Игра на жизнь

Я вздыхаю и, закрывая глаза, перемещаюсь далеко, далеко в мои рисунки. Я люблю рисовать, люблю выражать мысли на бумаге, это намного легче, чем говорить безмолвные слова впустую. Чёрные звёзды и серые реки протекают на бумаге в миг слияния с чувством лёгкости. Это чувство дарит блаженство, несравнимое ни с чем, кроме тебя. Твои глаза врезаются в самую душу и тянут из неё все соки и силы. На бумаге мы можем выразить почти всё, что хотим сказать, но иногда она слишком затягивает в свой мир рисунков, и мы забываем, как это, жить по-настоящему полной жизнью. Каждый день, когда я вижу твои глаза, в моей душе открывается некая дверь, которая ведёт куда-то очень далеко, в дальний отдел моего подсознания. Я хочу врываться в твоё тело, разрывать его на мелкие части и вдыхать аромат крови, что льётся из твоей искусанной губы. Жить и продолжать смотреть в твои карие глаза. Я не хочу умирать. Не хочу. - Тоширо, ты ответишь мне? – с надменностью и слышимой усмешкой произнёс вошедший парень. Медные волосы были в полном хаосе, но ему это чертовски шло. Поднос с завтраком и терпкий запах черники, что сводил с ума. От таблеток была жуткая слабость во всём теле, дядя обещал дать мне лекарство, но на следующие сутки он скончался. Лекарство, похоже, так и осталось в стенах корпорации, Ямато о нём молчит. - Отвечу, - тихо говорю я, садясь на кровати и начиная надрывно кашлять. Кашель, смешанный с кровью, не вызывает положительных ощущений, не так ли? Вязкая кровь стекает по подбородку и капает на постельное бельё, образовывая на нём алые подтёки и пятна. Твой несколько заинтересованный взгляд скользит по мне, и я краем глаза замечаю твою нахальную усмешку. Знаешь, мне даже нравится. Нравится видеть хоть малую каплю жизни в недрах моей комнаты. Ты не впускаешь в мою комнату никого, кроме Дона. Старый доктор, лет так пятьдесят с лишним. Шляешься по барам, как последняя шлюшка, а ещё брат. В детстве ты был таким же, только вот постоянно прятался за мамину юбку. Солнечный день и наши семьи в старом загородном доме, взрослые говорят о прошлом, а вот мы с тобой и Лилит гуляем по лесным опушкам, прислушиваясь к каждому шороху над ухом. Ты даже улыбался, собирая лютики и надеясь отнести их своей матери. Это был первый раз, когда мы вот так выбрались все вместе, да и мне было не так плохо, а даже разрешили самому идти и играть с детьми. А помнишь Лилит? Она была та ещё странная девчонка. Вечно таскалась с нами, пыталась играть со мной в компьютерные игры, когда тебя рядом не было, и мне приходилось объяснять ей все правила. Всегда радостная, с глазами цвета изумруда, белые волосы завивались кудряшками, что делали из неё сущего ангела. Говорила ещё, что я обязательно поправлюсь. Но теперь она сама давно гниёт в холодной и сырой земле, что каждый день делает её труп всё более склизким и нераспознаваемым. Глаза пропитаны пеленой ужаса и страха, что так присущ людям. А я её боюсь. Я хочу жить сейчас, этим временем, этой жизнью. - У меня для тебя подарок, Тоширо-кун, - надвигается на меня силуэт брата. Во взгляде его бегают бесенята, а его частое дыхание заставляет дышать с ним в унисон, хоть это и против моей воли. Ты оставил поднос на прикроватной тумбочке из цельного дерева и поставил руки, на которых, кстати, были дорогие перстни, по обе стороны от моей головы, буквально вдавливая своим телом в кровать, что стала сейчас до боли жёсткой и холодной. - Ты же помнишь, что тебе обещал дядя? Сделать лекарство и отдать тебе, - будто зная мой ответ, говорил Ямато, сверкая крайне не добрыми глазами. – Так вот, у меня две новости, одна из них о том, что ты получишь лекарство, ну, а вот вторая: за это ты должен быть моим, когда я только пожелаю, - выдохнул в мои кровавые от кашля пересохшие губы. Горячее дыхание прожгло кожу, из-за чего становилось ещё труднее дышать. Тело вдавливало в кровать, а с губ слетали непроизвольные стоны от боли в груди и надрывистый кровяной кашель. Твоя шея уже забрызгана моей кровью тёмно-вишнёвого цвета, что так приятно пахнет жизнью. Моё тело не такое сильное, как твоё, выгляжу я в свои двадцать четыре года как шестнадцатилетний мальчишка, что стоит часами перед подъездом, ожидая выхода из него своей обожаемой. Мальчишка с букетом алых роз и тихий шёпот на детской площадке, среди многоэтажных домов. Горячее дыхание двух подростков иногда сбивает с толку, но вскоре раздаётся стук каблуков и тихий смех, но до боли пронзающий: "Да ничего ты не умеешь", - раздаётся голос в темноте, и звук каблуков удаляется, оставляя пацана одного. Скоро по всему дому разносились сплетни о смерти подростка. У одних были доводы о якобы убийстве, другие шептались о суициде. А я ведь знал того парня, жил со мной совсем рядом. После того случая он действительно умер, вот только так, что даже дьявол позавидовал бы ему. Тот парень попал в аварию, тормоза отказали, человек за рулём отделался только ссадинами, а вот мальчишка остался в машине, и через секунды она рванула, сметая всё на своём пути. Обугленные частички одежды летели на проезжающие машины, оставляя на них грязные следы сажи и частички кожи. Тело оставалось в машине, медленно догорая. Глазные яблоки не спеша тлели в пепле огня, а тонкие до странности для парня пальцы медленно сгибались, обугливаясь и один за другим падая на сидение машины. - Никогда, - звучит мой напористый голос. “Как он мог подумать, что я соглашусь?” Носились с бешеной скоростью мысли в затуманенной голове. Хилые руки старались оттолкнуть тебя, но это вызвало лишь больший напор на грудь и остальное тело. Твои холодные губы прошлись по моим щекам, слизывая капельки крови, что застыли на них ещё совсем недавно. Слышу твоё дыхание над ухом, даже сейчас оно такое же высокомерное и наглое, с усмешкой на малиновых губах, искусанных от нетерпения войти в недоступную именно сейчас плоть. Руки медленно опускаются на бледные плечи, стаскивая вниз рубашку, которая держалась на одной пуговице. - Тоширо-кун, давай же поиграем, - улыбается мне в лицо Ямато. Пугающая гримаса, похожая на сдавленную улыбку, застывает на его устах и, кажется, исчезать не собирается. Я ненавижу твою усмешку, пропитанную, как мне думается, ненавистью. Кто знает, может, ты меня и вправду ненавидишь. Ты ненавидишь свою мать. Я помню. Помню, как вы с дядей приезжали к нам после смерти твоей матери, и ты уже не мог стоять за её длинной юбкой, чувствуя поглаживание по голове и добрую улыбку, нет, ты был замкнут и при встрече не проронил ни слова. Ты ненавидел её за то, что она умерла. Умерла, и ты остался один. Отца ты не любил, это было видно с первого взгляда, чувствовалось напряжение в твоём голосе, когда он улыбался и говорил об этой смертельной утрате. Дядя, кажется, переносил её смерть как должное, что должно было случиться вот-вот, а вот ты совсем потерял свои прежние чувства и даже нотки теплоты к людям. Раньше ты улыбался навстречу ветру, радовался жизни и приносил матери свежие полевые ромашки, а я молча наблюдал за этим, наблюдал и тихо сжимал в руке кусочек старой фотографии, где была вся наша семья в полном сборе. Мои родители не уделяли мне такого внимания, да и ясно, почему. Странность заключалась в наших с тобой характерах, ты – тот весёлый мальчик, который стал холодным и наглым, а я, спокойный и не надеявшийся прожить до совершеннолетия, радуюсь даже малейшей доли жизни. Сейчас лёгкая рубашка сползала с тонких плеч, словно их намазали маргарином для скольжения. Холодные руки ощупывали каждый миллиметр моей кожи и задерживались на ямочках у ключиц, которые были явно выделены. Подушечки твоих пальцев скользили по верхней части тела, попутно убирая с подбородка капельки крови, оставляя их на пальцах. - Я не хочу, - тихо шепчу я, задыхаясь от кашля и твоих рук, которые сводили с ума своими прикосновениями. - Тоширо, это игра, готов принять правила - выживешь, - шепчет в ответную Ямато, проводя горячим языком по мочке уха, слегка прикусывая нежную кожу, оставляя на ней багровый след.