I Just Called (To Say I Love You)

Оживая, старенький ноутбук Зейна шумит, как реактивный самолёт. Он подарен мамой ещё на тринадцатилетие — верхняя крышка вся в затёртых, почти оторвавшихся наклейках и царапинах, нескольких клавиш не хватает, а остальные едва нажимаются от количества скопившейся под ними пыли. За полчаса работы монструозное устройство раскаляется так, что, кажется, вот-вот взорвётся, и максимум его возможностей — выход в Интернет. Зейн пользуется им очень редко, только в случае крайней необходимости. То, чем он занимается сейчас, сложно назвать необходимостью, особенно крайней, но. Причина достать монстра была веская: по вине Зейна (а не его отчима, что бы друзья ни говорили) Лиам и Луи лишились жилья, прекрасного во всех отношениях: уютного, близкого к университету и недорогого. Так что Зейн решил помочь и, вернувшись от Гарри, первым делом открыл поисковик и ввёл запрос. Он провёл несколько часов, ища что-то подходящее. Очередным объявлением, на которое он наткнулся, был пост на страничке какой-то молодой женщины в Фейсбуке. Пробежавшись глазами по строчкам, Зейн выяснил, что арендная плата больше, чем Лиам и Луи могли себе позволить, и потянулся закрыть страницу. «Ищите людей, места или предметы», — ненавязчиво предложило белое поле поиска в углу экрана. Мысль появилась в голове на мгновение и пропала, чтобы вернуться через долю секунды и остаться, дразняще мелькая в сознании. Зейн с сомнением взглянул на призывающую к действию строку ещё раз. «Ничего не получится», — подумал он и набрал «Лиам Пейн». Получилось. В Фейсбуке оказалось зарегистрировано пять Лиамов Пейнов. Три из них жили в Англии. Два — в Лондоне. Один знакомо улыбался Зейну с фотографии профиля. Зейн нажал на его имя. Страничка Лиама была открыта для всех. Трёхзначное число, обозначающее количество друзей, панорама с какого-то концерта в качестве обложки и… бесконечно длинная хроника, пестрящая фотографиями. Профессиональными, сделанными на телефон, кое-где невозможно было разобрать ничего, кроме отражающих свет прожекторов глаз и зубов. На всех Лиам был в компании или в обнимку с какими-то людьми. На многих Зейн узнал Луи, на некоторых — Гарри, кое-где — Найла; на половине присутствовали девицы, прижавшиеся губами к щеке Лиама. Где-то Лиам был заметно пьяный, где-то — слегка потрёпанный, но везде без исключений — счастливо улыбающийся. «София Смит была с Лиамом Пейном и ещё 7 в Funky Buddha» «Элли Барретт была с Лиамом Пейном и ещё 3 в Kitts» «Джорди Керк был с Лиамом Пейном и ещё 8 в 93 Feet East» И так далее, бесконечное количество людей, посетивших вместе с Лиамом, кажется, все ночные клубы Лондона и окрестностей. Ого. Нет, разумеется, Зейн никогда не думал, что он, Луи, Гарри и Найл — единственные друзья Лиама. Но и об обратном не задумывался. Если честно, он вообще не особо размышлял о той жизни Лиама, частью которой он не являлся. Был Лиам, был Зейн, немножко очень влюблённый в Лиама и слегка безумно расстроенный тем, что они всего лишь друзья — хотя, полагал он, быть другом Лиама тоже большая честь. А теперь вдруг оказалось, что этой чести удостоены ещё почти четыре сотни человек. Чуть-чуть невероятно обидно. / / Итак, в один злополучный понедельник Зейн находит страничку Лиама в социальной сети. В тот же несчастный день он обнаруживает в себе поистине мазохистские наклонности: вместо того, чтобы отключить компьютер, он проматывает хронику Лиама до самого начала, до две тысячи десятого года, и, забыв об уроках, с жадностью впитывает чужие улыбки и улыбки Лиама, предназначенные не ему. На самых первых фотографиях (их мало, в основном с двумя светловолосыми девушками — это Рут и Никола, наверняка сёстры или кузины Лиама, потому что обе носят фамилию Пейн) Лиам очень худой, у него впалые щёки и причёска, как у Джастина Бибера. Своими одинаковыми серыми толстовками и мешковатыми джинсами он походит на Зейна из недалёкого прошлого — и Зейн в замешательстве изучает эти кадры, сделанные на мыльницу, проставляющую даты в углу изображения. На фотографиях следующего периода Зейн сначала принимает Лиама за Гарри — у него копна кудрей и широкая обаятельная улыбка; резкий переход от бесформенных худи к облегающим рубашкам в клетку явно намекает на то, что Лиам пытается сменить имидж. Меняется и место учёбы. Появляются фотографии с друзьями, с какими-то девчонками. Когда стрижка Лиама становится короче, на фото всё чаще начинает мелькать симпатичная загорелая девушка с мелкими кудряшками, чуть крупноватым носом и белоснежной улыбкой. «Подружка», — догадывается Зейн, наткнувшись на фотографию, запечатлевшую поцелуй, и с трудом игнорирует укол ревности. Но совсем скоро девушка пропадает. Место жительства меняется на Лондон, учёбы — на Гринвичский университет, причёска — на подобие ирокеза. В заднем плане одной из фотографии Зейн узнаёт MOFOS, а в улыбающемся (розововолосом!) парне — с удивлением — Найла. Зейн начинает находить фото с Луи, с Гарри, с парнем по имени Райан Теддер — Лиам рассказывал, что он великолепный поэт и композитор, и Зейн рассматривает его с любопытством, потому что выглядит он совершенно обычно. Меняется причёска Лиама, его одежда (на место пай-мальчика в клетчатых рубашках и джемперах приходят кожаные куртки, татуировки — у Зейна отвисает челюсть: он не подозревал, что у Лиама есть тату — и рваные джинсы), обстановка, появляется/исчезает щетина. Он становится всё больше и больше похож на Лиама, каким его знает Зейн (в какой-то момент кожанки и дырки на коленях сменяются на простые джинсы, свитера и застёгнутые под горло рубашки). Последняя фотография датирована двадцать третьим января — «София Смит была с Лиамом Пейном», какое-то кафе, две чашки какао с зефиром и большая шоколадка, Лиам не смотрит в кадр, сидит, уткнувшись в телефон. «Кое-кто ноет, что ему чего-то не хватает. Может, эндорфинов?». Куча комментариев, но последний — Найла. «Или кого-то, пхах. Скажи, что я жду его в MOFOS, срочно, это важно». Зейн улыбается. Он помнит, что произошло в тот день. И слегка невыносимо тоскливо от того, что слова Найла — единственное упоминание о Зейне в этой «жизни» Лиама. / / В хронике Лиама проходит несколько лет, в жизни Зейна — всего лишь рабочая неделя. В пятницу вечером он за стойкой MOFOS и пытается разобраться в себе, потому что единственное, что он знает наверняка — уж лучше бы ничего не получилось. Будь ты проклят, Фейсбук. Теперь Зейн не может даже думать о Лиаме. Нет, не совсем так — он думает о Лиаме всё время. Каждую минуту. Каждую секунду. Он неуклюже путается в собственных ногах, едва удерживает равновесие и радуется, что Лиам этого не видит. Он смущается, когда учительница литературы хвалит его эссе, и жалеет, что Лиам этого не слышит. Он вспоминает Лиама, когда какая-то девочка советует своей подруге «Клик» (любимый фильм Лиама), и когда кто-то шутит: «Я Бэтмен!». Он думает о Лиаме постоянно. Но теперь внутренний голос неустанно твердит: «Он не видит и не слышит этого, потому что его тут нет. Он там, где ему весело. Ему нет дела до тебя. Он даже не вспоминает о тебе. Ты же всего лишь Зейн. Зачем ты ему? Зейн». Мрачные мысли очень заметны: Гарри всю неделю пытается выпытать, что случилось, и сыплет предположениями. «Что-то с отчимом?» — Зейн качает головой. «Ты расстроен из-за оценок?» — нет. «Это касается Лиама?» — соврать оказывается легче, чем он ожидал. «Всё нормально», — убеждает он Гарри. Тот недоверчиво хмурится, но допрос на некоторое время откладывается. С Лиамом Зейн почти не видится. Сложно договориться о встрече, когда у одного из них нет мобильного, а у другого — свободного времени. И Зейн точно знает, что это не просто отговорка: новых фотографий на его страничке нет, зато появляются сообщения от каких-то людей, которые сводятся к вопросам о том, куда Лиам пропал. Тот односложно отвечает: «Учёба». Зейн размышляет, кто из них станет счастливчиком, которому первому позвонит Лиам, когда освободится. Возможно, некоему Энди Сэмюэлсу — этот парень настрочил уже три длинных послания с историями о том, как он соскучился, и… — Я так соскучился! Зейн подскакивает от неожиданности и едва не роняет тарелку с пирожным. Лиам опирается на стойку. У него красные от мороза щёки, на меховой опушке капюшона тает снег. — Извини, — смеётся он, — я не хотел тебя пугать. Озорные искорки в глазах и довольный тон говорят об обратном, и Зейну стоит огромных усилий не улыбаться и звучать хоть немного равнодушно: — Я думал, ты занят учёбой. — День и ночь, — согласно кивает Лиам. — Но я подумал, что свихнусь, если не дам себе хоть несколько часов отдыха. К тому же, я знал, что ты сегодня здесь. Уголки губ Зейна приподнимаются против его воли, но Лиам продолжает: — А Гарри сказал, что ты очень грустный в последнее время. Он беспокоится. — Я не грустный, — возражает Зейн. Лиам — не Гарри, его сложнее обмануть, но Зейн старается, — я просто чувствую себя виноватым. Ну, из-за вашей квартиры. Награда за старания — успех. — Господи, Зейн, — недоверчивое выражение на лице Лиама мгновенно сменяется сердитым. — Прекрати думать об этом! Мы уже нашли новое жильё, а ты всё ещё мучаешь себя из-за старого. Кстати, есть ручка и бумажка? — Зейн подаёт ему маркер и салфетку, и Лиам быстро пишет адрес. — Вот. Надеюсь, ты не передумал насчёт Дня святого Валентина? Мы просто посмотрим какие-нибудь фильмы, можем заказать пиццу или ещё что-нибудь. Ничего грандиозного, — щенячий взгляд Лиама и то, как он говорит — быстро, словно надеясь, что чем больше он скажет, тем сложнее Зейну будет отказать — наконец-то заставляют Зейна рассмеяться. Несмотря на то, как ему хочется того «грандиозного», чего Лиам наверняка даже не предполагал. — Не передумал, — отвечает Зейн. Лиам вскидывает руки в победном жесте, и Зейн снова улыбается — поддавшись обаянию Лиама, невозможно сказать себе «стоп». — Мне нужно бежать, — взглянув на часы, говорит Лиам. — Но увидимся в пятницу, да? — Да, — кивает Зейн. И когда колокольчик над дверью тихо звякает, оповещая об уходе Лиама, он всё ещё сжимает в руке салфетку с адресом и глупо улыбается. Из четырёх сотен своих друзей и подруг Лиам выбрал Зейна, чтобы провести с ним День святого Валентина. Пусть даже и без «грандиозного». (В субботу он видит новые фотографии в хронике Лиама — на них Лиам, тот самый Энди Сэмюэлс и ещё пара человек в Funky Buddha. Но первым, кого захотел увидеть Лиам, выбравшись из-под завалов книг и конспектов, был Зейн. И от этого удивительно тепло в груди.) / / — Сегодня ты кажешься веселее, — отмечает Гарри в понедельник. Зейн пожимает плечами. — С чего бы это. / / — Или мне показалось? — спрашивает Гарри во вторник. Зейн закатывает глаза. — Да всё со мной нормально. / / — В чём дело? Ты выглядишь так, как будто собираешься кого-то хоронить, а не праздновать День всех влюблённых с парнем, который тебе нравится, — заявляет Гарри в среду. «Это как раз и проблема!» — хочет сказать Зейн, но сдерживается: — У меня нет ни малейшего желания обсуждать это. Гарри бормочет что-то вроде: «Так вот оно что» и оставляет эту тему. / / В четверг Гарри нет в школе — они с Луи уехали в Холмс-Чапл, как и собирались. Зейн проводит весь день наедине с собой, и накручивать себя больше, чем это делает он, невозможно. «Я бы хотел стать твоим другом». «Я рад, что ты мой друг». «Ты отличный друг». Лиам повторял это миллионы раз — но ведь Зейн делал то же самое, желая при этом запретить слово «друг». Возможно ли, что Лиам испытывает к нему то же, что и он — к Лиаму? Или нет? (В конце концов, он всего лишь Зейн.) И если нет, то насколько больно не услышать «и я тебя тоже» на «я тебя люблю»? На страничку Лиама Зейн заглядывает вечером. Его не покидает ощущение, словно он пытается найти какие-то ответы. «Это последний раз», — обещает он сам себе. Он нетерпеливо постукивает пальцами по коленке, пока включается ноутбук, и привычно заходит в Фейсбук, повторяя про себя, что пора это заканчивать. Он уже почти две недели буквально шпионит за Лиамом. Последняя запись на странице Лиама — выложенная им самим (редкость, видимо, что-то важное) фотография. Сердце Зейна пропускает удар, и в горле встаёт комок, когда он читает подпись: «Солнышко. Спасибо, что согреваешь меня этой зимой». В голове это произносит голос Лиама, нежный и ласковый, и тут же закручивается калейдоскоп лиц, которые Зейн видел на фотографиях. Он проглатывает обиду — на кого обижаться? Разве что на самого себя, на ту часть, которая продолжает надеяться, что Лиам выберет его. Его, а не одну из своих красивых, умных, весёлых, богатых (и ещё раз красивых) подруг. Звучит чересчур даже для диснеевских сказок, а это жизнь, и она вообще не слишком благосклонна к Зейну. В посте никто не отмечен, так что приходится ждать, пока загрузятся изображения. Зейн листает комментарии. «Такие забавные, лапочки», — пишет Элли Барретт. «Отлично смотритесь :)) Просто друзья или?..» — интересуется Линда Кук. «Что-то новенькое, давно не виделись, надо встретиться», — предлагает Майки Портер. «О да, я позвоню», — отвечает ему Лиам, игнорируя девушек и вопрос. Зейн крутит страницу выше, посмотреть, открылась ли фотография, и замирает, приоткрыв рот от изумления. Что… Не может быть. Это одно из тех глупых селфи, которые Лиам сделал, когда они гуляли по городу на прошлых выходных. «Давай типа серьёзно», — предложил Лиам перед тем, как сделать очередной кадр, и состроил важное лицо. Зейн попытался сделать то же самое, но за секунду до того, как камера щёлкнула, взглянул на Лиама — тот выглядел как человек, который терпеть не может быть серьёзным — и, не сдержавшись, улыбнулся. Это дурацкое мечтательно-нежное выражение на его лице осталось в памяти телефона Лиама, и как же Зейн надеялся, что Лиам не заметит его, просматривая фотографии — судя по всему, зря. «Солнышко. Спасибо, что согреваешь меня этой зимой». Зейн чувствует, как вспыхивает лицо. Не мог же Лиам иметь в виду то, о чём он подумал. И думал до этого много, много дней. Но не слишком ли такое заявление для всего_лишь_друзей? Или не слишком? Наверняка в этом нет ничего такого, просто Зейну уж очень хочется во всём видеть любовь Лиама. Это бред и самовнушение. Лиам даже не в курсе, что Зейн знает про его страничку в Фейсбуке. Эта фотография — просто напоминание о не самом худшем дне жизни Лиама, и выложил её он сам лишь потому, что Зейна нет в соцсетях. Так этот пост был бы очередным «кто-то был с Лиамом Пейном где-то, и вообще-то всем всё равно». Да, точно, ничего особенного. Просто фото. Просто комментарий к нему. Но щёки Зейна по-прежнему пылают. Он спускается на кухню попить воды. Уже совсем темно, но небо ясное, и через окно в гостиной видно луну. Она круглая и ярко-жёлтая, отражается в маленьком экране мобильного, валяющегося на полу. Стоп. Зейн едва не проливает воду на себя. Он прищуривает глаза, чтобы убедиться — это действительно его телефон. И он лежит на том самом месте, где Зейн упал несколько недель назад. Вот это… да. Конечно же, он отключен, но экран загорается, как только Зейн ставит его на зарядку. Лиам наверняка или спит, или учится, и Зейн ограничивается сообщением: «Я нашёл мобильный!!!». Ответ приходит через несколько минут. «ВАУ! Я позвоню завтра, увидимся!». «Вау», — думает Зейн и улыбается. Уже два часа как четырнадцатое февраля, и оставшиеся двадцать два просто обязаны быть такими же прекрасными, как эти. / / Почти угасшая надежда услышать «и я тебя тоже» разгорается с новой силой. Зейн ругает себя — когда он успел стать таким самонадеянным? — и всеми силами пытается отвлечься, но ничего, конечно же, не выходит. Как и всегда, он думает только о Лиаме. О возможной реакции Лиама. Нет, конечно, он не может даже представить Лиама, смеющегося ему в лицо — это же Лиам, он потрясающий, наверняка в мире нет человека, которого он смог бы намеренно обидеть. Зато Лиам, торопливо подбирающий слова для извинений, виновато улыбающийся Лиам, растерянный Лиам представляется запросто. Зейн словно в самом деле слышит его сбивчивое: «Ох, послушай, Зейн, понимаешь, я, видишь ли, ты… Мы просто друзья, хорошо?», и ему хочется забиться в угол и сделать с собой что-нибудь ужасное. Так что нельзя сказать, что он спокоен, собираясь к Лиаму. И что он немного нервничает — тоже. Если честно, он взволнован настолько, что пытается почистить зубы гелем для бритья. (И настолько, что у него получается.) Отчима, к счастью, нет дома, и Зейн почти час проводит в ванной. До нового жилья Лиама и Луи двадцать минут прогулочным шагом, и Зейн собирается не торопясь. Его посещает смутное ощущение дежавю, когда он придирчиво рассматривает себя в зеркале — ноги в чёрных джинсах кажутся слишком уж худыми, а плечи в большом сером свитере выглядят нелепо широкими и прямыми. «Может, не ходить», — мелькает мысль, но Зейн гонит её прочь. Нет, он должен сделать это. Хотя бы для того, чтобы оставить позади. Без двадцати пять он выходит из дома. Пестрящие красно-розовым витрины магазинов, купидоны, голуби и целующиеся парочки действуют угнетающе, и ему приходится прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не повернуть назад. И ему впору вручить какую-нибудь медаль за храбрость, когда он стучит в дверь квартиры Лиама. Тот открывает слишком быстро, чтобы Зейн успел собраться с мыслями. — Привет, — говорит Лиам. — Ага, — отвечает Зейн, и его нельзя за это винить: во-первых, ему не дали времени, а во-вторых… — В смысле, привет. Неплохо выглядишь. А во-вторых, «неплохо» — крайне оскорбительное в этом случае определение. Лиам выглядит просто великолепно в строгих брюках, белой рубашке и галстуке, с растрёпанными волосами и своей мальчишеской улыбкой. — Только пришёл, — почему-то начинает оправдываться Лиам. — Мне подкинули работку, так что пришлось принарядиться. Эта удавка убивает меня. Жест, которым Лиам ослабляет галстук, убивает Зейна. Впрочем, для мертвеца он довольно неплохо справляется с выбором фильма — пока Лиам переодевается и диктует адрес доставщику пиццы, он включает «Красотку» с Джулией Робертс и Ричардом Гиром. — Обожаю этот фильм, — говорит Лиам, заходя в гостиную. — А Луи ненавидит, поэтому в последний раз я смотрел его, когда ещё не знал, на что способен Томлинсон, если оставить его связанным на два часа. Зейн хихикает и забирается на диван, вытянув ноги. Лиам не возражает — он просто поднимает его ноги (одной рукой, как будто ему это ничего не стоит, хотя Зейн специально давит вниз), садится и кладёт их себе на колени. Когда приносят пиццу, Лиаму приходится встать, и Зейн с сожалением убирает ноги. Оставшуюся часть фильма они оба сидят так, чтобы было удобно тянуться за очередным кусочком. В итоге пицца и «Красотка» кончаются одновременно, и Лиам спрашивает, отключая телевизор: — Ну, чем займёмся? — Ты можешь рассказать, почему проводишь сегодняшний вечер со мной. Зейн сначала говорит, а потом думает. Он прикусывает язык и краснеет, потому что это прозвучало совсем не так, как он хотел. Он имел в виду что-то вроде: «Почему ты выбрал меня, а не какую-нибудь из девушек, которые наверняка не против посмотреть «Красотку» с тобой или даже повторить парочку сцен?», а получился откровенный вызов. — В смысле, прости, — быстро извиняется он. — Я не совсем это хотел сказать. Но Лиам только качает головой. Зейну кажется, что он выглядит задумчивым и грустным, но, возможно, это просто игра света — теперь, когда телевизор отключен, комнату освещает только уличный фонарь за окном. — В моей жизни есть один очень важный человек… — наконец говорит Лиам. Сердце Зейна разбивается с оглушительным звоном. На осколки разлетается надежда, а Лиам продолжает, как ни в чём не бывало: — …который не знает о том, что я чувствую, и сомневаюсь, что будет рад узнать. Я не хотел оставаться один, особенно сегодня, когда там всё такое, — он делает невнятный жест рукой в сторону окна. — Я подумал, что фильм и пицца… Что это, в общем, поможет отвлечься. — Помогло? — спрашивает Зейн. Потому что ему — нет. Лиам тоже отрицательно качает головой. — Звони. — Что? — удивлённо переспрашивает Лиам. Зейн встаёт. — Звони своему важному человеку. — Зейн, я не думаю, что это хорошая идея… Как я уже сказал, сомневаюсь, что он… — Ты будешь ненавидеть себя за то, что не сделал этого раньше, когда станет поздно, — перебивает Зейн — и да, он хотел бы не знать, о чём говорит. Но теперь всё, что он может сделать для Лиама — исчезнуть и не мешать ему становиться счастливым. Так что он старается звучать убедительно и не разрыдаться, как девчонка. — Звони, Лиам. Позови этого человека сюда. Скажи, что это очень важно. Я пойду. Лиам не останавливает его. Только в прихожей Зейн чувствует, что больше не может держаться — слёзы застилают глаза так, что приходится на ощупь искать ботинки и вслепую завязывать шнурки. Он прикусывает щёку, чтобы не издать ни звука. Когда в кармане начинает вибрировать телефон, он закусывает губу. Кто бы там ни был, он не в состоянии разговаривать — не хватало ещё, чтобы Лиам услышал его дрожащий голос. Зейн не может разобрать ни номера звонящего, ни кнопок, он нажимает наугад, чтобы отключиться — и промахивается, судя по вспыхнувшему белым экрану. Теперь сбросить вызов будет по крайней мере невежливо, и он, мысленно проклиная себя, подносит мобильный к уху. Голос Лиама раздаётся одновременно из комнаты и из трубки: — Привет, Зейн. Пожалуйста, вернись сюда. Это очень важно. — Лиам, — Зейн молчит несколько секунд, пытаясь справиться со слезами. Когда он уверен, что не расплачется в следующую секунду, он говорит: — Я же серьёзно. — Я тоже, — отвечает Лиам. Зейн оборачивается — с мокрыми щеками, с сжатыми в тонкую полоску губами — Лиам стоит у него за спиной, держа в опущенной руке свой мобильный. — Это ты мой очень важный человек. Я люблю тебя, Зейн.