Игра на жизнь

Холодные прикосновения больно врезаются в кожу, словно тонкие заострённые иглы. Дышать тяжело, под весом твоего тела становится ещё холоднее. Ты холодный, словно айсберг, про который пела одна певица по телевизору, когда мы были детьми. Ты тогда ещё сидел прямо на ковре и, весело улыбаясь, смотрел то на телевизор, то на мать, что так усердно вырезала из бумаги ажурные украшения на Рождество. Дядя был на работе, собственно, как и всегда. Мой отец тоже был на очередной подработке, которая продолжалась прямиком до самого утра. Мама готовила на кухне, ибо по запаху можно было сразу определить, что скоро пора будет бежать на ужин. Ну, как бежать… В моём случае просто-напросто идти, идти и очень медленно, как всегда держась за стенку, дабы не упасть от лекарства, что мама дала ещё с утра. Я своими, уже несколько раз переломанными пальцами, и с идиотским выражением лица, матерясь под нос, вырезаю уже тридцатую снежинку. Ты же бегаешь по комнате в плюшевых оленьих рогах и нахлобучиваешь мне на голову новогодний колпак, что пахнет свежим морозом. - Тоширо-кун, - протяжно и совсем по-детски звучит мальчишеский голосок с нотками хитрости, такой на странность правдивой и чистой. – Пойдём на улицу, мама разрешила слепить снеговика, - весело улыбается Ямато и тянет меня за руку, попутно хватая наши куртки, таща на улицу. В тот год зима была на удивление стойкой и по-настоящему прекрасной. Окна дома были в причудливых зимних узорах, которые до странности были похожи на мои сны. Я любил зиму, всегда в ней можно было отыскать сотни позитивных моментов, которых порой, как назло, не хватало в жизни. Запах еловых шишек и мороза отложился в моей памяти навсегда, именно из-за того дня, когда мы были, наверно, почти счастливы. Твоя чистая и неподдельная улыбка разливается по милому, чуть покрасневшему личику от стойкого мороза, который заставлял показывать наши настоящие чувства к этой жизни. Ямато, носясь по поляне, ловил языком падающие с неба снежинки, изредка смотря на меня и тянув за руку, падал в сугроб вместе со мной. Увы, всё это в прошлом. В далёком детстве, где мы были действительно реальными, хотели жить и наслаждаться жизнью. По-настоящему любить и быть кому-то нужным, а теперь… Теперь мы другие. - Не трогай, мне больно, - еле слышно выдохнул я, почувствовав прикосновения горячего языка на своей шее. Громкий кашель вновь вырвался из грудной клетки, заставляя всё тело мелко дрожать. Холодный озноб пробивал до нитки, создавая пелену на глазах, что как никогда мешала сосредоточиться над спасением здравого смысла. Ты лишь усмехнулся в сотый раз, показывая свою наглость и величие передо мной, без устали смотря в глаза. Твоя рука сцепилась на моих волосах, до боли сжимая их в кулаке. Боль – вообще, по сути, странное ощущение. Мы, по сути, не знаем настоящей боли, да и, наверное, никогда не узнаем. Боль в сердце можно вылечить, но вот вернуть то самое сердце, которое было в беззаботном детстве, совсем не просто. То место, где мы бегали босиком по зелёной траве, уже давно заросло мхом и непроходимым лесом, в который ты идёшь, закрыв глаза. - Сказал же, - вздохнул брат, поднимаясь с меня и проводя холодной ладонью по волосам. – Теперь ты моя игрушка, - его голос снова стал жестким, с нотками жуткого презрения и наглости, которая, собственно, была его любимой привычкой. - Я же сказал, что я не хочу, я тебе не собачка на поводке, ясно? Не собираюсь жить по твоим правилам, которые мне противны, - проговорил я слегка растянуто, но как можно убедительней, что, похоже, не очень хорошо получалось. Он лишь язвительно покачал головой, проводя указательным пальцем по моим уже пересохшим губам, всё так же ухмыляясь, смотря в мои удивлённые глаза, в которых крутится то ли ужас, то ли непонимающая натура, которая совсем не может понять, за что ей выпало такое “счастье”. Прошло ещё полчаса с того момента, когда я смог прийти в себя после заявления братца. Сам он уже умотал на работу: единственная часть дня, которую я провожу в спокойствии и тишине, только врач заглядывает. Сегодня, кажется, у братика важная встреча, так сказать, в неофициальной обстановке. Деловые партнёры, вот только какого чёрта должен присутствовать я, до сих пор не могу понять. Иконка “Приветствия” встретила меня на пути к моим графическим рисункам, которые как раз-таки хранились на ноутбуке, хоть за это Ямато спасибо, без компа я и по-настоящему отрезан от мира. Экран внезапно погас, буквально на секунды три, а затем женский и ненавязчивый голосок мило промурлыкал: - Господин Ямато сообщает, что ноутбук на эту неделю заблокирован, приятного отдыха в нашем особняке. - Ямато, иди ты к чёрту, - выкрикнул я из последних сил, высвобождая на него злость и устало падая на подушку.