Fear of sleep

Вольфганг Амадей Моцарт – Дождь Они идут. Всё. С одинаковым ритмом, с однотонной скоростью. Вдыхая мокрый воздух, так и норовящий перейти во что-то более личное, чем банальный кислород. Темная грязь, с противным оттенком болотного цвета твердо врезается в обувь, оставляя жирный след. Но, похоже, сейчас не до этого. Есть более важные проблемы. Небо ещё больше потемнело. Смесь чернильно-черного и едкого серого. Тучи, словно густой сигаретный дым, большими сгустками миротворно стоят на месте. Даже сильный ветер не помогает. Да, для лета это действительно мерзкая погода. Но, что им оставалось? Только терпеть надоедливый серебристый ливень и сидеть в домиках, попивая ромашковый чай. Ну, в принципе это лучше, чем ничего. Но Джексон хотел большего. Он бредил синим мороженым и лучезарным ослепляющим пятном, под названием солнцем. Парень так ждал лета. Хотел сходить на пляж. Насладится иссиня-зелёной водой, из середины насыщенной солью. Но не приторной, а приятной ноткой соли. Она, впрочем, как и всегда, добавляла особенность простой воде, и от этого море становилось ещё роднее и любимее. Безудержно хотел надышаться влажным воздухом, который будет обжигать его легкие. И ему бы понравилось. Он это знает. - Куда мы идем? – со спокойствием спросила Анн. Даже голос её какой-то скучный, неинтересный. Когда он успел таким стать? Или Джексону вновь показалось. Да, определенно. Парень прекрасно знал ответ на бесцветный вопрос, но всё же молчал. Он был слишком увлечен несбыточной мечтой о море. Желание перешло через параллель здравого ума. Чейз слабо ударяет парня в плечо, не переживая из-за появления темно-синих синяков. Она ненавидит незнания ответа. Любопытство и нетерпение пожирает дружелюбие, оставляя логику и мышление. Иногда, от этого ей становится страшно. Аннабет не верит, неужели она и вправду такая амбициозная зануда? - В мой домик. Девушка с мелким удивлением посмотрела на него, готовясь возразить, но через секунду умолкла. Она не была против. Даже наоборот. Уж лучше там, чем на улице, терпя сильные пощечины гордого ветра. Смотрит на Талс и Нико. Они молчат, всматриваясь в детали. То разглядывают каждый оттенок серьезной небесной глади, а потом обращают внимание на противную липкую грязь. Тишина убивает Чейз. Сильно, не желая оставлять в живых. Жестоко и не притворно. Никакого пафоса. Томный шлейф дождя ложится прям в душу, сжигая спокойствие. Белокурые пряди промокли насквозь, закрывая кругозор, принуждая фантазию заткнутся. Хочется закричать, высказывая всё колкости душевному анониму. Иногда это полезно. Намного удачнее, чем немой крик, направленный на человека. Чейз не заметила, как они оказались в домике Посейдона. Или скорость её шагов действительно увеличилась в три раза, или она опять нырнула в себя, гуляя по коридорам фантазий и отрад. Уж слишком ранимой стала полубогиня. Эти сны, истории, выдуманные лично ею. Знакомый бред, который каждый когда-нибудь слышал. Она уже забыла те дни. Радужные, неестественные. А, точно. Их не было. Очередная детская выдумка, для успокоительного мандража. Девушка посмотрела в окно, ожидая увидеть ливень. И изведала. Водяные крошки хрупко падали на окно, соединяясь в одно целое. Внимательно смотрит на одну каплю, которая через секунду погибает, оставляя мокрый след. Дождь отдал свою короткометражную жизнь за прекрасное, улавливая тонкости красоты. Неуязвимой и легкой. Которую понимает не каждый. По-разному, с личной фантазией. Странно это. Задумываться о вечном. Болеть не логичной тягой к дождю. Словно очередной плач неба. Несдержанное рыдание, перерастающее в блаженный стон. Она это чувствует. С середины. Кажется, разум и здравие отошли на второй план, оставляя неподдельную человечность. В комнате царит мрак. Банальный, будто старая классика. Здесь нет современности. Черные блики на стене. Они затягивают. Хочется к ним прикоснуться. Закусить губу, ожидая момента. Ей так этого хочется. Невидимое желание, значенье которого она сама не понимает. Дочь Афины ненавидит себя за это. Иногда в ней просыпается та слабинка, под названием чувствительность. И тогда она уже не сможет остановиться. Уж ей лучше знать. Потом обращает внимание на пол. И ей становиться смешно. Грязь, пустые коробки, в которых когда-то была пицца. На кровати виднеются синие крошки. Будто нежный окрас для удобного сна. Перси не был очень серьезным, коммуникабельным. И это ей жутко нравилось. Противоположность её сути, но всё же некая схожесть была. И только она об этом знает. Больше никто. Даже сам Джексон. - Присаживайтесь, - молвил хозяин домика, всаживаясь на кровать. Анн садится около сына Посейдона, вглядываясь в каждый миллиметр лица. И пусть он заметит. Ей всё равно. Да, есть много вопросов и странностей, решение которых необычайно важно. Но не сейчас. Она зависима от момента. А значит, по-своему свободна.