Новая лесная жизнь, или Три окна в избе Ивана Валялкина

Третье окно выходит к океану, Ровным ветром дышит океан, А за ним диковинные страны, И никто не видел этих стран. Словно вечность, океан огромен, И сильна спокойствием волна, И когда мне тесно в старом доме – Я сажусь у третьего окна.       Третье «окно» – картина, подаренная Ягуном без веского повода. «Чтоб не забывал родные пенаты!» – воскликнул он тогда, вручая Ване свою тщательно запакованную ношу и не переставая убеждать друга, что ему «непременно понравится». И он оказался прав, поскольку картина стала занимать важное место в скромном убранстве избы лесного ветеринара.       На ней неизвестный художник с трепетной любовью изобразил Тибидохс и его окрестности, передав всё величие острова Буян. Ваня при взгляде на полотно часто вспоминал, как их неизменная троица бродила по коридорам, чердакам и подвалам замка, всегда мечтая напоследок одним глазком посмотреть на важного сфинкса возле кабинета Академика. Что бы ни говорили, школа для трудновоспитуемых волшебников всегда оставляла яркий отпечаток в душе мага, греющий душу от одной мысли о ней. Именно Тибидохс стал когда-то его настоящим и нередко единственным домом, куда непременно хочется вернуться или снова заглянуть в гости. «Большая черепаха», как многие при первом знакомстве окрестили раскинувшийся на острове замок, прочно занимала отведенное ей место в сердце каждого обитателя. Ведь она была свидетельницей побед и неудач всех своих учеников, пережила вместе с ними их бурное взросление и разделила многие подростковые переживания и проблемы. Всегда любому выпускнику будет приятно вновь пройтись по усыпанной разноцветными листьями Заповедной Роще, посидеть на скрипящих деревянных трибунах драконбольного поля и послушать рёв неутомимых драконов, ещё раз побродить по галереям и пролётам родного Тибидохса, где он провёл свои отрочество и юность…       Океан… Ваньке всегда нравилось сидеть на его берегу, слушать размеренный шум прибоя, изредка прерываемым громким криком пролетающих птиц, и вглядываться в нескончаемую водную гладь. Лучше всего было наблюдать завораживающий заход солнца, которое ежедневно прятало свои яркие лучи в синей пучине, постепенно озаряя ее красновато-золотистым цветом. Океан был неумолим и по-своему загадочен: от него веяло могуществом, которое было до тибидохцев и будет после них. Почему-то именно на берегу этого огромного океана мысли Валялкина упорядочивались. Он успокаивал парня, даря невесомую радость бытия. Иногда Ване казалось, что после каждого такого «общения» с океаном очищалась его душа. Может, поэтому ветеринарный маг и променял шум замка и магов на тайгу, что так напоминала дорогой сердцу океан?       В любом случае, Ваня полюбил садиться напротив картины на дощатый пол, подогнув ноги. Когда ему было тяжело, Валялкин глядел на океан, с нарисованной яркой пеной и мелкими волнами возле косого берега. При внезапной тоске парень смотрел на густой лес позади замка, в котором художник тщательно прорисовал скрывающихся от любопытных глаз диковинных животных и птиц. Но если того требовало сердце, Ваня гладил шершавое полотно там, где находился Тибидохс, словно пытался проникнуть в глубь замка, чтобы всего лишь прикоснуться к ней… К легенде магического мира – грозной русской Гротти, а для него – безумно родной и любимой Танечке. К девушке, по которой он безумно скучал, терпеливо ожидая её решения приехать и начать совместный с ним жизненный путь. Валялкин не понимал, почему, но он точно знал: они будут вместе долгие годы, рука об руку пронесут свои чувства через все испытания и невзгоды. Надо лишь немного подождать, совсем чуть-чуть… Главное – не спешить, чтобы не нарушить хрупкую прелесть надежды на короткую встречу в угоду своему нетерпению. Вздыхая, Иван проводит пальцем предположительно по комнате Тани, которую та делила с Гробыней, или по драконбольному полю, где Гроттер проводит большую часть своего времени, или по магпункту, куда заходит, чтобы навестить Ягге, или по кромке острова, ставшей их любимым местом – и счастливо закрывает глаза, представляя себя там, рядом с ней, попутно сетуя, что не может навещать свою любимую так часто, как хотелось бы.       И домовой прекрасно знает, что в такие минуты не нужно трогать хозяина.