Лев и Единорог.

Я мчусь по раскаленному песку из последних сил, пытаясь спастись от того чудовища, что с металлическим звоном несется за мной, не отставая ни на шаг. Тяжелое, яростное хрипение за спиной заставляет мое сердце буквально выпрыгивать из груди от ужаса, а чертова лапа опухла и нещадно болит, замедляя мой бег, не оставляя мне шансов на спасение. Я даже не знаю, куда я бегу, песок застилает глаза, делая мир вокруг размытым и блеклым. И именно это со мной сыграло злую шутку, буквально вырастив из пыльной оранжевой дымки огромное сухое дерево с низкими ветвями, топорщащимися в разные стороны как иглы дикобраза. Конечно же, я не успел ни затормозить, ни свернуть, потому налетел на самый острый нижний сук грудью, чуть-чуть выше сердца, сорвав его с места и покатившись дальше. Вспышка боли была настолько резкой, что сознание на мгновение прояснилось, дав мне понять, где я нахожусь. Я был в лесу, том самом, из которого пришло это однорогое чудовище, совершенно беспомощным. Левая передняя лапа окончательно перестала двигаться, отдавайся жутчайшей болью при каждой попытке на нее наступить. Кое-как на трех лапах я продирался через непролазные кусты, подгоняемый лишь одной мыслью о спасении. Все, что угодно, лишь бы не сдаваться, найти укромное место, залечь ненадолго, зализать рану, а потом уже разобраться с противником, чьи глаза мне мерещатся почти везде. Гибкая ветка больно хлестнула меня по морде, на секунду заставив зажмуриться, явив перед глазами смазанные разноцветные круги. Плохая была идея, при чем уже дважды плохая. Лапа не находит опоры и я проваливаюсь куда-то, съезжая вниз по склону, пытаясь уцепиться за корни деревьев, но без толку. Сверху идет дождь. Из-за этого земля размокла и обвалилась подо мной. Я лежу на спине, прижимаясь к мягкой мокрой глине, ощущая, как прохладные струи воды, смешиваясь с кровью, идущей из раны, омывают мою уже хорошо потрепанную шкуру. Оно подходит ко мне. Я смотрю в эти огромные, равнодушно-голубые, ледяные глаза и понимаю, что мне конец. Зверя самого загнали в ловушку. Оно наклоняет голову вниз, нацеливаясь на мое горло. Черная грива падает на широкий лоб, из которого растет длинная острая пика. Только не закрывать глаза. Только не бояться. Если суждено умереть, то не показывая страха. Я хочу видеть все до последнего момента, пока моя жизнь не покинет тело. Я готов. Зверь на мощных когтистых лапах мягко, с кошачьей грацией ступает по мокрой земле, слегка шурша листьями. Я не отвожу взгляда даже тогда, когда его рог впивается в раненую грудь, отдаваясь холодным покалыванием в парализованной лапе…. И боль внезапно начинает уходить… Огромная рваная рана на развороченной деревом груди постепенно затягивается. Я смотрю на него, а он смотрит на меня, высоко и гордо вскинув голову. Дождь застилает глаза, но я вижу его взгляд. Он не хотел меня убивать… Сознание постепенно плывет, погружаясь в темноту. Закрываю глаза и… И оказываюсь лежащим в ванной с холодной водой. При чем лежу я на ком-то, совершенно одетый, а этот кто-то обтирает мое лицо ледяными руками. - Шерлок? Что ты тут делаешь? И почему мы в ледяной воде? К тому же, одетые? – Я вижу, как мимо меня проплыла серебристо-синяя банковская карточка. - Джон, ты – идиот! На, пей! – Он сует мне под нос бутылку с соломинкой в горлышке. Понимаю, что лучше не спорить, потому тяну восхитительно холодную воду. Выпиваю почти половину бутылки и снова откидываюсь головой на грудь Шерлока. Все же, я не очень понимаю, что он тут делает. И что тут делаю я. - Шерлок… так что мы тут делаем? - Спасаем тебя от теплового удара. – В его голосе звенит металл. - Но я не… не мог его получить… Слышу тяжелый вздох сзади себя, абсолютно белые руки с длинными пальцами обнимают меня поперек груди. - Ты ушел в ночную смену вчера в восемь часов вечера и пробыл в больнице до десяти утра, когда смена заканчивается, но потом привезли пациента с огнестрельным ранением в грудь, из-за чего тебе пришлось задержаться, повернув от выхода и сразу бросившись в операционную, где, пока срочно вызывали хирурга, оказывал пострадавшему помощь. Скорее всего была задета артерия, потому что кровь хлестала фонтаном, брызнув на воротник твоей рубашки, которую ты не успел заправить под наспех надетый хирургический фартук. В больнице ты обычно переодеваешься, вешая уличную одежду в шкафчик, но тут случай был срочный, потому сработал твой инстинкт военного хирурга, и ты бросился его спасать, забыв о том, что уже снял форму, отсюда запах лекарств и бактерицидного мыла, оставшегося на плохо завернутом рукаве твоей рубашки. Когда хирург наконец-то соизволил прийти, ты, державший до этого скальпель, скорее всего остался ему ассистировать, но тщетно, потому что пациент так и не приходя в сознание умер. Из-за этого ты сидел во дворе больницы, а потом, успокоившись, решил пойти домой, но, зайдя в магазин по дороге и опустив руку в карман, нащупал там ключи от своей старой квартиры, которые, уходя из дома, снял с крючка. Они висели на видном месте две недели, чтобы ты не забыл отдать их хозяйке. Шестнадцатого июля, то есть сегодня, исполнилось ровно три месяца, с того момента, как ты снял заново свою предыдущую квартиру. Вы договорились с ней две недели назад, что именно сегодня ты отдашь ей ключи, а она вернет тебе залог по договору аренды. Итак, ты опускаешь руку в карман, вытаскиваешь ключи, вспоминаешь, что должен с ней встретиться и идешь в Нанхед пешком, потому что тебя обычно успокаивают долгие прогулки. С миссис Тернер ты встречаешься скорее всего в Пекхам Рай Парке, потому что твои ботинки покрыты желтой глиной с остатками налипших иголок от пихт, которые растут только в северо-западной части парка, находящейся ближе всего к квартире, обмениваешься любезностями и идешь оттуда обратно домой. Заходишь в магазин, покупаешь продукты, потом идешь в лавку зеленщика, берешь фрукты, а уже после этого домой. Учитывая расстояние от больницы до магазина, от магазина до парка и от парка до дома, твою среднюю скорость и делая поправки на время, проведенное в магазине и в лавке зеленщика, дома ты был где-то около пяти часов. Итого, ты примерно пять часов ходил по жаре под палящим солнцем, естественно ничего не пил, потому что забыл об этом, думая об умершем пациенте, а пережитый недавно стресс и алкоголь с успокоительными доделали остальное. Действительно… зачем я вообще начал этот разговор? Проще было сразу со всем согласиться, хотя… - Откуда ты знаешь, что я сидел во дворе больницы? - Я наблюдал за тобой, когда ты думал, что я умер. Первое время ты часами просиживал во дворе больницы после работы, хватаясь за каждую возможность, чтобы не возвращаться к себе в квартиру. Потому, скорее всего сегодня твой пациент умер, что объяснило бы рассеянность под влиянием стресса. – Он снова подносит к моему рту соломинку, заставляя сделать меня пару глотков. Мне трудно двигаться. Трудно даже фокусировать свой взгляд на чем-то дольше десяти секунд, не говоря уже о каком-то связном разговоре. Мне хочется ему сказать… да много чего сказать, то, что я не мог никак выразить в последние пару недель, но… - Джон, тебе нужно в больницу. Я сейчас вызову скорую. – Он пытается вылезти из ванной. Цепкие руки ослабили хватку и мне даже на мгновение показалось, что я начал проваливаться вниз, ускользать в сливное отверстие, потому, единственное, что мне оставалось сделать, это плотнее прижать его спиной, настолько, насколько это было сейчас возможным. - Нет. Я не хочу… Я не поеду в больницу. – Протестую я. - Ты - идиот! Всегда им был, есть и будешь! У тебя может быть сердечный приступ или инфаркт от перегрева! Тебе нужны лекарства и палата с кондиционером! – Нет, он не кричит, не так как обычно, но все равно из-за шума снова начинает болеть голова. - Я не “сердечник”. И мне нужны лишь занавешенные шторы, прохладная комната и много воды. – Пытаюсь кое-как протестовать сквозь заново нарастающий шум в ушах, но Шерлок уже вывернулся из-под меня и почти вылез из ванной. - Вот и прекрасно, позвоню Майкрофту и тебе обеспечат лучшую палату. – Он пытается уйти, потому я предпринимаю отчаянную последнюю попытку, хватая его за руку. - Если ты сейчас это сделаешь, то можешь считать это концом нашей дружбы. Ей-богу, если бы он сейчас это сделал, если бы он пошел и вызвал скорую, как собирался… это был бы действительно конец. Любой врач больше всего на свете боится оказаться по другую сторону баррикад, на месте тех, кого он лечит изо дня в день, быть столь же слабым и беспомощным, позволять людям, к касте которых ты сам когда-то принадлежал, колоть тебя иголками, брать анализы, опутывать проводами и быть до отвращения заботливыми. Я сам выхаживал так людей после операций, колол антибиотики, делал перевязки, потому что в военных госпиталях всегда не хватало рук обычных медсестер, вскрывал абсцессы и давал обезболивающе, стараясь быть как можно мягче, общаясь с раненными как с детьми, но когда оказался на больничной койке, с прошитым пулей плечом…я понял, что чувствуют пациенты. Это чудовищное чувство беспомощности, смешанное с адской болью и первобытным страхом, когда твой организм выбрасывает столько адреналина, сколько может, лишь бы поднять внутренние резервы, поддержать замолкающее сердце. Я больше такого не хочу, даже из-за такой ерунды, как тепловой удар. Он аккуратно, одними кончиками пальцев берет мое запястье и опускает его в холодную воду, затем проводит по лбу, взъерошивая волосы. От его прикосновения боль, ломящая затылок, начинает проходить. - Хорошо. Я сейчас переоденусь в сухое и вернусь. Полежи здесь. – Он уходит, оставляя за собой лужи воды. Миссис Хадсон бы, наверное, очень ругалась, увидев такое. Позвоночник совершенно не хочет держать мою голову, опуская ее почти по подбородок в воду. Закрываю глаза, чтобы избавиться от неприятного чувства тошноты. Мне кажется, что комната вокруг вращается, а я плыву где-то между полом и потолком в прохладных потоках. Я не знаю, сколько прошло времени, когда вернулся Шерлок, мое тело все еще плохо слушалось меня. - Я вызвал на завтра мастера. Хотел найти срочную установку кондиционеров, но они не работают по ночам. Потерпишь до утра? – Его руки тянут меня из воды наверх по бортику, не давая захлебнуться. - Да, ничего. Мне уже лучше. – Отвечаю ему я, пытаясь улыбнуться. Мне и правда лучше. Мигрень уже прошла, как и боль в руке, правда на смену пришла чудовищная слабость. - По-прежнему врешь неубедительно. Тебе нужно больше пить. – Он снова подставляет мне трубочку к губам, но я, похоже, скоро уже лопну от воды. К тому же, кажется, тело охладилось и я начал постепенно замерзать. - Шерлок… мне холодно… - Сейчас. Ты можешь сесть и опереться руками на бортики? - Кажется, могу. – Руки, несмотря на дрожь, все же держат. Главное, не делать резких движений. Медленно поднимаю корпус, стараясь не рухнуть вперед, головой в кран, вцепляясь в белые бортики. Его длинные руки обхватывают меня поперек туловища, и я с его помощью кое-как выбираюсь из ванной, мгновенно оседая на пол, прислонившись затылком к прохладному кафелю стены. Взгляд постепенно обретает четкость, настраивая фокус. Шерлок берет полотенце и начинает меня обтирать. На нем теперь вторые серые домашние брюки и белая футболка, которые уже все снова в мокрых разводах. Мог бы и не переодеваться. Все же он только на первый взгляд хрупкий и тонкий. Я уже не раз поражаюсь его силе, хотя даже не знаю, откуда она у него. Я никогда не видел Шерлока элементарно делающим зарядку. В то время, как у нас не было дел, он превращался в ворчливого домоседа, валявшегося в пижаме на диване целый день, изредка совершая короткий моцион из одного угла гостиной в другой. - Я принес тебе одежду. Давай помогу. – Он стаскивает с меня мокрую, прилипшую к телу футболку и замирает с полотенцем в руках. - Шерлок? Он встряхивается и продолжает орудовать полотенцем, вытирая мои плечи и грудь, а затем помогает кое-как просунуть постоянно путающиеся руки в рукава сухой футболки. - Дальше я сам, спасибо. – Удерживаю его пальцы, потянувшие меня за пояс брюк. - Ты еле двигаешься… - Шерлок… я сам. Внимательный взгляд глаз стального цвета. Я знаю этот взгляд, абсолютно механический, оценивающий, как будто в голове ведется расчет. - Хорошо. Позови меня, когда закончишь, я буду за дверью. – На мои колени ложится махровое полотенце, а на него – бриджи цвета хаки. Вообще, я не очень люблю, когда кто-то копается в моих вещах, но с Шерлоком привыкаешь ко всему. Мне было действительно неловко переодеваться перед ним, даже сам не знаю почему. Даже общая душевая в Афганистане, которая была переоборудована из старого овечьего хлева, где такого понятия как перегородки между вкопанными в землю трубами с лейками на верхушке вообще не было, смущала обилием голых мужских тел не так, как внимательный взгляд моего соседа. Кое-как покончив с переодеванием, я по стенке дошлепал до дверного косяка и почти что выпал в объятья Шерлока, дотащившего меня в итоге до кровати и уложившего на прохладные, чуть влажные простыни. - Шерлок… ты намочил простыни? – Меня снова выбрасывает в водоворот воспоминаний. Перед глазами всплывают занавешенные мокрыми простынями окна и двери, влажные кровати, высыхающие к утру. Только так мы в казарме спасались в летнюю пору от жары и вездесущей пыли, стеклянной крошкой резавшей горло и легкие похлеще ножей талибов. - Да, чтобы было попрохладней. И поставил перед вентилятором миску со льдом. Я этому научился в Сирии, когда дул чертов сирокко. - В Сирии? Ты никогда не говорил, что был в Сирии. – Моему удивлению не было предела. Даже не столько от того факта, что Шерлок был в Сирии, а от того, что он сам в этом признался. - Не было повода. Лежи. – Я пытался приподняться, но он легко толкнул меня в грудь, вынуждая упасть обратно на подушку, и положил мне на лоб прохладное мокрое полотенце. Становится на удивление прохладно и уютно. - Шерлок… - Да, Джон? - Спасибо… - Это было последнее, что я произнес заплетающимся языком, перед тем, как провалиться в черную бездну сна.