Запертая любовь

      Вторая половина февраля выдалась неожиданно тяжёлой. Как только начало казаться, что вот, наконец-то, она движется в правильном направлении, появились проблемы там, где она их совершенно не ждала, – в отношениях с Крисом. То, что между ними что-то изменилось, стало особенно заметно после Дня влюблённых, но, по правде говоря, Саша знала, что и до этого у них не всё было гладко. Они скорее делали вид, что у них всё нормально, и в один момент этот гнойник притворства не выдержал и лопнул, выбив обоих из колеи.       В день после праздника, уйдя из отеля, она снова чувствовала себя разбитой, а свою жизнь лишённой смысла – как будто ничего и не становилось лучше, словно она вернулась в те дни в больнице наедине с собой. Только на этот раз всё было не совсем так. Потому что Крис был рядом с ней, но оказалось, что и когда он рядом, всё может быть паршиво.       Домой Саша тогда не поехала – гуляла одна до обеда и даже дольше, пока не стало медленно темнеть и холодать. Вечером она даже не помнила, где была. Знала, что шаталась по городу, что заходила в магазины погреться, но какие именно? где? – этого она сказать не могла. Крис не звонил, и она ему тоже. Домой возвращаться не хотелось. Хотя в голове то и дело возникали слова, которые она ему скажет, когда увидит, в глубине души она знала, что ничего из этого говорить не будет. Ей даже не хотелось с ним видеться, не то что разговаривать. И она отдавала себе отчёт, что реагирует слишком остро, ведь никакой ужасной ссоры между ними не было, но всё равно никак не могла успокоиться. Только к вечеру стало получше, а потом она написала Кьяре и спросила, можно ли у неё переночевать, и когда та разрешила, нервы вроде бы угомонились.       Она зашла в «Доминос», заказала две пиццы на вынос и, дождавшись заказа, отправилась к Кьяре. Но сообщение Крису всё же отправила, чтобы он не волновался: «Я побуду сегодня у Кьяры, завтра вернусь». Он кратко ответил «окей».       У Кьяры дома никого больше не было, она дала Саше пижаму своей младшей сестры, и они смотрели по телевизору какой-то старый детектив, поедая пиццу. В её компании даже кошки скрести на душе перестали, хоть Саша и знала, что это временно. Спать легли рано: Кьяра сказала, что ей рано вставать на кастинг; но перед сном ещё недолго болтали лёжа в темноте. Они говорили совсем о другом, и Саша даже не знала, почему вдруг такое вспомнила, но, когда вспомнила, уже не могла не спросить.       – Ты как-то говорила, что запомнила меня, когда мы вместе лежали в клинике… – сказала она.       – Да, а ты меня нет, – сонно пробормотала Кьяра и зевнула.       – Почему?       – Ну, это уж ты у себя спроси.       – Нет, я о том, почему я тебе запомнилась? Я вроде бы не самый интересный персонаж…       – Ты-то? – хмыкнула Кьяра.       – Где ты видела меня? Где мы пересекались?       – Мы не пересекались.       – Тогда что?       – М-м…       – Ты видела что-то плохое, да? – Теперь уже Саша была практически в этом уверена. – Как я… плохо себя вела?..       Кьяра вздохнула и повернулась к ней на бок. Эти расспросы вырвали её из хрупкой сонливости, помешали провалиться в долгожданный и так нужный сон. Но если Саша хотела знать, она не собиралась ничего утаивать, даже несмотря на то, что правда была такой неприглядной.       – Можно сказать и так, – ответила она. – Ты… Сначала я тебя и не видела. Только предметы, летящие из открытой двери твоей комнаты. Вот тогда-то мне и стало любопытно, кто там живёт.       – О боже, – вырвалось у Саши. Она была рада, что в темноте не видно её покрасневших щёк.       – Но ты не выходила в столовую сама, тебе приносили еду, так что увидеть тебя было непросто.       – Сначала не выходила, – поправила Саша.       – Да. Но я увидела тебя прежде, чем ты начала.       – Когда?       – А за тобой пришли, чтобы отвести куда-то… Я не знаю куда, наверное, взвеситься, или взять кровь, или что-то ещё в этом роде. Но ты стала сопротивляться. Кажется, они настаивали, – я видела издалека, – и тогда ты толкнула женщину. А когда медбрат попытался тебя остановить, ты как-то… выкрутилась и убежала. Потом ходили слухи, что ты пыталась выбить стекло над кнопкой пожарной сигнализации. Но они смогли тебя остановить.       Саша молчала, со стыдом вспоминая произошедшее в «Линн» больше двух лет назад. Значит, о ней даже ходили слухи… И тут, когда она уже была уверена, что на этом воспоминания Кьяры о ней окончены, та добавила:       – Ещё как-то, помню, ты в столовой посуду разбила. А однажды я видела, как ты измазываешь снизу края подносов утренней кашей… чтобы…       – …чтобы те, кто будут их забирать, испачкали руки, – тихо закончила за неё Саша.       – Это было просто гениально. Я бы до такого не додумалась.       – Скорее по-идиотски… И что ты обо мне подумала?       Кьяра чуть помолчала, перед тем как ответить, и Саше показалось, она старалась найти такие слова, чтобы её не обидеть. Но то, что она сказала, было правдой:       – Что ты там не по своей воле.       – И всё? – Этого точно было мало.       – Что ты странная, – ответила Кьяра. – Но я могла тебя понять. Так про сигнализацию правда?       – Угу, – промычала Саша носом. – И стекло я тогда раздавила. Не знаю, почему кнопку жать передумала. Наверное, решила, что это слишком… даже для такой долбанутой, как я.       – Саша…       – Я всем этим не горжусь, если что.       – Я знаю. Всё хорошо, – мягко сказала Кьяра и потрепала её по руке. – Это уже в прошлом.       «Ах, если бы», – ответила про себя Саша. Сейчас у неё было чувство, что ничего так и не изменилось, и ей стало так тошно от себя самой, так стыдно, что она не могла найти слов. Ей хотелось сказать, что ей жаль, что она так поступала, что она была не в себе, но эти оправдания не могли исправить первого впечатления, которое она произвела на Кьяру. Ей казалось странным, что та вообще стала с ней общаться, помня её такой ненормальной.       – А что ты подумала, когда увидела меня в вашей группе? – спросила Саша спустя время.       – Да ничего, – по голосу было слышно, что Кьяра улыбается. – Подумала: «О, это она» и всё. Да забудь ты об этом. Что было, то прошло. Давай спать уже, мне вставать в семь.       Этот вечерний разговор ещё долго не давал Саше покоя. На следующий день, вернувшись домой, она снова и снова прокручивала в голове то, что сказала ей Кьяра, и вспоминала другие события из своей жизни в «Линн», которых Кьяра не видела.       Криса дома не было, и она, заварив себе чай, устроилась на кухне со своим дневником. Мыслей было множество, но облечь их в слова почему-то оказалось задачей непростой, и она долго сидела и пыталась разобраться, как же ей записать, что именно она чувствует. В конце концов оставила короткую запись:       Ничего не меняется. Я по-прежнему всё тот же “сложный пациент” из “Линн Каньон”, только, похоже, это определение уже закрепилось за мной по жизни. Вчера мне напомнили о том, какой я была два с половиной года назад, и я поняла, что с тех пор мало что изменилось. Иногда я просто не знаю, зачем что-то делаю. В один момент это может казаться необходимым, но потом, облажавшись, я вижу, насколько ненормально это было. И я не знаю, я не понимаю себя, зачем я это делаю?       Пропустить приём антидепрессанта было так же глупо, как измазывать подносы кашей. Я так устала от этого, ото всех этих дурацких поступков. Устала от себя. Мне так хочется быть нормальной, как Крис, но я просто не знаю, как такой стать. Такое чувство, что мне просто что-то… недоступно.       Пожалуйста. Я так хочу перестать поступать неправильно. Когда уже то, что во мне сломало, наконец починится?       Когда на последние строчки упало несколько крупных слёз, она услышала, как открылась входная дверь. Быстро вытерла глаза и с тревогой стала ждать появления Криса, но он не стал заходить на кухню и ушёл к себе. Тогда Саша тоже тихо ушла в свою комнату, где наконец осуществила своё желание и залезла в постель.       Они увиделись только вечером, когда он зашёл к ней и извинился.       – Я не должен был тебе такое говорить, – сказал он.       – Почему? – спросила она. – Если ты так считаешь, то почему не сказать? Раз это правда.       – Всё равно не должен был. Это была обидная фраза. Прости, я не хотел, само вырвалось.       «Зато я узнала, что ты обо мне думаешь», – подумала Саша, а вслух ответила:       – Ничего. Я сама виновата. Но это больше не повторится, я обещаю.       – У меня такое чувство, – сказал Крис, присев рядом, – что ты это говоришь, потому что… так надо. Что ты на самом деле не понимаешь, насколько это было неправильно.       Крис выглядел очень грустным, и у неё внутри всё перевернулось от его вида и его слов.       – Я понимаю, – сказала она. – Правда понимаю. Это было глупо.       Он внимательно посмотрел ей в глаза.       – Мне стало не по себе, что ты обо мне такого низкого мнения…       – Низкого?       – …что ты считаешь, что должна мне что-то. Я понятия не имею, чем заставил тебя так думать. Ты не должна переступать через себя, чтобы угодить мне. Ты можешь просто сказать мне. Всё что угодно.       – Ты не заставлял меня, – возразила Саша. – Так думать. Я сама пришла к такой мысли. И я знаю, что это ненормально, но я обещаю, что… что больше не буду. Просто я иногда сама не знаю, что делаю… и почему думаю так, как думаю. Но это изменится. Мне, кажется, помогает терапия. Только это оказалось сложнее, чем я ожидала.       Крис долго на неё смотрел с какой-то унизительной жалостью во взгляде, которую был не в состоянии скрыть, но в конце концов взял её за руку и сказал, что верит в то, что у неё всё получится. Платонический поцелуй, который он оставил на её сухих губах, был одним из множества таких поцелуев, что она получала последующие недели.       Их отношения стали напоминать ей скорее дружеские, а отголоски этой размолвки ещё преследовали обоих. Саша ходила на работу, а Крис работал дома над бизнес-планом; вечера проводили почти всегда вместе, только было в них что-то такое, будто близость между ними нарушилась. Неужели это всё из-за того, что у них нет секса? – думала Саша. После Дня святого Валентина они даже и не пытались им заняться, и, с одной стороны, ей от этого было легче, но, с другой, так плохо, что иногда она жалела о том, что открылась ему тогда в отеле. Кто знает, может быть, если бы она не устроила тогда этот дурацкий спектакль с пропуском антидепрессанта, то между ними сейчас было бы всё нормально. Она бы иногда соглашалась на секс, и Крису приходилось бы с ней возиться, пока она наконец вымученно не кончит, но зато бы в воздухе не витали эти еле заметные напряжение и отчуждённость. Нет, между ними всё вроде бы было нормально… только её тонкая, ранимая душа не могла не улавливать этой прохлады.       В начале марта Крис стал готовиться к поездке на свадьбу Анны, из-за которой, к сожалению, был вынужден пропустить открытие Глебовой выставки. Саша слушала, как они с Глебом разговаривали по громкой связи на кухне, пока Крис готовил ужин:       – Не понимаю, – негодовал Глеб. – Для тебя свадьба какой-то там бывшей коллеги важнее моей первой выставки? Как это так, Крис? Вы с ней даже не друзья!       – Мы были друзьями по работе и поддерживаем общение. Слушай… мне жаль, ладно? Но я реально не могу отказаться. Меня пригласили сто лет назад. Я купил билеты на самолёт, они оплатили мне три ночи в гостинице…       – Она там что, выходит за шейха?       – Нет. Но он вроде состоятельный.       – Вроде состоятельный? Я думаю, он как минимум миллионер. Я понимаю, оплатить номер семье. Но какому-то челу с работы, ты уж прости, – это надо иметь херову тучу денег, – заявил Глеб. И помолчав, спросил: – Так а где свадьба?..       – На Гавайях.       – Ой, иди на хер, Крис! – воскликнул он, что заставило Сашу улыбнуться. – Ну, тогда всё понятно! Какая уж там выставка в Ванкувере, когда есть шанс слинять на Гавайи…       – Прости, – сказал Крис. – Я зайду посмотреть, когда вернусь.       – А Саша придёт восьмого?       – Саша, ты пойдёшь? – спросил Крис, повернувшись к ней. – К Глебу на выставку.       Этот вопрос застал её врасплох. Он, конечно, её уже звал, когда они месяц назад пили кофе, но она почему-то считала, что позвал он из вежливости и уже, скорее всего, не помнит.       – Я не знаю? – она неуверенно пожала плечами. – Наверное, зайду… ненадолго.       – Говорит, что, может, зайдёт, – передал Крис.       – Я слышал, – сказал Глеб и недовольно кашлянул. – Между прочим, надо предупреждать, когда включаешь громкую связь.       – Я думал, ты понял. Всегда слышно, если кто-то её включает.       – Нет, не слышно.       – Слышно.       – Не слышно, не слышно, не слышно, – затараторил Глеб. – Всё, пока. Счастливо потусить на свадьбе! – И в трубке раздались гудки. Крис снова повернулся к Саше и закатил глаза.       Ей, в общем-то, хотелось пойти. Хотя её любопытство слегка поутихло за этот месяц, ей всё ещё было интересно, какие работы Глеб решил выставить. Только она сомневалась, что стоит идти на вернисаж: наверняка там будет местная богемная тусовка, в которую она не впишется. Уж лучше заглянуть в другой день – заодно не будут с Глебом мозолить друг другу глаза. Однако он звал именно восьмого числа… и если бы в этом звонке не спросил снова, можно было бы это проигнорировать. Но не теперь.       Два дня она помогала Крису выбирать свадебный подарок, покупку которого он, так несвойственно себе, отложил на последний момент. К счастью, оказалось, что у Анны и её жениха есть список желаемых подарков, который они выложили онлайн, и, убедившись в нужном размере, Крис купил вычурное постельное бельё и два шикарных банных халата, всё вместе стоимостью в пол Сашиной зарплаты. Подарок дешевле, объяснил он, сделать будет просто некрасиво, учитывая, что они оплатили ему проживание.       Потом Крис улетел, и через день состоялось открытие выставки. Саша до последнего не знала, пойдёт или нет, даже когда Глеб прислал в эсэмэске адрес галереи, явно намекая, что ждёт её. Но вечером восьмого марта ей вдруг стало так скучно сидеть дома одной (Кьяра улетела в Европу на съёмки), что она решила срочно развеяться.       Она прекрасно знала, в чём люди ходят на такие мероприятия, но ей было лень наводить красоту, поэтому она надела черные джинсы, бежевую водолазку, подкрасила ресницы и решила, что на этом хватит. Она не собиралась бороться за титул самого стильного гостя. Вышла из дома с опозданием, нырнула в такси и поехала в галерею.                     Выставка называлась «Женский портрет в живописи молодых художников Британской Колумбии». Но то ли художников в провинции было не так уж и много, то ли кураторы специально отобрали всего несколько, но Саша насчитала всего шесть имён. Имя и фамилия Глеба среди остальных заметно выделялись. В краткой информации о нём, отпечатанной белым на чёрной стене, было отмечено, что Глеб окончил Школу искусств при Университете штата Вашингтон, где учился живописи и рисунку, и последние несколько лет жил между Сиэтлом и Ванкувером, но полгода назад окончательно обосновался в последнем. «Окончательно?» – с сомнением подумала Саша, читая текст. Дальше она пробежала глазами, особенно не вчитываясь: «в сферу интересов… не только портреты… жанровые композиции, пленэрные зарисовки… и даже иллюстрации детских книг», «плавность форм», «основное внимание на лице», «точная передача мимики», «портретирует… людей близкого круга». К счастью, о ней ничего. О других художниках Саша читать не стала и протолкнулась дальше, оглядываясь в поисках Глеба, которого нигде не было видно.       Его она так и не нашла, зато три его работы обнаружила в центральном зале – все они были написаны года три или даже четыре назад, насколько она могла судить. Она смутно припоминала, как позировала ему для первой картины. На ней она лежала посреди высокой травы в коротком белом платье на тонких бретельках и улыбалась, прислонив к лицу белый цветок, названия которого не знала, а на её лицо и шею падали солнечные лучи. Только цветка на самом деле, кажется, не было. На второй, тускловатой, но тоже достаточно светлой картине, она стояла дома на балконе, завернувшись в простыню, и курила, а за открытым окном шёл ливень, – это Глеб явно рисовал с фотографии. На третьей картине, выполненной в тёмных тонах, была изображена часть Сашиной спины и её отражение в зеркале. Этого Саша не помнила: возможно, он сфотографировал её, пока она не видела, или нарисовал по памяти – впрочем, разницы в качестве исполнения с первым портретом, который писался с натуры, она не заметила.       Последняя работа привлекла её внимание сильнее первых двух. Она отличалась от них не только цветовой гаммой, но и настроением – заметно более депрессивным, хмурым. Саша долго не могла понять, что с ней не так, пока не осознала, что её отражение выглядит… меньше, чем её спина, и дело тут не только в том, что зеркало более отдалено от зрителя. В нём она была похожа на ребёнка. Что он хотел этим сказать?.. Она подошла ближе и присмотрелась к табличке с подписью: «Искажённое виденье», январь, 2011 год, 45,5 на 35,5 см., акрил и масло на загрунтованной бумаге. Тут Саше вспомнилось, как она однажды наблюдала за тем, как он грунтовал бумагу, – процесс ей показался непростым. Но это была лишь подготовка – написать нечто подобное было задачей куда более сложной, и она даже не представляла насколько. Оставшись у своего портрета одна, она приблизилась и внимательно присмотрелась к отражению в зеркале. Оно было слегка размыто, тем не менее она смогла уловить на своём лице тень сомнения и испуга. Чего же она испугалась? Неужели себя? Саша не вполне могла это понять.       Она ещё чуть походила по залу, рассматривая картины других художников, и направилась в следующий. Помещение было совсем не большим, а на стенах разместилось всего пять полотен; людям в нём было тесно. Ей захотелось поскорее вернуться назад, но она не могла уйти, не увидев последней, пятой картины, которую загородила компания из четырёх человек, – она уже предчувствовала, что это работа Глеба. Наконец компания сдвинулась с места, и Саша подошла ближе. Как она и ожидала, это было её изображение, большое и вертикальное, но при виде него она всё равно испытала мурашки по коже, как испытывала всякий раз, узнавая себя в портрете. Всё-таки это было очень странное, ни с чем не сравнимое чувство – знать, что на картине ты, что твоё лицо удостоилось такой чести.       Однако здесь было не только лицо, но и часть её тела, включая живот, – она стояла, положив на него руки, в одном бюстгальтере, и смотрела прямо на зрителя – или, как можно было предположить, на Глеба, если бы она ему позировала. Но картина была чистой воды фантазией, родившейся в его голове: она никогда ему не позировала для этого портрета, в том числе для фотографии. Её рот был приоткрыт, словно она собиралась что-то сказать, а широко распахнутые глаза были пронизаны каким-то отчаянием; грудь в мягком тканевом бра выглядела больше обычного. От этой картины ей стало тревожно. Как и картину с зеркалом, она её никогда не видела. «Её там нет» – гласило название. Сентябрь, 2012 год. Внезапно у Саши навернулись слёзы, и она поспешила уйти из этого зала.       Оставался последний, с противоположной стороны, – даже издалека было видно, что в нём полно народу. Задумка кураторов явно провалилась, подумала Саша: самое интересное для зрителя оказалось в залах поменьше, а в центральном, наоборот, людей было мало. Неужели это нельзя было предвидеть? Она протиснулась внутрь квадратного помещения и попыталась вычислить, где висят картины Глеба. Рядом стояла франкоговорящая пара, и, хотя Саша их понимала не до конца, тут она услышала, как мужчина сказал:       – Знаешь, чем от неё веет? Классической русской школой портретной живописи. Это потрясающе.       – Пожалуй, – ответила его спутница. – Очень реалистично.       Когда они сдвинулись влево, Саше открылось то, на что они смотрели.       Фотография, по которой создавался этот портрет, была сделана в конце сентября, два с половиной года назад. Они втроём, с Крисом и Глебом, отправились на остров Ванкувер, в Викторию, и Крис вычитал в каком-то гиде, что они просто обязаны выпить послеполуденный чай в отеле «Фэйермонт Эмпресс». Глебу было всё равно, но Саша была против – ей хотелось успеть посетить цветочные сады, которые закрывались в пять часов дня. На фотографии Глеб запечатлел её возле отеля: обернувшись к нему, она оказалась в его объективе. Но в кадр попала и рука Криса, тянущая её за собой. В итоге получилось, что портрет рассказывает куда более глубокую историю, чем ту, о которой вспомнила Саша. Она от него ускользала на этом портрете, уходила за тем, чья сильная рука так бессовестно вторглась на холст – она не была еле заметной, а сразу бросалась в глаза, на ней был намеренно сделан акцент. Эта картина называлась «Близнецы».       А напротив неё висела последняя работа Глеба из представленных на выставке, и единственная горизонтальная. Но ото всех предыдущих она отличалась не только своим положением – куда важнее было то, что Саша здесь была не одна. Не в том смысле, что там был кто-то ещё, а в том, что на портрете было две Саши. Она в замешательстве уставилась на себя в двух экземплярах, как вдруг услышала рядом:       – Почему та картина называется «Близнецы», если близнецы на этой?       – Не знаю, может, перепутали подписи?       Но с подписями всё было в порядке, и Глеб бы это легко подтвердил. Картина с двумя Сашами носила название «Безмятежность». А завершена она была совсем недавно: январь, 2014 год – значилось на табличке. Саша смотрела на неё несколько минут, пока всё не поняла. Ну конечно, ведь это она у Глеба в квартире (правда, в той, откуда он уже съехал), в конце прошлой осени, а именно наутро после дня рождения Эли. Значит, он её сфотографировал, пока она спала! И ничего не сказал. А то, что она в двух экземплярах, – это, наверное, две разные позы, в которых она лежала, ведь даже одеты две девушки одинаково – в белые мужские футболки, а ноги их, торчащие из-под одеяла, голые. Видимо, не смог определиться с выбором.       Это была очень нежная, залитая мягким солнечным светом картина, написанная в серых, охристых и тёплых коричневых тонах. Мятые футболки, складки на одеяле, переливы волос на солнце, нежность кожи… Всё было прописано с такой тщательностью, что Саша стояла как завороженная и не могла насмотреться. В этой работе, как ни в одной другой, он достиг мастерства в том чувственном реализме, к которому всегда стремился, и она им очень гордилась.       Она вернулась в центральный зал, ещё раз попыталась найти Глеба, но попытка снова не увенчалась успехом. Да где же он, в конце концов? Неужели уже ушёл? Не то чтобы ей очень хотелось общаться, но сказать пару фраз было необходимо – поздравить с выставкой, похвалить его работы. Перед тем как выйти из галереи, Саша взглянула на самый первый и наиболее старый свой портрет (а также наиболее яркий и позитивный). Ей вдруг захотелось в него, лежать среди этой зелёной травы и беззаботно улыбаться. Интересно, чему она так улыбалась? Что это за искорка в её глазах? Её подрисовал Глеб или она и правда там была? А как он назвал этот портрет? – она поняла, что так и не посмотрела. Подойдя ближе, она увидела, что на табличке было написано: «До всего». По коже пробежал холодок.       Когда Саша вышла на улицу, в голове у неё крутились названия всех картин. «Близнецы». «Безмятежность». «Её там нет». «Искажённое виденье». «До всего». Внутри опять возникла тревога, но приглушённая, не такая, как если бы она не пила АД. Тут она поняла, что не посмотрела, как назывался портрет с сигаретой, но возвращаться назад уже не хотелось. Эта выставка её взволновала; она провела внутри целый час, но теперь настало время выкинуть из головы всё, что она видела. «Посмотрела и хватит», – сказала себе Саша.       В этот момент слева от входа она увидела Глеба в компании двух парней. Он стоял в расстёгнутой нараспашку кожаной куртке, с бокалом в руке, оживлённо разговаривал и выглядел довольным. Она уже хотела незаметно исчезнуть, чтобы не портить ему настроение, однако он как почувствовал, что она смотрит, и поймал её взгляд.       – Саша! – позвал её он.       Ей вдруг стало неловко. Что если, когда она подойдёт, парни её узнают? У неё, конечно, больше не было тех длинных волос, что на портретах, но лицо-то, к несчастью, осталось всё тем же… Но тут она поняла, что ноги сами ведут её к ним. И что она им улыбается, и что она с ними здоровается… Было чувство, что она наблюдает за собой со стороны.       – Э-э, ну ладно, нам пора, – сказал один парень.       – Да, точно, чувак, – подхватил второй и похлопал Глеба по плечу.       Что она сделала не так? Почему они уходят?       – Как ты? – спросил Глеб, распрощавшись с приятелями. – Только пришла или уходишь?       – Ухожу. Я уже всё посмотрела, – ответила Саша. Но он смотрел на неё так, словно ждал какого-то продолжения, и она поняла, что должна поделиться впечатлениями. – Мне всё очень понравилось, я за тебя очень рада, – выпалила она. – Уверена, что это только начало.       – Спасибо, – Глеб смотрел на неё с нахмуренными бровями. – Я боялся, что тебе не всё понравится.       – Почему? – спросила она.       И Глеб стал что-то говорить, но одна фигура чуть дальше по улице полностью завладела её вниманием, и Саша перестала его слышать. Она смотрела в сторону и не могла понять, приближается к ним эта фигура или отдаляется, пока не поняла, что она плывёт прямо на них. В ушах загудело. С каждой секундой ей становилось яснее, что это Лиа.       Она их вроде как не видела, хоть и плелась к галерее. Но что поразило Сашу ещё, помимо того факта, что перед ней была девушка, чуть было не отправившая её на тот свет, так это внешний вид Лии. Одета она была и впрямь очень странно, а именно в джинсы-клёш, ужасные лакированные сапоги с острым носом и замызганную ветровку. Да и лицом Лиа выглядела неважно, невольно наводя на мысль, что подсела на какие-то наркотики.       Саша застыла на месте, во все глаза смотря на неё и не зная, что делать. Она почувствовала, как Глеб дёрнул её за рукав, и, кажется, слышала, как позвал по имени, но, скованная страхом, не могла отреагировать. Мозг посылал ей сигналы опасности, убеждал в том, что нужно бежать, что нужно где-нибудь спрятаться, а она не могла сдвинуться с места. Наконец, когда Лиа была от них примерно в двух метрах, её передёрнуло и она отступила за Глеба. Причиной тому была рука Лии, спрятанная в кармане: на секунду Саше показалось, что она готова вытащить оттуда нож.       Но никакого ножа у Лии, конечно же, не было. Она была здесь вовсе не для того, чтобы причинить Саше вред. Она их даже не видела, и направлялась она вовсе не в галерею. Лиа просто шла мимо и, возможно, так бы и прошла дальше, не заметив Саши и Глеба, но, как только она их миновала и замедленная съёмка в голове у Саши прекратилась, Глеб спросил:       – Это что, Лиа? Господи, что с ней стало?..       А когда Саша не ответила, громко позвал:       – Лиа!       Она обернулась, продолжая идти, и посмотрела на них так, словно впервые видела, но спустя пару секунд узнала, остановилась, с ужасом уставилась на Сашу… и тут же рванула прочь. Саша и Глеб смотрели ей вслед: он – ничего не понимая и она – пытаясь прийти в себя. Саша не сразу осознала, что вцепилась в него и дрожит.       – Что с тобой? – спросил он, изучая её лицо. – Да в чём дело?       Она пристыженно убрала от него руки и сделала шаг назад.       – Не знаю. Ни в чём? – выдавила она.       – На, выпей, – Глеб протянул ей бокал. – Ты как призрака увидела.       – Не хочу.       – Да это вода, – сказал он.       «В бокале для вина?» – подумала Саша, но глоток всё-таки сделала.       – Так. А ну-ка пойдём со мной. – Не найдя, куда деть бокал, Глеб оставил его под стеной и подтолкнул её вперёд.       – Куда?..       – Кое-куда зайдём.       – Куда тут можно зайти? – Саша недоверчиво огляделась по сторонам.       – А ты не знаешь? – улыбнулся он. – Здесь за углом та китайская забегаловка.       И правда, теперь она вспомнила: когда-то они любили там ужинать, в этом дешёвом стареньком ресторанчике с отменной китайской кухней – такое чувство, будто это было в прошлой жизни.       – Но ты же не можешь уйти, – сказала она.       – Это ещё почему?                     Глеб понятия не имел, что только что произошло, но там, возле галереи Саша показалась ему перепуганной. На её прекрасном лице застыл такой ужас, когда она увидела Лию, что он не знал, что об этом и думать. Столкновение, конечно, вышло неожиданным – тут не поспоришь, но это не объясняло Сашину ненормальную реакцию на столь незначительную персону. Или же он ошибался, считая её незначительной? Быть может, у них с Сашей были личные счёты?       Они сели на протёртые красные сиденья друг напротив друга. От Глеба не скрылась дрожь её рук, пока она расстёгивала пальто.       – Может, хочешь чего-нибудь выпить? – предложил он.       – Мне нельзя, – ответила Саша.       – Почему? Антибиотики пьёшь?       – Антидепрессанты.       – О как… – удивился Глеб. – Я не знал. И что, совсем нельзя? Даже немного? – Он знал от Криса, что она ходит на терапию, но почему-то даже не думал, что ей могли прописать лекарства.       – Лучше не надо, – сказала Саша. Хватит с неё экспериментов. – Может, от бокала ничего и не будет, но я не хочу проверять…       Глеб понимающе кивнул и заглянул в меню. Тут зазвонил его телефон, но он быстрым движением руки отклонил звонок и поставил беззвучный режим.       – Тогда курицу Гунбао и… зелёный чай, да? – спросил он.       – Глеб… – она прямо на него посмотрела. – У тебя выставка… Твои знакомые наверняка хотят тебя видеть. Ты должен быть там, а не со мной…       – Ничего, обойдутся. Галерея уже закрывается, – ответил он, посмотрев на время. – И я хочу есть. Так что возьмём к курице? Лапшу?       Саша неуверенно пожала плечами. От курочки Гунбао она бы, конечно, не отказалась – это было её любимое китайское блюдо, и Глеб об этом помнил. Она сказала, что хочет яичную лапшу и наконец сняла с себя расстёгнутое пальто. Он сделал заказ.       Какое-то время они сидели молча: Саша увлечённо рассматривала свои колени, а Глеб её лицо – чувствуя, как сильно по нему соскучился. Она выглядела значительно лучше, особенно если сравнить с тем днём, когда он принёс ей в больницу цветы: тогда Саша была чуть ли не в худшем виде и состоянии, что он помнил за все их совместные годы. А ведь с тех пор прошло всего лишь два месяца. Он задумался о том, тяжело ли ей далось возвращение к жизни и к прежнему внешнему виду.       Её рука, лежащая на старой клеёнчатой скатерти, так и просилась, чтобы он взял её в свою, и в конце концов Глеб не выдержал. Саша вздрогнула и моментально подняла на него глаза, но руки не отняла.       – Что это было? – спросил он. – У галереи. Мне показалось или ты испугалась?       – Ничего. Просто… не ожидала её увидеть. Хотя видок у неё был и правда пугающий, – Саша чуть улыбнулась одним уголком рта.       – Это точно. И мне показалось, она нас не сразу узнала.       – Ага…       – Но когда узнала… она на тебя так смотрела… Ты заметила?       – М-м… да. Как-то стрёмно даже стало.       – Между вами что-то произошло? – вдруг прямо спросил Глеб.       – Что ты имеешь в виду?       – Какая-то ссора… я не знаю…       – Ну… Было такое. Давно правда. Ты же помнишь, что меня уволили из «Кловер»? – Глеб кивнул. – А знаешь почему?       – Нет.       – Мы с ней в тот день слегка… подрались, – начала она. И заметив, как у Глеба расширились глаза, продолжила: – Это была моя вина, я не должна была такое начинать на рабочем месте, тем более что она вроде как была посетителем. Но… она меня выбесила… и я не сдержалась. Это было так по-дурацки. Меня сразу же выгнали.       – Но из-за чего вы…       Саша чему-то улыбнулась и ответила:       – Да так. Девчачьи разборки. Наговорили друг другу гадостей.       Глеб громко вздохнул и тоже улыбнулся. Хотя Крис ему об этом не рассказывал, история, в общем-то, звучала правдоподобно. Только если бы он на Сашином месте сейчас встретил Лию, она бы вызвала у него раздражение, а не страх, который он лишь на секунду, но всё-таки уловил в Сашиных глазах. И это заставляло его усомниться в Сашином объяснении. Чутьё ему подсказывало, что между девушками было что-то ещё…       – Это не от неё у тебя подарок? – спросил Глеб, смотря на еле заметный шрам на Сашиной щеке.       – Ага. Осталось на память..       – Боевые шрамы, – улыбнулся он.       – Да…       – Ты хорошо выглядишь. Правда хорошо. Тебе идут такие волосы. И вообще…       – Спасибо, Глеб, я старалась, – она смущённо улыбнулась. – Ну, не сегодня – сегодня не особо, но вообще старалась в последнее время.       Он хотел было сказать, что сегодня она как раз очень красива, но тут им принесли заказ и после он понял, что это было очень кстати. Такие слова, пожалуй, были бы лишними, и Саша могла бы не так их понять.       Она сразу же принялась за еду, а он ещё сидел с минуту и смотрел, как она ест, пока не приступил сам.       – Как продвигается терапия? – поинтересовался он.       – Нормально, – прожевав, ответила Саша. – Хотя у меня нет такого чувства, что она куда-то продвигается.       – Почему?       – Ну, у нас нет какого-то плана, согласно которому должны происходить улучшения. Это просто помогает, но как бы… незаметно. Но мне нравится туда ходить. Это хорошее место.       – Значит, тебе уже лучше? – спросил Глеб и почти сразу понял, что это был некорректный вопрос. Саша перестала есть и ушла ненадолго в себя.       – Наверное, – сказала она наконец. – Было точно хуже.       Глеб её понимал, но не был уверен, что стоит об этом говорить. Он только спустя время осознал, что и сам был в шаге от депрессии перед Новым годом. Ментально он был тогда в очень нехорошем и тёмном месте, таком, что ещё немного – и его бы окончательно засосало в эту воронку. Но, к счастью, он вовремя смог спастись. Жаль, что Саша не смогла… Жаль, что он тогда этому поспособствовал.       – Давай о чём-то другом? – предложила она. – А то мы всё обо мне… Ты доволен выставкой?       – Да, вполне, а ты? Как тебе, со стороны?       – Мне понравилось, – она слегка пожала плечами. – Только показалось, что расположение картин не удалось. Все толпились в этих крошечных зальчиках по бокам. А центральный был полупустой. Получается, что самое интересное разместили не в центре… Как-то это нелогично.       – М-да, пожалуй… – сказал Глеб и задумчиво почесал голову. Ему было любопытно, что она называет самым интересным.       – Хотела спросить…       – Да?       – Там был портрет, на котором меня две… Почему?       Почему? Как же это было ей объяснить? «Одна хорошо, а две лучше», – вот объяснение, которое он был готов предоставить любому. Но не ей же… Ещё подумает, что он всё ещё по ней сохнет. Хотя тогда и правда сох – ведь он начал портрет ещё осенью, а закончил в январе. И это было последним её портретом, что он написал.       – Не смог выбрать? – предположила она.       – Вроде того. Не сердишься, что я тебе ничего не сказал?       – Да нет. Ты же предлагал посмотреть. Но ты и про остальные мне вообще-то не рассказывал. Даже не знала, что у тебя такое есть…       – Это был секрет, – извиняющеся улыбнулся Глеб.       – Ну, ничего. Так как теперь ты их продаёшь, я требую процент от прибыли, – со всей серьёзностью заявила Саша.       – Что-что? – чуть не поперхнулся он.       – Шучу, – широко улыбнулась она и подняла руки: – Я ни на что не посягаю.       Глеб выдохнул, откинувшись на спинку. Шутка, по правде говоря, была так себе, но его неожиданно обрадовало, что Саша вообще шутит. Кажется, он уже давно не слышал от неё ничего подобного.       Тут завибрировал его телефон, и Глеб, взглянув на экран, увидел, что это уже третий звонок. Он неохотно поднял трубку – как оказалось, чтобы выслушать претензии коллег по издательству, которые не обнаружили его в галерее. Закончив короткий разговор, он понял по Сашиному лицу, что она всё слышала.       – Ты же говорил, что галерея уже закрылась… – сказала она.       – Я сказал «закрывается», – невинно улыбнулся Глеб.       Саша покачала головой.       Они допили чай, и Глеб вызвался заплатить за их ужин («Восьмое марта всё-таки»). Она не стала сопротивляться. Затем он сказал, что проводит её домой, и когда они шли к машине, Саша видела, что галерея ещё открыта: её гигантские окна ещё освещали собой пол-улицы. Но Глеб как будто специально не смотрел в ту сторону, и уж тем более было не похоже, чтобы он собирался туда возвращаться. Он подвёз её до дома и даже вышел, чтобы проводить до подъезда. Войдя домой, Саша ещё долго размышляла над его сегодняшним поведением, но в конце концов пришла к выводу, что ей не стоит об этом переживать. Она хорошо провела время этим вечером, а это было самое главное.       А Глеб по дороге домой всё думал о том, как рад он был её видеть… но также о том, что в ближайшее время встречаться им больше не стоит. Потому что, предложи ему Саша зайти, он бы зашёл. И он бы с радостью остался у неё на ночь.