Запертая любовь

      Сашина кожа, щедро смазанная средством для загара, медленно запекалась, мерцая бронзой в лучах послеполуденного июльского солнца. Она уже приобрела тёплый коричневатый оттенок, который страшно ей шёл, а волосы её, наоборот, немного выгорели, что вместе выгодно подчеркнуло зелёный оттенок её глаз. Она была невероятно хороша собой, и проводить время в её компании было, несомненно, приятно для Глеба, который теперь каждый день чувствовал себя так, словно, куда бы он ни пошёл, то находился в обставленной со вкусом комнате.       У Саши была выдающаяся способность играть с его чувством прекрасного, как если бы она надавливала на невидимые педали, что вызывали у него желание погрузиться какой-нибудь творческий процесс, будь то набросок в блокноте или несколько снимков в его фотокамере. И вот, за несколько дней рядом с ней у него накопилось уже достаточно и того и другого, и пополнение коллекции продолжалось практически в каждой новой локации, в которую они попадали. Она словно была создана для этой праздной жизни, открыл для себя он. Она так органично смотрелась на деревянном лежаке, под белым зонтиком и с книгой; с бокалом вина под закатным солнцем; проплывающей на глубине голубого бассейна в саду; или на фоне кустов гибискуса по дороге на пляж, что ему теперь казалось странным её прежнее существование в другой обстановке, ведь всё это, казалось, и было сотворено природой и человеком строго с одной целью: чтобы она не знала забот и наслаждалась жизнью.       Майами был ей к лицу, притом настолько, что, будто впитав в себя всё лучшее, что он мог дать, её красота засияла как-то по-новому. Когда она как следует отоспалась и пришла в себя после смены часовых поясов, это стало особенно заметно, так что всегда считавший её очаровательной, но в то же время уже привыкший к её внешности Глеб не мог упустить из виду этого преображения. Вне всяких сомнений, Саша становилась очень красивой женщиной. Конвенционально красивой, но не смазливой, хотя грань между этими двумя определениями очень тонка, рассуждал он. Не столь ошеломительно красивой, как женщины, на которых сворачивают головы, стоит им только войти в комнату, но красивой для истинных эстетов, к коим он себя скромно причислял. Но всё-таки, главное — красивой настолько, чтобы он испытывал необходимость запечатлевать её образ снова и снова.       Насколько он мог судить, она была не против, чтобы он это делал. Он не спрашивал её разрешения, но она прекрасно видела, чем он занимается. Более того, она поняла всё ещё тогда, когда он впервые захватил с собой на пляж блокнот для скетчей и карандаш, а этот карандаш из художественного магазина, который был ей отлично знаком, мог означать только одно. Но она и правда не возражала: во-первых, потому что от неё ничего не требовалось, и во-вторых, потому что ей хотелось хоть чем-то отплатить за то, что она совершенно бесплатно живёт у его семьи и к ней все так хорошо относятся.       Итак, Глеб снова потихоньку творил, с новым душевным подъёмом, которого так давно не испытывал, а она вновь была той, кто его вызвал. Но так как в этом ничего необычного в целом не было, то он не придал особого значения этому факту. Меж тем его родители, и особенно мама, когда находились с ним наедине, никак не могли перестать бомбардировать его вопросами.       — Нет, я просто пытаюсь это понять, — ещё на второй день, пока Саша спала, допытывалась мать. — Что это означает, когда молодые люди вместе летят отдыхать, но спят в разных комнатах? Как-то всё это очень экзотично. В наше время такого не было.       Глеб устало вздохнул. Хотя дом был большим, одну из гостевых спален занимал на лето его двоюродный племянник, ещё в одной оставались няни, в третьей шёл ремонт, который должен был превратить её в детскую, а в его старой комнате разместили Сашу, поэтому сам он ночевал в гостиной. Так что если бы они и хотели, то им было попросту негде расположиться вместе, не говоря уже о том, что он себе вообще не мог этого представить. Но разве маме было это объяснить?       — Ма, ну я же сказал, что это вышло почти случайно, — совершенно бесполезно попытался возразить Глеб.       — Мне не кажется это случайным.       — Ладно, значит, мы всё спланировали специально, чтобы тебе было чему удивиться. Будет, что рассказать подругам, разве плохо?       — И вообще, как это понимать, — проигнорировала его мама, — ещё недавно ты говорил, что с одной, а сегодня уже здесь с другой? Это вообще как?       — Так бывает, — пожал он плечами.       — Дорогая, ну что тут непонятного, — посмеивался за раскрытой газетой отец. — Та была симпатией, а эта — любовь. Любовь победила. Верно говорю?       — Неверно.       — Ты погоди, — обращаясь к отцу, сказала мама, и снова вернулась к Глебу: — Ты хотя бы с той девушкой попрощался?       — Ну… типа того.       — Держит запасной вариант, — прокомментировал отец.       — Ничего подобного. И что значит попрощался? Я говорил, что уеду. Всё, мы разошлись.       — Тогда пойди разбуди Сашу и отвези её в ресторан на ужин, — велела мама.       — Я не буду её будить, пускай спит.       — Она спит со вчерашнего дня!       — Ну и ладно, она очень устала.       — От чего же?       — Спросишь её потом, может, расскажет, — сказал Глеб. Он решил, что не станет посвящать родителей в случившееся с ней, а если она захочет как-то объяснить свой упадок сил, то сделает это сама.       — Но ты мне всё-таки скажи, как это хотя бы называется у вас?       — Я не знаю, как это называется, и, если честно, то мне всё равно. Между нами ничего нет. Мы просто д… — он осёкся: всё-таки назвать их с Сашей друзьями его язык не повернулся. — В общем, между нами ничего нет, — не заметив, что повторяется, вместо этого сказал он.       — Какой же ты глупенький, Глеб, — покачала головой мама и, взъерошив ему волосы, на этот раз оставила его в покое.       Однако они, похоже, считали своим родительским долгом постоянные подколы на эту тему. На днях, когда Саша отправилась в ванную после пляжа, а они сидели на заднем дворе, поручив Еву няне, отец радостно объявил, что не далее как этим утром он обнаружил в Твиттере так нужное им всем определение.       — Это называется situationship, или ситуативные отношения, — сказал он, и Глеб сразу понял, что он ждал этого момента весь день. — Это когда люди в неких “не-отношениях”, — сверился с телефоном отец, — и хотя признаки романтических отношений присутствуют, их статус неясен. Иногда может означать отношения без обязательств, друзей с привилегиями или просто отношения без ярлыков.       — Что ж, всё понятно, — снисходительно улыбнулся Глеб, даже не став спорить. У него было хорошее настроение, а разъяснять, почему это всё не подходит, было лениво. Кроме того, его забавляло, что даже на отношения без ярлыков людям хотелось повесить тот самый ярлык.       Но, само собой, и это было ещё не всё, и вскоре после этого он пожалел, что не был чуть более жёсток. Мама уже дважды спрашивала, не нужно ли им забронировать столик в их с отцом любимом итальянском ресторане на набережной, а этим утром предложила отдать ему свой сертификат на сеанс парного массажа. Глеб терпеливо держал оборону. По крайней мере, всё это прекращалось, когда рядом появлялась Саша, а уж один он как-нибудь стерпит эти издержки того, что она у них гостит. Нести ответственность за решение привести её сюда было в любом случае только ему.       Закончив очередную зарисовку в блокноте, он отложил его в сторону и посмотрел на часы: время приближалось к четырём. Пляж постепенно пустел, но скорее оттого что поднялся ветер. Саша сидела чуть впереди, согнув ноги в коленях, и читала какую-то книжку, найденную в доме. Её тело уже выглядело совсем здоровым — пожалуй, даже лучше, чем когда бы то ни было, и от того, как нормально она себя вела, без своих прошлых причуд, он подумал, что она, должно быть, уже совсем поправилась, только не знал, навсегда ли. Но, во всяком случае, в ней точно появилось что-то новое — взрослое, самостоятельное, свободное, иначе бы её сейчас здесь не было.       Натянув на себя футболку, он заметил, что она закрыла книгу и смотрит на воду.       — Не хочешь перекусить? — предложил он.       — Вообще-то как раз хочу, — через плечо ответила Саша и тоже потянулась за своей одеждой. — Только хотела сказать.       Они быстро собрали все вещи в две холщовые сумки, что были у них с собой, и медленно побрели с пляжа по дощатому настилу. Саша рассказывала про книжку, которую читала, но он слушал вполуха, всё думая о том, как она хороша собой. А придя домой, они стали готовить на кухне сэндвичи, поделив между собой обязанности.       Саша как раз закончила со своей частью и ополоснула руки, когда через заднюю дверь в дом вошла мама Глеба, держа на руках новорождённую дочь. У неё был усталый и слегка озабоченный вид.       — Да что же такое, где же эта няня, — покачивая на руках дочь, приговаривала она тем нарочитым голосом, которым люди разговаривают с маленькими детьми. — Где же наша няня? Где няня?       — Опаздывает? — спросил Глеб, нарезая индейку.       — Её отец угодил в больницу — задерживается. Хорошо, что вы здесь, а то ну никак наша принцесса спать не хочет. Ну-ка, Саша, у тебя руки свободны, подержи её минутку, я хотя бы в туалет сбегаю.       Обернувшись, Глеб готов был поклясться, что на долю секунды уловил ужас в её глазах, но всё произошло так быстро, что уже в следующий момент Саша пыталась поудобнее устроить всучённого ей ребёнка.       — Только не сажай её, она не должна сидеть, — дала указания его мама. — Вот сюда подтяни, на плечо. Да, вот так и держи.       — Мам, давай я возьму, — предложил он, готовый оставить готовку.       Но Саша возразила:       — Не надо. Всё нормально, я подержу.       По её лицу, правда, нельзя было сказать, что всё так уж нормально, и Глеб знал, что она не может быть от этого в восторге. При первой встрече она вежливо познакомилась с Евой и даже пощекотала её за ножку, сказав, что она очень милая, но на этом их взаимодействие закончилось. Мама несколько раз спрашивала, не хочет ли она подержать малышку на руках, похоже думая, что об этом можно только мечтать, а Саша отказывалась, объясняя это тем, что боится и обязательно сделает что-нибудь не так. И вот, эта участь таки настигла её: Ева спокойно лежала у неё на плече, с любопытством изучая пространство вокруг, пока Саша осторожно поддерживала её двумя руками.       — Что она делает? — спросила она. — Я её так не вижу.       — Просто смотрит. И пускает слюни, — сказал Глеб.       — На меня?!       — Ага, — он взял бумажную салфетку и вытер сзади её футболку.       Тогда Саша повернулась так, чтобы Ева оказалась к нему лицом, и сладко проворковала:       — Лучше смотри на папу, — и тут же прикусила язык. — Господи, что я несу? — пробормотала она. — Смотри на своего брата. Конечно на брата.       Тактично сделав вид, что пропустил это мимо ушей, Глеб протянул к малышке руку и погладил её крошечный носик. Но видимо, ей это не понравилось, потому что она тут же скорчилась и закапризничала, и уже спустя считанные секунды кухню заполнили звуки плача.       К счастью, тут уже вернулась мама Глеба и забрала её обратно:       — Ну что тут у нас за истерика? На минуту нельзя оставить. Идём к мамочке.       — Кажется, ей со мной не понравилось, — неловко улыбнулась Саша.       — Да нет, наверное, просто хочет спать, — ответила улыбкой мама, бросив взгляд на настенные часы. — Пойду укладывать. — И оставила их одних.       Но не желая там оставаться, Саша взяла свой сэндвич и сказала, что выйдет на задний двор.       Глеб бы солгал, скажи он, что эта сцена не вызвала в нём странных, почти позабытых чувств. Он понятия не имел, что то, как она смотрелась с маленьким ребёнком в руках, отзовётся горько-сладким чувством в его сердце, а оно взяло и отозвалось, и её случайная оговорка только усилила этот эффект. Оставшись стоять у кухонного прилавка, он никак не мог выкинуть из головы этот образ, смакуя его куда больше, чем свой обед, а потом решил тоже выйти.       Обнаружив её сидящей на траве в тенистой части сада, он направился прямиком к ней и опустился рядом. Она растерянно на него взглянула, но ничего не сказала.       — Всё нормально? — спросил Глеб.       — Ага, — она слегка улыбнулась. Вышло грустновато — и в то же время очаровательно. Отчего-то в этот момент он испытывал к ней особую нежность, а она, словно уловив это, прильнула к его плечу.                                   У Криса ничего не клеилось. Должно быть, у каждого человека в жизни бывает такой период, когда он чувствует себя самым крупным неудачником на свете, — так вот, для Криса настало именно это время. Как странно, думал он, ещё не столь давно он был на высоте и, казалось, ничто не предвещало беды, а теперь он летит в какую-то пропасть, летит и летит, но никак не может достигнуть дна.       Ему страшно хотелось выпить, но был ещё самый разгар дня, у него было много дел, и он решил отложить эту единственную приятную вещь на вечер. Вчера он уснул с бокалом пино нуар, который разбавил его мучительные мысли о том, что в этот момент делают Саша и Глеб, так что это помогало. В том, что они делают что-то вместе, пусть даже по-дружески, он не сомневался, но даже это приводило его в уныние. У них двоих была своя непростая история, а таким людям нельзя надолго оставаться наедине — мало ли что им захочется вспомнить? И хотя он понимал, что, скорее всего, чувствует ровно то же, что чувствовал Глеб каждый раз, когда Саша была с ним, а мысль о том, что он это заслужил, мелькала где-то на периферии, принять это как должное не получалось. Несмотря на то что Глеб был вроде как не виноват в Сашином отъезде, Крис не хотел с ним говорить и уже заранее решил, что если между этими двумя что-то будет, то он ему этого не простит.       Проследив за упаковкой последних вещей в старой квартире, он распорядился об их перевозке и поехал в арендованное под кафе помещение, хотя теперь уже и не знал, для чего оно ему нужно. Его отяжелевшие руки опускались, желание и дальше продолжать это дело было раздавлено отцом — словно тот взял и наступил своей огромной ступнёй на его маленькую картонную коробку, смял её, превратив в мусор. А ведь это так помогало держаться на плаву, отвлекаться от хмурых мыслей. Но что теперь? Инвестиционное соглашение было давно заключено, деньги лежали на его счету предпринимателя, часть бизнеса принадлежала человеку отца. Он был в ловушке.       Крис встал за высокой стойкой, положил на столешницу руки и опустил на них голову. Нужно снять себе какую-нибудь студию, подумал он, — на время. Личные средства у него были. После продажи огромной квартиры в центральном районе у него, пожалуй, было их слишком много для молодого человека его лет, и даже приобретение жилья для Саши на это не повлияло. Но если раньше он думал, что они будут жить там вместе, то сейчас эта перспектива представлялась ему очень сомнительной. Картинка той жизни, что он рисовал себе прежде, больше не складывалась в голове. Ему нужно было пожить одному.       Звук колокольчика на двери, оставшегося от предыдущих арендаторов, вытащил его из этих тоскливых раздумий. И приподняв голову, он увидел Кьяру, одетую в жёлтое платье настолько яркого оттенка, что он на секунду зажмурил глаза, как от солнца. Вместе с её платиновыми волосами это было слишком красочное вторжение в его нынче тёмную жизнь.       — Привет, — улыбнулась она, проходя внутрь. — Ты же сказал, что можно зайти?       — Да… Да, конечно, я так сказал, — выдавил он улыбку. То было вчера. А сегодня ему почему-то не пришло в голову, что она действительно придёт. — Привет.       Обведя помещение взглядом, она встала напротив, по другую сторону стойки и озабоченно на него посмотрела, а потом заключила:       — Ты выглядишь как парень, которому разбили сердце.       — Так и есть, — грустно усмехнулся Крис.       — Что случилось? — поинтересовалась она и, протянув к нему руку, потрепала по плечу. От неё исходило искреннее сочувствие, которое ни с чем нельзя было спутать.       — Не уверен, что хочу говорить об этом, — сказал он, и она понимающе кивнула. Естественно, они не были настолько близки, чтобы вот так говорить о делах сердечных. Пусть, они ладили, но Крис всегда держал в уме, что это, в первую очередь, не его, а Сашина подруга.       — А воздухом подышать не хочешь? — предложила она. — Там хорошо.       — Что, плохо выгляжу? — угадал он. Кьяра кивнула.       — У тебя какой-то зеленоватый оттенок лица.       И он пошёл с ней — скорее потому, что больше не знал, что делать, чем потому, что правда этого хотел. Хотя она ему очень нравилась, если бы не его нынешнее состояние, то ему бы, наверное, никогда не вздумалось идти гулять с Кьярой вдвоём. Без Саши встречаться с ней было странно. И даже сейчас он чувствовал это, мысленно напоминая себе о том, что не может быть с ней по-настоящему откровенен.       — Так значит, Саша просто взяла и улетела в Майами в последний момент, — сказала Кьяра, когда они взяли кофе навынос в кафе по соседству.       — Именно так всё и было, — кивнул Крис. Конечно же, ей хотелось поговорить об этом, и он должен был удовлетворить её желание — этого стоило ожидать.       — И этот ваш Глеб тоже там…       — Да. И его семья. В смысле, мама и папа.       — Ох… Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что это невозможно. Но, видимо, в мире нет ничего невозможного.       — Это точно, — пробормотал Крис.       — А сколько её не будет?       — Ну, наверное, две недели, если не решит задержаться там на подольше.       — Да нет, у неё же работа, придётся вернуться. Стой, а как она вообще отпросилась? Разве у неё должен сейчас быть отпуск?       — Честно говоря, я без понятия, — признался Крис, отметив про себя, как хорошо она посвящена в жизнь Саши. Они стали действительно близки. Но всё-таки не настолько, чтобы та посоветовалась с ней о том, стоит ли ей улетать в Майами. Что ж, Крис и сам оказался для этого недостаточно близок — в этом они были похожи.       — Ты не рад, что она уехала, — заметила Кьяра.       И хотя это не было вопросом, Крис чувствовал необходимость что-то ответить этой весьма проницательной девушке.       — Не то чтобы не рад, — солгал он, а внутри ему хотелось попросить её уйти, уйти и никогда больше не общаться ни с ним, ни с Сашей, потому что она понятия не имела, куда лезла. Им больше ни к чему были такие люди, как Глеб, который всё знал; не только в целях сохранения секрета, но и потому, что жизнь такого человека будет неизбежно и навсегда искажена их правдой. Он должен был оставаться единственным в своём роде.       — А что тогда?       — Вообще-то, это не моё дело.       — А я в универ поступила, — внезапно сменила тему блондинка, видимо почувствовав, что это и не её дело тоже. — Так что спасибо, что рассказал мне тогда о нём поподробнее.       — Серьёзно? — неожиданно для себя обрадовался Крис. — Это же здорово! Поздравляю! А на кого?       И Кьяра рассказала, как после долгих раздумий всё-таки выбрала психиатрию. По её словам, с годами в модельном бизнесе и бэкграундом в клинике “Линн Каньон”, это было почти так же неотвратимо, как если бы она родилась в семействе потомственных психиатров. В будущем она надеялась сосредоточиться на пищевых расстройствах и помогать “таким же, как они с Сашей”, и Крис признал, что это весьма похвально.       Они говорили много и обо всём на свете, и постепенно он пришёл к выводу, что с кем-нибудь пообщаться— не так уж и плохо в его состоянии, особенно если тема не касается Саши. Он был безумно одинок в последние дни; чувствовал, что самые близкие люди в его жизни, находящиеся сейчас вместе в пяти тысячах километров, от него ускользают, что он теряет с ними связь, не зная, будет ли ещё когда-нибудь нужен Саше и может ли по-прежнему называть другом Глеба, а больше у него никого и нет. Оказывается, друг был ему очень нужен.       И когда Кьяра стала интересоваться его дальнейшими планами, связанными с кондитерской, он вдруг выложил ей, что случилось. Сам не знал почему — возможно, потому что у неё была очень доверительная манера общаться. Но он рассказал ей историю с отцом, которой на самом деле стыдился и про которую не хотел, чтобы знала Саша, и ему стало капельку легче. Кьяра внимательно его выслушала, а затем спросила:       — А ты не думал, что так и должно быть, чтобы родители давали своим детям какой-то старт в жизни? Не знаю, если бы мои дали мне что-то подобное, я бы взяла не раздумывая. Я вообще решила, что мой ребёнок точно будет обеспечен всем вот так, — и она прочертила пальцем линию над головой.       — Иногда бывает так, что брать больше не хочется, — расплывчато ответил Крис.       — Тогда расторгни соглашение. Штраф большой? Расторгни, выплати всё, что должен, и начни всё сначала, если тебе совсем невмоготу вот так. Либо просто прими эти деньги. Ведь это всего лишь деньги, правда? Только не опускай руки. Ты же этого очень хотел, разве нет?       — Я об этом мечтал, — признался он с горечью. Они только что совершили большой круг и вернулись в Гастаун, ровно в то место, откуда начали свою прогулку.       — Я думаю, — сказала тогда она, — что ты можешь создать что-то очень хорошее, что будет радовать людей каждый день. И поэтому, обязательно продолжай. Только не нужно выпивать, ладно?       Крис закрыл глаза, со стыдом думая о том, как она это поняла.       — Тебе никак этого нельзя, — улыбнулась она. — Знаешь, какие лица становятся у людей, которые пьют? Такие красные, опухшие — сразу видно, что алкоголики. Ты не хочешь таким стать.       — Ладно, — ответил он, приняв её объятия на прощание.       Но она не была для него указом, и поэтому первым делом, придя домой, он уселся на полу в пустой гостиной и налил себе вчерашнего вина.