То, что под силу лишь мне.

Он вздохнул в объятие, расслабился - и сам обнял меня, пряча лицо на моем плече. - Точно тупишь, - глухо подтвердил Кёске, не шевелясь. Я погладил его по волосам, пропустил пряди сквозь пальцы. Коснулся щеки, хотел поцеловать, но Майор так и не поднимал головы, и я погладил напряженные лопатки. - Кое-кто обещал мне показать, кому я принадлежу... - пустил первый пробный камень, пытаясь определить эмоциональное состояние Кёске. Он снова вздохнул и отодвинулся, вскидывая голову. Даже в темноте я разглядел, каким беззащитно-детским и грустным стало лицо любовника... любимого... и ужаснулся тому, что я вообще посмел играть на его чувствах. Больше никогда, никогда, никогда... - Не боишься уже? - поинтересовался он, но голос подрагивал. Ой, как плохо. - Люблю, - коротко ответил я и потянулся к черному сукну - расстегивать жесткий воротничок. Меня перенесли на постель, усадили на себя, снова обняли. Никакого желания с его стороны я не чувствовал, только пустоту. - Прости, - тихо сказал я, перебирая белые волосы. - Я не хотел тебя ранить так сильно. - Хотел просто ранить? - губы растянулись в привычной ехидной ухмылке. - Не дождешься, Хиномия! - меня свалили на постель, как мешок с мукой, и Майор поднялся. - Спи. У меня ещё есть дела, - сделал два шага и исчез. Телепортировался. Банально сбежал. Нет, я знал, что сам виноват, но на минуту меня захлестнули злость и обида. И через минуту отхлынули. Я снова перебрался на подоконник и прочистил флейту. Поднес её к губам, пропуская дыхание через инструмент, передавая свои эмоции кусочку дерева... " Ветер стих. Паруса намокли и обвисли. Полный штиль Для твоих дорог, надежд и мыслей. Мы грустим над тишиной, Над мелкою волной, Над оборванной струной До новой песни. Легкий бриз Для тебя сегодня не подмога. Прежний риск Не приемлет новая дорога..." * Флейта пела в тишине, я глядел в окно, где царили сумерки, где зажигались звёзды и думал. О Кеске, о себе. О Королеве - знал ли он, в своё время распространяясь о своей вечной любви к Квин, что я это запомню и буду ревновать? Наверное, знал. Может, даже ждал каких-то действий, а я отыгрался на нем только теперь, когда он стал передо мной беззащитным... Флейта была отнята от губ, я принялся прочищать деревянное горлышко. Беззащитным только передо мной. Больнее всего бьют те, кого мы любим, и я его сегодня ударил под дых, если сравнивать с физическим воздействием. Куда он мог пойти? Я тряхнул головой, отгоняя дурные догадки, спрятал флейту в мешочек и перебрался на пол. Стянул штаны и принялся разглядывать и ощупывать ноги. Нет, ничего не чувствуют. Но ведь если мышцы тренировать, они работают лучше, так почему бы и не натренировать ноги, чтоб они стали снова ходить? Или хотя бы чтобы что-то чувствовали... Через двадцать сгибаний-разгибаний я устал, через сорок у меня заломило спину, и я с проклятиями заполз в постель, свернулся там клубком. Грустные мысли всё не хотели меня отпускать. Какой же всё-таки идиот из тебя вырос, Анди Хиномия! Будь я на ногах, я нашел бы Майора, а так - бегай по деревне в темноте, только колеса сломаю и улечу куда-нибудь. А когда меня это пугало? Я сел, оделся обратно, дополз до выхода, скинул вниз коляску - ничего, она и не в таких переделках бывала! - и сиганул по лестнице в темноту - искать моё седовласое чудо. Чудо нашлось в "столовой", уже пустой. Сидело, пило молоко и глядело перед собой на барную стойку, освещенную свечами в железных подсвечниках. Я уже хотел въехать и затребовать его обратно домой, когда рядом с ним уселся Мускул. Мистер Мускул, как моющее средство. Кажется, Хёбу пытался прочистить мозги? Пару минут я смотрел, как Мускул выпендривается, что-то объясняя на пальцах, выпячивает губы, вертится... Когда я его видел, он выглядел почти нормально, а вот сейчас вёл себя, как самый гейский гей. Поняв это, я вздрогнул, и развернувшись покатил по деревеньке. Если Майор сбежал, чтобы с кем-то, кроме меня поговорить, значит, ему это надо. А если не просто поговорить... А если не просто поговорить, то я идиот. Идиот, с которым много проблем. Домой возвращаться не хотелось. По колесами хрустели камушки, шуршала трава, а потом я вынул ещё флейту, повертел её в пальцах - и сунул обратно. Некоторые вопросы просто не должны быть заданы. Домой я вернулся довольно быстро, коляска осталась внизу - я-то телекинетикой не владею, - а я поднялся наверх. Оглядел темную комнату и, раздевшись, нырнул под одеяло. Игривое настроение было безвозвратно утеряно. Кажется, уже под утро ко мне прижалось мокрое и холодное тело, обняло, и от этих холодных объятий я проснулся. - Хёбу? Тело молчало. Я вгляделся - бирюзовые глаза были открыты, он просто молчал. Я подгрёб любовника к себе, накрыл одеялом, принялся гладить мокрую кожу. - Как всю ночь нырял, - проворчал я, сел, уложил Майора на живот и перебрался ему на задницу. Конечно, отогреться обычно помогают три средства на "С", но сейчас нужно было четвертое: массаж. Согреется, расслабится, успокоится немного... Кожа лидера потихоньку согревалась под моими пальцами, он задышал ровнее, спокойнее, и заканчивал я массаж уже в полной уверенности, что мой эспер спит сном праведника. А вот нет. Никогда не надо недооценивать противника, успел подумать я, когда меня уложили на спину, и уже согревшиеся руки прижали запястья к подушке. - Я тебя внимательно слушаю, - тихо сказал я молчаливой темноте, не сопротивляясь. Если Хёбу что-то делает, значит, ему это нужно? Жадные поцелуи не возбуждали, но кажется, Кёске этого не замечал, поцеловал, приласкал, перевернул на живот и принялся меня смазывать. Хочет? Вот и чудно. Я не сопротивлялся, только прикрыл глаза, слушая рваное дыхание за спиной и размеренные толчки в заднице. "Я ещё тебе дома покажу, кому ты принадлежишь!" - вот и показывает. Он страдает, напомнил я себе. Он обижен, уязвлен, разозлен... Он хочет, в конце концов... Но все эти мысли не достигали души. Не было страшно, не было горько, даже вечернее чувство вины ушло куда-то во внутреннюю пустоту. Я чувствовал себя просто секс-куклой, хоть и знал, что это ощущение иррационально и необоснованно. Глубокие чёткие толчки. Так маятник обозначает уходящие секунды и минуты. Когда Кёске кончил и лёг, обнимая меня и часто дыша, я даже не смог пошевелиться и обнять его. "В конце концов, ты догадывался, что так и будет!" - возразил мне ехидный голос в мыслях, и я не мог не согласиться. Знал, так что чего уж дуться... И всё-таки сил шевелиться не было.