Крадущийся над волнами

Мне удалось убедить семью, что я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы меня можно было отпустить одного в учебный центр. К счастью, семья не знала о моих проблемах со сверстниками, иначе меня наверняка оставили бы дома. А так я явился на философию. Сверстники смотрели на меня со смесью удивления и неприязни. Кажется, большинство из них были уверены, что уже не увидят меня. Но, если они так меня ненавидят, я буду раздражать их своим присутствием. Шакран первым сделал шаг ко мне. Остальные воины тоже рискнули приблизиться. Получилось так, что они взяли меня в полукольцо. Я смотрел на них абсолютно равнодушно. Они ничего мне не сделают. Я ловил их взгляды и понимал, что все они мечтают если не убить меня, то покалечить, но не могут, и это их бесит. Я стал для них песком в глазах, и это мне нравилось. Я осознал простую истину: если они меня ненавидят, это их проблемы, а не мои — им от этого хуже, чем мне. Философия была одним из немногих предметов, где моё отставание по пройденному материалу было не так заметно. Суть этого предмета была мне не очень ясна. В теории, философия учила правильному отношению к таким вещам как время, жизнь, смерть и прочие вечные материи. У меня давно было выработано своё отношение ко всем вопросам, которые меня действительно волновали, а остальные мне были безразличны, но на философии нам рассказывали не только о наших взглядах на жизнь какими они должны быть, но и о мировоззрении других культур, других разумных видов. Поскольку в выборе основной специальности я колебался между сравнительной культурологией и токсикологией, философию мне нужно было знать. Оба совершенно разных направления нравились мне одинаково, и главным критерием выбора для себя я сделал следующее условие: если ко времени выбора специализации буду лучше знать предметы, необходимые для токсикологии, она будет основной специализацией, а культурология — побочной, и наоборот. Некоторые умудрялись получать две основных специализации одновременно, но в таких случаях они обычно были смежными. На моё решение стать токсикологом невольно повлиял Шаеннат, как-то раз обронивший: «Я слышал, что почти любой яд можно превратить в лекарство». Он сам в прошлом году выбрал в качестве специальности фармацевтику. Я записывал слова преподавателя, параллельно размышляя о наших с Шаеннатом отношениях. Тому, что он не навещал меня в больнице, могло быть рациональное объяснение — он не принадлежал к моей семье, и его могли просто не пустить. Но почему он так долго не навещал меня, ограничиваясь редкими звонками? Во время нашей последней встречи я не мог думать об этом из-за наплыва эмоций, но теперь хотел получить ответ. За весь день даже Шакран не подошёл ко мне в перерыве, чтобы поиздеваться. Неужели он наконец решил меня игнорировать? Какое счастье. Когда занятия закончились, я первым выскочил на взлётную площадку, но Шаенната там ещё не было. Это было странно: обычно друг прилетал заранее. Я посмотрел на часы. Оказывается, преподаватель отпустил нас на десять минут раньше. Я подошёл к краю. Здесь было высоко, с каменной площадки открывался дивный вид на зелёное море с возвышающимися над ним шпилями зданий. Над деревьями были перекинуты длинные переходы навесных улиц. Дома семей обычно намного ниже этих административных зданий, чьи светлые шпили, казалось, сейчас коснутся неба. Но я знал, что от вершин этих зданий до самых низких облаков большое расстояние. Я сощурился, глядя на закат. На фоне солнца мелькнул какой-то летающий транспорт. Мои сверстники стали выходить на площадку и по одному подниматься в небо. Чтобы никому не мешать, я отошёл в тень к стене и стал лениво оглядывать небо, надеясь увидеть знакомый силуэт. Я обернулся на стук когтей. Рядом со мной приземлился высокий воин, на вид я бы дал ему лет тридцать, не меньше. Он рассеянным взглядом оглядел моих замерших сверстников, которые в тот момент были на площадке, потом задержал взгляд на мне. Этот цвет, эти скучающие сине-зелёные глаза... Воин двинулся ко мне, изучая как некий интересный объект. Я осторожно отступил назад и в бок, так, чтобы у меня за спиной было как можно больше площадки и было, куда отходить. Поняв, что я не желаю подпускать его к себе вплотную, воин остановился в двух метрах от меня. Я быстро огляделся. Те из наших, кто выходил на площадку, тихо замирали, замечая высокого незнакомца. - Сайринат-Сэшмэель де Рикари. - Я так и не понял, был это вопрос или констатация факта, но на всякий случай сделал подтверждающий жест. Воин обошёл меня кругом, пристально рассматривая. Я резко повернулся к нему лицом. Воин снова замер. Я на всякий случай увеличил расстояние между нами ещё на шаг. - Брат нашёл себе интересную игрушку, - тихо и спокойно сказал воин. - Интересно, что он будет делать, когда ты перестанешь нуждаться в его опеке? - Спроси лучше, что буду делать я, если он перестанет меня опекать, - немного кисло протянул я. - Приспособишься. Ты сильнее, чем думаешь. Я наградил его скептическим взглядом. - Поверь мне, - сказал воин. - Я никогда не ошибаюсь. - Я не мешаю? - прозвучал слегка ироничный вопрос. Мы оба развернулись. Шаеннат стоял на краю площадки с непроницаемыми глазами. Только одна его рука была развёрнута когтями в сторону брата. Брат подошёл к Шаеннату и попытался взять за локоть. Шаеннат не дался, но отошёл вместе с родственником на край площадки. Мои сверстники постепенно потеряли интерес к происходящему и стали разлетаться. Беседа не продлилась долго. Шаеннат подошёл ко мне и каким-то многозначительным жестом положил руку мне на плечо, ещё раз переглянулся с братом, после чего тот улетел. - Кажется, я немного опоздал, - сказал Шаеннат и наклонился, заключая меня в объятия. - Ты не мог знать, что я раньше закончу, - ответил я. - Младший ничего не сделал тебе? - Младший? Мне показалось, что он старше тебя, - удивился я. - Младший из двух старших, - с лёгким раздражением произнёс друг. - Он мне ничего не сделал. Но я не понял, что он хотел. - Не обращай внимания. Он со странностями. - Как и ты. - Должно быть, у нас общий отец, - сказал Шаен. Неожиданно он замер. На площадке в компании из трёх приятелей (хотя скорее — почитателей) появился Шакран. Увидев его, друг показал клыки и довольно громко зарычал. Шакран замер, явно нервничая. - Ты так и не сказал, что собираешься с ним сделать, - громко, так, чтобы мой враг услышал, сказал я. - Ты узнаешь, когда всё будет готово, - загадочно и так же громко ответил Шаеннат, не спуская с Шакрана пристального хищного взгляда. Даже когда мы остались одни, друг так и не признался, что за наказание он готовит для моего недоброжелателя. «Первая стадия выполнена, - заметил он. - Мы заставили его нервничать. Что насчёт полноценной мести — пусть это станет приятным сюрпризом для тебя и неприятным — для него». - Шаен, почему ты так долго не навещал меня? - я задал этот мучивший вопрос, когда мы сидел на ветвях огромного дерева недалеко от моего дома. - Мать не пускала, - ответил он. - Придумывала тысячу причин не пускать меня после того, как о твоём происхождении поползли слухи. Прости, Сайр, я просто не мог вырваться из её когтей. Когда Шаеннат не играет, он обычно очень спокоен и почти всегда отводит глаза, словно пряча свои чувства. Только последние года два он становился таким при мне, и я ещё не успел изучить интонации его голоса достаточно тонко, чтобы определять его эмоции. На соседнюю ветку села адстака и закричала дурным голосом, показывая крупные зубы. Адстаки в принципе выглядят слегка встрёпанными и словно немного ощипанными, но этот экземпляр был каким-то совсем неряшливым. В ответ этой адстаке вдалеке закричали ещё несколько. Она снялась с ветки и полетела на звук. Должно быть, падальщики обнаружили в лесу очередной труп. - Твой брат сказал, что я для тебя — игрушка, - сказал я, сам не зная, зачем. - Для твоего блага лучше, чтобы все считали так, - ответил Шаеннат. Он был непривычно задумчив и словно летал где-то далеко. - Шаен, что с тобой? - Была ещё одна причина помимо занятий, из-за которой я не приходил к тебе. Мои противники следили за мной. Они не причинили бы тебе физический вред, но могли испортить твою репутацию даже перед наставниками, а заодно похоронить остатки моей. - Репутация, говоришь... вспомни, кто я, Шаен. - Я уже говорил, это удар по репутации твоей семьи, но не по твоей лично. - Так, Шаен, говори прямо: что они могут сделать? - Тебе есть дело до того, как к тебе относятся наставники, семья? Я задумался о том, что ещё недавно так волновало меня, из-за чего я попытался убить себя. Тогда я осознал, что в какой-то степени мне это удалось. Наверное, серьёзно решаясь на самоубийство, ты в любом случае убиваешь прежнего себя или хотя бы какую-то его часть. Меня пугало то, как ко мне могут относиться возможные знакомые, если кто-то расскажет им правду. Я представлял, как заведу с кем-то приятельские отношения, но они разрушатся, как только правда всплывёт на поверхность. Теперь мне было безразлично. Да, я убил себя — ранимого подростка, вечно прячущегося в убежище, но радостно вылезающего наружу при звуках ласкового голоса. Из всей семьи я дорожил мнением матери, Наты и Ксалраса, но последнего я вычеркнул из списка, а на мать всё ещё был обижен. Стыдно признаваться, но отца я презирал в глубине души. - Ты хочешь спросить, готов ли я к тому, что меня будут ненавидеть ещё сильнее? - спросил я. - Нет, другое. Ненавистью можно даже наслаждаться, и, по-моему, ты этому уже научился. Готов ли ты к тому, что тебя будут презирать? - Шаеннат, - проговорил я, слегка растягивая слова, - думаешь, ко мне так не относились? - Нет, - очень серьёзно сказал друг. - Ты раздражаешь своих сверстников, но они не могут тебя презирать, потому что ты никогда не сдаёшься, не проявляешь признаков слабости и не просишь пощады. - Шаен, а тебя самого... беспокоит твоя репутация? - перебил я. Друг посмотрел на меня, и в его глазах я увидел какое-то сумасшедшее выражение. - Да! Ты не представляешь, насколько! Сколько всего я делаю, чтобы заставлять мать отчитывать меня! Знаешь, почему я так люблю летать низко над морем, особенно когда ветер сильный? Я люблю скользить на грани, грани дозволенного и запрещённого, заставлять других ненавидеть меня, презирать, восхищаться. Забавно, учитывая, что я сам почти не знаю эмоций. Я словно питаюсь чужими. Странно, есть те, кто восхищаются мной, моей смелостью. Но согласен ли ты делить такую странную репутацию со мной? Если мои недоброжелатели обнаружат нашу связь, у тебя не останется иного выбора. - Скажи, Шаен, ты сможешь для меня оставить свой образ? - Спросишь же ты иногда... Сайринат, пламя души моей, я могу быть любым. Мне не сложно. Сильным, слабым, униженным — мне действительно безразлично. - Но ты ведёшь себя именно так. - У меня есть причины. Я делаю это назло многим, - Шаеннат снова стал серьёзным и отвёл глаза. Я чувствовал, что приближаюсь к запретной территории. Но главное я понял: если я попрошу, Шаеннат перестанет вести себя так провокационно, чтобы не подставлять меня. Как же иногда можно запутаться уже в пятнадцать лет! Если подумать, то за всё время нашего знакомства я очень мало узнал о Шаеннате — слишком редко он снимал маску. До того разговора на краю моря у меня не было ни единой причины доверять ему, я не имел ни малейшего понятия о том, как он ко мне относится. Если бы его брат прилетел раньше и сказал, что я — лишь игрушка, я бы поверил. Но слова его клятвы, произнесённой твёрдым голосом, взгляд глаза в глаза... нет, я был не игрушкой — другом. - Шаен, мне нет дела до моей репутации. Никакого. Но я хотел бы понимать тебя, поэтому у меня есть просьба — когда мы одни, оставляй свою маску. - Настоять, что ли, на встречной просьбе... - задумчиво протянул он. - Что ты имеешь в виду? - Твоё показное хладнокровие и отстранённость. Я прекрасно знаю, что ты намного эмоциональнее, чем кажется. - Разве я что-то от тебя скрываю? - Скрываешь. Ты привык скрывать это ото всех, и оно проявляется только на твоих картинах. Наверное, в какой-то степени ты скрываешь их даже от себя, копишь, не осознавая. - Зачем тебе это? - спросил я как можно спокойнее и тотчас понял, что имел в виду Шаеннат: на самом деле никакого спокойствия я не ощущал. - Если ты требуешь от меня быть собой при отсутствии свидетелей, то и ты будь собой тоже. Забавно: мы как зеркальные отражения друг друга. Ты спокоен внешне, я эмоционален. Но внутри мы иные. - Для меня это уже привычка, - признался я. Я ощущал лёгкое раскаяние, но почему-то не сумел передать это голосом. - Думаешь, для меня нет? - спросил Шаеннат наигранно-оскорблённым тоном. - Так, Сайринат, если мы хотим действительно выполнить наше двустороннее соглашение, придётся нам поучить друг друга искренности... Тогда я не понял, почему мне так не понравились последние слова Шаенната. Это была первая слабая попытка бунта. Я был свободолюбивым и не хотел от кого-то зависеть, быть чрезмерно привязанным к кому-то. Но сейчас Шаеннат был необходим мне, чтобы окончательно излечиться после депрессии, поэтому я хотел хотя бы научиться понимать его. Таким образом, это странное соглашение было заключено.