Запертая любовь

      Суд был назначен на середину июля, и по мере его приближения Саша с каждым днём была как на иголках. Она никогда не бывала в зале суде и смутно себе представляла, как это должно происходить, но Марианна постаралась подготовить её со всей тщательностью. Прирождённая юристка, с горящими глазами, но холодной головой, сама она с предвкушением ждала заседания, Саша видела это. “Ненавижу наркотики и всех, кто их распространяет”, — однажды сказала она между делом, и в её голосе звучала жажда правосудия, которая была отличной от Крисовой (он-то руководствовался кровной местью, в то время как она — законностью и справедливостью). Пример сильной и умной, но главное, уверенной в себе молодой женщины, нужно признать, вдохновлял.       Крис, что постепенно входило у него в привычку, в ночь перед судом спал плохо, то впадая в забытьё, то возвращаясь к бессвязным мыслям, коих было слишком много. В последнее время ему казалось, что всё это дело было единственным, ради чего он вообще держал себя в руках вместо того, чтобы пуститься во все тяжкие, а зная, что скоро всё закончится, не понимал, что будет дальше. Странно, как сильно за какой-то год поменялась его жизнь — прошлым летом она была воплощением стабильности и порядка: он работал на офисной работе с восьми до пяти, каждое утро бегал, правильно и разнообразно питался, поддерживал отношения с семьёй, хорошо спал, был жизнерадостным. Пусть, у него не было личной жизни, а были тайные чувства к Саше, запертые так хорошо, что можно было сделать вид, что их и нет, но в остальном он чувствовал себя почти полноценно. Теперь он был тенью того человека.       Поднявшись, он первым делом подумал о том, что надо продумать для Саши образ, но, заглянув к ней, обнаружил, что она уже достала из шкафа твидовое чёрное платье без рукавов и разложила у себя на кровати, а когда ему вздумалось поспорить с её выбором, сказала: “Это они пусть думают, что надеть, чтобы себя обелить. Мне это ни к чему”. И то было верно: Мариана столько раз подчёркивала, что она — пострадавшая сторона и ей не нужно искать никаких оправданий, а нужно только чётко и уверенно говорить правду, что Саша даже преисполнилась неким чувством превосходства от своей невинности.       Глеб тем временем стоял перед зеркалом в полный рост у себя в квартире и застёгивал белую рубашку, пытаясь понять, нужен ли ему галстук. Приложил сначала один, потом второй, и даже завязал его, но тут же снял и отбросил в сторону. Несколько дней назад Крис сообщил ему о дате слушаний и спросил, хочет ли он присутствовать. Для Глеба, после его собственного маленького расследования, это был даже не вопрос: он должен был знать, как всё пройдёт, и единственное это будет слушание или первое, он будет там. Кроме того, он знал, что нужен там, по крайней мере, Крису, который всё больше его волновал. Если с Сашей он уже давно не виделся и чувствовал себя без неё замечательно, то с Крисом встречался несколько раз после их совместного хайкинга и хорошо видел, что тот не в порядке. Не считая некоторых просветлений, он был мрачный и уязвимый, и Глеб подумал, что никогда не знал его с этой стороны. И хотя он не рассказывал ничего о Саше, Глеб догадывался, что дело именно в ней. Единственное, что радовало, так это то, что у Криса сейчас было дело, в которое он мог уйти с головой, — проект своего кафе-кондитерской, который постепенно претворялся в жизнь.       Кьяра, вызванная для дачи свидетельских показаний, в этот момент затягивала в пучок свои светлые волосы. Её сердце учащённо билось, и она немного нервничала из-за свалившейся на неё ответственности. Казалось, она лучше действовала в стрессовых ситуациях, когда надо не думать, а быстро делать, например, как тогда, с Сашей; а теперь, когда нужно было публично об этом говорить, её слегка потряхивало, словно перед экзаменом. Она до поздней ночи прокручивала всё в памяти, копалась в себе и докопалась до того, что, вообще-то, спасла человека, и это, пожалуй, её главное достижение на сегодняшний день. И если она снова нужна этой странной, но очень хорошей девушке, с которой их свела одна лечебница, то она будет там для неё.        Живущая в пригороде Ванкувера Эля села в автобус и посмотрелась в маленькое зеркальце своей старой палетки теней. Без густо подведённых чёрным карандашом глаз ей было непривычно видеть своё отражение, но сегодня её руки дрожали, веки припухли после слёз и бессонницы, да и макияж в целом казался сейчас ненужным. С тех пор, как на днях с ней связался её сосед по квартире и сообщил, что ей пришла повестка суд, её потряхивало; сначала она хотела это проигнорировать, но, услыхав от него же, что это может привести к дурным последствиям, включая вынесение решения в её отсутствие или выдачу ордера на её арест, решила, что ей лучше явиться. Последние недели она жила — или лучше сказать, скрывалась — у своего парня, бросив работу, но мысль о том, что ей не избежать расплаты, была с ней ежедневно. Правда, несмотря на это, ей до последнего не приходило в голову, что может понадобиться защита, а когда днём ранее она наконец вышла на Лию, та сказала, что у неё есть свой адвокат, но дело плохо и теперь каждый сам за себя. Это её просто взбесило. Этой богатейке ничего не стоило поделиться с ней своим адвокатом, за которого платят её родители, а теперь Эле негде было искать подмоги.       Лиа же, вместе с отцом и матерью, а также водителем, уже сидела на заднем сидении семейного автомобиля, невидящим взглядом уставившись перед собой. Родители говорили ей не волноваться и утверждали, что всё будет хорошо и в случае чего её защитят и отправят лечиться, но она видела, что сами они подавлены и взволнованы от того, что в её чистом, как белый лист, личном деле грозит появиться запись, которая испортит их репутацию. Её долго и мучительно тренировали, что и в каком случае она должна говорить в суде, но если в эту конкретную минуту она уже ничего не помнила, было сомнительно, что вспомнит на свидетельской скамье. В голове стоял густой туман, вызванный нехваткой всех тех веществ (включая таблетки из кабинета отца), которыми она баловалась с начала весны, прежде чем её поймали и всего этого лишили. И если вина её сильно пока не мучила, на душе всё равно было гадко и сосало под ложечкой от плохого предчувствия.       В зале суда ещё было тихо, когда в него вошла Марианна с деловым портфелем в руках и следом за ней Саша; мягкий утренний свет пробивался внутрь через небольшие окна под потолком и стелился длинными дорожками, заставляя пыль плясать в своих лучах. Просторное помещение было оформлено в старомодном, солидном стиле, с внушительным использованием дерева, и оставлял впечатление спокойной серьёзности. Саша бегло его осмотрела, задержавшись взглядом на возвышающейся платформе, где было расположено ещё пустое судейское кресло, и опустилась на своё место, приняв решение больше не оглядываться назад, чтобы её не сбили ничьи лица: со всеми, кого хотела видеть, она уже виделась и услышала от них то, что ей нужно было услышать.       Крис и Глеб расположились рядом на креслах для зрителей по её сторону, а с другой вскоре уселись родители Лии, лица которых выражали уязвлённую гордость людей высшего класса, вляпавшихся в грязь. Сама она вместе с молодым мужчиной, своим адвокатом, прошли за стол в передней части зала. Глеб упорно пилил её взглядом, пока она рассеянно решала, куда поставить сумку, и когда она подняла на него голову, показал ей средний палец. Крис тут же потянул его за руку и прошипел что-то о том, что их сейчас выгонят, но Глеб не испытал ничего кроме удовлетворения: погрузившись в атмосферу, в которой царила незыблемость закона, он чувствовал, как сильно ему хочется, чтобы виновные были наказаны. Вскоре в зал вошёл судья, мужчина средних лет с поседевшими волосами, и без энтузиазма объявил о начале заседания.       Крис наблюдал за происходящим словно издалека, настолько нереальным оно ему вдруг показалось, заставив вернуться мыслями к тому дню, когда всё случилось, и переживать его снова, раз за разом, по мере того, как вызывали свидетелей. Тяжелее всего было вынести допросы Саши, как бы мастерски Марианна это ни делала, с правильными вопросами, после которых напрашивались нужные выводы, и он вцепился в руку Глеба, проживая с сестрой всё то, что с ней было. Он словно был в её теле, там, в дрянном ресторане с говорящим названием “Карма Лаунж”, как будто это была её карма за то, чем они занимались друг с другом; пил коктейль, в который был подмешан наркотик; лежал на полу в уборной, скованный ужасом, а тем временем его тело и разум стремительно подчинялись действию экстази и алкоголя.       Вызвали Кьяру — и вот, он уже был в её руках, с трудом глотая воду, которую та заставляла его пить, а потом её пальцы пролезли ему в глотку и его вырвало в грязный унитаз общепита. Вызвали хостес — и он всё увидел со стороны: как две девушки, в компании которых он сидел, внезапно вскочили с лавки и, ссорясь, выбежали на улицу раздетые, а он остался один. “Она заказала коктейль, но попросила безалкогольную версию, — сказал работавший в тот день бармен, молодой парень, который, казалось, искренне переживал о своей ошибке. — Но я всё перепутал и случайно добавил ром”. И Крис видел, как делает этот заказ, и как пробует свой напиток, и как понимает, что в нём есть то, чего не должно быть, но ещё не понимает, что это не только алкоголь.       Странно, но всё, что он переживал в зале суда, словно заставляло его отречься от того, что он чувствовал к Саше и думал о ней в настоящем: от его непонимания того, что происходит в его отношениях с ней — и до обид на неё, в которых он себе и признавался то с трудом, но которые, несомненно, были, как у любого человека с треснувшим сердцем. Сейчас всё это померкло, утратило свою важность на фоне того, что с ней произошло, как она это пережила и главное — выжила, и вот, теперь сидит к нему спиной в зале суда, из плоти и крови, в классическом чёрном платье, которое выбрала сама, гладкими распущенными волосами, уже отросшими до плеч, и, наконец, в здоровом весе.       А дальше на допрос вызвала Лию, ту Лию, что когда-то в прошлой жизни считалась его девушкой, а позже так гадко вредила той, кого он любил всем сердцем, и Криса на секунду затошнило. Перед глазами промелькнуло воспоминание, как он стоит у больничной койки, на которой лежит еле живая Саша, и он впервые в жизни обратился к высшим силам с просьбой о том, чтобы другой человек был сурово наказан. Лиа была на грани, но умудрялась как-то лавировать с помощью своего адвоката, который задавал довольно странные, ничего не проясняющие вопросы, и строил защиту, похоже, только на том, что Лиа перепутала напитки. Однако стоило Марианне за неё взяться, как она запаниковала и даже пустила слезу. Включили видео с записи камеры наблюдения, на котором, хоть и плохо, но было видно, что стоило Саше выйти из-за стола, как Лиа схватила её стакан и закопошилась над ним, а потом вернула на место. Когда на несколько вопросов Марианны она ответила, что “точно не помнит” и “не может сказать”, все присутствующие напряглись, явно почуяв, что запахло жареным.       Но гвоздём этой программы, вне всяких сомнений, стала Эля. Они выслушали её версию произошедшего в невнятном изложении, а как только посыпались вопросы, стала путаться сначала в последовательности, а затем и в логике их с Лией действий и в конце концов сломалась под напором Марианны. “Вы употребляете или когда-либо в прошлом употреляли наркотики?”, “Вы храните либо распространяете наркотики?”, “Если сейчас у вас дома провести обыск, найдутся ли там наркотики?”, “Вам известно вещество под названием МДМА?”, “А экстази?”, “А Адам? Молли? XTC?” и, наконец: “Передавали ли вы своей подруге, Лие Макларен, в обмен на деньги или безвозмездно, МДМА или любое другое психоактивное вещество?”. (“Ну что за акула?” — прошептал Глеб.)       — Я не хотела, чтобы так произошло! — рыдала Эля. — У меня было немного экстази, и мы просто баловались, но я не хотела, чтобы это затронуло кого-то ещё? Я дала… продала… ей несколько грамм, но я ничего не подсыпала в тот бокал! Я просто сидела рядом! И я сразу сказала, ты поступаешь неправильно, так нельзя, — она говорила это, смотря прямиком на бывшую подругу.       — Ну, это уже слишком! — раздался из зала голос, принадлежащий отцу Лии.       — Но она не послушала и сделала это, — продолжала Эля. — Да, она сделала это! И потом ещё оказалось, что там был алкоголь, которого быть не должно. Но она уже выпила… какую-то часть. Я не знала, что делать… Мне не пришло в голову ничего лучше, чем хотя бы перевернуть её стакан напоследок. Ну, чтобы она не пила из него больше. Но, видимо, ей хватило и было поздно. Мне жаль! Мне правда жаль!       Затем снова вызвали Лию, и она тоже заплакала, признавая, что всё так и было:       — Я хотела просто пошутить, немного растрясти её, что ли. Я не знала, что этой дозой можно навредить. Я же не знала, что она такая слабая!       И казалось бы, на этом можно было заканчивать, но Сашина защита не могла забыть ни нападения, ни многочисленные анонимные звонки:       — Имеет ли к вам отношение этот молодой человек? — спросила Марианна, демонстрируя фотографию подозреваемого, которую Саша нашла на фейсбуке.       — Да… Это наш… знакомый.       — Вы просили его совершить нападение…       — Да, просила, — не дослушав вопрос, ответила Лиа и тем самым окончательно подписала себе приговор.       Но прежде чем он был оглашён, судья объявил перерыв, и в зале поднялся шум.                            Когда всё закончилось и Саша вышла в холл, Крис с Глебом уже были там, оба в чёрных брюках и белых рубашках, как близнецы, и стояли приобнявшись в её ожидании, а когда она подошла к ним, все соединились в тройном объятии, которое было важнее слов. Она была полностью выжата и чувствовала, что Крис тоже. Они простояли так с минуту, пока мимо не прошла Марианна и Глеб не сказал:       — Она разъебала, — при этом восхищённо провожая её взглядом.       Это разрядило обстановку, и Саша легко засмеялась, а Крис улыбнулся и сказал:       — Даже не думай, Глеб. Она по женщинам, — это он понял совсем недавно, увидев Марианну с её возлюбленной после встречи.       — А я что? У меня вообще девушка есть, — оправдался Глеб.       Они посмотрели на юристку, которая поравнялась со своим противником из зала суда и пожала ему руку, и они пошли вместе дальше по коридору, переговариваясь. До чего странный этот юридический мир, подумала Саша: вы только что боролись друг против друга, а теперь любезничаете, словно ничего не было. Ей это было непонятно.       — Если когда-нибудь почувствуете себя бесполезными, вспомните адвоката Лии на этом суде, — прокомментировал Глеб, заставив всех прыснуть со смеху.       Тут подошла и Кьяра и, крепко обняв Сашу, поздравила с завершением этого тяжёлого дела:       — Ты так хорошо держалась.       — Ты хорошо держалась!       — Я дико волновалась. Мне кажется, у меня дрожал голос. К счастью, это было недолго.       А потом она ушла к Крису и с какой-то особой нежностью обняла его и что-то шепнула ему на ухо, потрепав по плечу. Крис вымученно улыбнулся, и они о чём-то заговорили вполголоса. Саша, к которой в этот момент приблизился Глеб, с интересом пронаблюдала за этой короткой сценой. Возможно, ей показалось — в конце концов, она ужасно устала. Они все устали.       — Как ты? — участливо спросил Глеб.       — Ужасно, — призналась она. — Хочется лечь и очень долго лежать.       — Попроси отпуск.       — Не могу. У нас на следующей неделе просто завал.       Он сочувственно кивнул и поджал губы. Ему очень хотелось её поддержать, сказать что-то хорошее, но он колебался, будет ли это к месту, а главное, нужно ли ей вообще. Молчание затягивалось, но в итоге он решил, что она это как-нибудь переживёт.       — Ты большая молодец, знаешь? — сказал он. Саша внимательно на него посмотрела. — Я только хотел сказать, что ты отлично справилась там. И вообще. Ты очень хорошо выглядишь. Так держать, — и он поднял вверх кулак.       — Спасибо, — искренне поблагодарила она, прекрасно помня, что именно Глеб — тот человек, кто видел её в самом плачевном состоянии в её жизни. Однако с тех пор она много работала над собой, чтобы выглядеть так, как выглядела сейчас, и ей было приятно, что он это отметил. Ей хотелось сказать, что он тоже отлично выглядит, что ему очень идёт эта одежда, отросшие волосы и лёгкая щетина, но она медлила, и момент был в итоге упущен: к ним вернулся Крис и спросил, едут ли они домой.       Когда близнецы остались одни, в машине, Саша спросила:       — Ты всё ещё меня любишь?       В их жизни многое менялось, они возвращались в квартиру, которая практически была продана и из которой постепенно исчезала мебель, им предстоял переезд, а Крис готовился к открытию кондитерской. Ей нужно было знать, что хотя бы что-то оставалось неизменным.       Крис повернулся и посмотрел на неё непроницаемым взглядом.       — Что за вопрос? Я всегда буду любить тебя, что бы ни было.       — Просто хотела это услышать, — сказала она, а он включил радио и тронулся с места, и она задумалась о том, в состоянии ли он ещё раз в жизни сделать вид, что между ними ничего не было.