Крадущийся над волнами

*Зная, что многие любят пропускать Предисловие: прочитайте его! Ибо там - завязка сюжета, а не простыня с благодарностями и личной информацией об авторе, которая всё равно никому не нужна!* Пока я мчался домой, в памяти всплыл почти истёршийся из памяти эпизод из раннего детства. Мне тогда только исполнилось пять лет, и меня начала учить охотница из нашего клана. Обычно мать или отец отводили меня к ней и потом забирали домой. Она учила меня писать всеми пальцами обеих рук, считать, рассказывала кое-что об этике и морали, философии, объясняла основы природоведения. Из всего этого мне нравилось только последнее. И вот однажды ни отец, ни мать не забрали меня, но я сказал, что дойду до дома сам. И я действительно дошёл. В тот вечер я услышал отрывок разговора между матерью и её отцом. Они спорили на повышенных тонах. Именно тогда я понял, что в моей семье не всё гладко. Именно тогда впервые услышал слово «смерть» и потом попросил мать объяснить, что оно значит. Потом я так много думал о смерти, что скоро перестал её бояться. Сейчас, к пятнадцати годам, я почти забыл, что такое страх. Но сейчас я боялся — боялся своего возможного родства с врагами. Сейчас я точно вспомнил, что, помимо прочего, услышал в их разговоре слово «полукровка», Должно быть, оно относилось к отцу... Я знал, что большинство членов моей семьи относятся к отцу в лучшем случае равнодушно. То же отношение было к матери и ко мне. Признаюсь, сначала я думал, что это из-за мамы — у неё очень тяжёлый характер. Несмотря на небольшие даже для охотницы размеры, она очень решительна и упряма. Иногда мне кажется, что, если она чего-то хочет, её остановит только смерть. Разумеется, она постоянно ссорится со своей сестрой и отцом. Странно, но именно мать всегда была для меня идеалом для подражания. Это у неё я перенял граничащее с глупостью упрямство. Я мог с чем-то согласиться только затем, чтобы потом поступить по-своему. Не самое полезное качество, учитывая, что от матери же мне достался не очень высокий рост, и физически я был слабее своих сверстников. Разумеется, в детстве меня часто били, но я не огорчался — по крайней мере, я был умнее, и здесь они ничего не могли сделать. И ещё я раньше всех научился летать. Шаеннат, мой единственный друг, научил меня. Он же защищал меня от недоброжелателей. Шаеннат на пять лет старше нас и, следовательно, намного сильнее. Я очень хорошо помню нашу первую встречу. Очередная разборка после занятий, в которой я выступаю жертвой, но даже не пытаюсь сопротивляться. Это бессмысленно. Почему-то мне кажется, что такое поведение злит их ещё больше. Наверное, они хотят, чтобы я попросил пощады или заплакал, но они не дождутся этого — я слишком упрямый. Я покажу им, что все их издевательства и побои для меня — ничто. Так я всегда думал и так поступал. В тот раз они были особенно злы, но я бы вытерпел и это. Однако экзекуция была прервана подростком значительно старше нас. Тогда я думал, что Шаеннату лет четырнадцать или даже тринадцать, и ошибся. Мой будущий друг показался мне очень странным — у него были тонкие черты лица, очень прихотливый маникюр и сильные духи. Взгляд сине-зелёных глаз был слегка сумасшедшим, а жэх'тан, кожистые выросты на голове, доходили чуть ли не до пояса, так что я бы принял его за охотницу, если бы не длинный хвост и крылья. Интонации его голоса были какими-то... изнеженными. Тогда я ещё не знал, кто такие охотники, но Шаеннат был очень похож на одного из них. Хотя, почему был? Он и сейчас похож, но это не более чем маскировка. Шаеннат отогнал моих мучителей, заявив, что не любит таких коллективных издевательств над слабыми. Тогда я задал ему лишь один вопрос: «Зачем?» Я объяснил, что сверстники просто мстили мне за то, что я умнее, и они не могут обойти меня по табелю успеваемости. С того дня Шаеннат стал защищать меня от них, хотя сначала я решительно возражал. Наверное, его привлекло моё феноменальное упрямство. Но тогда Шаеннат не знал о том, кто мой отец. Что, если я — такой же? Тоже носитель генов аль Эллир? Шакран прав — вряд ли после этой новости друг продолжит меня защищать. Но ещё есть шанс... Отец матери — вот кто точно расскажет мне правду. Он — глава семьи, и большую часть дня проводит в доме. Я должен найти его. Только тут я сообразил, что хорошо бы ему позвонить. Глава семьи долго не отвечал, и я уже решил, что он меня игнорирует, когда в наушнике прозвучал его недовольный голос: - Чего тебе? - Ксалрас, мне надо поговорить с тобой. - Я занят, - ответил мамин отец. - Это не займёт много времени и очень важно для меня, - проговорил я, а потом через силу выдавил: - Прошу. -Ты просишь? - судя по тону, он удивился. - Ладно, я готов уделить тебе пять минут. Жду в своём кабинете. - Я подлетаю к дому, - сообщил я и отключил связь. Я спикировал на балкон третьего этажа так резко, что едва не ударился об плитку, а потом едва не впечатался в дверь кабинета Ксалраса. Глава семьи ждал меня посреди небольшого помещения. Особенностью его кабинета можно было назвать огромное количество растений и, как следствие, особый успокаивающий запах. Этот запах немного подействовал даже на меня и, вспомнив о приличиях, я поклонился. - Что ты хотел? - спросил Ксалрас. - Сегодня я услышал, что отец — полукровка, его мать принадлежала роду Эллир. Это так? - спросил я, стараясь говорить спокойно. - Да. - А... кто я? - На шестьдесят шесть процентов аль Лиондрэ, на тридцать четыре — аль Эллир, - всё так же спокойно отчеканил он. Я упал на колени, тяжело дыша. Почему, почему мне никто не сказал раньше? - Что ты бормочешь? - спросил Ксалрас. - Почему никто не сказал мне? Почему я не знал? - Так решила твоя мать. Если это всё — уходи отсюда. Возвращайся на занятия. - Я... я не вернусь туда. - Не позорь мою семью... ещё сильнее. Иди! - Хорошо. Благодарю, - я поднялся, поклонился ещё раз и вышел за дверь. На учёбу я не вернулся. Запоздало я вспомнил, что оставил в аудитории вещи, но пусть их адстака жрёт. Не вернусь, не сейчас... Мать, за что ты так со мной? Если бы я знал раньше, я бы среагировал не так позорно. Я не сказал Шакрану, что он может ошибаться, не сделал попытки спустить его с небес. Я просто сбежал. Во имя Создателя, какой позор... В тот день я вернулся домой поздно. Даже не помню, где меня носило. Я отказался от ужина и ушёл к себе, никого не желая видеть. Я лежал на кровати под потолком, стараясь ни о чём не думать, когда в комнату зашла мать. - Сайр, что с тобой? - ласково спросила она. - Ты заболел? - Почему... - начал я тихо, а потом закричал: - Почему ты всё это время скрывала от меня правду?! Почему ты выбрала своим воином именно отца?! - Сайринат-Сэшмэель де Рикари, что ты себе позволяешь?! - Мама... - произнёс я чуть не плача, - за что? - Сайринат, о чём ты? - Ты знаешь, о чём! - я спрыгнул на пол. - О тридцати четырёх процентах генов рода Эллир, которые я получил от отца! Ты знала, кто он, когда приняла его как своего воина? - Знала, - ответила мать. - Тогда почему... почему ты это сделала? Я не против того, что ты приняла его, но зачем, зачем было делать его отцом своего ребёнка? - Сайринат, успокойся. - Успокоиться?! Не тебе жить с этим, мама! Ты... ты хоть на секунду задумывалась о том, как ко мне будут относиться другие воины, когда узнают?! Почему ты не рассказала мне раньше? Сегодня я хотя бы мог отреагировать спокойно, если бы знал! Я впервые в жизни поднял голос на мать. Она в ответ приняла излюбленную позу — одна нога вперёд, правая рука слегка приподнята, ладонь демонстративно развёрнута когтями от себя. Не помню, за что ещё я ругал её, что она отвечала. Суммируя, если бы мне предложили выбрать худший день в моей жизни, я бы назвал именно этот. Хотя несколько последующих тоже были мерзкими. Первый день после того, как я узнал страшную истину, я встретил, апатично глядя в потолок. Где-то на краю сознания витали мысли об учёбе, но стоило мне вспомнить о Шакране, как я понимал, что не хочу идти на занятия. Позанимаюсь дистанционно, скажу, что болен. По факту, так и есть. Страшная неизлечимая болезнь под названием «плохая наследственность». В комнату кто-то робко постучал. Я ответил «войдите» и автоматическим жестом нажал кнопку на панели рядом с кроватью. - Братик, - прозвучал встревоженный голос Наты, - ты сегодня вообще вставать собираешься? - Не знаю, - ответил я. Вообще-то мы с Натой не связаны прямым родством. Она — дочь сестры моей матери, но мы так близки и похожи, что посторонние часто принимают нас за брата и сестру. - Слушай, Тоскат чего-то хочет. Я его уже покормила. Может, посмотришь, чего ему надо? - это, конечно, была явная попытка хотя бы вытащить меня из комнаты, но Тоскат — моё домашнее животное. Надо идти. - Сейчас подойду, - сказал я. Ната вышла. Я спрыгнул на пол и открыл шкаф. Животина почти наверняка хочет, чтобы её вывели за пределы дома и поиграли. На всякий случай нацепив коммуникатор, я оделся и вышел из комнаты. Тоскат бесился во внутреннем дворике и прыгал вокруг Наты, которая пыталась рисовать. Страсть к рисованию и стала той чертой, что нас объединила. Сейчас у нас намного больше общих интересов, несмотря на то, что она — охотница, да ещё и на три года младше. Я свистнул, подзывая ящера. С радостным урчанием Тоскат побежал ко мне, стуча когтями по плитке, которой были выложены дорожки садика. Я короткой командой заставил его уняться и запустил пальцы в длинную жёсткую коричневую шерсть, растущую из-под скрытых под ней чешуек. Тоскат издал серию звуков, передававших радость и нетерпение. - Не хочешь пойти со мной? - спросил я Нату. - Хочу, но не могу, - Ната тряхнула головой, откидывая длинные жэх'тан назад. - Надо подготовиться к художественному семинару, а потом ещё и сделать задание. Ната обучалась дистанционно — учебный центр, к которому она была приписана, располагался слишком далеко для охотницы. Она ведь не умеет летать и никогда не научится. У наших охотниц даже крыльев нет. - Ладно, мы ушли, - сказал я и свистом приказал Тоскату идти за мной. Мы вышли из дома, и ящер тут же радостно помчался в кусты. Вот единственное существо, которое точно будет любить меня независимо от моего генотипа. Интересно, Ната знает, или ей тоже никто не говорил? Но моей самой большой заботой по-прежнему оставался Шаеннат. За четыре года он стал для меня намного большим, чем просто защитником. Я, разумеется, выживу без него, сверстники меня не убьют, но... Кажется, я начал понимать, почему мой отец всегда старался быть незаметным, ни с кем не разговаривать без необходимости и как можно реже покидать дом. У меня самого возникло сильное желание больше не возвращаться в учебный центр, не видеться со сверстниками, запереться и вести тихую незаметную жизнь. Но если я так поступлю, это буду уже не я. Как бы тяжело мне ни было, я не должен показывать, что известие о моей родословной меня сломало. Если природа обделила меня физической силой, я хотя бы продемонстрирую силу духа. Ящер радостно носился, гоняя летающую фауну и пытаясь залезть на деревья, но возвращался после моего оклика. Я немного поиграл с ним и дал набегаться. Мы шли домой, когда я почувствовал сигнал коммуникатора. - Слушаю, - произнёс я. - Это Шаен. Мелкий, ты сегодня в центр летишь или нет? - Сегодня нет, у меня нет занятий. - Понятно. У меня есть, но часам к двадцати я буду свободен. Может, слетаем куда-нибудь или сходим? - Нет, Шаен, не сегодня. У меня завтра органическая химия, надо готовиться. Ну и семинары через пару дней, надо сделать хоть набросок. - Тебе не нужна помощь с химией? - Благодарю, нет. - Как хочешь. Я тебя встречу завтра после занятий. - Не трать время, я поздно заканчиваю. - Сайр, ты что, избегаешь меня? - с лёгкой обидой спросил друг. - Разумеется, нет, - ответил я. Впереди показался дом. - Тогда скажи мне, во сколько заканчиваешь завтра. - В двадцать три. - Во сколько?! Твои наставники издеваются? - Я же говорил, что поздно. Но я начинаю только в восемнадцать. - Тогда я тебя точно встречу. Увидимся завтра, - Шаеннат отключился. Стоило мне зайти в дом и почистить Тоската, как коммуникатор снова ожил. И чего я так всем нужен? На линии был мой наставник по философии, с которой я вчера позорно сбежал. Он устроил мне длинную лекцию на тему того, почему так важно не пропускать занятия именно по его предмету. Он говорил, что дистанционное чтение лекций никогда не заменит мне посещение занятий, что я повёл себя недостойно, покинув занятие и даже не известив его. Я сказал, что раскаиваюсь. Я в самом деле жалел, что так поступил: стоит только представить, как сейчас радуется Шакран, наконец нашедший у меня болевую точку. Через полчаса мне позвонил отец, поинтересовался моим самочувствием. Ещё через десять минут — мой руководитель по художественным семинарам, спросивший, смогу ли я прийти на занятия завтра в первой половине дня. Я сказал, что смогу, и порадовался, что теперь мне будет некогда думать о том, как я завтра пойду на органическую химию: ведь придётся за сегодняшний день подготовиться и к химии, и к семинарам, и завтра в первой половине дня я буду чем-то занят. Пока делал химию, успел многократно пожалеть о том, что отказался от помощи Шаенната, но мне не хватило смелости позвонить ему или оставить сообщение. Если он придёт, я гарантированно буду думать не об учёбе, а о том, что эта встреча может быть если не последней, то предпоследней точно. Друг хорошо знает меня, заметит моё состояние. Буду мучиться с химией сам. Когда я закончил с химией, пришла Ната и попросила объяснить ей тему по экологии. Сестрёнка очень любила, когда я что-то ей объяснял. Потом я пошёл кормить Тоската и, глядя, как ящер стремительно поглощает пищу, понял, что тоже хочу есть. Это было неудивительно, учитывая, что в последний раз я ел больше двадцати пяти часов назад. После еды настроение достигло отметки «удовлетворительно», но почему-то ухудшилось снова, когда я начал рисовать. Обычно рисование успокаивало меня, я словно переносил на холст свои эмоции. К завтрашнему дню мне надо было сделать три рисунка в разных стилях. Стили после нескольких часов кропотливого труда получились разными, а вот цветовая гамма — нет. Сюжет тоже вышел разным, но тему всех рисунков можно было обозначить словом «безысходность». Но, как это часто бывало, закончив и оглядев результаты своего труда, я почувствовал удовлетворение и моральный подъём, давящее чувство, которому я не мог найти определения, отступило. Интересно, моя работа понравится руководителю? Учитывая, что я обожрался днём, я не был голоден ко времени ужина, на котором обычно присутствовала бóльшая часть семьи. Я не хотел ни с кем говорить, поэтому сразу лёг спать, планируя завтра проснуться пораньше и ещё раз оценить свои рисунки: может, с утра я замечу какие-нибудь мелкие изъяны, которые не вижу сейчас.