«It's time to let it go, go out and start again But it's not that easy»
— «High Hopes», Kodaline
Оставшуюся дорогу оба молчали, и Саша, если б её спросить, вряд ли смогла дать ответ на вопрос, что именно занимало её мысли всё это время. Вплоть до того самого момента, пока они не оказались в квартире, взгляд её был рассеян и безразлично скользил по предметам меняющейся обстановки, будто не замечал ничего вокруг, а глаза смотрели, казалось, вовсе не из-за того, что мир ей был интересен, а лишь потому, что были способны видеть. Заметив это, Глеб вовремя взял её под руку и довёл таким образом до своей двери, оказавшись возле которой, она поняла, что не помнит ни конкретного дома из дюжины одинаковых серых высоток, ни подъезда, в который они вошли, ни этажа. Лишь после того, как они оказались внутри и она прислонилась спиной к стене, на её лице появился проблеск интереса к жилищу Глеба, однако и тот вскоре угас: стоило ей только вдохнуть поглубже застоявшийся в квартирке запах красок, как рука сама собою метнулась ко рту в порыве спастись от подступающей тошноты. Глеб расстегнул и снял с Саши тяжело осевшую на её хрупких плечиках куртку, под которой оставались только корсет, коротенькая, совсем не предназначенная для ношения зимой юбка да тонкие капроновые колготки, бежевый оттенок которых не мог скрыть её покрасневших на морозе бёдер. Куртка была ей велика настолько, что в рукава проникал холод, отчего её голые руки покрылись мурашками. Вид у Саши в эту минуту был самый что ни на есть сиротский. – Только будь так добра, не падай сейчас, – попросил Глеб. Он испытывал страшное нежелание в очередной раз присутствовать при обмороке и надеялся на то, что до этого не дойдёт. К счастью, Сашино недомогание было несколько иного характера. – Мне нужна ванная, – выдавила она, тяжело сглотнув. Глеб быстро распахнул перед ней деревянную белую дверь. Будучи не в состоянии больше сдерживаться, она опустилась возле унитаза на пол и едва успела над ним склониться, как её начало рвать. Весь этот ужас сопровождался отвратительными характерными звуками, которые она бы предпочла, чтобы Глеб не слышал. Оставалось надеяться на то, что он, если и не закрыл дверь, то хотя бы оставил её одну. Однако Сашины надежды были напрасны: к своему стыду, совсем скоро она почувствовала, как он собирает руками её длинные волосы и скручивает их сзади жгутом, а затем обнимает за плечи, будто это самое естественное занятие в такую минуту. Хотелось бы ей когда-то понять этого парня. Она бы на его месте сбежала сейчас от себя так далеко, как только могла. Глеб просидел с ней до тех пор, пока не убедился, что рвотные позывы прекратились, и только тогда нажал на смыв. Встав с пола, он взял её под мышками и с лёгкостью поставил на ноги, но почти сразу же передумал, положил на бортик ванны сложенное полотенце и усадил туда Сашу. Её лицо уже не было таким позеленевшим, как несколько минут тому назад, из чего он сделал вывод, что она должна чувствовать себя лучше. Он внимательно на неё посмотрел и, убедившись, что она сейчас не свалится назад и не разобьёт голову о кафельную плитку, вышел, чтобы принести ей воды. Когда он вернулся, Саша уже умывалась, дотянувшись до раковины со своего места. Глеб встал в дверном проёме и наблюдал за тем, как с её лица стекают поначалу чёрные и бежевые, а затем уже серенькие, еле заметные ручейки, постепенно возвращая ему натуральный вид. Без косметики она была совсем девочкой. Только вызывающая одежда, демонстрирующая все прелести её точёной фигурки, давала понять, что перед ним очень миниатюрная молодая женщина. Пока она приводила себя в порядок, Глеб смотрел на её корсет и пытался понять, как она в нём дышит. Должно быть, в нём было не очень удобно. Он поставил стакан на крышку корзины с бельём и пошёл достать для неё чистую футболку. – Я должна написать Крису, он просил меня сообщить, когда я вернусь домой, – робко проговорила она, выйдя из ванной. Глеб заметил, как её взгляд украдкой оценивает обстановку. – Нужно сказать ему, что со мной всё в порядке. – Я сейчас напишу. Садись и переодевайся. – Он кинул футболку на прикроватную тумбочку и достал телефон из кармана джинсов. – Напишешь, что я у тебя дома?.. – Ну да, что же ещё? Саша прикусила губу и вместо того, чтобы сесть на предложенное ей место, осталась вертеться, где и стояла, рассматривая всё вокруг. Она ещё не бывала у Глеба, с тех пор как он переехал, и даже не представляла, в какой норе он мог жить, но квартирка оказалась очень даже приличной и, к её удивлению, даже чистой. Это была небольшая квартира-студия. Крошечная кухонька, задуманная отдельным отсеком, перетекала в просторное помещение с балконом, поделенное большим книжным стеллажом на гостиную и некое подобие спальни, в которой, кроме кровати, из мебели был всего один ночной столик да шкаф с ящиками для одежды. В другой части комнаты Саша заметила мягкий диван с яркой обивкой (судя по всему, из ИКЕА), телевизор, письменный стол с офисным креслом и пару напольных горшков с комнатными растениями. Мебели было не очень много; многие вещи, такие, как мольберты, бумага и краска лежали прямо на полу. Это было совсем не похоже на квартиру, в которой они жили с Крисом, и тем не менее Саше здесь даже понравилось. Ей показалось, такое жилище очень подходит художнику. – Может, ты не станешь говорить ему о том, что случилось? – спросила она, закончив осмотр. – Вообще-то, я хотела написать ему в интернете. Глеб оторвался от набора текста на телефоне и посмотрел на неё. Он только теперь подумал о том, что она ведь, должно быть, не знает о просьбе Криса, не догадывается о том, что тот его предупредил. Крис ничего не сказал ему насчёт того, нужно ли было это скрывать, однако Глеб сам решил, что пока сообщать ей об этом не стоит. Пускай он немного побудет в её глазах спасителем, ведь, впрочем, не так уж и сильно это отличалось от правды: в конце концов, неужели он бы не вызволил её из неприятностей, не попроси его об этом Крис? Итак, из её вопроса Глеб понял, что она хотела скрыть произошедшее от брата. Притвориться, будто находится дома. Почему-то его это уже совсем не удивляло... И всё же, участвовать в её очередном заговоре он не собирался. – Прости, но нет. Я тебе больше не сообщник, – прямо сказал он – голосом, каким обычно желают поставить точку в разговоре, – и вернулся к своему сообщению. Это сработало. Саша даже не стала упрашивать – то ли из гордости, то ли от усталости – и, бросив тихое «ладно», сдалась. (Видно, не надеялась на успех своей идеи, но на всякий случай решила попробовать, подумал Глеб.) Оно было и к лучшему: ему не хотелось, чтобы они ещё раз повздорили. Ему хотелось мира хотя бы ненадолго; такого, как если бы они притворились, будто между ними всё, как и раньше. Он хотел залезть вместе с ней под пуховое одеяло, прижать к своей груди, говорить ни о чём полночи, с утра приготовить самый обычный завтрак, с аппетитом его съесть, а затем валяться в постели весь день. И может быть, она бы согласилась ему недолго позировать… Это могло стать идеальным сценарием. Вот только захочет ли Саша по нему играть?.. Наконец она перестала бесцельно бродить взад и вперёд и легла на кровать прямо в одежде, решив, что раздеваться у неё нет сил. Глеб уже приблизительно знал, что за этим последует. Сейчас она примется делать вид, что уснула, станет стонать, имитировать сонное бормотание, подняться откажется, и в итоге ему придётся раздеть её самому. А потом она вдруг забудет о своём утомлении, что не позволяло ей прежде пошевелить хоть одной конечностью, зальётся весёлым смехом и прижмётся к нему всем телом, благодарная за его заботу. Он проходил это всё столько раз… Но, пожалуй, ему не стоило обманываться, думая, что и теперь она станет вести себя так же. Какими бы яркими ни были его воспоминания, навеянные этой картиной лежащей на его постели Саши, жить в них было нельзя. Нужно было вернуться в реальность, выкинуть прошлое из головы и принять настоящее, в котором они больше не были парой. Тем не менее, как только он это решил, с кровати послышался её жалобный голос: – Глеб, будь другом, сними с меня этот дрянной корсет… Глеб тяжело вздохнул и отправился ей на помощь. Как уж тут откажешь, когда считаешься другом?.. Он присел рядом с Сашей, тихонько мычащей себе под нос мелодию одной из песен, что исполняла Эля в караоке, и стал разбираться со шнуровкой у неё на спине. Сначала он подошёл к этому делу с воодушевлением, однако, чем больше её обнажённой и нежной кожи открывалось его взгляду, тем медленней перебирал он пальцами и тем мрачней становились его мысли. К нему в голову вновь закрались подозрения насчёт неё и Криса, и представив это лишь на мгновенье, он уже не мог отделаться от образа друга, снимающего с неё одежду совсем с иной целью – не для того, чтобы просто помочь, а для того, чтобы заняться с ней любовью. Как ни странно, близнецов в такой сцене он мог представить запросто; а воображение художника рисовало ему эти картины с нещадной детальностью. – Ну, что там? – заворочалась Саша. – Так спать охота, а ты застрял. «Крис бы сделал это намного быстрее», – слышалось Глебу в её упрёке. Ох, и не по себе же ему было от этих навязчивых идей. Почему он вообще был так уверен в их возобновившейся связи? Из-за одного несчастного, почти платонического поцелуя? Нет, дело тут было не только в нём. Поцелуй скорее подтолкнул его к размышлениям, которых Глеб до этого старался избегать. Ведь с самого начала (для них с Сашей совпавшего с концом), то есть того самого дня, в который они расстались, он в глубине души знал, на что толкает близнецов этим разрывом. Близнецов – и в первую очередь Сашу. Он прекрасно знал, чего ей может захотеться, когда она станет официально свободной. Ведь однажды уже захотелось, несмотря на то что статус их отношений тогда был не очень-то ясен… (Впрочем, насчёт последнего их мнения расходились: она тогда считала себя свободной, – он же, пусть и без особой уверенности, а скорее даже из вредности, вперекор ей, пытался стоять на обратном.) Тогда что же, спрашивается, она ещё могла сделать, как не соблазнить Криса вновь, когда её далеко не родственные чувства к нему, в чём смог убедиться Глеб в Сиэтле, совсем не пропали? Закончив с корсетом, он аккуратно сложил шнурок на ночном столике. Саша глубоко вдохнула, перевернулась на спину и с облегчением откинула неудобный предмет одежды на пол. На её животе и груди остались красноватые следы от надавивших кожаных вставок. Естественно, ей было всё равно, что он увидит её топлес, и, не обращая на него никакого внимания, она стала расстёгивать молнию на юбке. – Стянешь её с меня? – устало улыбнулась она. Лицо Глеба, как ей показалось, немного посуровело, но она решила воспользоваться его добротой этой ночью в полной мере. – И колготки тоже. Пожалуйста, – добавила Саша. – Как скажете, мисс… – бесстрастно ответил он и взялся за дело. В этом раздевании для него не было ничего нового; он делал это так много раз, что уже и не сосчитать: срывал с неё джинсы в порыве страсти, тянул за края футболки, торопливо расстёгивал пуговицы на блузке, одним ловким движением расправлялся с лифчиком, бережно, стараясь не порвать, снимал тоненькие чулки… За несколько лет он привык к этому настолько, что по праву мог считать себя знатоком в этой области. Так оно и было. И с тех пор, как три месяца назад они порвали, ничего не изменилось. Ему всё ещё трудно было свыкнуться с мыслью, что кто-то другой мог сменить его на этом поприще, – как и на многих других, составлявших их с Сашей личную жизнь. А потому лезущий ему в голову образ Криса, который вполне мог проделывать теперь то же самое, совершенно его разбивал. Саша осталась лежать перед ним в одних маленьких розовых трусиках. Раньше Глеба всегда радовал её выбор нижнего белья, но сейчас этот кусочек шелковистого на вид материала действовал ему на нервы. Он в последний раз пробежался глазами по её маленькому тельцу, задержавшись на пару секунд на затвердевших от холода сосках, резко встал и бросил ей свою футболку. Чёрт бы её побрал с этой её раскованностью! Ему вдруг дико захотелось, чтобы она убралась из его квартиры куда подальше. Её присутствие пробуждало в нём совершенно ненужные чувства. Краем глаза Глеб заметил, как своими вялыми руками она потихоньку справляется с футболкой, и отошёл, чтобы достать себе сигарету. Нет, это было совсем не возбуждение – ну, разве что только самую малость (в конце концов, она была пьяной, уставшей, и её только что стошнило в его ванной). От этого её состояния ему хотелось проявлять заботу по отношению к ней: ухаживать, жалеть, ласково с ней обращаться; а это было куда опасней, чем если б он просто её хотел. Всё это виделось ему частью притворства, в которое он хоть и не прочь был ненадолго поверить, но позволить себе не мог. С другой стороны, если это притворство, то какое поведение будет настоящим, правильным? Как внушить себе, что на этот раз, в отличие от предыдущих, между ними действительно всё кончено? Как отделаться от этого знакомого чувства, от этого голоса внутри, что так любит сладко шептать: «Это ещё не конец…»? Глеб слышал его много раз, и никогда ещё тот не ошибался; не покидал он его и сейчас. Затянувшись, Глеб посмотрел, как Саша, подмяв под себя подушку, свернулась калачиком и закрыла глаза: похоже, её ни капли не волновало всё то, что волновало его. От этой мысли ему вдруг захотелось над собой посмеяться. К тому времени, как он докурил, она уже мирно сопела, и он тихо разделся и лёг с ней рядом. Второго одеяла у него не было, поэтому пришлось отобрать у неё значительную часть того, чем она планировала укрываться одна. Послышался её недовольный сонный стон. Саша перевернулась и сама прижалась к нему, положив голову на плечо. В этот момент ему пришло в голову, что она, должно быть, даже не понимает, с кем сейчас спит, и ей нет никакой разницы, кого обнимать во сне; он был для неё ни больше ни меньше источником тепла и покоя, который искала она по привычке. Что же, пожалуй, сегодня ему будет даже полезно попробовать себя в этой новой роли. Всё же другой с ней в постели у него отныне не будет…***
Уже вошедший в новый для себя режим дня, связанный с работой в издательстве, Глеб проснулся ещё до девяти и, увидев рядом с собой спящую красавицу, сразу же понял, чем он должен – и хочет – заняться. О да, видит бог, он давно этого хотел… да только никак не представлялся удобный случай. А теперь для этого были созданы все условия. Ничто не препятствовало тому, чтобы он мог взяться за кисть (да ещё и так, что она ни о чём не узнает). Сказка! Глеб быстро принял душ, перекусил, выкурил сигаретку, поставил вариться куриный бульон и, буквально испытывая зуд в руках, с нетерпением окунулся в работу. Он надеялся, Саша проспит как минимум до обеда, но так как в таких вещах никогда нельзя быть уверенным до конца, решил не медлить. Прихватив с собой альбом для зарисовок и пару карандашей, он уселся в кровати по-турецки и стал внимательно изучать свою модель, которая понятия не имела о том, что ею является. Отсутствие штор позволило тёплому утреннему свету проникнуть через тонкий белый тюль, и Сашино лицо оказалось подставлено первым лучами взошедшего солнца. В этом свете, без макияжа, Глеб прекрасно мог рассмотреть её лицо без прикрас. Он видел и сиреневатые впалые синяки под её глазами, и голубоватые венки под тонкой и бледной кожей, и потрескавшиеся губы, и шелушащийся нос. Но даже несмотря на это, она казалась ему ужасно красивой. Даже эти заметные несовершенства не могли заставить его смотреть на неё иначе, чем раньше, когда он только в неё влюбился. Это была та же самая девушка, первая в его жизни красотка, обратившая на Глеба внимание, – и пока что единственная. Больше ему судьба таких подарков не делала, да он и не надеялся на это ещё один раз. Он знал, что ей навсегда суждено остаться в его глазах идеалом, тем эталоном, с которым он будет сравнивать всех остальных, и в какой-то степени даже не желал, чтобы кто-то её затмил, хотя то, что это когда-нибудь произойдёт, и было крайне маловероятно. Да, это была она. Та самая девочка с московской выставки, в чьё лицо он влюбился с первого взгляда и так долго не хотел себе в этом признаться. А теперь он знал это лицо уже шесть лет. Он знал его разным, он видел на нём все эмоции; каждая черта этого лица успела стать ему родной за это время. И её большеватый рот, и мягкие, чувственные губы, и маленький носик, и развитые скулы, и большие глаза, да даже форма бровей… Глебу казалось, это лицо было создано для того, чтобы он с него рисовал. Лицо его музы. Он переносил его на бумагу бессчётное количество раз... И ему всё ещё не надоело. Сегодня он творил с особым подъёмом духа; в полную силу, вкладывая в этот будущий портрет всё, что мог. Словно его подгоняло что-то изнутри, словно он знал, что как только она проснётся, то снова от него ускользнёт, и торопился успеть. Она лежала в очень удачной позе; ему ни разу не пришлось к ней притронуться, чтобы что-то поправить. Когда с утра он выбирался из её объятий, то проделал это так аккуратно, что Саша откинулась прямо на спину. Позже во сне она раскинула свои тоненькие руки: одну согнула в локте над головой, а вторую вытянула в сторону, туда, где кровать теперь частично пустовала. Её голова, слегка повёрнутая к окну, мирно лежала на подушке, а растрёпанные каштановые пряди были беспорядочно разбросаны кругом. Она была очень естественна. А естественность Глеб высоко ценил. Несколько раз ему потребовалось отойти, чтобы посмотреть на бульон, но хоть он и опасался, что все эти шевеления могут разбудить Сашу, она спала как убитая, и каждый раз он спокойно возвращался к работе. Её сон не нарушила даже громкая мелодия мобильного, когда пришло сообщение от Криса. Она будто знала: ему нужно время, и благосклонно давала его Глебу, чтобы тот мог закончить. Проснулась она в итоге вскоре после того, как он решил, что доволен своими набросками. Из них вполне могло выйти что-нибудь стоящее. Глеб сделал напоследок пару Сашиных снимков и уже собирался подняться, чтобы сфотографировать с других ракурсов, как заметил, что она заворочалась. На часах уже было четыре дня. Он быстро собрал все свои художественные принадлежности с постели и отнёс на стол, где на всякий случай прикрыл альбом другими бумагами. Сделано это было вовремя: Саша уже приоткрыла глаза и начинала приходить в себя. И тут всё вдруг изменилось. Рассеялась сладкая, сонная дымка, укутывавшая их с самого утра, в его прояснившемся взгляде пропала нежность, и он почувствовал, что сейчас поведение выйдет из-под его контроля. Это уже случалось – к примеру, прошлой ночью, когда ему вздумалось поизводить её на ночном морозе. Он вовсе этого не планировал. Так получилось само собой. И вот, теперь, когда он поинтересовался её самочувствием, у него машинально вышла кривая улыбка, а голос прозвучал с насмешкой. С её пробуждением в нём вновь проснулась вся его желчь. – Уверена, у тебя и похуже бывало, – ответила Саша хрипловатым голосом. Не прошло и минуты, как она уже вылезла из постели и стояла рядом, потирая глаза. Сообщив, что ей нужно принять душ, она потребовала у Глеба полотенце и, получив желаемое, удалилась. Вскоре послышался шум воды. Он с трудом отогнал от себя мысли о том, как она должна сейчас выглядеть, стоя под струями душа.***
– Я взяла твою бритву и зубную щётку, – заявила Саша, выйдя в комнату в его полотенце. – Надеюсь, ты не против. – Что-что?.. – Не бойся, я всё после себя помыла. Щётку вымыла с мылом. И держала её пять минут под горячей водой. – Она скинула полотенце, нашла футболку, в которой спала, понюхала и, решив, что носить её ещё можно, натянула через голову; затем подхватила вчерашнюю юбку и надела её поверх, заправив футболку внутрь. Вид у неё был очень забавный. – Ты правда пользовалась моей зубной щёткой? – Ну да, мне надо было почистить зубы. – Пожалуй, прикуплю себе сегодня новую… – угрюмо пробормотал Глеб, неодобрительно на неё покосившись. Они оба знали, что он этого не сделает. Во-первых, он был не очень-то брезгливым, в отличие от Криса, а во-вторых, ему, скорее всего, будет лень зайти в магазин. А ещё вероятнее, что к вечеру он об этом и вовсе забудет. Он забыл об этом уже через пять минут. – Иди ешь, – позвал Глеб, расставляя для них тарелки. Саша, уже умирающая от голода, послушно прибежала на его зов. – Твой брат написал, что заедет вечером. Он уже освободился и поменял билет. Должен сейчас лететь. – О… Ничего себе, – только и смогла вымолвить Саша. Она ненадолго зависла, подумывая, как бы не выказать чрезмерного восторга по этому поводу. Возвращения Криса она ждала очень сильно, и новость эта её на самом деле ужасно обрадовала, однако тот факт, что Глеб сказал не «Крис», а именно «твой брат», напомнил ей о том, что её радость вполне способна вывести его из себя, и тогда он мог снова начать над ней издеваться. – Это… хорошо, – промямлила она. – Смогу уехать домой, некому больше будет тебя доставать. Пару минут оба ели молча, тихо постукивая столовыми приборами. Из радиоприёмника доносились приглушённые звуки спокойной музыки. Саша не нашла, что ещё сказать о возвращении брата, а Глеб, казалось, с последней её репликой согласился, но уточнять она не решилась. Он доел первым и встал, чтобы сгрудить грязную посуду после готовки в раковину, после чего развернулся к Саше, опершись на кухонную стойку. У него и в мыслях не было дать ей закончить обед спокойно. – Что-то ты не весёлая, – заметил он, сузив глаза. – Не рада, что братишка приезжает? Саша замерла, не донеся ложку до рта. Похоже, она прогадала со своей тактикой не демонстрировать радость. Так или иначе, Глеб вспомнил о своём любимом занятии. Она подняла на него глаза и увидела, что он пристально за ней наблюдает. Есть под этой раздражающей слежкой было довольно сложно. – Какой он ещё мне братишка? – фыркнула она, возвращая ложку в тарелку. – А что? Разве нет? – у Глеба на лице появился намёк на его фирменную гаденькую улыбочку. – Он же твой младший брат. – И что? Слово это ему никак не подходит. К тому же, не имеет никакого значения, кто из нас родился первым. – Не подходит?.. Хм… – Глеб потёр подбородок, делая вид, что задумался. – Да, может, ты и права… Он совсем не выглядит младшим. Не ведёт себя как младший. Но ведь это правда, так уж природа распорядилась. – И?.. Саша всё ещё была голодна, но есть, выслушивая эти странные речи, больше не могла. Она отодвинула тарелку и подпёрла голову рукой, задаваясь вопросом, зачем Глеб говорит с ней об этом. Если он в очередной раз хотел ткнуть её в их с Крисом родственные узы, то это было совсем напрасно: она никогда о них не забывала. – Старшие всегда имеют над младшими какую-то власть, тебе не кажется? – спросил Глеб. – По-моему, это зависит не от старшинства. – А от чего? – От характера, личности. Те, кто нас младше, тоже умеют поставить на место. Глеб посмотрел на неё с ухмылкой. Не себя ли по отношению к нему она имела в виду? Она ведь прекрасно умела порой превращаться в маленькую стерву… – Я в семье один, но мне всегда это виделось именно так, – продолжил он свои рассуждения. – Старшие будто чувствуют, что младшие всегда подчинятся их желаниям. А те, в свою очередь, даже не подозревают, что ими манипулируют, и неосознанно, из чистой, светлой любви идут на всё, что им скажут. Понимаешь, о чём я? – Да, Глеб, – холодно отозвалась Саша, – понимаю. Но я с тобой не согласна. – Почему? – Твоё предположение не может быть справедливым по отношению ко всем братьям и сёстрам. Я уверена, что если провести исследование, то сыщется целая куча примеров, когда в такой паре царит равенство. Раздражение в её голосе было так плохо скрыто, что Глеб понял: пора остановиться. Она уже догадалась, что он намекал на них с Крисом, и этого ему было достаточно; затевать ссору было незачем. Он знал, что и так подкинул ей пищи для размышлений. Пускай вспомнит о том, как соблазнила бедного брата, чтоб неповадно было сделать это вновь. – Пожалуй, оставлю это учёным, – смягчившись, улыбнулся он. – Отлично, – Саша одобрительно кивнула головой. – И, возвращаясь к твоему вопросу… – тут на её лице появилась язвительная улыбка, – я очень рада, что Крис приезжает. Глеб ничего не ответил, только усмехнулся и, найдя предлог под видом мытья посуды, отвернулся. Кажется, можно было спокойно доесть. Саша накинулась на остывший обед и, пока он не смотрел, съела всё до последней крошки, включая три ломтика хлеба. Давненько она не ела такого вкусного домашнего супа. Если бы не этот их последний разговор, возможно, она бы даже высказала ему свою похвалу, но из-за его же поведения пришлось ограничиться коротким «спасибо». Она встала из-за стола и растерянно огляделась, пытаясь найти себе какое-то занятие. Ей нужно было чем-то себя увлечь, чтобы успокоиться. Говорить с Глебом больше не хотелось. Она бы давно ушла, но пока не знала, как получить назад свои вещи, и была вынуждена ждать, пока за ней не приедет Крис… А до тех пор оставалась узницей в этой квартире, и это положение её страшно расстраивало. – Кстати… Услышав сзади голос Глеба, Саша вздрогнула. Что же ещё он ей скажет? Вспомнил какую-то колкость? Она напряглась в ожидании. Вопреки её опасениям, он спокойно подошёл к ней и, протянув руку, заправил за ухо пару непослушных прядей. – Ты меня совсем не достаёшь, – мирно сказал он. – Пойдём-ка, посмотрим кино. – И обняв за плечи, подтолкнул её в сторону телевизора.***
Она должна была знать, что у Глеба не может быть добрых намерений, что с ним не может быть всё так просто. Не мог он ни с того ни с сего так мило себя повести, предложив посмотреть вместе фильм. Где-то обязательно должен был скрываться подвох. Она должна была предчувствовать это. Но по своей доверчивости Саша предпочла купиться на его доброту и заботу. Даже уселась к Глебу вплотную, как в старые добрые времена, и не возражала против его объятий. Однако вскоре после начала ей пришлось выбраться из-под его руки, а чем дольше они смотрели, тем дальше она отодвигалась к другому концу дивана, пока не оказалась в самом углу. Естественно, он не мог выбрать нормальный фильм. Он выбрал эту дурацкую «Близость», которую, Саша была уверена, смотрел уже без неё и, конечно же, знал, о чём будет фильм. О да, он был хитёр, несомненно; хитёр и жесток, – а это опасное сочетание для натуры, любящей мстить… Саша даже была готова признать, что в этом деле он мастер. Даже такую деталь, как чёртов фильм для их совместного просмотра, он тщательно продумал. Наверняка к коробке с диском у него был прилеплен стикер: «посмотреть с Сашей при первой же возможности». Он выбрал этот фильм неспроста. Он знал, что эта драма о предательстве и измене заставит её многое вспомнить. Заставит провести параллель с собственной жизнью, с их постепенно увядающими отношениями. Обвинения в изменах и лжи, вечные переживания, оскорбления, ссоры, страх и предчувствие расставания – они с Глебом, как и герои фильма, казалось, знали об этом всё. Но если она хотела всё это забыть, то Глеб, похоже, испытывал странное, извращённое удовольствие, напоминая себе об этом. И хотя в целом Саше не было до этого никакого дела, – если ему так нравится, то пускай продолжает, – сама же она всем сердцем желала, чтобы её он в это не втягивал. Были моменты – она с трудом могла усидеть рядом с ним. От одного его присутствия рядом, от его физической близости, от осознания того, что он видит и слышит всё то же, что и она, ей становилось тошно и почему-то стыдно – прямо как в детстве, когда смотришь с родителями постельную сцену. Саша не знала, как к этому относиться. Ей нечего было стыдиться, не за что было краснеть… Она ему не изменяла. И всё же его нападки уже давно зародили в ней чувство вины, которое со временем лишь крепчало. Будто она это правда сделала. От любого намёка на эту тему ей теперь становилось не по себе. А Глеб знал и умело использовал это. Она едва высидела до конца фильма, местами с трудом сдерживая слёзы. За час сорок они с Глебом не обмолвились ни словом. Как только пошли титры, она хотела вскочить и забиться в какой-нибудь угол, где бы он её не нашёл, но прятаться было негде, да и Глеб встал первым. На чёрном экране бежали мелкие белые строчки, продолжал играть саундтрек. Он взял свои сигареты и закурил, присев за кухонный стол. Саша осталась сидеть на диване. Да, этот денёк она надолго запомнит… Она уже и забыла, что такие бывают… Всё-таки Глеб был уникальным человеком в её жизни. Никто и никогда не заставлял её чувствовать себя так, как это делал он. Только он мог в солнечный день создать эту тусклую, угнетающую атмосферу; только он, находясь от неё в полуметре, мог сделать так, чтоб она ощутила себя неважной и ненужной; только он был способен вести себя с ней таким образом, что она не могла понять, друг он ей или враг. Ещё перед сном он был её другом, а после обеда между ними опять всё разладилось… Эти контрастные перемены было так сложно переносить! Ей бы было намного спокойней, если б он смог наконец определиться со своим отношением к ней. Пусть бы он даже решил, что лучше им больше не видеться, – это было бы неприятно, но со временем она бы с этим свыклась. По крайней мере, их отношения перестали бы быть этим маятником, изводящим ей нервы. Звонок домофона вывел Сашу из оцепенения. Крис – ну наконец-то! Ещё совсем чуть-чуть – и ей удастся сбежать из этой тюрьмы. Она тайком взглянула на Глеба, который всё ещё сидел с пепельницей за столом, и убедившись, что тот вставать не торопится, помчалась в коридор. К глазам подступали слёзы радости и облегчения, но ей пришлось их прогнать, чтобы не испугать Криса. Услыхав его голос, она так обрадовалась, что даже ничего не сказала; только резко нажала на кнопку, повесила трубку и открыла дверь, а затем, прислонившись к стене, стала ждать, грызя ногти. Сейчас он появится на пороге… Ну же, Крис, где ты? Она не могла больше ждать. Услышав звук приехавшего лифта, Саша выбежала на лестничную клетку и кинулась ему на шею, как только он вышел. Брат ловко её подхватил, словно ничего другого не ждал, и, оторвав от пола, крепко обнял. Долгие три дня в одиночестве были окончены. Он наконец-то снова вернулся туда, где было его место. Рядом с Сашей. Лучшее место на свете. Держа её за спину и бёдра, Крис вошёл внутрь квартиры, где в прихожей, скрестив на груди руки, уже стоял Глеб, и под его скептическим взглядом опустил Сашу на землю. Было заметно, что в присутствии Глеба она смутилась, и ему стало интересно, как они провели время вместе. – Как долетел? Устал? – спросил Глеб. – Зайдёшь? – Нет, я только за Сашей. Внизу ждёт такси. Шесть часов в самолёте выматывают, мечтаю попасть домой, – ответил Крис. Саша убежала в комнату натянуть на себя колготки – больше ей утеплиться было нечем. Они уезжали. Они действительно отсюда уезжали! Она не могла поверить своему счастью. Больше она сюда ни за что не вернётся. – Ничего не забыла? – Она уже обувалась, когда Глеб вышел из комнаты, держа её корсет двумя пальцами. Увидев эту картину, она подумала о том, что, будь у него специальный пинцет, как в детективах, он бы взял его пинцетом. Крис нахмурился, разглядывая вещицу, которой прежде у неё не видел. – Что это? – То, в чём твоя сестричка шастает по дням рождения, – ухмыльнулся Глеб. Крис помог Саше надеть своё пальто, в котором она тотчас же утонула, и, вздохнув, протянул ему руку: – Ладно, давай его мне. – К счастью, он воздержался от дальнейших комментариев по поводу её вчерашнего костюма. Хотя Саша была уверена, они ещё обсудят это позже. – Спасибо, дружище, – поблагодарил Крис и развернулся к двери, – завтра созвонимся. – Спасибо, – следуя его примеру, тихо бросила Саша. – Обращайся, – Глеб улыбнулся и закрыл за близнецами дверь. Ей показалось, это его «обращайся» было адресовано Крису.