Fear of sleep

Ох уж эта природа. Она способная вскружить голову, под конец, добивая своей очаровательностью. Такая хрупкая, ранимая до самых уязвимых конечностей. Она доводит его до бешенства, эта погода. Уж слишком сладкая, почти приторная, но не в состоянии перешагнуть этот барьер. Он смотрит на эти ветки. Они растворяются акриловыми набросками на голубом полотне. Где-то промелькнула едва заметная туча, покрыв крошечным инеем небосвод, тут же открываясь яркости. Трава, прорастающая, кажется, моментально. Молодым, таким девственно-юным покровом легла на чернильную землю. Джексон не знает, улыбается ли он от ничего делать, или природа и вся эта летняя разнообразность действительно вскружила ему голову. От этого и появляется эта тупая, будто у парня перекошено лицо, улыбка. Уголки губ сами поднимаются вверх, машинально. Каждый раз, когда пьяный, не находящий ещё больше спиртного, воздух, врезался в нос. А этот запах цветов. Не те цветы, которые растут в саду богатых аристократов. Не розы, жалобно колющие шипами. Не миловидные орхидеи, даже не лилии. Простые полевые цветочки. Желтые ромашки в оправе постельного белого, а также васильки, так подозрительно смахивающие на окрас неба. Кости, вроде бы, плавятся. Рассыпаются сонным и мнительным сахаром. Голова кружится, останавливая жизненную густоту на полпути. Выдуманный поезд, врезающейся в мозг на невообразимой скорости. Широкий взрыв, рассекающий небывалой звонкостью в ушах. Будто катаешься на карусели, от которой жутко воротит. Так противно. Похоже, он слышит заливистый смех нимф, чуть видных во всех этих деревьях, слегка позолотевших от солнца. И причиной всего этого есть тени. Эта простая, не постижимая для его разума простуда. Мешает, крайне раздражает, до самых тайн, касается нервов. Насмехается, в попытке поиграть. Все силы забрал терпкий, такой узнаваемый ветерок, пропитанный пестрой солнечностью, прохладным песком и пылью. Перси разучился сердится, метать что под руку попадется, дабы успокоится. Проклятая простуда умело испортила самые узнаваемые черты характера. Даже глаза перестали светится хитрой неоновой зеленью. Плечи настолько расслабились, что даже самый тяжкий груз показался бы невидимым. Сокрушил, не оставив следа. Мгновенно, словно зажигать спичку. Такое он чувствовал только пару раз в жизни. Когда наедался синего маминого печенья. Да, именно это. Невероятное наслаждение и легкая усталость. Болезнь портит ощущение, но не на столько , чтобы расстроится. Сейчас именно та погода, которую можно назвать сухой, но только не бесцветной. Почти видна безвкусность. Все красочные лакомства лета на одном столе, под названием трава. То ли погода действительно решила смиловаться, или ему это снится. Если это так, то полубогу очень нравится такой расклад событий. Жар. Сбитое с толку дыхание сжимает крепко легкие, которые будто наполнились водой. Ему душно. И черствый ветер здесь не причем. Кашель, застрявший в горле. Но всё это маленькие проблемы, украшенные раздражением, не больше. Худший из всех признаков – боль в голове. Пульсирующая, стучащая резаными рывками в висках. Картинка блекнет, и всё будто отходит от привычной нормы. Хоть и сам паренек не есть правильным. Тем временем Аннабет успела сесть на довольно большой камень, который то и делает, что блистает серым неровным бликом. Нервно сжимает край лагерной оранжевой футболки. Все складки, образованные при случайном раскладе. Минимальные проблески стали в глазах. А также перелив невероятной усталости, помимо качества лидера и отличного стратега. Увидев Анн более чем сотню раз, Перси заметил довольно обычные, но интересные для него качества. Во-первых, у Чейз никогда не было идеальной прически. Её каждодневный хвост всегда завязан небрежно, а белые кудряшки не помещаются в одну слабую резинку. И всё же, Джексону нравится это. А во-вторых, она всегда носит короткие джинсовые шорты. И оттенок ткани всегда меняется. От вязкого синего, до нежного голубого. И это тоже нравится ему. До чертиков. - Слушай, в общем, я хотела бы тебе кое-что сказать. - Ем, говори. Недоуменный взгляд, полный такой детской, и, признаться честно, слепой растерянности. Дурная привычка закусывать губу дает о себе знать. Водит зубами по ним, будто цепляясь за деликатную губу. Безупречная ирония, прям людям на смех. Он сам чуть не засмеялся, осознавая очевидную глупость. Есть в этом что-то необычное, выделяющееся из этих будничных военных рефлексов. Парень подозревает, что разговор будет не из легких. Понимает, о чем идет речь. Непонятный, сумбурный монолог с самокритичной стороны. Ему самому надоели все эти сны, переживание. Только всё начало налаживаться, вроде бы, находит свои места. Ну, как. Просто всё достало. Слишком много надоед, ядовитой грусти, кислотной ярости. Навалилось всё это так неожиданно, совсем не по- взрослому. Выходит из рядов обычного. Он, его друзья, мысли. Полубог привыкает, но потом вновь вспоминает. Это не что-то новое, это он сам. И легко улыбается. Так беззаботно, будто жизнь – сладкая, слишком счастливая и елейная малина. И дело не в эмоциях. Просто он сам рад, по-своему. Аннабет начинает что-то говорить, нервозно, вздыхая тонкими, почти заметными рывками сухой, выцветший воздух. Глаза на половину прикрыты, словно она стесняется, но уж точно не боится. Почти засыпает, но что-то удерживает её. Клятая серьезность и зрелость. Но он не слышит её слов. Видит, почти чувствует, но не слышит. Паника растет моментально, как запаленный фейерверк. Зрачки расширяются, почти перекрывают всё брызги моря, беспардонно вторгаются на чужую территорию. Его будто обволакивают еле прохладные тени, и он просто падает во мглу. Как прозаично. Простой сон, который кажется ужасом.