I Just Called (To Say I Love You)

Происходящее очень, очень сильно напоминает жестокие розыгрыши Луи. Лиам не может перестать озираться в поисках видеокамеры, пока Зейн — не бестелесный голос-Зейн, а настоящий, но такой нереальный Зейн — колдует над кофемашиной. От одного взгляда на его тонкие запястья и длинные пальцы у Лиама перехватывает дыхание, и кто бы знал, каких трудов ему стоит сохранять видимое спокойствие. Он ждёт, что вот-вот откуда-нибудь выскочит Луи и с камерой и завопит: «Видел бы ты своё лицо, чувак!» — и наверняка скорчит такую рожу, на которую Лиам на самом деле не способен. Потому что Зейн — Зейн, которого, по легенде, ненавидят бывшие одноклассники и отчим, Зейн, который уверен, что он пустое место, — кажется ему смутно знакомым. Так знакомы модели с обложек журналов возле касс, на которых ненадолго задерживаешь взгляд, потому что нужно как-то скоротать время в очереди; так знакомы актёры, сыгравшие эпизодическую роль в бесконечно длинном детективном сериале. Зейн запросто может быть моделью или актёром — он невероятно красивый, и Лиам, кусая губы, пытается решить, стоит ли спрашивать напрямую, сколько платит ему Луи за участие в этом (глупом, несмешном, бесчеловечном) спектакле. Луи спонтанный, он любит импровизацию, но только не в том, что касается розыгрышей — к ним он подходит со всей ответственностью, тщательно планирует, продумывает самые мелкие детали. Так что операция «Разбитое сердце Лиама ради пары секунд его офигевшего лица на плёнке» вполне в его духе. И Лиам ждёт — он надеется, надеется, что нет, но не может не ждать, — что сейчас «Зейн» обернётся и скажет: «Тебя разыграли, приятель, помаши в камеру». Этого не происходит. Зейн ставит перед ним высокую чашку с ароматным кофе и неуверенно улыбается: — Не знаю, с чего начать. Я не совсем так представлял нашу встречу. Всё нормально? Лиам отрицательно качает головой, и уголки (таких манящих, безумно привлекательных) губ Зейна стремительно опускаются вниз. Его угольно-чёрные ресницы кажутся ещё длиннее, когда он зажмуривает глаза: — Видишь! — о да, Лиам видит! Ему приходится прикладывать кучу сил, чтобы не только любоваться, но ещё и слушать. — Именно это я имел в виду, когда говорил, что ты меня идеализируешь. Ты мог представлять себе какого угодно собеседника, но теперь, когда увидел, что я не соответствую твоим ожиданиям… «Ты их превосходишь», — хочет сказать Лиам, но Зейн не даёт ему вставить ни слова. Его сбивчивые оправдания — Лиам не понимает, за что он оправдывается, уж не за свою ли красоту? — прерывает звонок колокольчика над дверью. Пока Зейн готовит капучино раскрасневшейся от мороза хорошенькой светловолосой студентке, которая не сводит глаз с Лиама, Лиам пытается подобрать нужные слова, чтобы потом вставить их в песню — потому что Зейн абсолютно точно заслуживает написанной о нём песни. Он завораживающий. Он сжимает зубы, мельком взглянув на покупательницу, рассматривающую Лиама из-под полуопущенных ресниц — Лиам видит, как она смотрит на него, но ещё он видит, как очерчиваются и без того точёные скулы Зейна, и не думает о заинтересованном взгляде девушки. Он думает об острых лопатках Зейна — они ясно выделяются под бежевой рубашкой-поло, потому что он немного сутулится. Он думает о широких плечах Зейна и о его узких бёдрах, и ещё немножко о том, каким уродом нужно быть, чтобы превращать в ад жизнь такого удивительного — внешне и внутренне — человека. Он не успевает додумать, потому что блондинка отходит от прилавка и взгляд Зейна снова обращается к нему. — Я дал тебе шанс незаметно уйти, — печально улыбается Зейн. Лиам наконец-то обретает дар речи. — Ну уж нет, — заявляет он, и Зейн слегка вздрагивает. — Ты мне все уши прожужжал про судьбу, а когда эта самая судьба сталкивает нас с тобой нос к носу, ты идёшь на попятную? — Я кофе не пересластил? — Нет. Зейн? — Извини, — Зейн снова улыбается, теперь немного веселее, и Лиам чувствует, что уголки его собственных губ тоже ползут вверх. Зейн вытирает руки передником и протягивает правую Лиаму. — Рад видеть тебя, Лиам Пейн. — Взаимно, Зейн Малик, — смеётся Лиам, отвечая на рукопожатие. — Итак, поговорим? Во-первых, чёрт подери, откуда ты здесь взялся? Зейн отвечает ему застенчивой улыбкой: — Кое-кто обещал сбрить мне брови, если я расскажу тебе об этом. Но ты можешь спросить о чём-нибудь другом. — Кое-кто — это Найл? — Зейн отрицательно качает головой. — Но ты знаешь его, раз работаешь здесь? — на этот раз ответ положительный. — Значит, кое-кто — Гарри? — снова утвердительный кивок. — Раз ты знаком с Гарри, ты, должно быть, знаком и с Луи? Нет, хватит кивать! Как так вышло, что мои друзья увидели тебя до меня? — Я боялся встречи с тобой больше всего на свете, — признаётся Зейн, и искренность в его голосе сбивает Лиама с шутливо-возмущённого тона. — Как будто они рождественский подарок за меня открыли, — машинально заканчивает он. — Но ведь зря? Зря боялся? — Ещё не знаю, — хихикает Зейн. Он прищуривается, чтобы рассмотреть циферблат часов на стене напротив. — Через сорок минут я закрою кофейню, и, может, ты не торопишься, так что, если хочешь… — Можем погулять по набережной, — заканчивает за него Лиам. Зейн широко улыбается, смешно морща нос, и кивает. — Отлично. Ну а пока ты ещё не закрылся, вон тот шоколадный маффин выглядит очень привлекательно, как считаешь? Я угощаю. / / До полуночи остаются считанные минуты, у Зейна снег в волосах, на бровях, на меховой опушке капюшона, кончик его носа заледенел, а пальцы распухли от холода и стали, кажется, в два раза толще, но ему всё равно: энергично жестикулируя, Лиам рассказывает, как утром после одной вечеринки очутился в Уолтем-Форест. — Без денег, без телефона, ладно, не смертельно. Но из одежды на мне было только розовое платье! Вот такое! Лиам показывает длину предполагаемого платья, и Зейн прыскает со смеху — у него футболки длиннее, чем то, что изображает Лиам. — Одиннадцать миль, — Лиам сокрушённо качает головой. — Я специально проверил. Я шёл в этом платье одиннадцать миль. А знаешь, что сказал Луи, когда я вернулся домой? Что Найл был прав, красное смотрелось бы лучше! Зейн хохочет, уже не сдерживаясь, забыв о том, что похож на злого кролика, когда смеётся. Лиам обиженно пихает его локтем в бок: — Нет, я, конечно, рассказал это, чтобы повеселить тебя, но ты перебарщиваешь. Представь, каково мне было! — Извини, — продолжая хихикать, Зейн смахивает с глаз слёзы. — Ни за что не поверю, что это произошло взаправду. Лиам останавливается, скрещивая руки на груди, и обиженно интересуется: — Когда это я тебе врал? Зейну, сделавшему пару шагов вперёд, приходится притормозить и обернуться. — Лиам! Пойдём, — вздыхает он, словно мамочка, уставшая от капризов своего ребёнка. — Мне холодно, — жалобно добавляет он, видя сведённые к переносице брови Лиама. Притворная обида на лице Лиама всего на секунду сменяется беспокойством — от Зейна, пытающегося запомнить его лицо навсегда, это всё же не укрывается, и ему сразу становится очень тепло, — но он стоит на своём. — Нельзя обвинять человека во лжи, а потом давить на жалость! Напомни, когда я тебе соврал, и мы сразу пойдём дальше. А если нет, то… — В самый первый день, — перебивает Зейн. Немного странно говорить об этом: не сказать, что его жизнь кардинально изменилась с первого звонка Лиаму, но того Зейна, забитого и не уверенного ни в каком своём движении подростка, уже нет. — Ты сказал, что не запомнишь меня, но запомнил. А теперь пойдём. Пожалуйста. Со вздохом Лиам делает шаг вперёд. Он не может сопротивляться ни вкрадчивому тону Зейна, ни его просящему взгляду (он и фантазиям-то своим с трудом сопротивляется, тем, где у Зейна во рту галстук вместо кляпа и он может только низко стонать и умолять Лиама глазами). Пока они молча идут по набережной, возвращаясь к кофейне, Лиам думает, сколько же раз на самом деле он врал Зейну — ровно столько же, сколько говорил слово «друг». — Отсюда мне направо, — говорит Зейн, выдёргивая Лиама из раздумий. Лиам предлагает проводить его, но Зейн, узнав, что ему нужно в противоположную сторону, решительно отказывается. Момент прощания немного неловкий, они молча стоят друг напротив друга, и Лиам пытается определиться, что будет уместнее — протянуть руку для рукопожатия или сгрести Зейна в охапку и целовать до тех пор, пока тот не перестанет вырываться. Зейн решает за него: собрав всю свою смелость в кулак, он обнимает Лиама и шепчет: — Спасибо тебе, — Лиам легко хлопает его ладонью по спине, и в следующую секунду Зейн отстраняется. — До встречи, Зейн Малик, — улыбается Лиам. Зейн отвечает ему широченной улыбкой. — До встречи… Базз Лайтер. / / Зейн возвращается домой в приподнятом настроении. Ему кажется, что он любит всё вокруг: мороз, крупные хлопья снега, чёрное небо, узкую прихожую, шарф, который в тепле мгновенно становится мокрым. Он несколько секунд размышляет, включить ли свет в гостиной, и решает не делать этого — отчим выходной, так что он может спать на диване, а Зейну не хочется портить вечер. На цыпочках, ощупывая стену, он идёт через гостиную на кухню. Он знает каждую скрипучую половицу в доме. Каждая была отмечена следом от ремня — отчим спит очень чутко и ненавидит, когда его будят. Зейн идёт так осторожно, как никогда ещё не ходил. И… поскальзывается. Грохот такой, словно обвалилось небо. На лежащего на полу Зейна сыплются книги, рамки с фотографиями, старые мамины статуэтки, всякие мелочи вроде ключей и зарядных устройств, брошенные на полки. Задетый падающим Зейном шкаф чудом не сваливается сверху. И даже если отчим спал не внизу — а он не спал, с некоторым облегчением думает Зейн, иначе свет бы уже включился, — он всё равно услышал бы этот шум. Он думает, что, может, стоит остаться в куче упавших вещей и притвориться, что он без сознания? В первую секунду эта мысль кажется идиотской, но он так и делает. Через пять мучительно долгих минут ничего не происходит. В доме не слышно ни шороха. Зейн встает на ноги — он разбил локоть, и здоровенная энциклопедия пребольно ударила его по ребру — ставит книги и уцелевшие статуэтки на место, выбрасывает осколки в мусорное ведро, но отчим так и не появляется. Зейн поднимается на второй этаж и, обмирая от страха, заглядывает в спальню отчима. Она пуста. Облегчение, которое Зейн испытывает, невозможно описать словами. Успокоившийся и абсолютно счастливый, он ещё долго не может уснуть, ворочаясь с боку на бок, но дело уже вовсе не в шкафе — его мысли заняты нахмуренными бровями, яркими глазами и пухлыми, изогнутыми в ласковой улыбке губами Лиама. / / — Слава богу, с тобой всё в порядке, — выпаливает Гарри вместо приветствия, и Лиам, не успевший даже размотать шарф, оказывается в его крепких объятиях. Он ждал любопытных взглядов, насмешливых ухмылочек, расспросов, возможно, даже допроса с пристрастием и лампы в лицо — но Гарри выглядит по-настоящему взволнованным. Из гостиной выглядывает Луи и, судя по его лицу, случилось что-то действительно серьёзное. — Эй, — Лиам легко отстраняет Гарри от себя. Он собирался изображать обиду на друзей за то, что они все перезнакомились с Зейном до него, но эти намерения уже забыты. — Я ведь сказал, что задержусь, потому что встретил Зейна. Что случилось? — Какой-то чувак грозился вынести нам дверь, если мы не дадим ему поговорить с «Лиамом чёртовым Пейном», — Луи скрещивает руки на груди. Лиаму снова кажется, что его разыгрывают, но Гарри смотрит на него слишком обеспокоенно, а он никудышный актёр. — Он был пьяный вдрызг, и мы сказали, что вызовем полицию. На это он расхохотался и принялся орать, что он и есть полиция, прижимал к глазку свой жетон и уверял, что у тебя серьёзные проблемы. Итак, Лиам, что ты натворил? — Я не знаю, — хмурится Лиам. — Ничего? Луи устало вздыхает. — Слушай, я понимаю, что у тебя сейчас розовый рахат-лукум вместо мозгов, но отвлекись от мыслей о своём распрекрасном Зейне и… Зейн. Отчим Зейна. Отчим Зейна — полицейский. Отчим Зейна — суперинтендант. — Звание, — выпаливает Лиам. Луи замолкает на полуслове. — Кто он был по званию? — Серьёзно? — морщится Луи. — Откуда… — Суперинтендант, кажется, — перебивает Гарри. Лиам замирает. — Луи, так ведь? Он кричал, что он супер-пупер-мегаинтендант и всех нас порешит, если мы не… Эй, Лиам?