***
Под ногами хрустел чёрный, местами покрывшийся ледяной коркой снег. Он скрипел и трещал, словно старик, возмущённый внезапным визитом. Пара-тройка недель, и он отступит под натиском шумной молодой соседки-весны, но ещё долго забытые старым ворчуном чёрно-белые кучки будут лежать в тенистых дворах и тёмных уголках города, распространяя вокруг промозглый зимний холод. Я медленно брёл к себе домой, слушая шум автомобилей. Старенькая сумка мерно раскачивалась в такт ходьбе, временами ударяя меня по правому бедру, словно напоминая, какой важный груз она сегодня в себе переносит. В такие моменты я легонько придерживал её, кладя ладонь на потёртый кожаный бок, словно успокаивая старую боевую подругу. Всё в порядке. Я помню. Помню и тоже нервничаю. Но всё будет хорошо. Обязательно будет! События последнего часа никак не желали укладываться в голове, то вызывая приступы неконтролируемого веселья, то погружая в глубокую задумчивость, из которой вырывали лишь неистовые гудки автомобилистов, замечающих лыбящегося во весь рот меня, переходящего дорогу на красный свет. Водители крутили пальцем у виска и громко матерились, я делал извиняющуюся рожу, но вскоре снова выпадал из реальности, уносясь мыслями к мастерской, легату, договору и Петровичу. Прохожие бросали обеспокоенные взгляды. Так или иначе, я всё-таки добрался домой без происшествий. Я не попал под машину, не провалился в канализационный люк, меня не ограбили и не сдали в полицию, что само по себе удивительно. Новая деревянная дверь, без спроса установленная прошлым летом взамен старой, железной, закономерно разбухла от влаги и покосилась, окончательно прекратив закрываться и впуская в подъезд всех местных кошек и собак. И не то, чтобы я был против животных, но родной подъёзд всё больше начинал напоминать общественный туалет. В нос ударил характерный запах. Вообще, забавная история произошла у нас с этой дверью, но рассказ мой совсем не о злобном ЖЭК-е. Лифт. Дверь. Ключи. Запах родной квартиры. Я дома. Бум... — Миномёт-блять! — Мя-а-а-а-а! — раздалось откуда-то сверху, из-за остроконечных шляп, лежащих на вершине шкафа для одежды. Хвостатая скотина прекрасно знала, что мне лень будет лезть за ним туда, а тапок до его импровизированной огневой точки не добивал. Сволочной рыжий кот был вне опасности. — Он просто рад тебя видеть, — сказала подошедшая Вика, привычным движением веника сметая пущенную в меня кошачью мину в совок, — и я тоже! — А чем в меня собралась кидаться ты? — шутливо спросил я у своей девушки, нежно приобняв её за талию. Виктория улыбнулась. — Стейком из мамонта! — бодро заявила Вика. — Только он ещё не готов, придётся подождать. — А этот мамонт раньше хрюкал или мычал? — Э-э-э! Этот мамонт раньше нэудобные вопросы задавал! — смешно нахмурилась Вика, пародируя недовольного продавца шавермы. Возникла театральная пауза, а потом мы оба в голос расхохотались, и девушка ушла дожаривать "стейк из мамонта", а я принялся раздеваться, временами поглядывая на спрятавшегося за шляпами кота. Вообще-то, изначально кота звали Мессер. Крупный, с короткой густой рыжей шерстью, размеченной в нескольких местах бурыми пятнами, он был единственным рыжим котёнком в помёте. Живой, активный, наглый и общительный, он резко контрастировал со своей серо-голубой сестрёнкой Секундой, очень нежной и спокойной кошкой. Однако, мы с Викой любили кота, а кот любил нас, и так продолжалось до того-самого дня, когда я отвёл его к ветеринару на кастрацию. Мессер этого не простил. Кошаку понадобилось два дня, чтобы прийти в себя, сопоставить факты, и сообразить, по чьей воле он лишился достоинства. К вечеру третьего дня он забрался на тот самый шкаф, навалил там кучу, дождался, когда я зайду домой, и метким ударом лапы принялся посылать в меня свои "снаряды". Сказать, что я обалдел, значит не сказать ничего. Кота тогда спасло только отсутствие стремянки и увещевания Вики, так что рыжий засранец отделался тыканьем морды в говно, принудительным мытьём и сменой клички. С тех самых пор у меня в доме и завелось незарегистрированное живое оружие класса "Кот-Миномёт". Бросив последний недовольный взгляд на кошачью позицию, я скинул с себя куртку, сбросил ботинки, и, держа верную боевую сумку в руках, зашёл на кухню. О существовании в своей квартире Кухонных Земель я знал всегда, но подолгу стал тут гостить только после восхождения к священной плите Виктории Первой. Милая, весёлая и озорная девушка, в которую я втюрился по уши полтора года назад, оказалась настоящим тираном-завоевателем, когда дело дошло до моего личного двухкомнатного плана Обливиона. Молниеносно и без особого сопротивления была сдана кухня, чему я, если честно, был несказанно рад, ведь некогда бесплодные Кухонные Земли преобразились, очистились и наполнились запахами готовящейся пищи и цветов. Даже старик Паладильник, воин Добра и Сытости, засиял белизной и наполнился всякими разными вкусностями. Но жадная до чистоты и порядка Вика продолжила своё наступление, на этот раз обратив внимания на Земли Морфея, где её войска и завязли, ввязавшись в долгую позиционную войну с Силами Хаоса. Около полугода длилось это великое противостояние, после чего хитрый Хаос заманил Викторию Первую на своё Ложе, где мы целую ночь и всё следующее утро составляли Соглашение. Как результат, Земли Морфея претерпели небольшие изменения, суть которых выбиралась согласно моим вкусам, а в Великой Оружейной появилось место для викиных вещей. Обмен был равноценным. Тем временем, с кухни начали доноситься звуки и запахи жарящегося мяса, и все посторонние мысли на их фоне стали мелкими и незначительными.***
О договоре я вспомнил ближе к ночи, чем сначала разозлил, а потом несказанно обрадовал свою девушку. Вика вот уже четвёртый год училась в каком-то знаменитом юридическом институте, и подобные бумажки для неё были сродни увлекательным головоломкам. Часа на два Вика просто потерялась в лабиринтах строк, после чего сняла очки для чтения, потёрла уставшие карие глаза и обозвала меня болваном. Потом, правда, пояснила, почему. На пятидесяти семи страницах мелкого машинописного текста подробно объяснялось, что я, Болван Михаил Фёдорович, подписался на главную роль самой крупной в истории игростроя пиар-акции компании Беседка-Геймс, и теперь ближайшие два месяца моей жизни представляют собой поминутно расписанный график. Только на следующую неделю запланированы уроки актёрского мастерства, уроки сценического фехтования и уроки истории Нирна, от древности до наших дней. Разумеется, место проведения всей этой прелести было расположено в Москве. Я даже испугался, успею ли к сроку, но оказалось, что билет на самолёт уже был забронирован на предъявителя договора (страница тридцать восемь, приложение три "Об услугах, предоставляемых за счёт Компании"). Там же значилось, что я могу взять с собой одного человека на роль Безымянного Соратника, своеобразного живого аналога скайримской Лидии. Сама игра представляла собой грандиозное шоу с привлечением весьма значительных капиталов и приличного количества специалистов из Компании. Действие должно было произойти на специальных полигонах, в большом секрете построенных в разных частях России. Всего было предусмотрено семь Актов, полностью повторяющих цепочку главных квестов Морровинда со всеми вытекающими. Грандиозное приключение, в котором мне придётся не участвовать и наслаждаться жизнью, а вкалывать, махать рукой и улыбаться, начиналось вечером следующего дня...***
Шёл третий месяц, когда мы наконец добрались до конца седьмого акта игры, грандиозной крепости Дагот Ура, буквально с нуля построенной в горах Камчатки. Прямо сейчас по сценарию мне предстояла встреча с самим Шарматом, поэтому я дико нервничал. Времени для съёмок оставалось совсем немного, и хоть фильм, якобы, был любительским, Компания подошла к съёмкам со всем возможным в сжатые сроки профессионализмом. Я поправил индорильский наплечник, снял шлем-маску, дышать в которой было совершенно невозможно, нервно сжал рукоять Марки Эльтона, выцыганеной мной у мастеров за особые познания в области пасхалок, и шагнул к Дагот Уру. — Это здесь началось, здесь и закончится. Ты хочешь сказать прощальные слова, или ты предпочтешь оставить вежливость и перейти к делу, — вопрошал Дагот Ур. — Ты ли возрожденный Неревар? Я посмотрел в глаза великолепной бронзовой маски Дьявола-С-Красной-Горы, глубоко вдохнул горячий сухой воздух и выдал: — Да. Милостью богов и судьбы, я Неревар возрожденный. — Как горько. Боги и судьбы жестоки. Я служил тебе верно, Лорд Неревар, а ты отплатил мне смертью. Надеюсь, в этот раз я буду платить за твою неверность, — с горечью ответил Дагот Ур. У меня чуть было дыхание не перехватило от осознания того, насколько профессионально играет человек, стоящий передо мной! В его голосе сквозила глубокая скорбь от понимания того факта, что его лучший друг и соратник, предавший его по навету и преданный сам, стоит сейчас перед ним, вновь преданный, и, сам того не понимая, готовится повторить своё предательство. Собравшись, я продекламировал свою строчку диалога: — Возможно я виновен, но я не помню, что было раньше. А как ты объясняешь свои преступления? — Если под моими преступлениями ты имеешь в виду неизбежные страдания и разрушения, вызванные войной, тогда я принимаю бремя руководства. Шестой Дом не может быть восстановлен без войны. Просвещение не вырастет без риска огорчить привязанное к традиции, самодовольное стадо. А ублюдочные армии Империи не могут быть изгнаны из Морроувинда без кровопролития. Имея милосердие и сострадание, я испытываю печаль. Но наша миссия справедлива и благородна. — Что ты собираешься делать с Сердцем? — Я буду продолжать вытягивать божественную силу из Сердца и распределять ее между своими родичами и последователями. Я буду продолжать передавать божественную силу на моровых ветрах, чтобы она коснулась души каждого в Вварденфелле, а затем и шире, через воды к остальному Морроувинду и Тамриэлю. Тогда каждый смертный Тамриэля почувствует освобождающий контакт с божественным, — голос Дагота гремел, резонируя с хитро устроенной маской, и возносясь к потолку рукотворной пещеры,— а что ты сам сделаешь с Сердцем, если победишь меня? Ты последуешь образцу Трибунала и станешь богом? Скучное и неинтересное желание. Посмотри, что сделал Трибунал. Они принесли в жертву честь и достоинство народа Данмеров, и раздали нашу древнюю землю дворнягам Империи. Ты можешь иметь самые лучшие побуждения, но тебе не хватает кругозора. Ты недостоин Сердца! — Нет, я не повторю их ошибки. Я избрал иной путь! — Что ж. Возможно, меня ждут ещё сюрпризы. А может быть, ты нарочно скрываешь свои планы. А может, блефуешь. Не имеет значения. Позволь спросить, если бы я предложил тебе присоединиться ко мне, отдал бы ты мне Призрачного Стража, Разрубатель и Разделитель в подтверждение твоей клятвы верности? — Да, возможно, если у меня будут надёжные гарантии... — Поскольку это вряд ли уже имеет значение, позволь уверить тебя... нет гарантий, что это поможет, когда я возьму в руки эти инструменты. Жаль, что я не пытался торговаться с тобой. Возможно, все было бы легче. Но сейчас, если у тебя есть вопросы, задавай их. На этой фразе я едва заметно скривился, посетовав на кривой перевод оригинального текста и его адаптацию под сценарий, но продолжил говорить. — Что ты собираешься делать с Шестым Домом? — Шестой Дом поставит элитные кадры нашему движению. Пока культисты будут проходить различные стадии просвещения, они станут, согласно своим способностям, либо воинствующими священниками, либо жрецами. Их долг — готовиться к службе; их радость и освобождение — погружаться все глубже и глубже в глубокое просвещение божественного мира снов. — Что ты собираешься делать с Данмерами? — Я освобожу Данмеров от Имперского ига, и свергну ложных богов Храма. Я выведу их из их древних суеверий, и одарю их сокровенным божественным знанием. Потом, возможно, когда Морроувинд вновь обретет свою древнюю славу, у нас будет время подумать, стоит ли Данмерам взращивать планы создания своей империи. — Что случилось с Двемерами? Этот вопрос интересовал меня, как и многих других фанатов, больше всего. Увы, Беседка не захотела давать на него хоть какой-нибудь внятный ответ, так что местный Дагот Ур слово-в-слово повторил ответ Дагота игрового: — Ни малейшего представления, что случилось с Двемерами. У меня не было возможности изучить Призрачного Стража, и я не знаю, сколько знаний Кагренака было вложено в его инструменты, а сколько — в его чародейство и мастерство. Я долго изучал Кагренака, и начал восхищаться его мудростью и умением. Однажды, когда кампании Шестого Дома пойдут увереннее, надеюсь, у меня будет время на эту тайну. Дослушав ответ до конца, я лишь тихонько грустно вздохнул и задал свой последний вопрос: — Зачем ты строишь Акулахан? — Акулахан послужит трем целям. Во-первых, это будет вождь моих армий, которые освободят сначала Вварденфелл, потом Морроувинд, а потом, возможно, и весь Тамриэль. Во-вторых, он посеет и возделает божественную субстанцию, происходящую из Сердца. В-третьих, он послужит всем заметным знаменем и символом нашего дела — бросить вызов Империи, освободить смертных от древних суеверий, и восславить наш крестовый поход против богов. — Не бывать этому! — гаркнул я, слегка отступая от сценария. — Очень хорошо, — грустно пророкотал Дагот Ур. — Если тебе не терпится начать, давай, бросай вызов, — Дагот чуть напрягся, повёл плечами, сместился, развернувшись ко мне боком и принял незнакомую мне боевую стойку, — твой удар первый. И мы начали танцевать. По-другому это действо описать было сложно, потому что к реальному бою наши кульбиты, финты и вращения не имели ровно никакого отношения, зато были красивы, зрелищны, и выглядели опасно. Разумеется, никакой импровизацией тут и не пахло, сцену нам ставили заранее, заставляя отрабатывать движения до полного автоматизма и отупения. Я размахивал Маркой, Дагот вовсю демонстрировал самые зрелищные приёмы из разных рукопашных единоборств, время от времени разбавляя их "заклинаниями", представляющими из себя струйки красного дыма, вырывающиеся из незаметных трубочек, прикреплённых к рукам и уходящих в маску, где были спрятаны резервуары с "маной". В какой-то момент Дагот услышал сигнал, отскочил от меня, окутался красивым красным дымом и "исчез", удрав через скрытую дверь в соседнее помещение. С этого момента у меня было ровно десять минут, чтобы передохнуть, собраться с силами и пойти на штурм Сердца, но в сценарии не было жёсткого описания моего отдыха, и это не могло не радовать. Усевшись себе на пятки, как заправский самурай, я положил Марку перед собой, выпил пару "зелий", содержащих в себе подкрашенную и подслащённую воду, и ненадолго ушёл в себя, обдумывая... Вот это всё. Нет, нельзя было сказать, что я совсем не получал удовольствия от игры. От одних только полигонов, на которых с удивительной точностью и скрупулёзностью возводились копии игровых строений, просто захватывало дух! А чего стоили силтстрайдеры-аниматроники, построенные в свой полный игровой рост и издающие соответствующие звуки! А грибные деревья! Беседке действительно удалось перенести в реальный мир ту невероятную сказочную атмосферу, за которую я так полюбил Морроувинд. Вот только насладиться ей мне никак не давали. В отличии от игры, здесь все мои дни были жестоко и неумолимо расписаны сценарием, разве что срать ходил по собственной воле! Пойди туда, сделай то, отыграй так, а не иначе! Меня ни на секунду не оставляли в покое, потому что Главный Герой должен был предстать перед зрителями именно таким, каким его хотела видеть Беседка, вплоть до отношений с гильдиями и разговоров с напарниками! Не так я себе представлял это приключение, ох не так! Тем временем, в моём наушнике прозвучала команда приступать к следующей сцене, и мне пришлось вставать со слегка затёкших ног, напяливать надоевшую маску и "героически врываться" в покои Акулахана. Дагот уже ждал меня, застыв в образцовой злодейской позе. Он принялся насмехаться надо мной, толкнул проникновенный монолог о своей божественности, моей глупости и бесперспективности моих тщетных попыток, упомянул о бесполезности заклинаний "возврата" и прочих, и предложил немедленно бросить оружие. Я, как истинный шаблонный герой, немедленно бросился кромсать его мечом, но это, закономерно, не принесло никакого эффекта и началась "погоня", в процессе которой у меня в голове не переставая играла музыка из шоу Бени Хила. И вот, момент истины. Муляж огромного Сердца был сделан так правдоподобно, что казалось, ещё чуть-чуть, и оно забьётся. Акт подходил к кульминации, где-то за спиной грозно рычали жрецы Шестого Дома во главе с самим Даготом, а я, встав в заранее отрепетированную позу, вынул из-за пояса инструменты Кагренака, готовясь нанести по Шармату последний удар. И тут что-то случилось. То ли напряжение сказалось, то ли раздражение, накопленное за два с лишним месяца актёрской игры. Словом, я решил по выкаблучиваться напоследок, вспомнил одну игровую книжку, в которой была указана "правильная" последовательность ударов по Сердцу, и взялся за дело. Как там было? Удар молотом, удар кинжалом, два удара молотом, два удара кинжалом и... Стоило кинжалу в последний раз коснуться Сердца, как звуки пропали, мир посерел, а затем всё заволокла непроглядная темнота. Как же темно там было, как холодно. Исчезли направления, пропало время, остался только пронзительный холод и всепоглощающая тьма, грозящая пожрать меня без остатка, уничтожить саму мою суть, погасить огонь души. Не знаю, сколько это длилось, и длилось во вообще, но в какой-то момент я почувствовал, что падаю, потом начал различать слабый свет, а потом свет превратился в огоньки. Звёзды. Мириады звёзд, заполнявших собой холодную пустоту, сквозь которую я нёсся. Потом был удар. Потом ещё один и ещё. Я словно бы натыкался на что-то в полёте, врезался со всей набранной мною скоростью, высекая из неразличимых чёрных объектов яркие искры. Но мой полёт, вопреки логике, не замедлялся, а лишь ускорялся, заставляя всё чаще и сильнее сталкиваться с черным нечто, всё ярче высекать из него искры, пока свет от них не заполнил собой всё вокруг. И снова был удар, страшный, сильный, проламывающий некую незримую преграду. И была боль. С огромным трудом я поднял своё избитое, истерзанное тело с ровной гладкой поверхности, подождал, когда глаза снова начнут видеть и осмотрелся. Непроглядный клубящийся мрак, сколько хватает глаз, и лишь с одной из сторон пробивается слабое пятнышко света. Я попытался побежать к этому свету, но ноги подкосились, и я рухнул вниз, на эту страную холодную и гладкую плоскостью, служащую здесь полом. Потом поднялся. Пополз на четвереньках. Заковылял. И с каждым моим шагом свет становился всё больше, всё ярче, всё теплее. В какой-то момент, когда я понял, что в центре света стоит некая фигура, у меня даже хватило сил побежать. Это оказался старик, одетый в выцветший бесформенный балахон. Я сделал ещё несколько шагов и смог рассмотреть его лицо, старое, обрамлённое густой курчавой бородой, очень уставшее и грустное. Единственное живое существо, посреди бесконечной тьмы и холода, он буквально излучал свет и тепло. Руки сами потянулись к нему, сознание начало мутнеть, в груди что-то болезненно закололо, но я всё-таки дотянулся. И в тот же момент в груди разгорелся нестерпимый пожар. Всё заволокло красным туманом, и последнее, что я увидел, прежде, чем сознание меня покинуло, была печальная улыбка старца. Он наконец-то дождался...