I Just Called (To Say I Love You)

Наступает тишина, такая густая, словно их двоих накрыли стеклянным колпаком — не слышно ни шума машин на улице, ни тиканья часов. Ничего. Зейн растерянно хлопает ресницами. Происходящее смелее его самых невероятных фантазий, и оттого ещё сложнее поверить в то, что это взаправду. Что Лиам — этот непривычный, взволнованный Лиам с грустной улыбкой на губах — настоящий. Что сказанное им — не плод воображения Зейна. — Лиам… Зейн делает шаг к нему и останавливается, когда Лиам качает головой. — Я врал тебе всё время, что мы были знакомы, — с горечью говорит Лиам. — Я хотел поддерживать тебя, смешить тебя, помогать тебе, быть рядом, когда тебе плохо и когда тебе хорошо — но я никогда не хотел быть твоим другом. Я хотел говорить, что люблю тебя, и слышать, что ты чувствуешь то же самое, хотел целовать тебя и хотел, чтобы ты целовал меня в ответ — вот чего я хотел. Это звучит ужасно эгоистично, — он издаёт какой-то нервный смешок и прикрывает глаза, — но ты был прав, теперь мне легче. Наверное, я должен был… Зейн не позволяет ему закончить. Губы Лиама мягкие, сухие и горячие, глаза — широко распахнутые от удивления. Он так ошарашен, что не отвечает на поцелуй — и Зейн сдался бы, отступил, если бы не видел, как Лиам был разбит, признаваясь ему в любви и не надеясь на взаимность. Но он видел, и это придаёт ему смелости. — Лиам, — выдыхает он в чужие губы. — Если ты… Из жалости… — шепчет Лиам, отстраняясь. Его брови нахмурены, но не сердито, а словно ему больно. — Я люблю тебя, — перебивает Зейн. И жалеет, что не сказал этого раньше — реакция Лиама бесценна. Зейн задыхается от осознания того, что он — причина этого удивлённо-восхищённо-счастливого выражения лица. И ещё от рук Лиама, который явно намерен переломать ему все рёбра. — Ты меня раздавишь, — охает Зейн — но не пытается выбраться из медвежьих объятий. Потому что Лиам такой тёплый, такой сильный, так невероятно пахнет и так придурочно смеётся Зейну в шею, что голова кругом. — Наверное, хруст твоих костей заставит меня поверить, что это на самом деле происходит, — отвечает Лиам. Зейн не видит его лица, но кожей чувствует улыбку. — Лучше поцелуй меня, — просит Зейн. Лиама не нужно уговаривать. Когда он кусает нижнюю губу Зейна и проталкивает язык ему в рот, у Зейна подкашиваются ноги. Ему приходится ухватиться за плечо Лиама, чтобы удержать равновесие, и он искренне надеется, что Лиам не чувствует, как он дрожит. Лиам, конечно же, чувствует. Он ненавязчиво подталкивает Зейна к стене, положив руки ему на бёдра и ни на секунду не отрываясь от его губ. Впрочем, нет, на мгновение он всё же отстраняется — чтобы прошептать: — Я задремал, пока смотрел «Красотку», и мне сейчас это снится? — Зейн не отвечает, переводя дыхание, и щипает его за руку. — Ауч! Я не верю, как это может быть правдой? Зейн — последний человек, у которого нужно об этом спрашивать. Чёрт, три месяца назад — а кажется, что это было в прошлой жизни — он звонил по телефону доверия, молчал в трубку и мысленно обзывал оператора идиотом. А теперь он молчит, потому что слишком занят губами этого самого идиота-оператора. Как это может быть правдой? Всего три месяца назад Лиам спрашивал: «Ты в порядке? Хочешь рассказать?» — и Зейн отвечал: «Нет». А теперь Лиам спрашивает: «Можно?» — и Зейн только поднимает подбородок, чтобы Лиаму было удобнее целовать его шею. Как это может быть правдой? И совершенно невероятным кажется то, что когда-то Лиама вообще не было в его жизни; в то, что он долгое время был бестелесным голосом, едва ли не воображаемым другом, тоже верится с трудом — особенно теперь, когда Зейна окружает его тепло, его запах, его шёпот, от поцелуев горят губы, прикосновения обжигают кожу. Как это может быть правдой? Лиам пятится в гостиную, увлекая Зейна за собой. Он осторожно опускается на диван, и Зейн садится к нему на колени, расставив ноги. У него слегка кружится голова, когда Лиам оставляет невесомые поцелуи на подбородке, скулах и чуть отодвигает ворот свитера, чтобы прикоснуться губами к ключицам. Зейн не знает, куда деть руки, и просто сжимает плечи Лиама — который, напротив, точно знает, что ему делать. Его широкие ладони поглаживают узкие бёдра Зейна и его худые бока под свитером, и Зейну становится очень, очень неловко, когда большими пальцами Лиам проводит по выступающим рёбрам. «Почему я?» — снова хочется спросить ему. Все эти пышные красотки, с которыми фотографируется Лиам — почему не они? Аппетитные формы, плавные изгибы — а он что? Пока разденешь, десять раз уколешься об острые локти и колени. Поэтому он немного медлит, прежде чем кивнуть, когда Лиам осторожно тянет вверх край свитера и тихо спрашивает: «Можно?»; избавив Зейна от свитера, Лиам снимает свою майку, и... Если честно, из головы Зейна вылетают не только глупые мысли — он вообще больше не в состоянии мыслить здраво. Он проводит ладонями от широких плеч Лиама до его твёрдого живота, останавливаясь над резинкой свободных домашних штанов, которые уже не скрывают эрекции Лиама. И то, как Лиам зажмуривается и запрокидывает голову, определённо хороший знак. Зейн толкается бёдрами вперёд — его собственный член уже давно стоит — и от звука, который издаёт Лиам, у него поджимаются пальцы на ногах и по спине бегут мурашки. А в следующее мгновение Лиам сжимает его задницу — Зейн словно со стороны слышит свой всхлип — и поднимает так просто, словно ему это ничего не стоит. Он пересаживает Зейна на диван и соскальзывает на пол, оказываясь на коленях между его разведённых ног. Когда ловкие пальцы справляются с пуговицей на джинсах, Зейн протяжно стонет, и Лиам не снимает — сдирает с него джинсы, приподнимается и накрывает губами его член через трусы. Зейн мычит, запрокидывая голову — ощущение обжигающее, по венам бежит не то кипяток, не то лава. — Если ты не перестанешь, я за себя не ручаюсь, — предупреждает Лиам. Его голос такой хриплый, такой низкий, что Зейн не сдерживает стон. — Я же попросил… Но Зейн точно знает, что Лиаму нравится, когда он так реагирует на его действия. Поэтому он без смущения стонет и всхлипывает, когда Лиам снимает с него трусы, облизывает ствол и дразняще-медленно посасывает головку. Руки Лиама на его бёдрах и сжимают так, что иногда даже больно. Когда Лиам заглатывает его член целиком, Зейна подбрасывает, он вцепляется пальцами в волосы Лиама и тянет. Это Лиаму тоже явно нравится, потому что он стонет, поднимает голову и облизывает красные припухшие губы. Зейн едва не кончает от одного этого зрелища, и ему надо ещё совсем немного, но Лиам не торопится продолжать. Одной рукой он сжимает член Зейна у основания, другой тянется погладить себя. — До сих пор не могу поверить, что это правда происходит. — Мы не можем поговорить об этом позже? — охрипшим голосом шепчет Зейн. Лиам улыбается — в этой улыбке нет ничего доброго, — наклоняется, чтобы широко лизнуть головку его члена, и снова отстраняется. — Нет. — Чёрт… Это правда происходит, Лиам, — стонет Зейн. Ему кажется, что-то сейчас взорвётся: или его голова, или его член. Или всё вместе, потому что наглая ухмылка Лиама — очень мощная взрывчатка. — Я думал, ты добрый, Лиам, но ты волк в овечьей шкуре. — Но ты всё равно меня любишь? — светски интересуется Лиам, снова наклоняясь, чтобы невесомо поцеловать живот Зейна под пупком. Зейн понимает намёк. — Я люблю тебя несмотря ни на что, — искренне говорит он. Лиам снова насаживается ртом на его член, и когда головка упирается в заднюю стенку горла, Зейн кончает. Он зажмуривается до ярких всполохов перед глазами и, кажется, кричит. — И я тебя тоже, — слышит он, когда от удовольствия остаётся только сладкое послевкусие. Он открывает глаза. Лиам сидит рядом на диване. На его штанах в паху влажное пятно, и он осторожно пытается натянуть джинсы Зейна обратно. — Ты… — краснеет Зейн. — Ты не выполнил мою просьбу. Так что только ты виноват в том, что я не смог держать себя в руках, — улыбается Лиам. Зейн успевает подумать о том, насколько ужасно он, должно быть, выглядит теперь — взмокший, красный, с взлохмаченными волосами и искусанными губами, — но Лиам целует его куда-то в бровь и шепчет: — Ты такой красивый, — прежде, чем Зейн возражает, он добавляет: — Не представляешь, как я рад, что теперь могу сказать тебе об этом. — Я перестал относиться к тебе как к другу ещё до того, как ты пообещал быть им, — признаётся Зейн. Он видит удивлённое лицо Лиама и смущённо упирается лбом в его плечо. — Давно хотел, чтобы ты узнал. Несколько минут они сидят молча. Зейна клонит в сон, и он осторожно кладёт голову на плечо Лиама. Под окном проносятся машины, тикают часы на стене — и Лиам надеется, что этого шума достаточно, чтобы перекрыть оглушающее биение его сердца. Он нервничает, потому что то, что он собирается сказать сейчас, может посоревноваться в важности даже с признанием в любви. Собравшись с силами, он начинает: — Ты тоже должен кое-что узнать, — Зейн поднимает голову, и его взгляд — ласковый и внимательный — придаёт Лиаму уверенности. — В прошлом году я проходил практику в полиции и познакомился со старшим капитаном Тоболовски, — Зейн непонимающе хмурится, — тогда он был ещё детективом. И остался мне вроде как должен… Не злись, — Лиам закусывает губу, — но, в общем, пару месяцев назад, когда ты рассказал мне свою историю, я попросил его о помощи. И он… — …собирает что-то на отчима, — шепчет Зейн мгновенно охрипшим голосом. — …ищет твою маму, — заканчивает Лиам. Лиаму хватает нескольких мгновений, чтобы осмыслить слова Зейна: — Нет, что ты! Я ведь обещал тебе не лезть в это, и я бы не нарушил обещание, даже если бы очень хотел. А я очень хотел. И хочу, — у Зейна по-прежнему застывший взгляд и опущенные уголки губ. — Но, клянусь, пока ты не позволишь мне, я не… Зейн прижимает ладонь к его губам. И он похож на… Лиаму приходит в голову неожиданное сравнение: улыбка Зейна напоминает цветок или рассвет, какие показывают в рекламах на каналах вроде National Geographic — когда снимают долго, а показывают быстро, во много раз ускоряя отснятое. — Я люблю тебя, — говорит Зейн — Ты даже не представляешь, как я люблю тебя, Лиам. И Лиам чувствует чужие горячие слёзы на своих щеках, когда Зейн целует его. / / Когда Зейн просыпается, за окнами темно и горят фонари. Не то всё ещё вечер, не то ночь. Шерстяной плед покалывает обнажённую кожу, горячее плечо Лиама у него под щекой — Зейну стоит больших трудов не запищать, как девчонке, когда он понимает, что произошло несколько часов назад. — Эй, — слышит он у себя над ухом, — ты проснулся? Приходится приподняться на локте, чтобы рассмотреть лицо Лиама — довольное и улыбающееся. — Да, — отвечает Зейн. — А ты не исчез. Интересно. Лиам тихо смеётся. — Теперь ты так просто от меня не избавишься. Я никуда не денусь. Разве что… — Зейн задерживает дыхание, — на кухню. Умираю от жажды. Зейн выдыхает. — Отлично, принеси мне тоже водички, пожалуйста. — Эй, а ты, кажется, не так уж и против от меня отделаться, — обиженно тянет Лиам. — Неправда, — улыбается Зейн. — Но или это разлучит нас, или смерть от обезвоживания. Лиам тяжело вздыхает и садится, спустив босые ноги на пол. Взгляд, которым он одаривает Зейна через плечо, умоляет остановить его, но Зейн качает головой и натягивает плед повыше. — Даже это расставание я перенесу с трудом, —Лиам жалобно выпячивает губу, и Зейн не может оставаться серьёзным. Лиам улыбается, на секунду выйдя из роли, когда он хихикает. — Я скучаю, — сообщает Лиам, выходя из комнаты. — Я тоже, — отзывается Зейн с замиранием сердца — как же сложно поверить, что он может говорить то самое «я тоже». — Очень! — кричит Лиам с кухни. — Хватит кричать, твои соседи наверняка уже спят, — отвечает Зейн. Но, вообще-то, его сердце бьётся так же громко, как звучит его голос. Ведь это Лиам говорит, что скучает по нему, тот самый Лиам, Лиам, на любовь которого он так надеялся, но не отваживался рассчитывать, Лиам, который… — О, отличная идея, — смеётся Зейн, когда раздаётся звонок его мобильного. — Но лучше бы ты просто побыстрее возвращался. — Честное слово, уже иду, — откликается Лиам из коридора. — Это не я. — О, — хмурится Зейн. Он садится и пытается найти телефон в складках пледа. Кроме Лиама ему звонит только Гарри, но неужели они с Луи уже успели насладиться друг другом? Или, может, что-нибудь случилось… Это не Гарри. Зейну нужно несколько секунд, чтобы вспомнить, кто записан одной буквой «К», и появившийся вместе с пониманием страх сжимает горло холодными пальцами. Он всё же отвечает на звонок. — Зейн, — собственное имя из уст отчима неприятно режет слух. — Где ты? — Скоро буду, — отвечает Зейн. Лиаму, заглянувшему в комнату, он одними губами говорит: «Отчим», и Лиам хмурится. Зейн натягивает джинсы, зажав мобильный между плечом и щекой. — Хочешь, чтобы я пошёл с тобой? — шепчет Лиам. Зейн отрицательно мотает головой. — Поторопись, — просит отчим. Он на самом деле просит, и от удивления Зейн едва не роняет телефон. — Зейн, — и теперь, обратив на это внимание, Зейн слышит в голосе отчима волнение. — Триша, она… Она едет домой. Зейн суёт мобильный в карман — он всё равно больше ничего не слышит. Мама возвращается. Мама возвращается. Мама возвращается! Он натягивает футболку и свитер, чудом попав в рукава, и налетает на изумлённого Лиама — тому приходится сделать шаг назад, чтобы удержать равновесие, и использовать всю свою ловкость, чтобы не выронить стакан с водой. Он вынужден схватиться за дверной косяк, когда Зейн целует его со всей решимостью и напором, на которые только способен. Так же внезапно Зейн его отпускает — и в следующее мгновение уже стоит в ботинках и куртке, держа в руках шарф. — Спасибо, Лиам, — шёпотом говорит он. — Я так сильно люблю тебя. Он исчезает за дверью прежде, чем Лиам успевает ответить: «И я тебя тоже». / / Зейн никогда в жизни не бегал так быстро. Он несколько раз поскальзывается, едва не попадает под машину, задыхается, но не останавливается. Если его жизнь — кошмар (уже не такой страшный, как был когда-то, но…), то его мама — добрый Песочный человечек. Её появление должно изменить всё в корне — так же, как всё изменило её исчезновение. Эта мысль несёт Зейна вперёд, как реактивный мотор. Он издалека видит свет в окнах дома и почти взлетает на крыльцо. Дверь с грохотом ударяется об стену от той силы, с которой он её распахивает. — Мам!.. — начинает он, но слова застревают в горле. Отчим стоит посреди прихожей, наматывая ремень на руку. Хищная, холодная улыбка на его лице не обещает ничего хорошего. — Мам! — передразнивает он. Что… Нет… Зейн пятится к двери, до конца не веря в то, что происходит, но отчим делает шаг вперёд и хватает его за плечо: — Надо же, как быстро прибежал. Выходит, не так уж тебе и нужен твой Лиам Пейн? — Ты обманул меня, — Зейн сжимает зубы — от злости и потому что чувствует, что вот-вот заплачет. — Это так подло. Подло даже для тебя. — Я был на девяносто процентов уверен, что не купишься, — криво ухмыляется отчим. — Да ты посмотри на себя. Даже если бы Триша была жива, она бы не вернулась к такому, как ты. У Зейна внутри что-то разбивается. Он любой ценой готов защищать Лиама, Гарри, Луи или Найла — но не себя. Он закрывает глаза и не двигается, когда отчим заносит руку для удара.