Бессмертный.

Этой ночью я почему-то не хотел спать. На небо уже давно высыпали яркие звёзды, а полная луна освещала тёмный уголок города, где располагался мой дом. Георгиос уже давно ушёл, и я сидел один, предавшись воспоминаниям. Вдруг я совершенно случайно вспомнил про случай в баре, когда убил какого-то человека (см. Часть 1). Мне ещё вспомнился тот старик, по вине которого тот человек и умер: нагловатая, беззубая улыбка, хмельной запах, исходивший от него, потёртая одежда – всё это заставляло меня зажмурится от неприятных воспоминаний. Я едва слышно зашипел, прокручивая в голове тот вечер. Кстати, уже прошло достаточно много времени с того момента. Надо бы сходить в город и узнать судьбу того старикашки. Но не сейчас. Ещё слишком рано. Я упал на траву, и сон всё-таки взял своё. Уже минут через пятнадцать я спал без задних ног. Я проснулся к полудню. Солнце уже сильно пекло, поэтому, когда я поднялся, в глазах моих на миг потемнело, и я чуть было не упал от резкой смены положения своего тела. Потрепав немного свою шевелюру, я отправился к колодцу, чтобы проделать все привычные для меня за пятьсот двадцать три года процедуры. Я как обычно зачерпнул ведром воды, поставил его на краешек колодца, затем вылил всё содержимое ведра на себя. По телу пробежал такой знакомый, но всегда непривычный холодок, который пробуждал каждую клеточку моего тела. Проведя языком по своим зубам, я не ощутил безупречной гладкости, поэтому ушёл в дом, чтобы использовать по назначению содержимое баночки со всякими травками, стоявшей на знакомой пыльной полочке. Выдернув деревянную пробку из горлышка скляночки, я почувствовал приятную смесь запахов мяты и базилика. Иногда я пользуюсь жареной молотой скорлупой миндаля, но почему-то сегодня мне захотелось почувствовать во рту приятный вкус мяты, которая заглушает некоторую горьковатость базилика. Проделав процедуру чистки зубов, я довольно улыбнулся и ещё раз провёл языком по своим зубам, теперь уже скрипевших от чистоты. Утром я так и не поел, так как потом снова не хотелось чистить зубы. Тратить из-за своей опрометчивости вкусную траву? Нет, что Вы! А потом корячиться в лесах Древней Греции, тьфу ты, Древнего Рима в поисках нужных ингредиентов для самодельного зубного порошка? Однажды я по глупости своей молодости, тогда мне было лет пятьдесят, собирал траву в лесу для такого нехитрого дела, как чистка зубов. Случайно нарвал пучок какого-то незнакомого мне растения, засушил это всё, потом измельчил этот веник, поместил в мешочек до лучших времён, так сказать, а потом решил почистить свои зубки, которые после этой достаточно простой процедуры сияли ярким, очень ярким… синим цветом. Потом ходил, местных красавиц две недели пугал. Вспомнив этот курьёзный случай, я невольно и от души засмеялся. Когда всплывшая в моём подсознании картина перестала меня смешить, я отдышался, а после вышел из дома и направился на рынок, в надежде узнать что-нибудь про того старого капитана. Я спрашивал у местных девчушек про того капитана далёкого плавания и не очень далёкого ума, но они лишь глупо хихикали, периодически краснея. Спрашивал я у торговцев, у просто проходящих мимо мужчин, но многие лишь пожимали плечами, да недвусмысленно на меня посматривали, порой предлагая сходить куда-нибудь вечером. А я после каждой встречи с кем-либо поднимал глаза к небу и повторял: «Пресвятая Афродита, избавь меня от этих педиков!» Но Афродита, видимо, была слишком занята, чтобы услышать просьбы какого-то кудрявого паренька, с которого только портреты богов писать, да скульптуры мужской красоты выколачивать. Вздохнув то ли от неудачных поисков, то ли от жары, я поплёлся дальше, на другой конец города, к своему старому приятелю Георгиосу, который всегда меня развеселит, а порой и взбесит своими шуточками. Подходя ближе к знакомому дому, я невольно улыбался всё шире и шире. Наконец дойдя до заветного порога, я постучался, в отличие от своего беспардонного друга, который обычно заходил ко мне без стука, тут же заваливаясь на соломенную «кровать», тем самым не раз пугая меня до полусмерти. На мой стук никто даже не ответил, лишь только непонятные шорохи и чей-то резкий выдох, будто от удара, послышался мне из дома. Я счёл это приглашением и открыл дверь. Не успев закрыть дверь, в нескольких сантиметрах от меня со свистом пролетела стрела, которая с характерным звуком вошла в дверь, как в тёплое масло. Я оторопел, не смея ничего сказать. Так прошло секунд десять. Послышались размеренные шаги, с каждой секундой становившиеся всё громче. Всё-таки пересилив себя, я оторвал взгляд от пола и посмотрел на тёмную фигуру, постепенно выходившую из тени. Когда человек показался полностью, я начал пристально его рассматривать, но мне всё равно это ничего не дало, так как он был закутан в тёмные одежды. Единственное, что я мог разглядеть это лук и парочку стрел, находившихся в немного пухлых и грубых руках, которые с невероятной скоростью, несмотря на свою внешнюю неповоротливость, успели поставить оружие в правильное положение, установить стрелу и натянуть тетиву, прежде чем я успел среагировать. Раздался презрительный смешок, и я едва успел увернуться от летящей в меня острой стрелы. Она снова ударилась в дверь, и та, поскрипывая от недовольства, снова приняла на себя удар. Я узнал этот смех. Точно такой же был у того старика. Уверенный в своей правоте, я с издёвкой спросил: - Ещё не помер, старик? - Только после Вас, юноша, - просипел моряк, снимая капюшон. – Как ты догадался, что это я? - Таких собак я в лицо знаю, - презрительно прошипел я, за что чуть не получил ранение прямо в грудь. – Где Георгиос? - Ты про того парнишку, похожего на девчонку? Так я его связал и кинул вон в тот угол, - буднично ответил мужчина, указывая на дальний угол комнаты. Я устремил свой взор туда. В углу в не очень естественной позе лежал человек, хрипло постанывая от боли и пытаясь что-то сказать. - Ге-ор-ги-ос, - еле смог выдавить из себя я. – Что ты с ним сделал? - Да не беспокойся ты, - засмеялся старик. – Я просто его немножко избил со своими ребятами, связал, чуть не сломав ему руки, и бросил в тот уголок отдохнуть. Ничего страшного. - Ничего страшного?! Ты в своём уме?! Ты зачем это сделал?! – чуть ли не зарычал я. - Успокойся, молодой человек. Всё ещё молод и пылок. Даже спустя пять лет ты всё такой же молодой, красивый. Ни единой морщины, щетина не портит твоё лицо, твоя кожа всё ещё на вид гладкая и блестящая. В чём секрет? Ответь мне. Тогда я отпущу твоего дружка. Отпустит? Что ж, я могу ему соврать, а потом мы сбежим. И через недолгие годы он сомкнёт очи свои, прежде чем услышит обо мне хоть слово. А, может, ему вообще рецепт какого-нибудь яда сказать? Хм, так неинтересно. Но у меня всё-таки есть идея. - Хорошо. Я тебе всё скажу, - с наигранным вздохом ответил ему я. - Но учти: если ты соврёшь, то я убью и тебя. Ха! Напугал Ахиллеса лопатой! Так… Надо вспомнить рецепт какого-нибудь быстродействующего яда. Точно! Если не ошибаюсь, то кониин убивает очень гуманно — от ступней вверх распространяется онемение, ощущаемое как холод и потеря чувствительности. До момента наступления смерти человек находится в полном сознании и не испытывает каких-либо мучений, кроме кратковременной терминальной фазы удушья. Вот только я забыл его рецепт. Сок болиголова… Не помню… Если мне не изменяет память, то у меня есть немного этого яда дома. Надо рискнуть. - Мой секрет прост: я пью зелье, и оно делает меня молодым, - ответил ему я, будто нехотя. – Но оно находится у меня дома. Нужно за ним сходить. - Не обманываешь ли ты? - А зачем мне врать? Моя жизнь и жизнь моего друга в твоих руках. Если ты боишься, то давайте проверим зелье на твоих друзьях. - Хорошо. Я отправлю своих ребят с тобой, но Георгиоса я оставлю у себя, чтобы была гарантия, что ты вернёшься. - Ты не веришь мне, пёс? – не выдержал я, но вовремя одумался. – Я честный человек. Всё сделаю. Напою твоих дружков этим зельем. - Тебе не выгодно меня обманывать. Что ж… Ребята! – скомандовал он, и трое мускулистых высоких мужчин появились откуда-то из темноты. - Это всё? – спросил я, без особого интереса рассматривая тех ребят, несмотря на то, что они были намного выше меня. - Да, - коротко ответил старик, указывая на дверь. – Вам пора. Не задерживайтесь. Я не стал с ним спорить, так как я хотел как можно скорее спасти своего друга. Я очень спешил, так, что даже те амбалы за мной не успевали, ворча: «Куда ты так спешишь?» и т.п. Я их не слышал, так как постоянно думал о Георгиосе. И почему я постоянно о нём думаю? Когда я увидел его связанным, в моём сердце что-то кольнуло, и я хотел разорвать того, кто это сделал. Но что-то меня удержало, будто предупреждая об опасности. Ведь я мог бы повторить судьбу Критикоса, и тогда бы точно не смог ему помочь. Спустя минут двадцать ходьбы, я и мои «товарищи» уже были около моего дома. Завидев маленькую хижину, они расхохотались, пытались подколоть меня, но я их предупредил, что тогда кто-то из них не получит «зелья молодости». Это подействовало мгновенно. Теперь они, как послушное стадо баранов, тихо шли за мной, изредка «блея». Открыв скрипучую дверь моего «богато убранного дворца» (так эти дурачки говорили о моём доме после предупреждения), я зашёл внутрь и знаком пригласил их войти. Пока я искал кониин на полках, они внимательно смотрели на меня, в ожидании, так скажем, чуда. Знали бы они, какое их чудо ожидает. Наконец я нашёл заветный пузырёк, почти доверху наполненный мутноватым ядом. Сама скляночка была маленькая, высотой сантиметров десять. Я счастливо улыбнулся, но потом резко поменял выражение лица на страдальческое, мол, «эликсир жизни» у меня забирают. Те мужчины довольно усмехнулись, увидев заветную баночку. Если бы меня не было, то они бы подрались из-за неё. Но я их убедил в том, что хватит на всех. Сперва я хотел цивилизованно разлить им одинаковое количество зелья по стаканчикам, но вспомнил о том, что чем быстрее всё сделаю, тем быстрее смогу освободить Георгиоса… При мысли о нём в сердце снова непривычно кольнуло, так, что я чуть не выронил сосуд с ядом из рук. Я поспешил выдать им снадобье. Они накинулись на баночку с ядом, чуть не передрались, но выпили всё до последней капли, не обращая внимания даже на немного горький вкус мутноватой жидкости. Они начали смеяться, как безумные, выбежали из дома, а я едва успевал за ними. Однако та троица не собиралась возвращаться в дом. (Прим. автора. Сейчас повествование будет вестись от третьего лица) Спустя два часа, грек, измученный выходками этих безумцев, наконец добрался до дома пленника. За ним ввалились новоиспеченные «бессмертные», радостно смеясь и шумя. Яннис сам начал невольно радоваться своей победе, но после того как он увидел немного озлобленного моряка, сидевшего на лавке и раздражённо посматривавшего на эту «фантастическую четвёрку», его передёрнуло. Поэтому он состроил мину, выражавшую его «ужасное недовольство и обречённость». - Что-то вы долго, - начал морской волк. – Я уже хотел убить твоего дружка, Яннис. После этого грек, не вытерпев, схватил моряка за загрудки и прошипел: - Если ты его ещё раз тронешь, то я тебе глотку перегрызу. Ты меня понял? Нет предела человеческой глупости, алчности. Как так можно? Ради чего ты всё это делаешь? - Сначала ради мести, а теперь ради бессмертия. - Я тебе сейчас такое бессмертие покажу, что дух испустишь раньше, чем умрут твои дружки. - Умрут?! Что ты с ними сделаешь? Они сильнее тебя в несколько раз! - Я уже сделал. Яд скоро подействует, - прошептал Фотиади в ухо моряку. Старик не на шутку испугался. Он вздрогнул, затем медленно потянулся за ножом, лежащим у него в маленькой кожаной сумочке через плечо. Несмотря на то, что Яннис чуть ли не ослеп от гнева, он это заметил и крепко схватил руку мужчины. Слишком крепко. Один захват и хилая ручонка старика с хрустом сломалась. Негодяй вскрикнул от ужасной боли и, еле сдерживая слёзы и крики боли, приказал: - Кто-нибудь из вас пусть убьёт того связанного, а остальные убейте Янниса!! Но лишь его же крик ужаса был ему ответом: его сообщники лежали в нескольких метрах от него, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях, пытаясь вдохнуть живительного воздуха, но их глаза уже налились кровью, так что они бы уже не выжили. На миг те трое перестали дёргаться, их глаза широко распахнулись, а зрачки, как у рыбы, стекленели, но это продолжалось недолго. Позже они стали узкими-узкими, как у кошки, а затем словно застыли в одном положении. Изо рта вышло небольшое количество пены, а грудь их перестала вздыматься от тщетных попыток набрать немного воздуха в лёгкие. Все трое ещё раз попытались разработать онемевшие мышцы грудной клетки, однако тело каждого из них было против своего обладателя, и все части тела вскоре совсем перестали слушаться. Сердце-то ведь уже остановилось. Старик в ужасе замер, забыв о собственной боли, и Яннис, воспользовавшись этим, повалил старика на пол, заломил ему здоровую руку за спину, зажал её коленкой, чтобы зафиксировать положение, затем взял освободившейся рукой его за волосы, а другой рукой вытащил нож из сумки старого морского волка. - Тебе поведать, прежде чем ты умрёшь, о секрете своей вечной молодости? – с садистским наслаждением протянул грек, притягивая голову преступника за волосы к своему лицу. Тот лишь молчал, сжав губы, чтобы не кричать от боли. - Так вот. Я бессмертен. Мне уже пятьсот двадцать три года. И я видел намного больше, чем ты. Теперь я могу тебе это сказать. Спустя пять лет. Ты ведь не выдашь мой маленький секретик в царстве Аида? - шептал Яннис, не своим от пьянящей его мести голосом. – А теперь я точно убью тебя. Так будет надёжнее. Я поклялся, что тот, кому я расскажу об этом, будет тотчас убит. Прощай. Передай от меня привет своим дружкам. С этими словами Фотиади вонзил нож до рукояти в область между рёбрами старика, разрывая твёрдое мясо между ребрами и пронзая сердце, которое сделало свой последний удар и, не выдержав, разорвалось само от сильнейшего ужаса, доказательство которому был громкий крик, вырвавшийся из уст мужчины. Затем он просто захлебнулся в собственной крови, рвущейся изо рта наружу и заглушающей вопли, теперь уже больше похожей на бульканье. Удостоверившись в том, что негодяй больше не двигается, грек ослабил хватку и тут же ринулся к Георгиосу, который лежал уже с закрытыми глазами. Чистым ножом, который обеспокоенный парень достал уже из своей сумки, он разрезал верёвки и прижал к себе парня, который на то время был без чувств. (Прим. автора. Конец повествования от третьего лица.) «Он всё ещё дышит», - подумал про себя я, невольно улыбнувшись. Я повернул его лицом к себе и попытался стереть струйку крови, тёкшую когда-то изо рта. Она совсем засохла, поэтому не хотела сразу оттираться. Я лизнул её своим языком и почувствовал солоноватый привкус крови. Задев случайно уголок рта Георгиоса, я не удержался и аккуратно коснулся его губ своими. Прижав его к себе ещё сильнее, я совсем забыл, что он без чувств, разомкнул его губы своим языком, проведя по месту их соединения. Для меня сейчас не было препятствий, и мой язык спокойно проник в его рот. Моё дыхание участилось, и это не могло не повлиять на лежавшего без чувств на моих руках друга. Он приоткрыл глаза. Сначала немного удивился, слабо упёрся руками в мою грудь. Я прервал поцелуй, оторвавшись от его прекрасных губ, посмотрел на своё чудо, а он смотрел на меня взглядом, полным нежности, несмотря на свою слабость. Тихо, едва слышно, так, что я, скорее, читал по губам, нежели внемлел этому бархатному голосу, он прошептал мне: - Знаешь, Яннис. Я… - Я знаю, Георгиос, не говори ничего. Ты всё ещё слишком слаб, - прервал его я. Критикос решил, что я прав, поэтому лишь молча приподнял голову, чтобы прильнуть к моим губам. Меня же буквально разрывало на части от желания целовать его долго, страстно, показывая всю свою любовь, ведь у меня не было за мои пятьсот двадцать три года человека, дороже этого жизнерадостного грека. Однако мне не стоило забывать о том, что он всё ещё слишком слаб, поэтому я лишь медленно и аккуратно отвечал на его слабые, но требовательные поцелуи, зарываясь в его чёрные полудлинные волосы. Затем Критикос сам решил взять инициативу в свои руки и, несмотря на боль, он, на время прервав поцелуй, устроился поудобнее, обхватив мою талию ногами, одной рукой прижав меня к себе, а другую руку поместил на мою грудь, к самому сердцу. Он ощущал, с какой бешеной скоростью оно бьётся, и ему это определённо нравилось. Затем он переместил ладонь на мою гладкую щёку, поглаживая её большим пальцем. Мой друг заулыбался своей жизнерадостной улыбкой, а во взгляде по-прежнему читались нежность и доброта. Георгиос хотел что-то сказать снова, но он и так сейчас делает слишком много через силу, поэтому я не дал сказать ему ни слова, накрыв его губы своими. Внезапно я почувствовал, что теряю равновесие, правда, я ничего не успел сделать. Я упал на деревянный пол, предполагая, что сейчас будет больно, особенно моему затылку. Но никакой боли не было. Я был крайне удивлён, но, открыв глаза, я понял, что Георгиос положил свою ладонь мне под голову, чтобы заглушить удар. Знаю, ему было больно и без этого, но грек почему-то снова улыбался своей лучезарной и на сей раз заботливой, нежной улыбкой, наверное, радуясь, что хоть чем-то смог мне отплатить за его спасения. Но я считал себя виноватым сам, так как из-за меня его схватили, поэтому я аккуратно взял его руку и легонько поцеловал её, как бы прося прощения за боль, которую ему пришлось испытать. Позже я хотел поблагодарить друга словами, но он прислонил палец к моим губам, приказывая молчать. Я послушался. Что ж, я согласен играть по его правилам. Но только сейчас. Только сегодня.