Запертая любовь

      За месяц Саша набрала всего полтора килограмма. Она стала ходить на сеансы к доктору Буше, ведущей приём в одном из зданий из комплекса городской больницы; начала принимать антидепрессант. Ещё один раз в январе съездила в «Линн Каньон», на чём её вторая групповая терапия закончилась. В итоге она оказалась только немногим полезнее первой, и Саша сделала вывод, что это, вероятно, не совсем её формат, хотя под конец она заговорила и вообще стала чувствовать себя уверенней. Но в этом была во многом заслуга Кьяры, поэтому, задавая себе вопрос: что ей дала эта группа, Саша с уверенностью отвечала, что она дала ей Кьяру, и это лучшее, что она могла там найти. С остальными дружеских отношений у неё так и не сложилось, хотя она испытывала симпатию к Диане и немного к Кристиану. Прощаться с ними, правда, не было грустно.       Всё это время она совсем не общалась с Глебом и всего пару раз слышала о нём от Криса, а десятого февраля, в день, когда впервые за долгое время дневная температура поднялась до семи градусов и появилось солнце, вместе с теплом неожиданно объявился и теплолюбивый Глеб. Обедая в офисной столовой, Саша чуть не поперхнулась, увидев на экране телефона пришедшее от него сообщение. «Привет, не занята сегодня после работы?» – как ни в чём не бывало спрашивал он.       Но Саша была занята: сразу же после работы она была записана в женскую консультацию, и ей предстоял поход, который она откладывала долгие месяцы. У Глеба же, видимо, позже как раз были планы, но он обещал, что встреча будет короткой, и они договорились, что выпьют где-нибудь в центре по чашке кофе. Когда она спросила, в чём дело (а то, что дело какое-то было, она поняла сразу – иначе бы он ей не писал), Глеб кратко ответил: «Картины». «Если хочешь продать что-то со мной, я разрешаю. Я ведь уже говорила», – написала Саша. «Тут немного другое дело. Поговорим вечером», – ответил он. «Другое так другое», – подумала Саша и, подавив в себе любопытство, закрыла сообщения. Конечно, ей хотелось знать, зачем ему нужно с ней видеться; а если точнее – то что он такого хотел ей сказать, что было нельзя написать в сообщении или сказать по телефону. Но она не собиралась его упрашивать – у неё ещё осталась гордость; тем более что ей и так было о чём волноваться.       Со всем, что касалось его картин, Глеб был щепетилен как ни с чем другим, а так как на них очень часто была изображена Саша, он несколько раз просил её позволения, чтобы их продать. В конце концов она сказала, что он может продавать всё, что хочет, и ему не обязательно больше спрашивать её разрешения, но Глеб всё равно продолжал иногда это делать – особенно, если изображение было достаточно откровенным. Например, у него была серия её портретов в неглиже, написанная позапрошлым летом буквально в перерывах между их многократными совокуплениями в арендованном на острове Боуэн коттедже. Глебу казалось, что от этих портретов так и пахнет сексом. Но Саша сказала, что это воспоминания вмешиваются в его восприятие и, если смотреть объективно (это уж Глеб не знал, как у неё получилось), то ничего подобного в них нет. В итоге та серия ушла анонимному покупателю за круглую сумму, на которую Глеб жил несколько следующих месяцев.       Он до сих пор был уверен, что Саша никогда не выступала против продажи её портретов по одной-единственной причине – потому, что знала, что он на это живёт, и не желала голодной смерти. И хотя она действительно чувствовала, что не вправе лишать его заработка из-за своих капризов, была и иная причина, о которой он не знал, потому что Саша ему ни разу об этом не говорила. Она не считала, что похожа на себя на его картинах. Все находили, что Глеб пишет очень реалистично, да и сама она придерживалась того же мнения – но только если речь шла о чужих портретах. Свои же собственные всегда казались ей неправдоподобными. Из-под кисти Глеба она выходила слишком красивой, а это, само собой, не могло быть правдой, ведь она видела себя в зеркале. Он зачем-то её приукрашивал – или и правда её такой видел; в любом случае, это гарантировало, что никто, кроме Криса, её не узнает, поэтому Саша не переживала о том, что её изображение попадёт кому-либо в руки. Кроме того, личность своей натурщицы Глеб никому не раскрывал, а если картина и имела название, то чаще всего оно начиналось со слова «девушка» («Девушка в лучах солнца», «Девушка на мятых простынях» и тому подобное), что полностью её устраивало.       Чего же он хотел от неё теперь? Не став его больше расспрашивать, она тем не менее думала об этом всё послеобеденное время. Думала на работе, думала в такси, и даже сидя в приёмной у гинеколога тоже думала, хотя ей казалось, в этот момент её мысли уже точно будут не об этом. В итоге она пришла к выводу, что Глеб её снова хочет нарисовать. Или сфотографировать для того, чтобы нарисовать. Одно или другое. Может быть, у него созрела какая-то выдающаяся идея; и Саша даже воображала, как её помощь его прославит, да так завоображалась, что не услышала, как её два раза окликнул врач. Потом вскочила и, осознав, что из-за Глеба даже забыла понервничать, нырнула во внушающий страх кабинет.       Она опаздывала и не брала трубку. Сидя в кафе, в котором они договорились встретиться, Глеб уже начинал жалеть, что не спросил, где она будет. Он знал наверняка только то, что она где-то поблизости, – именно этим Саша объяснила свой выбор, а он согласился, решив пойти ей навстречу. Но он никогда не бывал в этом районе и даже не знал, что здесь есть. По прошествии пятнадцати минут, проведённых внутри кафе, он вышел на улицу покурить и осмотрелся по сторонам. Рядом находилась страховая компания, уже закрытая, дальше по улице – супермаркет, через дорогу – клиника «Женское здоровье». Светящиеся окна на первом этаже жилого дома свидетельствовали о том, что она работает.       Все эти женские клиники вызывали у него холодок по коже всякий раз, когда он встречал их на улицах города. Он помнил, что Саша их презирала – к ним у неё было особое отвращение, даже с учётом того, что она вообще никаких врачей не любила. Со временем Глеб сделал вывод, что ничего хорошего с женщинами в их стенах не делают. Тем не менее они продолжали туда бегать. В одной из таких вылизанных и аккуратненьких новых клиник Саша наблюдалась по беременности, но он знал, что их посещают не только беременные. Когда-то давно, ещё в начале их отношений, она ходила туда для того, чтобы ей подобрали противозачаточные. А вот не так уж и давно, вскоре после выкидыша, врачиха из такой консультации убедила Сашу в том, что отец её не родившегося ребёнка должен сделать спермограмму.       Мысль о том, что женщина может не выносить ребёнка из-за того, что у него плохая сперма, казалась достаточно нелепой, и Глеб считал, что это банальное выкачивание денег, но анализ всё-таки сдал – скорее для себя самого, убедиться в том, что здоров; а заодно, чтобы доказать Саше, что проблема в ней, в чём он ни на секунду не сомневался. Сдавал анализ он, конечно, уже не в женской консультации, но пошло то это всё оттуда, и это было ещё одним подтверждением того, что там царит зло. И вот, теперь, смотря на обманчиво-приветливую вывеску клиники, он думал, там ли Саша и, если да, то что она там делает.       Глеб перешёл через дорогу и стал прохаживаться туда и обратно мимо входа, заглядывая внутрь через стеклянную дверь. Но тут он увидел внутри Сашу, только что подошедшую к стойке администратора, и быстро ретировался обратно к кафе. Выходит, чутьё его всё же не подвело. Вскоре она вышла на улицу и, не видя его, остановилась на ступеньках, где вытащила телефон. В этот момент она, по идее, должна была увидеть его пропущенные звонки. Но вместо того, чтобы перезвонить и сказать, что уже бежит, она убрала мобильный обратно в сумку и осталась стоять на месте.       Глебу плохо было видно её лицо, но даже издалека она показалась ему расстроенной. «Узнала о чём-то плохом?» – подумал он. Почему-то от этой мысли внутри у него похолодело. Она закинула голову назад, постояла так немного, промокнула пальцами под глазами и, наконец, стала спускаться. Глеб вернулся в кафе. «Она же не могла залететь от Криса? – спрашивал себя он, пока она шла. – Они же не настолько тупые?» Но он быстро вспомнил о том, что забеременеть ей теперь будет вообще непросто, и отказался от этой дурацкой мысли.       Она вошла и, на ходу расстёгивая своё пальто верблюжьего цвета, направилась к его столику. Он встал и поприветствовал её поцелуем в щёку. Саша не отпрянула и поцеловала в ответ, но посмотрела на него в лёгком замешательстве.       – Прости, что опоздала, – сказала она, присаживаясь. – Давно ждёшь?       – Минут двадцать.       – Чёрт. Прости. Мне правда жаль. – Объяснять, почему опоздала, она, по всей видимости, не собиралась.       – Всё нормально, – ответил Глеб, стараясь не слишком пристально её разглядывать. Она всё ещё выглядела довольно худенькой, однако лицом, казалось, стала поздоровее. – Ты в порядке? – спросил он.       – Да, – Саша напряглась. – А что?       – Ничего.       – Так о чём ты хотел поговорить? – перешла она к делу.       – Ах, да, – спохватился Глеб и совершенно будничным тоном начал: – Я скоро выставляюсь в галерее…       – Что-о-о?! – прервала его Саша.       По её лицу быстро расползалась одна из самых прекрасных её улыбок – давненько же Глеб их не видел! Но что её так обрадовало? Неужели она по-прежнему была способна радоваться за него? Отчего-то ему было сложно в это поверить. Однако доказательство было перед его глазами; она спросила:       – Твои картины будут висеть в настоящей галерее? Но как… как ты попал туда? Как тебе удалось? То есть… я не говорю, что ты этого не достоин, – как раз наоборот… Но ведь это непросто, да?       – Да, это довольно непросто, – с лёгким самодовольством ответил Глеб, откинувшись на спинку стула. Сашин восторг по поводу его успехов всегда его окрылял. – Один знакомый замолвил словечко, скажем так. Потом они посмотрели мой сайт, я им понравился, и меня позвали. Это маленькая галерея, но с чего-то же нужно начинать.       – Ух ты… Это здорово, – продолжала улыбаться Саша. – Ну… А как… То есть это выставка? Как в музее? Или продажа тоже?       – Выставка, но не лично моя, конечно, – и продажа. Вернисаж восьмого марта. Приходи, если хочешь. Можешь не одна. Чем больше будет людей, тем лучше.       – Глеб, это очень круто. Я… я рада за тебя, – призналась Саша. – Но что от меня требуется?       Тут он, что называется, спустился на землю и вспомнил о том, что хотел у неё спросить.       – Ну… – начал он. – Я собираюсь выставить кое-какие портреты, которых никто ещё не видел. Их нет на сайте. Я долгое время хранил их и не хотел продавать, но, по-моему, настало время с ними попрощаться.       – Что за портреты? – спросила Саша.       – Твои, – как-то смущённо ответил Глеб.       – Это я уже поняла. С ними что-то не так?       – Да нет… Всё так. Просто выставка в галерее это немного иное, чем просто продажа. Люди будут приходить и смотреть на картины, обсуждать их. Им может – я не знаю – не понравиться, они могут критиковать. Я просто хотел убедиться, что ты нормально это воспримешь. Возможно, ты захочешь сначала посмотреть на них, какие-то забракуешь…       – Там что, обнажёнка?       – Нет! – удивился Глеб. – Конечно нет.       – Раз так, то думаю, я как-нибудь переживу, что люди будут на них смотреть. Ну-ка покажи, что там?       – Как? – растерялся Глеб. – Они же не с собой у меня.       – Я думала, ты сфотографировал на телефон…       – Нет… Но мы можем съездить…       Саша не дала ему договорить:       – Ладно, я поняла. Я верю, что ты отобрал лучшее, что у тебя есть. Не нужно мне ничего показывать.       Глеб кивнул, прекрасно понимая, что она не хочет никуда с ним ехать. Зря он вообще предложил посмотреть – теперь она, наверное, думала, что он пытался заманить её домой. Но это было не так, и он добавил:       – Они уже в галерее. Возил показать и оставил.       – Отлично. Пусть там и остаются. То есть… пока их не купят, конечно, – сказала Саша и подбадривающе ему улыбнулась.       Только он видел, что за этой улыбкой, за радостью на поверхности скрывалась грусть (хотя это не означало, что радость не была искренней), и всё не мог выкинуть из головы, как она стояла через дорогу и пыталась сдержать слёзы. Ему так хотелось спросить, что случилось… Но разве он имел право? Он больше не мог задавать ей такие вопросы; они теперь были чужими друг другу… даже несмотря на то, что её лицо казалось таким родным.       Основная тема для разговора – та, ради которой они встретились, – скоро иссякла; они заказали по чашке кофе, обсудили работу, но, о чём разговаривать дальше, не знали. Когда Саша вспомнила о том, что после их встречи он куда-то ещё собирался, Глеб понял, что ей уже хочется разойтись.       Они вместе вышли из кафе, и он предложил ей сигарету, но Саша сказала, что «кажется, бросила», и он передумал курить рядом с ней. Приближалось неловкое прощание – Глеб чувствовал, как его наступление витает в воздухе. Тут его взгляд привлекла вывеска клиники; сама она уже была закрыта, внутри свет погас, но вывеска ярко светилась белым и красным. Саша тоже посмотрела на неё, и они покосились друг на друга, но тут же отвели глаза. Повисло молчание.       – Ты перед этим туда ходила? – спросил Глеб.       – Да. – Она не видела причины врать.       – Всё нормально?       – Ага. Вроде того, – кивнула она и получше укутала шею шарфом – вечером снова похолодало.       – Это хорошо, – сказал он и достал из кармана ключи от машины. – Ну, я поеду? Прости, что не получится подвезти.       Глеб был не уверен, слышала она его или нет: она снова уставилась на клинику через дорогу, и взгляд у неё был при этом отсутствующий. Но тут она заморгала, вернувшись к нему.       – Кстати, я не бесплодная, – внезапно сказала она, тем самым поставив Глеба в тупик. Это, определённо, не было тем, что он ожидал от неё услышать. А то, каким голосом это было сказано! А ещё это «кстати» – словно сообщила ему что-то между делом.       – В смысле? – только и смог выдавить он, громко сглотнув.       – Ну, ты сказал мне, что я бесплодная, – напомнила Саша (как будто он мог об этом забыть!). – Это не так. Просто… знай это.       И что ему было на это ответить? «Окей»? «Хорошо»? «Ладно»? Это прозвучало бы нелепо. К счастью, она избавила его от необходимости отвечать:       – Да… Ничего, я пешком прогуляюсь. Ты езжай, куда тебе надо. – И выдавила улыбку.       Глеб приобнял её за плечо на прощание – хотел приобнять на секунду, но не смог её отпустить и обнял двумя руками. Она не противилась, но руки держала в карманах пальто и в ответ обнять не пыталась. В этот момент у него в голове было множество мыслей: начиная с того, что им просто было не суждено, и заканчивая тем, что у неё всё ещё может быть, только уже не с ним. Правда, он не знал с кем, потому что теперь она явно была не с тем человеком, с которым сможет иметь детей. Подумав о Крисе, он отпустил её и потрепал по плечу.       – Всё будет хорошо, – сказал он напоследок.       Саша неуверенно кивнула, и на этом они разошлись.       Она понятия не имела, зачем ему это сказала: она совершенно не собиралась – просто в один момент захотелось сказать и всё. Пусть знает, что был неправ, пусть даже не думает, что может говорить ей такие вещи.       Глеб очень бы удивился, узнай он, что гинеколог, у которого была перед встречей Саша, это та самая женщина, по чьему настоянию он сдавал тогда сперму. Саша ходила к ней много лет, с самого переезда в Ванкувер, и не видела смысла что-то менять, а когда доктор сама сменила место работы, ушла за ней в другую клинику. Сегодня она проходила стандартное скрининговое исследование, они обсуждали её гормональный сбой и то, как ей вернуть менструацию. А напоследок Саша задала вопрос, который не давал ей покоя со времени той ссоры с Глебом, что случилась ещё перед Новым годом.       Вообще-то она знала, что он был неправ: никто из врачей ей ни разу не говорил, что она больше не сможет иметь детей. Но его слова поселили в ней сомнение, и она стала часто об этом думать, вгоняя себя в тоску. Ей необходимо было убедиться, что Глеб ошибался, и в конце приёма она стыдливо спросила:       – А это правда, что я теперь бесплодная?       – Кто вам такое сказал? – нахмурилась доктор Ли. – Конечно же нет. Да, зачать будет сложно, но возможно. – И, сделав паузу, добавила: – А вы не говорили, что планируете беременность.       – Нет-нет, – ответила Саша, – я не планирую совершенно. Просто… хотела спросить. Чтобы быть уверенной.       Доктор Ли недоверчиво на неё посмотрела:       – Планировать придётся очень тщательно. Но сейчас об этом не может быть и речи. Сейчас необходимо набрать достаточный вес, чтобы началась менструация, пропить витамины. Если её не будет долгое время – это уже может вести к бесплодию.       Вот почему Сашу переполняли эмоции, когда она вышла из клиники: с одной стороны, радостные, оттого что не всё потеряно, но с другой, достаточно грустные, ведь ничего хорошего о её женском здоровье сказать было нельзя. В тот момент, когда она пыталась совладать со своими чувствами, её и увидел Глеб.       Она не могла ответить себе на вопрос, почему это было так важно. Она не то что не планировала беременность, – она вообще сомневалась, что когда-то захочет детей. Но что-то внутри, какой-то внутренний голос, доставшийся, по всей видимости, от предков, сводивших предназначение женщины единственно к рождению детей, не давал ей покоя. Несмотря на то что Сашины взгляды были далеки от этих старомодных сексистских убеждений, ей хотелось быть уверенной, что, если она вдруг захочет, то сможет родить, а не делает она этого не потому, что неполноценна как женщина, а потому, что не хочет. Откуда же взялось это чувство неполноценности (или даже поломанности), учитывая её мнение о «женском предназначении», объяснить было ещё сложнее. Оно могло появиться в любой момент, когда она думала о своих болезнях, – хотя скорее даже не о них, а о чужих словах в свою сторону, что ранили и надолго остались в памяти. Слова эти, как правило, принадлежали Глебу, любившему обидно подшутить. Умом она понимала, что сравнение болезни с поломкой или, того хуже, браком некорректно, но никак не могла оставить эту привычку. И ей не хотелось чувствовать себя ещё более бракованной оттого, что она бесплодна. Впрочем, понимания того, что что-то ненормально, редко бывает достаточно, чтобы перестать это делать, – Саша об этом знала не понаслышке.        По дороге домой она всё думала о Глебе – но уже не об их потерянном ребёнке, а о его предстоящей выставке и выборе картин. Он сказал, что их прежде никто не видел, а теперь он решил вдруг продать их («настало время» – это Саша запомнила). Это наводило её на одну мысль. Ей вспомнился эпизод из их прошлого, очень давний, когда она ещё только-только освоилась в роли Глебовой музы. Уже тогда он продавал свой труд, хотя получал куда меньше, чем сейчас. И однажды она спросила, не бывает ли ему жаль отдавать картины, над которыми он столько работал, в чужие руки. Он ответил, что нет, однако самые дорогие ни за что никому не отдаст. Это были её портреты, и она об этом знала. А теперь он решил от них избавиться – сжечь все мосты, думала она. Ей не было от этого ни грустно, ни обидно – она понимала, что Глебу это необходимо, что это тот шаг, который поможет ему отпустить её окончательно. Но внутри стало как-то пусто, когда она подумала о том, что он от этого чувствует, ведь отдавать то, чем дорожишь, всегда тяжело.       «Только кто же будет твоей следующей музой? – мысленно спрашивала у него Саша. – Кого ты будешь рисовать теперь? Кто тебя выдержит, кто будет достаточно терпелив, чтобы с тобой работать?» Она не злорадствовала, думая о том, что его ждёт, – беспокоилась, и только. Ей было сложно представить себе, как Глебов характер можно стерпеть, если его не любишь. Впрочем, может быть, он уже изменился? Они были не вместе почти полгода; в последний раз она позировала ему незадолго до того, как они расстались. Кроме того, после Нового года в Глебе и правда наметились некие изменения, причём в лучшую сторону, что тоже от неё не скрылось. Он стал заметно более спокойным, расслабленным, но в то же время более серьёзным. Было просто удивительно, почему он не мог быть таким же, когда они встречались. Видимо, им друг без друга действительно было лучше.       Глеб после встречи с ней отправился в «Карма Лаунж» – тот самый бар, в котором с ней произошёл несчастный случай. С того дня, когда это случилось, прошло уже больше месяца, и за это время он успел побывать здесь дважды, но пока что его посещения были безрезультатны. В первый раз он не смог застать никого, кто вообще бы слышал хоть что-то о Сашином случае, а во второй работала официантка, которая кое-что знала, но была не слишком-то разговорчива. Однако Глеба эти две неудачи не остановили, и он твёрдо решил, что будет продолжать приезжать сюда, пока хоть чего-нибудь не добьётся. В свой прошлый визит он узнал, что бармен, который работал в тот день, на больничном, но, чем бы он там ни болел, ему уже пора было вернуться, и Глеб очень надеялся, что сегодня он окажется на месте.       За маленькой барной стойкой он занял единственное свободное место, которое будто его и дожидалось. Огляделся: весь персонал был новый, никого из них он ещё не встречал. Тем было лучше. Среди них просто обязан был быть человек, помнящий Сашу. Глеб взял себе пинту безалкогольного пива и стал выжидать, когда настанет подходящий момент, чтобы заговорить с барменом: несмотря на то что людей в понедельник вечером было немного, тот постоянно был занят, подолгу колдуя над каждым заказом, словно пытался создать шедевр. Понаблюдав немного над тем, как он делает рисунок из пены на чьём-то кофе, Глеб закатил глаза и переключил своё внимание на интерьер.       Ещё в тот момент, когда он только вошёл, ему показалось, что бар выглядит по-новому, но только теперь до него дошло, что его украсили ко Дню Святого Валентина. На деревянных столах появились красные скатерти, а с потолка теперь свисали нелепые сердца и купидоны. Тут он увидел в конце барной стойки небольшой квадратный ящик, неаккуратно обклеенный розоватой гофрированной бумагой, и потянул его к себе. Он напоминал ему ящик для валентинок, которые когда-то делали в школе, – посредине даже была прорезь; но чтобы такое стояло в кафе, Глеб видел впервые.       Подняв глаза, он заметил, что на него смотрит тот самый бармен, и, решив, что это его шанс завести разговор, спросил:       – Что это такое? Открытки бросать?       Бармен дружелюбно ему улыбнулся и подошёл ближе:       – Нет, это не для любовных посланий. У нас проходит конкурс для влюблённых – разыгрываем романтическую поездку за город. – Тут он достал из-за стойки корзинку с маленькими бумажками и показал: – Берёшь вот отсюда номерок, пишешь сзади имена: своё и своей пары и бросаешь его в ящик. Потом приходите к нам вместе четырнадцатого февраля, и ровно в девять вечера мы объявляем победителей.       – А-а… – протянул Глеб. – Понятно. – Это было не для него.       – Хочешь сыграть? – бармен, которого, как он уже заметил, звали Гейлом, протянул ему корзинку, в которой легко угадывалась хлебница.       – А одному можно? Без пары?       – К сожалению, нет, – грустно улыбнулся Гейл. – Дурацкие правила, да? Тоже хотел сыграть.       – Ну, их в принципе можно обойти. Попросить кого-то из друзей, например.       – Ладно, хорошо, – засмеялся Гейл. – Я сделаю вид, что этого не слышал. И ничего не вижу. – Закрыв глаза одной рукой, он сунул корзинку с номерами Глебу под нос.       Глеб, чтобы его не обидеть, вытянул себе бумажку, но делать с ней ничего не собирался. В этот момент бармена отвлекли c заказом, и он, скомкав свой номер, засунул его в карман джинсов.       Пришлось просидеть ещё полчаса, прежде чем он смог снова заговорить с Гейлом. Но контакт был налажен, и Глеб терпеливо ждал этой минуты, чтобы его труды не прошли напрасно.       – Впервые у нас? – сам спросил бармен, освободившись.       – Э-э… да, – соврал Глеб. – Но мои друзья были здесь. Я в городе пока не очень разбираюсь, где посидеть можно. И они меня… сориентировали. Сказали, что здесь ничего.       – Правильно сделали. Они мне уже нравятся.       – Ага. Правда, в последний раз, говорят, здесь что-то произошло. Скорая, мол, приезжала… – Гейл кивнул, показывая, что знает, о чём речь. – Вроде с кем-то из посетителей что-то случилось…       – Было такое, в январе ещё.       – Ты работал в тот день?       – Да… с напарником, – сказал Гейл, почесав голову. – Только он уже уволился.       – Так… а что конкретно случилось?.. – стараясь звучать не слишком заинтересованно, спросил Глеб.       – По-моему, она приняла наркотики – та девушка. Мне так объяснили. Не знаю, прямо здесь или перед этим, но плохо ей стало уже здесь. Хорошо, что её подружка скорую вызвала. Говорили, что вовремя.       Глеб присвистнул, изображая удивление.       – У вас впервые такое?       Гейл задумался.       – Ну, такое – на моей памяти да, – сказал он. – Бывает иногда, кому-то плохо становится, но редко, чтобы настолько. Чтоб скорая там, все дела…       – А если мне плохо станет? Скорую вызовут?       – Чувак! Не пугай меня! Да вызовем, конечно. Но, я надеюсь, с тобой всё в порядке. Я тебя обслуживал как-никак. Мэтт, мой напарник, от страха сам не свой был, когда та девчонка в туалете вырубилась. Он ей коктейль… – тут бармен осёкся.       – Что он?.. – спросил Глеб.       – Он… делал для неё коктейль.       – Ну и что? Боялся, что к нему претензии, что ли, будут?       – Типа того, – охота Гейла поболтать заметно поубавилась. – Но она не стала заявлять. Сама, похоже, приняла, иначе бы, думаю, были разбирательства. Прости, – сказал он и отошёл на зов двух девушек, сидящих на углу стойки.       Глеб сделал последние два глотка пива и задумался, что делать дальше. Он не знал, стоит ли ему оставаться, – казалось, он и так спросил достаточно и, если спросит ещё, это вызовет подозрения. А вызывать подозрения ему не хотелось, ведь он надеялся, что это не последний раз, когда он общается с Гейлом. Он был уверен, что из него ещё можно выудить нужную информацию – например, о его напарнике, чьё увольнение выглядело неслучайным, но сегодня, кажется, Гейл и сам понял, что пора закрыть рот, а значит, ничего большего от него не добьёшься.       Глеб расплатился и собирался уходить, как вдруг в последний момент решил подойти к нему ещё раз. Он не знал, что из этого выйдет, но попробовать стоило.       – Слушай, – начал он. – Спасибо за выпивку. Хотел спросить…       – Что? – бармен настороженно на него посмотрел.       – Ты сказал, твой напарник уволился. Его место уже заняли?       – О… Да. К сожалению, да. Такие места быстро занимают. Ты ищешь работу?       – Ну, вроде того. Может быть, подработку.       – Добавь меня на фейсбуке: Гейл Трамбле. Ты поймёшь, что это я. Есть у меня пара мест на примете, где часто ищут народ, – сказал Гейл и подмигнул ему.       «Что это было?» – подумал Глеб, но в ответ улыбнулся:       – Спасибо. Добавлю. – И вышел из «Карма Лаунж».       Добравшись до дома, он решил зайти в супермаркет и взять ещё пива – на этот раз уже не безалкогольного, – но в результате вышел с бутылкой вина. «Сегодняшним вечером так и напрашивается пара бокальчиков полусладкого», – подумал он. Напиваться он, само собой, не собирался – он уже вообще отвык от выпивки, а, вспоминая о своём предновогоднем запое, и вовсе чувствовал тошноту; но бокал или два раз в неделю можно было себе позволить – это не делало его алкоголиком. Дома он разогрел остатки вчерашней еды, открыл вино и зашёл в соцсеть. Там он отыскал Гейла, а затем – семеро Мэттов среди его пятисот друзей. Ему повезло: четыре профиля были открыты, и вот, буквально спустя пять минут, он уже знал, кто тот самый бармен, который обслуживал Сашу. Всё это было так просто, что даже неинтересно. Но тут Глеб задумался: «Что же теперь?» – и понял, что трудности впереди.