То, что под силу лишь мне.

Когда моя голова поднялась над полом, Хёбу уже сидел на коленях рядом. Протянул руку, молча помогая "войти". Подхватил меня под мышки, оттаскивая от люка, затем и вовсе взял на руки. - Ты...что? - мне стало несколько неуютно. Кёске донес меня до стула и усадил, внимательно оглядывая. - Ты хотел поговорить, нет? - О чем? - я сцепил пальцы, не понимая игр Майора, но тот протянул руки, плавно развел мои руки. Поцеловал каждую в ладонь. - О секс-марафонах? - лукавые глаза уставились на меня, и я почувствовал, что краснею. - А что о них говорить, их делать надо, - буркнул я на автомате. - Ты не против обсуждать наши проблемы со мной? - мягкий голос Хёбу словно проникал прямо в разум, и я несколько минут вглядывался в него. - Майор? С тобой что? - тихо уточнил я. Лицо - беззащитное, почти детское, было полно такой яркой надеждой, и это было так не по-майорски, что мне стало страшно. - Какое слово тебе непонятно? - он затуманился, склонил голову так, что белые пряди упали на глаза. - Мне непонятно, почему ты сегодня такой серьезный и искренний, - пробормотал я виновато. Хёбу внезапно улыбнулся, ясно, солнечно, словно бы даже ярче горящих в комнате свечей. - Может быть, я тоже понял, что надо строить равные отношения с тобой по новому? - предположил он серьезно и принялся неторопливо расстегивать молнию на моих штанах. Я почувствовал себя полным идиотом, и осторожно согласился: - Может быть. - Анди, не надо выискивать подвох, - Кёске поднял глаза, чуть улыбаясь. - Просто доверься нам - мне и себе. - Хорошо... - пробормотал я, всё ещё глядя на него удивленным взглядом. Прикрыл глаза, вдохнул и выдохнул, пытаясь успокоиться, не искать подвохов, не подозревать Майора в мести или шутке. Стянутые с меня штаны улетели прочь, и Майор взялся за следующую деталь. - А мне раздеться самому не дашь? - осторожно уточнил я. Кёске дотянулся губами до моего уха, не прекращая раздевать: - Анди... Это - как разворачивать вкусную шоколадку. - Ох, черт... - пробормотал я, поводя плечами: Кёске ещё почти ничего не делал, а я уже возбудился. От тона голоса, теплого дыхания, от самих слов и образа, посланного через них. От мелочи, пустяка, практически ничего. - Не знаю, чего ты хочешь добиться, но пока у тебя неплохо получается! - Я просто хочу любить тебя, - Кёске снова поднял на меня глаза, чей цвет наводил на мысли о невозможном. - Всю оставшуюся нам жизнь. Хочу, чтоб ты был моим настоящим и будущим. Чтоб мы всё делили на двоих. Я прикусил губу, сдерживаясь. Вот на такое заявление по привычке, вколоченной то ли в трущобах, то ли ещё в эсперской армии, рвались только усмешки, подколочки, ирония - а Майор сейчас казался таким открытым, таким беззащитным, что мне было страшно даже протянуть руку, касаясь этого хрупкого чуда. И продолжал прикусывать губу, пока меня, обнаженного, недвижимого и абсолютно растерянного, не унесли на постель. А затем Хёбу встал и начал тоже раздеваться, но КАК раздеваться! Жест, которым он расстегнул свой воротничок на форменной куртке, был самым эротичным из того, что я видел. Я охнул, пошарил по груди, думая вцепиться в лимитер, как в последнюю надежду, но Хёбу его снял вместе со всем, что было на меня надето, а я даже не заметил, когда. Кёске расстегивал пуговицу за пуговицей, не торопясь, словно открывал мне себя всего по частям, но с таким волнением... Я смотрел с неменьшим волнением, скажи мне сейчас кто, что в этой комнате на действиях этого эспера сошелся клином весь свет, я бы не удивился. Всё это имело настолько глубокий смысл - это нарочито неторопливое открывание скрытого, что я едва не задыхался, глядя на него. Куртка и штаны слетели с легким шорохом шелухи, мы встретились взглядами - напряженно-ожидающий и открыто-вдохновенный - и Кёске плавным жестом вскинул руки к белой рубашке, постепенно обнажая светлую кожу. Со шрамом на груди от пули. С красным следом от моего удара... Мне стало стыдно, я отвел глаза - но тут же снова вскинул, глядя, заставляя себя смотреть на то достоинство, с которым он носил эти метки. Даже не так. С которым он открывал их мне. Мой мальчик сиял. Сиял тем открытым искренним светом, каким, наверное, сияют только ангелы. Я сглотнул комок в горле и продолжил смотреть. Не шевелясь, - любое движение только опошлило бы его действия. Рубашка скользнула с плеч к школьной форме, последний предмет одежды упал с его стройных ног - и Кёске выпрямился, откинул со лба седые пряди, открывая второй шрам - знаки преданного доверия - и вдохнул, глядя на меня. - Анди? - тихо спросил он. Я кивнул, выдохнув и осознав, что ещё жив и сердце не остановилось. Кёске шагнул ко мне, опустился на постель, потянулся ко мне - руками, губами, всем телом... Я осторожно коснулся седых волос, подхватил тонкую руку, поцеловал пальцы. Хотелось быть нежным, казалось, любое неосторожное движение убьет ангела, сделает его просто призраком, ярким видением - и я проснусь в трущобах... Пальцы, подрагивающие от волнения, были вполне материальны, худое, но уже хотя бы не тощее, тело - тоже, но я касался губами сведенных бровей, дрожащих век, тёплых щек... Касание губами мягкой щеки Хёбу принесло столько эмоций, сколько не приносил ни один поцелуй в губы, и я задохнулся, провел рукой по худым плечам, давая пальцам дело, боясь просто вцепиться в него, прижать к себе - нет, это сияющее тело нуждалось в куда большей нежности, и я старался. - Поцелуй меня. От этого тихого молящего голоса что-то во мне перевернулось, я припал губами к суховатым губам, неожиданно робким, погладил их своими, очищая от всего наносного, от вечной кривящейся от внутренней боли усмешечки, от чужих поцелуев и злых слов, прильнул к ним, словно к источнику воды в пустыне, выпивая дыхание Кёске и давая пить себя любимому, уложил его как можно мягче и плавнее на постель и продолжил целовать всего и всюду, желая смыть поцелуями все шрамы, все дурные воспоминания... Когда я вобрал в рот его член и принялся повторять на практике всё, чему когда-то учился, всё, что должно было обозначать любовь и ласку, Хёбу выгнулся, запустил пальцы в мои короткие, едва начавшие отрастать волосы, выдохнул: - Нет... Не так.. Хочу тебя... Я вздрогнул, прекратил ласки и переполз к нему, по-прежнему обнимая, но что-то нарушалось уже в свете бесконечной бережности. - Любовь моя, ты ведь понимаешь - тебе снова придется самому, - прошептал я, целуя мочку его уха. С небес я был сброшен на землю и падал, падал в осознание собственного бессилия... Теплые руки подхватили меня, удерживая, теплые губы омыли печаль с моего сердца. - Я знаю, - Хёбу прошептал это так, что у меня сердце было готово вырваться из груди и бежать за ним все километры. - Просто... будь со мной! Лёгкое плавное движение - и вот сверху уже сидел он, мой ангел, целовал моё тело, смывая всё нечистое, непростое, нехорошее, что приклеилось ко мне, и всё, что я мог - только целовать его пальцы, беззвучно клянясь себе, ему, нам, что больше никогда... Когда юноша коснулся губами моего члена, я понял, что было не так для Кёске. Я вспомнил о том, что он у меня есть, и все фантазии и плотские желания атаковали моё тело, заставляя гореть и холодеть, метаться на постели под горячими, чистыми и безжалостными губами. - Хёбу... - прошептал я умоляюще. Духа сказать: "Не надо, ты так прекрасен невинным..." у меня просто не было. Мой молодой любовник поднял голову и улыбнулся. Провел ладонью над грудью, коснулся пальцами моих сосков, заставив меня выгнуться и болезненно простонать, поцеловал в шею... - Люблю тебя, - тело его вздрагивало, пока он смазывал и растягивал сам себя, а я кусал губы в предвкушении и отчаянии. - Хёбу... я люблю тебя, - прошептал я, откуда-то зная, что это лучше сказать, пока я не в нем, пока всё это - чистая правда, пока он открыт и искренен... Он опустился на меня - и я сжал губы, переплел наши пальцы, пытаясь заставить себя не кончить так рано, не разочаровать своего ангела... Одна рука всё же отцепилась от своего последнего приюта, потянулась вперед, прошлась вверх вниз по возбужденной не менее, чем моя, плоти ангела... Я рывком сел, коснулся губами его тела, позволяя ему двигаться в собственном ритме, пока моя ладонь ласкала его плоть и поджавшиеся яички, укрывая, даря наслаждение и нежность. Боль и любовь так крепко переплетались во мне, что казалось, будто вот сейчас я умру, едва ангел взмахнет крыльями и взлетит... А потом мир взорвался сиянием сверхновой и мы оба умерли в объятиях друг друга, зовя по именам любви.