I Just Called (To Say I Love You)

— Ты потерял мобильный? Зейн неопределённо пожимает плечами. Наверное, потерял. — А не мог… Твой отчим не мог его взять? Зейн соврёт, если скажет, что не думал об этом. Дом был пуст, когда он вчера пришёл, и с утра — тоже, но отчим мог вернуться ночью и уйти до того, как Зейн проснулся. Ему ничего не стоило взять мобильный пасынка. Только зачем? В надежде узнать что-то о Лиаме? Бессмысленно: во-первых, кроме номера в памяти телефона нет ни одного упоминания о Лиаме, во-вторых, у отчима полно других возможностей сделать это. Чтобы успокоить Гарри, Зейн собирается соврать, но передумывает, наткнувшись на внимательный взгляд: — Мог. Но не представляю, для чего ему это. Гарри кивает, удовлетворённый ответом. — Если хочешь, можешь позвонить Лиаму с моего, — предлагает он. — Он волновался. — Да, спасибо, — улыбается Зейн. «Он волновался» приятно согревает душу и немного — щёки. Но Гарри не отвечает ему привычной широкой улыбкой — сегодня он вообще странно задумчивый, кажется, будто его что-то мучает. — Эй, всё в порядке? — Всё нормально, — мгновенно откликается Гарри. Но так же просто, как он уличает окружающих во лжи, можно сказать, когда врёт он сам. Зейн хмурится. — В чём дело? — Ни в чём. — Гарри? — Ни в чём! — Не расскажешь? — Не могу, — виновато улыбается Гарри. — Будешь звонить? Зейн молча кивает. Гарри набирает Лиама и протягивает ему мобильный. Тот отзывается недовольным «алло», но улыбается, узнав Зейна — это нетрудно понять по голосу. Зейн, слегка запинаясь, предлагает ему встретиться в семь вечера у MOFOS, и Лиам быстро соглашается. Когда Зейн, попрощавшись, сбрасывает вызов, Гарри смотрит на него хитрющими глазами и весело морщит нос. — Вы такие лапочки, — заявляет он. Зейн краснеет и собирается начать отпираться — но понимает, что уже поздно. Не нужно было быть таким очевидным, но он ужасный актёр. И вообще не особо старался. — Так видно, что он мне нравится, да? — сокрушённо спрашивает он. — Всем видно. Кроме него, — сочувственно кивает Гарри. / / Он не прав и прав одновременно: Лиам видит «нравится» — но не видит «нравится». Он весело улыбается, когда Зейн, заметив его у входа MOFOS, ускоряет шаг и достаёт руки из карманов. — Я думал, ты опять меня прокатишь, — говорит Лиам вместо приветствия. Не сговариваясь, они разворачиваются в сторону парка. — Извини, — виновато улыбается Зейн. — Если бы мог, я бы позвонил и предупредил, что опоздаю, но, — он разводит руками. — Я кое с чем помогаю своей учительнице, пришлось задержаться в школе. — Кое-что — это секрет? — Нет, это… — он в нескольких словах объясняет, что делает для подруги мисс Ловато, и Лиам толкает его в бок. Зейн поднимает на него изумлённый взгляд. — За что?! — Ты говорил мне, что не умеешь рисовать, врунишка! — Ну, я… — смущается Зейн. — Я не так хорош, как хотелось бы. — Точно знаю, что ты опять не говоришь всей правды. У тебя нет с собой твоих рисунков? Старенький потрёпанный альбом с портретом да Винчи на обложке, как всегда, лежит в его рюкзаке. Но только Зейн сомневается, что готов показать его Лиаму — не потому что он не доверяет ему или что-то вроде, а потому, что он слишком дорожит мнением Лиама. Поэтому он медлит с ответом, и Лиам истолковывает заминку правильно: — Если не хочешь показывать, я не настаиваю, эй. — Нет, я, — торопливо перебивает Зейн, — я покажу. Давай сядем? Они садятся на ближайшую скамейку, сметя снег, шедший после обеда, и Зейн расстёгивает рюкзак. Пытается расстегнуть: в варежках это сделать сложно, а когда на тебя с ожиданием смотрит прекрасный Лиам Пейн — почти невозможно. С красными от смущения щеками Зейн наконец расправляется с замком и протягивает Лиаму альбом. На первой странице — маленький Гарри Поттер. Зейн с замиранием сердца следит за тем, как меняется лицо Лиама. Лиам переводит взгляд с рисунка на Зейна, на лице — замешательство. — Ты серьёзно? — спрашивает он. Прежде, чем Зейн успевает похоронить заживо и себя, и свою любовь к карандашам и краскам, он продолжает: — Пиноккио, ты сейчас проткнёшь меня своим носом! — Я… — Ты потрясающе рисуешь, Зейн! Нет, серьёзно, «не так хорош»? Ты хочешь, чтобы твои рисунки оживали, или что? — Я… — снова начинает Зейн и отчаянно краснеет — не только от смущения, но и от удовольствия. Лиам переворачивает страницу — Китнисс, — ещё одну — Джон Сноу, — следующую... — А это кто? — спрашивает Лиам. — Глазастик Финч. Из «Убить пересмешника» Харпер Ли. — Не читал, — признаётся Лиам и снова перелистывает альбом. — А это? — Хрюша из «Повелителя мух». — А это? — Ретт Батлер из… — «Унесённых ветром», понял, — улыбается Лиам. — Очень похоже, я просто забыл. А это? «Ты», — едва не говорит Зейн, потому что Лиам как раз дошёл до портрета, который был нарисован соскучившимся, почти отчаявшимся Зейном холодным декабрьским вечером. Пауза затягивается, так что он делает вид, что запамятовал: — Не помню. Кажется, это я просто так рисовал. К его сожалению, Лиам не переворачивает страницу. Он внимательно рассматривает свой/не свой портрет, задумчиво кусает губу. — На меня похож, да? Ну, чем-то. Немного. Разве нет? — смущается он, когда Зейн не отвечает. — Может, чуть-чуть, — наконец соглашается Зейн, и Лиам весело улыбается. Какое-то время они ещё смотрят рисунки Зейна, а потом, окончательно замёрзнув, возвращаются в MOFOS. Там Лиам вытягивает из разомлевшего от горячего шоколада и тающего во рту печенья Зейна обещание нарисовать его — когда-нибудь — и Бэтмена — в ближайшем будущем. Они обсуждают книги, герои которых ожили на страницах альбома с да Винчи на обложке, их экранизации, любимые фильмы, звуковое сопровождение, просто музыку, концерты, на которых Лиам был, или те, на которые Зейн мечтает попасть. За разговорами обо всём и ни о чём проходит несколько часов, и парни возвращаются в настоящее лишь тогда, когда на подушку напротив них садится Найл. Он в строгом костюме и с тщательно прилизанными волосами, но улыбка такая хитрая, что его невозможно принимать всерьёз. — Счастливые часов не наблюдают? — спрашивает он, протягивая руку сначала Лиаму, потом Зейну. — Мы закрываемся через несколько минут, — добавляет он, не дав покрасневшим парням начать оправдываться. Втроём они выходят на улицу, и Найл кивает в сторону крохотной парковки, где стоит одна-единственная машина: — Подкинуть домой? Зейн открывает рот, чтобы отказаться, но Найл грозит ему пальцем: — У тебя я не спрашиваю, ты работаешь завтра утром. А если не ляжешь спать через полчаса, будешь пугать клиентов кругами под глазами. Тебя подвезти? — обращается он к Лиаму. Тот пожимает плечами. — Ты забираешь Зейна, мне будет страшно одному. Посмотри, как тут темно. Конечно. Найл указывает Зейну на переднее сиденье, и Зейн показывает дорогу до своего дома. От Лиама не укрывается, как испуганно вытягивается его лицо, когда он видит свет в окнах небольшого частного домика. — Твой отчим дома? — спрашивает Лиам. Зейн кивает. Найл как раз останавливается рядом с новой чёрной «тойотой», и Зейн отстёгивается. — Стой, — выпаливает Лиам прежде, чем успевает подумать, и машинально накрывает ладонью руку Зейна, замершую на ремне. — Может, ты хочешь переночевать у меня? В смысле, — поправляется он, смущённо отдёрнув руку, — у нас с Луи. Тебе ведь завтра не надо в школу. Зейн размышляет не больше секунды: — Да, эм, было бы отлично. Я точно не помешаю? — Скорее всего, вы будете там вчетвером, — говорит Найл. — А больше, чем Гарри с Луи, никто не способен мешать людям. Значит, едем к вам, Лиам? Лиам кивает, пытаясь скрыть довольную улыбку. — Ему рано вставать на работу, — со вздохом предупреждает Найл. — Сразу скажи ребятам, чтобы не доставали его. / / Лиам заявляет об этом с порога. Из кухни тут же доносится возмущённое: «Нет, ну вы поглядите, он даже не посоветовался с нами!» — и следом: «Луи, это же Зейн!». — Зейн, которого нельзя доставать! Так неинтересно, — фыркает Луи. Но, когда он появляется в коридоре, на его губах искренняя — такая редкая — улыбка. Зейну неловко от того, как все суетятся вокруг него: Гарри предлагает ему чай и очень-очень поздний ужин, Луи находит новую зубную щётку, а Лиам расстилает диван в гостиной (где ложится всё же Зейн, не обратив внимания на просьбы, приказы и угрозы и наотрез отказавшись занимать кровать Лиама). Несмотря на рой мыслей, гудящий в голове — об отчиме, о том, как всё же придётся вернуться домой, и о том, как ему повезло с Лиамом, — он засыпает, едва коснувшись головой подушки. Ему снится какая-то ерунда: старинный замок, где он, придворный художник, случайно подслушивает разговор заговорщиков. Один из них, точь-в-точь Луи, говорит другому, похожему на портрет Лиама: «Значит ли то, что он здесь, что, ты поговорил с ним?», а потом, когда второй отвечает что-то неразборчивое, заявляет: «Задрал, придурок».