогда тщательно изучил авторитетные источники, чтобы убедиться в своей правоте насчёт того, что Роман ведёт себя непрофессионально, и был чрезмерно рад, когда ему стало чем подкрепить своё недовольство. Он тогда всерьёз подумывал о том, чтобы подать на него жалобу, и только чёрт знает, почему передумал (кажется, тогда они с Сашей снова сошлись, припоминал Крис).       – Ты никогда не думал, почему он её не вылечил? – спросил Глеб. – Почему решил окончить терапию?       – Не знаю, я думал… ну, знаешь, время пришло. Не ходить же к нему вечно.       – Ах, время пришло, – перекривлял Глеб. – А не вылечил почему?       – Ну… Такое как бы быстро не лечится. Это может быть на всю жизнь: то уходить, то возвращаться.       – Крис, Крис… Знаешь, что я вижу? Что ты его зачем-то защищаешь, хотя ничего хорошего он не сделал. Более того, он причинил вред. Понимаю, тебе непросто признать, что ты выкинул тысячи долларов на ветер… И ты можешь не говорить этого вслух, но хотя бы про себя согласись, что он голимый врач. Что ты нашёл голимого врача.       – Но он был единственным, с кем ей было комфортно.       – Пффф… – услышал Крис в трубке. – Минутку. Мне надо выпустить пар из ушей. – «Что?» – пробормотал себе под нос Крис. – Всё, я тут. Итак, ты говоришь, что Саше было с ним комфортно. Я понимаю. Конечно, ей было комфортно. Ведь он для этого перешёл границы. Крис, ты можешь этого не знать, но этот переход границ уже давно зафиксирован во многих исследованиях, и все терапевты, которые его совершают, ведут себя примерно одинаково. Всё начинается с безобидного – ну, там, с обращения по имени, с объятий напоследок. Потом он уже больше общается с ней, чем лечит, переносит сеансы на вечер, и вот, она часто последняя, они уходят вместе, он зовёт её ужинать. Начинаются встречи за пределами его кабинета… Потом он просит больше не платить… И ты сам знаешь, к чему это всё ведёт! Ну разве не так всё было?       – Так, – согласился Крис. Когда-то он всё это уже слышал, но предпочёл выкинуть это из головы, тем более что встречи Саши и Романа прекратились. – Но что теперь делать?       – Не попасть к нему снова! Вот и всё. Держаться подальше. Я вообще поражаюсь, что она опять к нему ходила. Наверное, звал снова к себе?       – Нет, наоборот. Она говорит, он больше не жаждет ею заниматься. У него вроде нет времени.       – Ну да, логично, – немного подумав, сказал Глеб. – Попользовался и хватит.       – Да не было так ничего, – устало возразил Крис. – Всё было добровольно и взаимно.       – Комиссия по этике с тобой не согласится, – отрезал Глеб. – Так что пускай лучше ходит к этой, из городской больницы. А ты не вмешивайся. Хватит играть в папочку Криса.       – В кого-о?       – Ой, так это уже получается вертикальный инцест! Фу, какая гадость, я кладу трубку.       И Крис, застыв с приподнятыми бровями, услышал гудки.       Конец разговора вызвал у него не самые приятные чувства, и всё же, он постарался прислушаться к тому, что сказал Глеб, – во всяком случае, ко всему, кроме «папочки Криса». Он решил, что Глеб прав и возвращаться Саше к Роману и правда не следует; согласился и с тем, что Роман себя вёл не слишком профессионально, хотя углубляться в это не собирался. Продумав полночи, Крис пришёл к тому, что Саша может сама выбрать себе терапевта, но в то же время он не отступится от того, чтобы с той побеседовать (на это, он считал, у него есть полное право, как у члена Сашиной семьи).       В субботу он наконец-то познакомился с Кьярой полноценно – они встретились после того, как Саша и Кьяра съездили в клинику на групповое занятие. Место выбирали девушки, и, приехав чуть раньше них, Крис обнаружил, что это уютная пиццерия. Ему хотелось как-то извиниться перед Кьярой за то, что был с ней так неприветлив в первую встречу, и он купил для неё цветы, предварительно обсудив это с Сашей. Правда, они не знали, любит она цветы или нет, так что был шанс, что подарок ей не понравится, но Крис надеялся, что ей будет приятно, тем более что ему собрали очень нежный зимний букет из анемон, ранункулюсов и пионовидных роз.       Для Кьяры это стало неожиданностью, но она пришла в восторг и даже призналась, что ей никогда не дарили таких букетов, а максимум, что она получала, так это одинокую розу. Она вообще оказалась очень эмоциональной, и Крис пытался понять, всегда ли она такая или это её сегодняшнее настроение. У них удивительно быстро завязалось непринуждённое общение, как будто они были знакомы уже сто лет, – никаких неловких пауз или недопонимания. Он сразу понял, что Кьяра любит поговорить, однако не на пустые темы. Они заговорили о приближающейся зимней олимпиаде, и она рассказала о том, как ей посчастливилось побывать на двух зимних играх подряд: в две тысячи шестом в Турине и четыре года назад в Ванкувере; а больше всего ей нравилось фигурное катание, и она старалась не пропускать трансляций по телевидению. Она спросила, не хотелось ли им слетать в Сочи, но близнецы не любили зимние виды спорта и ответили, что о таком даже не помышляли. Затем оказалось, что Кьяра собирается поступать в Университет Британской Колумбии, и Крис долго отвечал на все её вопросы о кампусе. За разговорами они прикончили две пиццы и заказали ещё две; Кьяра пустилась в рассказ о том, почему ей интересна психиатрия.       Крис смотрел на неё, сидящую напротив, и почему-то думал о том, как сильно она не похожа на Элю, которой нравилось обсуждать при всех свои сексуальные похождения, поливать грязью знакомых и рассказывать, как ей делали эпиляцию или педикюр. До Эли у Саши была ещё одна «подруга», Джен, девушка с готическим стилем, которая работала вместе с ней в «Старбаксе». Дружба дала трещину, когда Джен на ровном месте стала подозревать Сашу в том, что она пытается отбить её парня; позже начались обвинения, что Саша с ним спит, и на этом дружба закончилась. Но Кьяра казалась совсем не такой, и Крис хотел верить, что это не только кажется.       А к концу их обеда он внезапно понял, кого она ему напоминает и почему сразу ему понравилась. Внешне они с Сашей были совершенно не похожи, но во всём остальном Кьяра напоминала ему её – времён окончания школы, старую Сашу, открытую и компанейскую, которая любила новые знакомства, много шутила и жаждала впечатлений. Когда он это понял, на него нахлынула ностальгия. Ему вдруг так захотелось хоть на минуту вернуться в прошлое, чтобы увидеть ту девушку, которой она когда-то была. Это не означало, что она не нравилась ему такой, как сейчас, – нет; ведь он её любил, и она не могла вчера ему нравиться, а сегодня нет. Но он, пожалуй, так до конца и не свыкся (и в этом они с Глебом были схожи) с тем, как сильно она изменилась, а где-то в глубине души до сих пор надеялся, что это не навсегда. К тому же эту надежду подкрепляли редкие моменты, когда старая Саша проявлялась в новой – вот, например, как сейчас, когда она с широкой улыбкой подносит ко рту кусок пиццы. Наблюдать за этим было бесценно.       Он, должно быть, заметно завис, глядя на неё, и ей пришлось под столом пнуть его ногу. Саша скорчила ему рожу с огромными глазами и высунутым языком (совсем как у собачки), которой, судя по всему, хотела показать, как он пялится. Рожи Саша любила корчить всегда, начиная с детства, но даже самые некрасивые каким-то образом выходили у неё забавными и милыми, и Крис улыбнулся. Кьяра продолжала о чём-то говорить, и Саша ей кивала, но смотрела на Криса и улыбалась тоже ему. «Боже, – думал Крис, – пожалуйста, улыбайся ещё. Пусть это не заканчивается». Эта улыбка дарила ему надежду – на то, что не всё потеряно. И может, она уже никогда не будет такой, как раньше, может, она будет совсем другой, но, если она будет улыбаться, если она будет счастлива, ему этого хватит.